Две рецензии от Натальи Радуловой
Это не книжная новинка - 2007 год. Но это та самая книга которую проглатываешь за день, потому что иначе никак. Не получается ее отложить, заниматься какое-то время своими делами, будто ничего не случилось. Случилось. Ты уже знаешь. И ты должен пройти этот путь вместе с двенадцатилетней Сабиной Дарденн от того дня как ее похитил сексуальный маньяк, уже убивший нескольких детей, до того, как ее чудом спасли. Почти три долгих месяца. 222 страшных страницы...

Это был, пожалуй, самый громкий процесс в Бельгии, «дело века». Но книга не о процессе. Не о поисках «девочки 1 м 45 см, телосложение стройное, глаза голубые, волосы светлые, средней длины», которые взбудоражили всю страну. А о том, как у ребенка отняли детство и, возможно, разрушили всю дальнейшую жизнь. Все детали, днем за днем, описала Сабина, которая и сейчас, через восемь лет после похищения, все еще пытается справиться с этим. «В память погибшим от рук мучителя... В надежде, что ее голос будет услышан... Во имя предотвращения подобных трагедий...» Там нет сладострастных сцен, так приятных педофилам. Зато есть кое-что другое. Что позволяет думать, что насилие над Сабиной было предрешено.

Знаете, я все больше склонна считать, что насильник выбирает не самую яркую жертву с «провицирующим поведением», а напротив - самую забитую. Ту, которая не окажет должного сопротивления. Ту, которой и так неблагополучно живется в своей благополучной с виду семье. Покорность, неуверенность, неуважение к себе - вот самое провоцирующее поведение. Вот те сигналы, которые она подает миру, и по которым ее легко вычислить из сотни других сверстников.

Преступник, выбирая потенциальную жертву, сознательно, а по большей части интуитивно руководствуется ее «свойствами». Это облегчает реализацию плана. Можно, конечно, выбрать для насилия самую красивую и уверенную в себе суку, вот только это значительно усложнит реализацию преступления. Шансы получить от уверенной по яйцам очень велики. А что же покорная? О, с ней значительно легче. Психологи говорят, что дети, которым всю жизнь орали: «Тихо!», «Молчи!», «Заткнись!», в критических ситуация просто немеют. И на вопрос следователя: «Что ж ты не звала на помощь?» им потом нечего ответить. Как объяснить, что у тебя от ужаса пересохло во рту и не получалось даже что-то прохрипеть? Да и простая мысль, что себя можно бороться, не всем приходит в голову. Они привыкли быть жертвами, они не знают других форм поведения кроме как смириться и ждать.

Знаете людей, которые, увидев несущуюся на них машину, застывают как олени в свете фар? Они не способны дернуться ни влево, ни вправо, предоставляя решать их судьбу водителю. Тут та же ситуация. Известная актриса Евгения Добровольская в своем интервью как-то рассказывала как в подростковом возрасте спасалась от насильника: «Ноги не держали, вместо крика о помощи из горла вылетал шепот. Сейчас я этот сдавленный всхлип «Помогите!» использую в спектакле «Гримерная».

Сдавленный протестующий шепот – это тот максимум, который они противопоставляли и своей семье. Та же Добровольская говорит о своем детстве: «Родители занимали руководящие посты, им было не до меня… Долгое время я думала, что так и надо: проводить каникулы в пионерском лагере, а дома по вечерам быть выгнанной в другую комнату, потому что родители устали, смотрят телевизор и у них нет сил почитать мне книжку. И только потом, наслушавшись подружек, как мама по утрам заплетаем им косички, а папа на ночь рассказывает сказку, поняла, что я, оказывается, брошенная и ненужная, и испытала от этого страшную боль».


Разве может брошенная и ненужная рассчитывать на чью-то помощь в принципе? Верить в себя? Обладать хоть каким-то козырем в ситуации, когда ее очередной раз уничижают? Не зря почти во всех подробных откровениях пострадавших красной нитью идет история о родителях. Чувство вины... Злость из-за несправедливости... Заброшенность... Отчужденность... Да, Сабине Дарденн было всего двенадцать, она была ребенком, но как же быстро она поверила в то, что родители не ищут ее. Детей, выросших в абсолютной любви, трудно убедить в том, что они уже не нужны маме и папе.

«Разумеется, что ответом на мое письмо было лишь то что он мне передал. Это было примерно следующее: "Послушай, твои родители получили от тебя новости, один приятель передал твое письмо матери. Она сказала, что ты должна хорошо есть, что тебе не надо слишком часто мыться и что ты должна любить секс. И поскольку они не могут заплатить, ты останешься здесь. И они понимают причину. Ты тоже должна смириться. Теперь у тебя начинается новая жизнь, ты станешь моей новой женой».

Новая жена жила в бетонной яме, где помещалась только маленькая кровать и школьный ранец. Наверх, в дом, маньяк брал ее только для... ну выпонимаете для чего. До этого он уже похищал детей. Держал их три-четыре месяца у себя, пока не надоедали, затем убивал. Что он им говорил - одному богу известно. Наверное, как и Сабине, внушал мысль, что о них забыли. Даже придумывал вот такие мнимые послания «на волю» с ответами: «Так надо. Будь покорной. Терпи, дорогая дочка». Именно эти ответы так знакомы этим детям, не так ли?

«Обработка, воздействие на меня, которые этот дурак придумывал, скрывали любое логическое рассуждение. Я была покинута, предположим. Но я хотела, тем не менее, им написать, им объяснить, что до сих пор я находилась под замком, не обвиняя их в этом. Я не знала что они сделали плохого, за что меня подвергли такому наказанию, я не собиралась винить их в чем-то, потому что я и сама чувствовала себя виноватой. Прежде всего в том, что дала захватить себя, затем в том, что выносила этого ужасного типа. И в глубине души я все-таки не до конца верила в них. Я была последним ребенком, и у меня всегда было ощущение, что я мешаю другим, что я в доме не на своем месте. Что я все делаю хуже, чем другие. Поэтому мысль о том, что меня бросили, легко проникла в мое сознание».

Есть и другая автобиографичная книга о том, как жестоко изнасилованная девочка, справлялась с психологической травмой. Элис Сиболд, «Счастливая». Как вы думаете, о ком чаще всего она рассказывает в своей истории? О насильнике? О следователях, со всеми этими их вопросами «Почему вы возвращались через парк так поздно?» и «Как вы были одеты?» (как будто это служит оправданием того, что тебе засунули кулак во влагалище и ты чуть не погибла от кровотечения)? Нет, Элис тоже снова и снова возвращается в своих воспоминаниях к семье. Пересказывать здесь подробно это не имеет смысла. Потому что - повторение. Опять история девочки, на которую не особо обращали внимание мама и папа. А если и обращали, то только для того, чтобы сделать замечание.

«Обращаясь к нам с сестрой, отец по рассеянности то и дело называл нас собачьими кличками; по одному этому можно судить, во-первых, кого у нас в доме любили больше всех, а во-вторых, насколько папа был поглощен наукой. Что собаки, что дети – когда он работал, ему было все равно. И те и другие – мелкие, отвлекают от дела, путаются под ногами».

Это, прошу заметить, происходит в США, в стране с «культом семьи». И этих самых американцев, у которых вроде бы принято поддерживать родственников в трудных ситуациях, не особо заботило то, что их несовершеннолетняя дочь в одиночку борется за себя на трудном судебном процессе по изнасилованию. А Элис считала это нормой. Ничего необычного, ведь она выросла покинутой.

- Элис, у меня к вам один вопрос. – У Гейла едва заметно дрогнул голос.
- Да?
- Будет ли с вами кто-то из домашних?
- Не знаю, - ответила я.
Мы уже обсуждали это с родителями: сначала на рождественских каникулах, потом на пасхальных. Мама сразу побежала к своему психоаналитику, доктору Грэм. Отец не скрывал досады: из-за судебных проволочек его ежегодная командировка в Европу оказалась под угрозой срыва… По телефону мама стала рассказывать, как принималось решение; я помалкивала. Если и задавала вопросы, то делала это в репортерской манере. Бесстрастно собирала информацию…
- Значит, папа тоже отказывается меня сопровождать? – уточнила я.
- Разумеется, ведь его ждет драгоценная Испания.
Напрашивался вывод: родители отнюдь не горят желанием быть со мной на процессе. У каждого, не спорю, были свои резоны.

Жертвы вообще редко спорят. Они послушные девочки. Девочки и мальчики. Редко кто из них решается рассказать кому-то о том, что случилось. Оставим в покое несовершенство судебной системы – доказать факт изнасилования одинаково тяжело и в России, и в Америке. Но ведь пострадавшие, если дело не оказалось шумным, стараются не открывать свою тайну даже родителям. Прежде всего родителям. Может, кто-то решится довериться другу, доктору или специалисту из центра оказания помощи жертвам насилия, но не маме и папе. А зачем? Чтобы получить очередную порцию отчуждения? Непонимания? Очередной раз убедиться в том, что ты им не нужен? А может, мальчики и девочки в глубине души догадываются, что в том кошмаре, в котором они оказались, виновны в первую очередь именно родители? Которые и вырастили из них жертв.

--
razgovor.org, 2007