Акварельное цветение зла

Проще всего решить, что Мэрилин Мэнсон художник одного гениального произведения – самого себя. Гениального начиная с имени, в котором объединились мужское и женское, звездная безысходность Мерилин Монро и нестерпимый ад Чарльза Мэнсона, маньяка-убийцы, жертвы которого до сих пор иногда водят рукой художника в его акварельных сериях. ("Мэрилин Монро ненастоящее имя, Чарльз Мэнсон тоже, сегодня я претендую на то, что это мое настоящее имя. Но что правда, а что нет? Невозможно найти истину, но можно выбрать ложь, которая нравится больше всего").

Очень легко принять 38-летнего сына медсестры и торговца мебелью за его собственное единственное произведение, но штука в том, что Мэрилин Мэнсон начал заниматься живописью много раньше, чем стал знаменитым. Теперь его музыкальный успех мешает воспринимать Мэнсона-художника. Но ради занятий живописью он нередко оставляет музыку.
В его акварелях чувствуется та же эстетическая модель, что и в его музыке: это место соединения его личности, его персонального эпатажа с темами и лирикой современного медиального безумия.

"Когда я только создавал "Мэрилина Мэнсона", он был всего лишь моим альтер-эго, но по прошествии некоторого времени различия и границы между нами стерлись. Я больше не Брайан Уорнер, я Мэрилин Мэнсон", – сказал он на открытии одной из своих выставок.

Как художник он честен в самом высоком смысле: он ищет искусство и поэзию в наиболее неприятных сторонах жизни. Его темы – смерть, увечья, зависимости, трангрессии, насилие, серийные убийцы и их невинные жертвы. Он на стороне жертв, хотя совсем не похож на жертву. Он ищет там нечто, что останавливает на себе равнодушный взгляд мирового зла.
Светло-зеленым, красным, черным и персиковым он много рисует юную Элизабет Шорт, мечтавшую играть на сцене и вместо этого расчлененную маньяком в тихом парке Лос-Анджелеса. Вслед за Бодлером он напоминает о цветении зла. Он рисует жуткое как цветы – разрезанная на части Элизабет лежит на спине, ее раны распускаются оттенками бордового и пурпурного. В портрете "Элизабет Шорт в образе Белоснежки" (Улыбка II) ("Elizabeth Short as Snow White (A smile II) ") Мэнсон изображает Шорт с разрезанным от уха до уха ртом, почти улыбающейся, с бледной лимонно-зеленой кожей и оранжево-красными губами, с веками как осенние листья. "Никто не знает, кем бы она могла стать, – говорит Мэнсон, – но она больше чем просто идея, ее смерть совпала с пиком сюрреализма, который на меня сильно повлиял и, если бы я мог жить в другое время, то выбрал бы именно это". Он ищет искусство в самой темной и мрачной тайне, в болезненной глубине странностей, которые свойственны только человеку.

Мэнсон возвращает нам образы традиционного зла как фундаментальную двойственность, одновременно отвергаемую обществом и лежащую в самом основании западной культуры. Когда Мэнсон напоминает нам о христианской морали Запада и совершаемых во имя ее серийных убийствах, он кажется почти патриархом, этот любящий акварель молодой человек в татуировках по всему телу. Его послание может показаться шокирующим и новым только идиотам, которых он очень не любит. Идиоты, конечно, у каждого свои. Со времен бодлеровских "Цветов зла" обществу не приходилось поднимать более тяжелой перчатки, чем та, что бросает Мэнсон лицемерию современной цивилизации.

Александр Евангели

 
Посещение вернисажа только по пригласительным билетам, для прессы обязательна аккредитация: тел.: +7495 2281159