По телевизору показывают приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Холмс и Ватсон сидят в больших мягких креслах у пылающего камина: Холмс – в темно синем бархатном домашнем сюртуке с затейливыми застежками из шелковой тесьмы, а Ватсон в твидовой тройке с двубортным жилетом цвета «в осенней траве сидел кузнечик». Смотрел я на них, смотрел, и так мне захотелось хоть в чем нибудь…
Камина у меня нет, а включать свет в духовке и сидеть перед ней на кухонной табуретке глупо. Да и в чем, спрашивается, сидеть? Бархатного сюртука нет, а твидового костюма с двубортным жилетом с кармашком для часов с цепочкой никогда и не было. Курить я бросил и даже трубку спрятал так далеко, что и сам не помню куда.
Выпил я чаю из тонкой фарфоровой чашки, съел кусочек творожного кекса с изюмом и чувствую – мало. Даже рюмка португальского портвейна если и добавила, то очень немного. Тогда я достал из шкафа чистые, но не выглаженные носовые платки, которыми не пользуюсь, поскольку давно перешел на одноразовые бумажные, и стал их гладить. Выгладил, аккуратно сложил, засунул один из них, еще теплый от утюга, в карман домашних штанов, присел к столу, выпил еще одну рюмку портвейна, выковырял две изюминки из кекса и мало помалу…
К чему я это все… К тому, что волшебная сила искусства – это вам не жук начихал. Попробуйте посмотреть, к примеру, последние известия или почитать газету, которую дают бесплатно в метро, – после них хочется только глаза с мылом вымыть, а гладить носовые платки не возникает ни малейшего желания. И еще. Многие даже не догадываются, что иногда достаточно лишь выглаженного носового платка, чтобы почувствовать… Ну и пара рюмок портвейна, конечно, не помешает. Или хорошего коньяку. Если вы, конечно, умеете вовремя остановиться.

https://synthesizer.livejournal.com/2040096.html

Никуда не торопящийся пушистый снег медленно поднимается от Цветного бульвара к Сретенке по Большому Сухаревскому переулку мимо магазинов, мимо ларьков с овощами и сосисками, мимо адвокатских и риэлтерских контор, мимо пустого салона красоты со скучающими маникюршами, мимо ресторана с японской кухней, мимо кондитерской, в окне которой сидит девушка с распущенными волосами и так тонко отрезает ломтики от яблочного штруделя, так тщательно умакивает их в ванильный соус, так жеманно и медленно подносит их на пластмассовой вилке к накрашенным до пронзительного крика губам, так… что сидящий напротив нее немолодой, давно закончивший лысеть, мужчина и теперь прикрывающий плешь жидкой прядью от уха до уха никак не может отвязаться от мысли о том, что в тюрьме дома скоро ужин и жена зажаривает до хруста картошку, чистит малосольную селедку, купленную в воскресенье на рынке, посыпает ее колечками лука, достает из холодильника, привезенную от тещи банку маринованных опят, за ней банку соленых огурцов и…, если он сейчас же решительно встанет, расплатится, поймает такси и уйдет отсюда к чертовой матери, то еще успеет выпить перед едой рюмку, настоянной на сухариках из бородинского хлеба, водки. А то и две.

https://synthesizer.livejournal.com/2039812.html

С первым снегом с неба сыплются синички и снегири. Если зима будет морозная, то небо их присылает сразу с небольшим однодневным запасом семечек или даже сала. Все это падает тебе под окно, а уж сделать так, чтобы семечки и сало у синиц и снегирей не переводились до весны, небо поручает тебе. И только воробьев нам ниоткуда не посылают – они живут на земле, среди нас и приходится им заботиться о своем пропитании самим, собственноручно. Ручки у них маленькие, рудиментарные. У некоторых их и вовсе нет. Вот и мрут они, бедные, зимой как мухи, которые спят себе без задних и средних ног между рамами до самой весны и знать не знают – еще живы они или уже нет их на белом от выпавшего снега свете.

https://synthesizer.livejournal.com/2039795.html

Когда едешь зимним вечером в скором поезде по искрящимся под луной бескрайним снежным полям из Москвы или Костромы в Пермь или в Казань, не говоря о Томске или Красноярске; когда за окном проплывает в необъяснимой тоске заметенная снегом платформа под названием «Зеленый дол», или «Озерки», или просто «Семьсот пятый километр», а на ней подслеповатый фонарь, а в круге неверного, жидкого света под ним краснолицые мужики с рыбацкими ящиками, раздувшиеся от китайских пуховиков бабы, дети, закутанные до состояния колобков, свернувшийся калачиком на скамейке худой облезлый медведь с порванным ухом, прижимающий к себе поломанную балалайку, и расчищающая фанерной лопатой снег старуха в оранжевой куртке и огромных валенках; когда в купе тепло; когда чайная ложечка тихонько позвякивает в стакане; когда в стакане коньяка куда больше, чем чая; когда убаюкивающе стучат колеса,* то только об одном и мечтаешь – лишь бы поезд не останавливался до самого Рима или хотя бы до Вены.

*Нет, не так они стучат, как раньше стучали. Оказывается, стыков на нынешних рельсах куда меньше, чем полвека назад, во времена моего детства. И бетонные шпалы, в отличие от деревянных, не пахнут креозотом. И титан, в котором кипятят воду для чая, не пахнет дымом и дальними странами, а в детстве, между прочим, дальними странами пахло даже от велосипеда или от болгарских марок. И нет маленьких картонных билетов с микроскопическими дырочками и двух кусочков сахара рафинада в бумажной обертке, на которой был нарисован поезд, летящий через поле с колосящейся пшеницей, тоже нет* (* Картонные билеты и обертки от сахара я собирал и хранил в квадратной жестяной коробке из под мятного зубного порошка «Жемчуг». Коробок и порошка тоже нет. Не говоря о детстве.). Теперь сахар песок набивают в бумажные трубочки безо всяких картинок. И никакой интернет в вагоне, и подвешенный к потолку купе телевизор, безостановочно показывающий комедии, и даже наклейка на зеркале двери купе «место для селфи» всего этого не заменят. Вот и выходит, что раньше не только вода была мокрее и трава зеленее, так еще и вагонные колеса стучали куда чаще.

https://synthesizer.livejournal.com/2039505.html

Не подскажет ли кто где найти в сети ежегодные данные о ВВП Российской империи за 19 век?

https://synthesizer.livejournal.com/2039080.html

Не подскажет ли кто сколько будет на наши деньги 870 000 рублей серебром 1845 года?

https://synthesizer.livejournal.com/2038675.html

В издательстве «Техносфера» вышел из печати наш перевод книги «Препаративная хроматография». Наверное, немного будет у этой книги читателей. Ее и в мирное время читать сложно из-за чертовой тучи сложносочиненных уравнений, а теперь… но сейчас не об этом. Позади два года тяжелого, но очень интересного перевода. В тех местах, где переводчики были не согласны с авторами, они не стеснялись и писали авторам, что не согласны, что нужно пояснить, исправить… авторы сначала отвечали вежливо, а потом не очень. Переводчики не сдавались и писали примечания к переводу. Иногда довольно обширные. Жуковский говорил – переводчик в прозе раб, а в стихах соперник. Мы и в прозе решили рабами не быть. Тем не менее, авторы рады и даже горды тому, что книга переведена на русский язык, о чем и сообщили в своем предисловии к русскому переводу. Ровно год назад один из них прислал мне это предисловие. Издательство успело и купить вовремя права, и все нужные для издания бумаги оформить. Что будет дальше с возможностью переводить такие специальные книги я не знаю. Вернее, знаю, что ничего хорошего, но сейчас не об этом. Сегодня хочу сказать, что этим стулом мастер Гамбс… заканчивает серию переводов четырех книг по высокоэффективной хроматографии. Высокопроизводительная градиентная элюция. Практическое применение модели линейного изменения элюирующей силы растворителя Ллойд Р. Снайдер, Джон У. Долан; Практическая высокоэффективная жидкостная хроматография. Вероника Р. Майер; Введение в современную жидкостную хроматографию. Ллойд Р. Снайдер, Джозеф Дж. Киркленд, Джон У. Долан. Препаративная хроматография. Под редакцией проф. Хеннера Шмидта-Трауба, д-ра Михаэля Шульте, проф. Андреаса Зайделя-Моргенштерна.

Ниже следует предисловие редакторов перевода к «Препаративной хроматографии».
К сожалению, когда речь заходит о книгах по препаративной хроматографии, нам похвастаться нечем. Таких книг, которые можно было бы дать в руки и студенту, и начинающему специалисту, и тому, кто уже работает в этой области, у нас, увы, не написано. Правду говоря, и область эта у нас по размерам не очень велика – больше на район похожа. Тридцать два года назад, еще в Советском Союзе, был издан перевод профессора О. Г. Ларионова книги «Препаративная жидкостная хроматография» Б. Бидлингеймера, Б. Фрайда, Г. Хегнауера и др. под редакцией Б. Бидлингеймера. Перевод этой книги не столько дополнил имеющуюся у нас к тому моменту литературу по препаративной хроматографии, сколько закрыл огромную брешь, которая в ней существовала. Перед вами перевод третьего издания книги «Препаративная хроматография», вышедшей в 2020 г. под редакцией других авторов – Хеннера Шмидта-Трауба, Михаэля Шульте и Андреаса Зайделя-Моргенштерна. Две этих книги довольно сильно отличаются, как отличается сегодняшний день препаративной хроматографии от того, что был тридцать с лишним лет назад. Если в первой книге много места уделено применению препаративной хроматографии в различных областях химии, препаративной ситовой и тонкослойной хроматографиям, то в современной книге внимание сосредоточено на препаративной жидкостной колоночной хроматографии в ее промышленном варианте, на выборе хроматографических систем, современных методов и условий разделения, на моделях и моделировании процессов хроматографического разделения, определении параметров этих моделей. Отдельные главы посвящены разработке и оптимизации процесса разделения, а также управлению процессом разделения. Что касается хроматографических систем, то самым подробным образом рассмотрены не только традиционные системы периодического действия, но и широко используемые на современных фармацевтических предприятиях промышленные хроматографические SMB- и MCSGP-системы. Непрерывные процессы хроматографического разделения уже с успехом применяются в промышленности и являются доминантой развития препаративной хроматографии не только в крупномасштабных разделениях, но и для эффективного выделения примесей. Сделан большой обзор неподвижных фаз, используемых в препаративной хроматографии, и описаны различные методы их упаковки. В последней главе книги рассматривается хроматографическое оборудование – его проектирование и эксплуатация. Речь идет о промышленных установках, используемых, как правило, для производства активных фармацевтических субстанций. Приведены примеры крупномасштабных биотехнологических проектов, описаны конструкции и компоненты препаративных и промышленных хроматографических колонн, насосов, детекторов, трубопроводов, даны рекомендации по проектированию систем высокого и низкого давлений как периодического, так и непрерывного действий. Эта глава будет полезна всем тем, кто так или иначе связан с проектированием промышленных хроматографических установок. Завершая обзор содержания «Препаративной хроматографии», можно, наверное, сказать, что эта книга ориентирована на завтрашний день российской хроматографии, к которому мы должны готовиться уже сегодня.
Переводчики благодарят за плодотворное сотрудничество и помощь во время работы над переводом книги профессора Зайделя-Моргенштерна и к.х.н. Л. Д. Аснина.

Заказать книгу можно виздательстве "Техносфера" по адресу https://www.technosphera.ru/lib/book/679?read=1

https://synthesizer.livejournal.com/2038521.html

Если бы я был кинорежиссером, то снял бы фильм по мотивам «Старика и моря». Перенес бы действие в наше время. Допустим, в Москву. Девушка, которая день за днем и год за годом выходит в море большого города на ловлю жениха. В ловле ей помогает младшая сестра, хотя мать и запрещает ей делать это. Несколько лет девушка не может ничего поймать. И тут вдруг ей улыбается удача – на ее крючок попадается огромный жених с квартирой, машиной и еще одной квартирой в Лондоне. Изо всех сил девушка тащит свою добычу в ЗАГС. Жених старается сорваться с крючка, просится в туалет, покурить, ему надо срочно позвонить своему адвокату и маме. В течение нескольких дней между девушкой и женихом происходит настоящая битва. Голыми руками девушке удается обессилить, подсечь и накрепко привязать к своему борту жениха, но на запах его дорого парфюма собираются подруги девушки и хищно описывают круги, квадраты и треугольники вокруг них… Когда девушка добирается до цели, от ее жениха остаются только серебряная запонка от Армани и обрывок желтого шелкового галстука в мелкую коричневую крапинку, которые она дарит на память своей сестре.

https://synthesizer.livejournal.com/2038268.html

Берем чистый лист бумаги и разбрасываем по нему черные асфальтовые, желтые, оранжевые, и резные красные существительные, прилагательные, причастия, междометия – все, что выйдет из-под пера. Где-то будет ровно, а где-то образуются кучки и даже кучи – не страшно. Лишь бы белого не было видно. Сверху все покрываем крошечными мокрыми существительными. Тут даже частицы подойдут и суффиксы. Лишь бы все покрыть. В одну из мокрых желтых и красных словесных куч можно зарыть одно длинное, на коротких ножках ушастое существительное с коротким, словно собачий хвостик, окончанием и два или три звонких отрывистых междометия. Рядом с кучей желтых и красных прилагательных с копошащимся в них длинным и ушастым существительным, напишем два сложносочиненных предложения, одно из которых будет состоять из десятка круглых неповоротливых шерстяных, байковых, непромокаемых, немного шепелявящих глаголов, из пары румяных пунцовых и тоже круглых прилагательных, а другое… другое может быть из одних прилагательных – воздушных, порывистых, плавных, медовых, зеленых, золотисто-зеленых, янтарных, серых, серо-голубых, лазоревых, непроницаемо черных, мягких и даже пухлых, теплых и обжигающих, округлых, вьющихся, медно-золотистых, рыжих, смеющихся и непокорных. Внутри вороха этих прилагательных летящими стремительными буквами напишем невесомое подлежащее и всегда непредсказуемое сказуемое. Потом вокруг этих предложений нарисуем разных ветреных, кучевых, серых, тяжелых, ватных существительных и задумаемся, замечтаемся, подопрем щеку рукой, станем курить, пить остывший чай, смотреть в окно и просидим, глядя в него, до тех пор пока не стемнеет.

https://synthesizer.livejournal.com/2037939.html

К концу навигации, когда бесконечный осенний дождь будет бесконечно ходить вокруг да около, когда вода в реке из легкой и серебристой превратится в свинцовую и серую, хорошо сидеть в прокуренном портовом кабаке какого нибудь Козьмодемьянска или Хвалынска, пить темное пиво, есть копченого леща и слушать, как матросы, оставшиеся на зиму без работы, травят байки про занесенных в Красную книгу мелких, как креветки, речных коньков, из которых в Казани готовят удивительного вкуса казы, добавляя в постную речную конину рыбий жир и белужью визигу; про онежских озерных сирен, поющих похабные частушки и не засыпающих даже на зиму; про вятских лесных русалок, живущих зимой в брошенных бобровых хатках и выводящих там свое потомство; про богатых русских купцов, которые покупали у рыбаков русалочьих мальков и выращивали их себе для разных… срамота, одним словом; про давно вымерших волжских русалок, которые еще в позапрошлом веке водились таких преогромных размеров, что одной только грудью… не говоря о двух; про сухогруз, который шел из Касимова в Астрахань с полными трюмами рязанских сушеных грибов, а буфетчица, желая ублажить капитана супом из сушеных белых, спустилась в темный трюм с фонариком, развязала мешок с грибами, чтобы набрать их на суп, и увидела, как на нее из мешка, прищурившись, смотрит, не мигая, огромный сморщенный боровик… Еле ее потом отпоили корвалолом из капитанских запасов.

https://synthesizer.livejournal.com/2037564.html

К первому снегу надо готовиться загодя – накануне сказаться на работе больным, накашлять и начихать начальнику в телефонную трубку каких-нибудь небылиц, натащить к себе в гнездо шерстяных носков, войлочных тапок, махровых халатов, крепкого черного чаю, белого хлеба со сливочным маслом и медом, кусок колбасы на случай, если снег задержится прибытием, рюмку водки, чтобы отметить его прибытие, не забыть выкинуть из памяти хотя бы на день слова «Снег идет, снег идет…» и все за ними следующие до самого конца этого стихотворения, надумать заранее собственных элегических мыслей разной длины и толщины, позвать кота, чтобы он ждал вместе с вами, собаку, чтобы она ждала, когда вам надоест ждать и вы станете с ней играть или дадите колбасы или того и другого вместе, сесть у окна, подпереть голову левой рукой, в правую взять кружку с горячим чаем и ждать… Проснуться часа через полтора или даже два, увидеть большие черные лужи от уже растаявшего снега, согнать с коленей угревшегося кота, протянуть руку к тарелке с колбасой, чтобы отдать ее собаке, которая давно эту колбасу съела, выпить водки и пойти на кухню ставить на плиту давно остывший чайник.

https://synthesizer.livejournal.com/2037422.html

Подмораживает, и влажная, мышиная, осенняя тишина мало помалу превращается в зимнюю – сухую, звонкую и хрустальную. На острове, посреди болота, стоит избушка и постукивает кривым черным когтем желтой чешуйчатой ноги по молодому, еще неокрепшему льду. Лед трескается, и в змеистых сахарных трещинах появляется черная вода и зеленые листья ряски. Время от времени избушка чешет одну ногу о другую и снова стучит. Внезапно с обратной стороны избы раздается протяжный дверной скрип и кто то невидимый кричит таким же протяжным и скрипучим голосом:
– Вот сейчас кто то поленом по ноге получит, если не прекратит… От воды быстро отошла! Я кому сказала!
Дверь скрипит еще раз и гулко хлопает. На какое то время воцаряется тишина. Одна из ног осторожно водит когтем по льду, вычерчивая на нем непонятные знаки. Где то в вышине надрывно и хрипло, точно после бронхита, каркает ворона. По расщепленному молнией стволу давно мертвой черной ольхи мерно стучит дятел. Минут через пять или семь к стуку дятла присоединяется чуть слышный костяной стук когтя по льду, становящийся с каждой секундой все настойчивее и громче...

https://synthesizer.livejournal.com/2037197.html

Второй час ночи. Дом спит. Тихо. Только к соседу пришла подруга и монотонно стучит ногой в его железную дверь, монотонно повторяя: «Витя, б…ь, открой…». Только сосед открывает наконец дверь и начинает кричать своей подруге: «Какого х…а ты долбишь в дверь среди ночи, всех соседей, сука, перебудила уже!» Только соседка не может остановиться и все повторяет и повторяет: «Витя, б…ь, открой…» Только во дворе, в густом тумане, истошно играет в чьей то машине музыка и кто то поет мужским женским голосом: «Ну, пришли хотя бы смайлик на мой одинокий серебристый телефон». Только мотоциклисты с диким ревом проносятся по улице взад и вперед, соревнуясь, кто первый проломит себе голову, врезавшись в фонарный столб. Только туман такой густой и такой плотный, что лучи света от фонаря не разбегаются в разные стороны, как обычно, а образуют густую пушистую белую одуванчиковую шапку вокруг лампы. Только мысли такие сонные, такие спутанные и такие неповоротливые, что не разбегаются в разные стороны, как обычно, а образуют вокруг головы… но в зеркале этого не видно, даже если направить свет лампы прямо на то место, где когда то были волосы. Только сосед…

https://synthesizer.livejournal.com/2036773.html

Сведений об общественной жизни Порхова и уезда, а, тем более, личной жизни порховичей первой четверти восемнадцатого века дошло до нас исчезающе мало, но все же они есть. Нет, стихи порховского воеводы, любовные письма его жены стрелецкому сотнику и материалы следствия по делу о том, как порховские портные передрались между собой, выясняя кто из них будет шить платье нового покроя воеводихе, до нас не дошли. Дошло донесение в Архиерейский разряд архиепискому Новгородскому и Великолуцкому Феодосию, датированное декабрем семьсот двадцать второго года. Написано оно священником Карачуницкого погоста Шелонской пятины Новгородского уезда Аристархом Иосифовым, занимавшим должность проверяющего, то есть имеющего право решать и судить дела в церковной сфере округа Зарусской половины – той части Шелонской пятины, в которой, собственно, и располагался Порхов и его окологородье. «… 1722 в ноябре месяце был я… в Болчинском погосте в церкви Живоначалныя Троицы, и тое церкви поп, Матвей Яковлев, нерадением и безчинством своим в пределе мученицы Параскевы на престоле антиминс сверчен и мят в куче лежит с покрывалом на одном углу, и завеса у царских дверей не задета. Да он же пьет, поп, пьет и ходит на кабак, и напився пьяно, сего декабря 27 дня пришед в церковь Богородицы Покрова в погребение мною дочери моей духовной, девицы Матрены Лаврентьевой, не сотворя святые церкви поклонения, чинил мятеж и сквернословил, бранился матерны… и заперса с попадьею в церкви, ломал церковные двери изнутри и стук великий чинил, и во время читания мною гевангелия на погребении и внутри церкви всякими скверными словами сквернословил при свидетелях». Короче говоря, навел шороху в подведомственной ему церкви Матвей Яковлев. Тем не менее, виновным он себя не признал, упорно все отрицал и говорил на допросе, что «пьян никогда не бывает, и на кабаки никуда не ходит», хотя и уличен был свидетелями – собственным братом диаконом Тихоном Яковлевым, пономарем Алексеем Леонтьевым, отцом этого пономаря Леонтием Артемьевым, диаконом Ульяном Гавриловым и еще одним пономарем Федором Петровым. Пришлось отцу Матвею, пока шло следствие по его делу, посидеть под караулом в Новгороде несколько месяцев и написать Новгородскому архиепископу челобитную, в которой он просит отпустить его домой, потому как у него и покос, и сбор хлеба, и сев озимых. Сельскому священнику в те времена приходилось и пахать, и сеять, и хлеб убирать, чтобы, как пишет Яковлев, «не притьти во всеконечную скудость и з домашними не истаеть от гладов великих...». Самое удивительное, что челобитная возымела действие и Яковлева отдали под расписку поручителей с условием по первому требованию явиться на допрос в Новгород. Увы, чем кончилось это дело мы не знаем, поскольку в нем отсутствует заключительная часть.

https://synthesizer.livejournal.com/2036514.html

Уже и клен покраснел от макушки до пятки, уже первые синицы прилетели из лесу в сад, уже дрозды склевали почти половину рябины, уже заморозки по утрам и вся трава усыпана алмазной пылью упавших ночью новорожденных звезд, уже нетерпеливые начинают квасить капусту, уже огурцы в банках давно превратились из малосольных в соленые и их уже можно вместе с молодой селедкой пряного посола и грибной икрой из опят с жареным луком подать к водке, уже самые легкие и самые перистые облака потянулись вслед за последними птицами к югу, уже солнце посреди дня может вдруг смертельно побледнеть и на час или два раньше положенного закатиться за любой ближний холм или даже за деревенский пруд, уже легкие затейливые и безответственные мысли, которые летом роились у тебя в голове и даже вылетали из нее в самые неподходящие для этого моменты, потолстели, обрюзгли, опростились до прямолинейных, свернулись клубками и закатились вместе с мухами спать где-то между мозжечком и затылочной долей, а бархатцы на клумбе у дровяного сарая все цветут, цветут и никак не могут остановиться.

https://synthesizer.livejournal.com/2036304.html

Если выпало в империи родиться – нужно успеть вовремя состариться. Тогда она потеряет к тебе интерес. Кажется, единственное, что я успел в своей жизни сделать вовремя – это состариться.
Империя похожа на велосипед – пока на нем едешь он сохраняет равновесие. Как только остановился – падает. Пока империя растет, захватывает новые территории – она жива и полна сил. Как только остановилась и переходит к сохранению status quo – так сразу начинает умирать и гнить. Для того, чтобы не умирать, она затевает маленькие победоносные войны, но в этом случае велосипед не только падает, но еще и разваливается на куски.

https://synthesizer.livejournal.com/2036107.html

Если бы я имел привычку вести дневник, то страницы, описывающие самое последнее время, были бы заполнены одним единственным простым русским словом из шести букв. Время от времени с прилагательным полный.

https://synthesizer.livejournal.com/2035755.html

https://synthesizer.livejournal.com/2035687.html

…Дождь мелкий, холодный и колючий. Искусственным цветам хоть бы хны – они только жирнее блестят: ярко-розовые, желтые, синие флоксы, белые лилии и невыносимо красные розы.
…большой памятник черного гранита видно издалека. На нем строгими золотыми буквами написано «Чердак Моисей Григорьевич». Сразу в памяти всплывает цитата из записных книжек Чехова: «Нет такого предмета, который не подошел бы еврею для фамилии». Потом подходишь ближе и видишь, что под этим памятником лежит и его жена Розалия Григорьевна, прожившая девяносто четыре года и пережившая мужа на шестнадцать лет, и их сын, Александр Чердак, про которого написано «погиб в боях за Родину на Волховском фронте». В сорок втором году погиб, в декабре. Двадцати лет отроду. И приписано «От безутешных родителей и родственников». И чеховская цитата куда-то… Из какого-то непонятного любопытства достаешь из кармана телефон и набираешь в поисковой строке «Чердак Моисей Григорьевич», и тут выясняется, что был Моисей Григорьевич почетным сотрудником госбезопасности. С девятнадцатого года служил в ВЧК, дослужился до майора, был начальником строительного отдела ГУЛАГа, а в тридцать восьмом был из НКВД уволен и работал в разных гражданских министерствах – даже начальником планового отдела Главэкскаватора министерства строительного, дорожного и коммунального машиностроения и… идешь себе дальше, не зная что и думать.
…тропинки между могилами узкие, усыпаны еще прошлогодними серыми коричневыми мокрыми листьями, сквозь которые пробиваются на тонких зеленых стеблях голубые колокольчики пролесок. Их посадили внутри оградок, а они мало-помалу вышли за калитки и разбрелись по тропинкам.
…стены склепа розовые, но красили их в последний раз Бог знает когда. Краска местами вспучилась и отвалилась. Там, где не отвалилась, видны надписи, сделанные авторучками, фломастерами или процарапанные чем-то острым. Господи, сделай так, чтобы моя дочь снова была жива. Господи! Помоги стать матерью! Хочу иметь возможность помогать своим друзьям. Не дай Владе кануть в лету. Оля, отпусти! Аня, прилипни! Позволь мне добиться того, что я хочу. Помоги, Господи, продать два участка на поле по достойной цене. Кто все это прочитал – тот сдохнет.
…к памятнику на могиле Люсьена Оливье прислонен венок из пластмассовых лилий, лежит опрокинутая лампадка красного стекла и небольшая пластмассовая плошка с размокшими от дождя остатками салата в белых майонезных разводах. Миски эти меняют часто. Каждый раз кто-то приносит новый оливье с новым рецептом. На краю миски сидит нахальный воробей и выклевывает из миски слипшиеся красные икринки.
В метре от внушительного гранитного памятника Оливье лежит небольшая надгробная плита из позеленевшего от времени мрамора. На ней написано «Тереза Оливье». В обычной жизни ее звали просто Таней. Наверное, по созвучию имен. Назвали ее в честь матери, немки, умершей от родильной горячки. Дочь Люсьена Оливье, по отзывам современников, была красавицей, но личная жизнь ее не сложилась. Сватались к ней многие в надежде узнать рецепт знаменитого салата. Этих незадачливых искателей рецепта было видно сразу – более всего они старались понравиться самому Оливье, а самые глупые проговаривались на первом или даже на втором свидании. Впрочем, один раз Таню даже просватали за какого-то уланского ротмистра с преогромными пушистыми усами, душно пахнущими брокаровским одеколоном, но и тот, как только они остались наедине за столиком ресторана «Эрмитаж Оливье», вместо того чтобы говорить невесте комплименты, пристал к ней как банный лист с расспросами про ингредиенты и пропорции. После этого случая бедная Таня зареклась выходить замуж и… меньше чем через год стала женой еврея-аптекаря, которому до рецепта салата не было совершенно никакого дела. Его интересовали только рецепты лекарств. Целыми днями он пропадал в маленькой лаборатории, оборудованной в задней комнате своей аптеки, и изобретал то сиропы от кашля, то порошок от похмелья, то противозачаточные таблетки. Судя по тому, что Таня родила ему пятерых мальчиков и одну девочку, с таблетками у него так ничего и не получилось. Стал он мало-помалу выпивать и через год или два пропил аптеку вместе со всеми порошками, пузырьками и бланками рецептов. Тут Таня и пожалела, что рецепта отцовского салата она не знала. Полоумного аптекаря своего она любила и простила ему даже то, что пропил он большую серебряную салатницу, доставшуюся ей в наследство от отца. Да он долго на этом свете и не задержался – с похмелья выпил какой-то жидкости, оставшейся от опытов с сиропами от кашля, и отдал Богу душу. Осталась Таня одна с шестью детишками…
Дальше следы ее теряются. К семнадцатому году ей было около шестидесяти лет. В интернете писали, что историки нашли в архивах бумаги о том, что работала Тереза Оливье в столовой Наркомпроса подавальщицей с восемнадцатого по двадцатый год, но так ли это на самом деле, никто не знает – мало ли что напишут в интернете. Кто ее хоронил, на чей счет была изготовлена надгробная плита – тоже неизвестно.
Говорят, что недавно у могилы Оливье – подрались две старухи, одновременно принесшие свои миски с салатами к памятнику своего кумира. Та, у которой была в салате докторская колбаса и картошка, здорово помяла ту, которая пришла с мелко нарезанными антоновкой и кинзой.

Между тем, в журнале "Волга" вышла подборка моих миниатюр под общим названием "Легенды черных листателей".

https://synthesizer.livejournal.com/2035327.html

Вопрос к знатокам французского языка. Жил на свете один француз в 17 веке. Звали его Jacob Bourgia de Corobell. Как правильно перевести на язык родных осин Bourgia? Русские писцы не заморачивались и писали Яков Бурьин Декорабел или вовсе Корабел Яковлевич, что, конечно, очень мило, но... я решил заморочиться и перевести как можно ближе к оригиналу. Этот сукин сын был наемником у шведов, когда они во время Смуты хозяйничали у нас на Северо-Западе. Имя Jacob написано по-шведски, как я понимаю. Иначе было бы Jacques. Фамилия его подозрительно английская. Впрочем, у французов это бывает.

https://synthesizer.livejournal.com/2034871.html