Когда звук рождается, в нем возникает целый ансамбль вибраций, высоких звуков. Но очень скоро остаются только созвучные, согласные вибрации, которые поддерживают друг друга. Это гармонические созвучия, или обертоны. Способность их различать – основа пения в чистом строе. А если тонкий слух не развит, то чистое интонирование натуральных интервалов невозможно.

Интересно, что ребенок слышит основные гармонические созвучия еще в чреве матери. Это биение собственного и материнского сердца, внешние звуки невидимого мира. Голос матери становится для него путеводной нитью. Звук дает первое ощущение пространства и помогает различать первоначальный смысл. Не случайно в древности была традиция петь при родах – не для роженицы, как принято думать, но для самого младенца. Уже тогда хорошо знали о связи между звуком и глубоким сознанием человека, которое формируется до рождения и структурировано гармоническими созвучиями. Такие мастера античности, как Пифагор и Платон, указывали на то, что у души музыкальная природа. Когда ребенок появляется на свет, он также способен различать множество обертонов и, между прочим, фонемы всех языков. Это нужно для того, чтобы научиться говорить. Потом эта способность утрачивается. Но глубокий уровень сознания всегда остается с человеком, даже если поверхностный уровень поврежден и уже не работает. Это открытие лежит в основе звукотерапии...

...Ведь звуковая анатомия человека очень тонкая. Различные звуки вибрируют в разных частях тела. Например, "А" больше вибрирует в груди, "О" – в горле, "У" – в нижней части лица, "М" – в голове... Вы сами можете это проверить. И хотя мы не отдаем себе отчета в этом физическом ощущении звука, но оно более коренное, чем восприятие на слух. Поэтому если с глухими правильно заниматься, их можно научить говорить и даже петь без слуховых аппаратов. Зато неспособность ощущать вибрации в теле – признак глубокой умственной отсталости.

...Для греков большим чудом была связь между музыкой и числами, высотой звука и длиной струны. Тот же подход мы видим и в классическом Древнем Китае. Там даже существовало специальное министерство музыки, изучавшее, какой должна быть настройка инструментов, чтобы та или иная династия правильно управляла страной и Вселенной! Кстати, Платон не случайно предупреждал: нельзя менять музыкальный строй. Ведь меняя основную гамму, мы тем самым меняем и общество. Сейчас эта идея многим кажется наивной, но в ней есть глубокая правда.

...Чистый, натуральный строй, как природа, сложный и основан на неровных интервалах. Если в этом строе звучит простая музыка, одноголосие – проблем нет. Но в XVI и особенно в XVII-XVIII веках европейская музыка стала усложняться. Появилась полифония. А сложный строй при сложной музыке приводит к трудностям в настройке инструментов. Тогда появилось стремление упростить ее. Вы знаете, у Баха был идеал музыкального инструмента, на котором можно было бы сыграть все произведения, не перенастраивая его во время концерта.

Фортепиано стало первым инструментом с фиксированной настройкой. Это привело к огромным переменам в музыкальной культуре. Новый равномерно-темперированный строй оказался слегка фальшивым для всех интервалов, кроме октавы. Этой неточности, хотя и не очень большой, оказалось достаточно для того, чтобы нарушилась экология звука. А ведь чистые звуки нужны человеку не меньше, чем родниковая вода или горный воздух. Постепенно вместо чистоты стали цениться сила и громкость пения. Конечно, рояль – замечательный инструмент, но от него начал портиться тонкий слух.

Любопытно, что в одной научной статье первой трети XIX века утверждалось: у рояля нет будущего. Но все произошло как раз наоборот. Античные лады исчезли в классике, чистый строй был забыт. Бетховен – один из последних великих композиторов, знавший о сирийской и египетской духовной музыке. А вот Берлиоз с его академическим образованием так описывал пение деревенского кантора: "Как будто я услышал друида в пещере". Представьте, если бы сегодня можно было услышать друида в пещере – на него сбежалась бы вся Франция! Но для буржуазной музыкальной культуры он варвар, достойный презрения. А о китайской опере, совсем не похожей на итальянское бельканто, композитор сказал: "Я предпочитаю кошек, что поют у меня во дворе!"

И есть определенная закономерность в том, что неестественный строй пришел в Европу одновременно с переменами в обществе, которое тоже становилось все более искусственным. Не случайно XIX век – время наступления города, тяжелой индустрии на деревню...

...Дело в том, что в XVIII столетии в церквях стали исполнять светскую музыку – например, мессы Баха. И вот в конце XIX века монахи-бенедиктинцы, прежде всего французские, захотели вернуться к древним началам церковного служения. Они провели огромную работу по изучению старинных рукописей. Но обнаруженные в них знаки нотного письма – невмы (или крюки) – уже тогда было трудно понять. И их заменили современной нотацией. А это было огромным упрощением, потому что одной ноте раньше соответствовало семь разных крюков. Тем самым учитывались тончайшие нюансы интонирования ладов и гласов. Получается, что у "григорианского пения" мало общего со старинным пением в чистом строе. Выдумкой оказалось и само название "восстановленной" музыкальной традиции. Ведь папа Григорий Великий, живший в конце VI века, не имел никакого отношения к ее формированию. Задолго до Григория она распространялась в Европе канторами (мастерами пения), а берет свое начало еще в Древней Греции.

...Русское церковное пение приближается к чистому строю. Оно всегда было очень тихое, мягкое, особенно у старообрядцев. Я слышал их в Париже, когда был еще мальчиком. Но теперь все изменилось: часто поют громко, неверно, понятие лада размыто. В греческой церкви еще оставались гласы, разное интонирование. Но глубокое понимание теории там тоже утеряно. И надо было от восточных церквей идти дальше – в суфизм, в ученую духовную традицию Ирана, Турции, Индии. И вот после трех лет работы я понял: мое классическое музыкальное образование мешает мне войти в тайну античного пения! Ведь мы поем так, как ориентировано наше ухо. И если индусскую рагу будет исполнять современная оперная певица, это будет совсем не то. Тогда я перестал играть на рояле, слушать западную классическую музыку и даже петь в церковном хоре. Только слушал, как звучит струна или колокол. И через девять месяцев у меня раскрылся тонкий слух. Я смог услышать тончайшую разницу между естественными (натуральными) интервалами и современным темперированным строем. Так вскоре я начал преподавать пение в чистом строе.

...Наше тело звучит подобно струне, по правилам резонанса – это обусловлено физически, биологически. Подобно телу, нашим "внутренним сводам", звучит храм. А подобно храму – считали в античности – звучат небесные своды в божественной гармонии. Это понимание перешло в христианство. Святой Августин в IV веке писал: "Музыка – это искусство правильных движений". Он имел в виду движения звука в теле, которые влияют на движения души. "Правильные движения" ведут ее к вечному свету Божественного. И тонкое, физическое ощущение звука, о котором мы говорили, обязательно для молитвенного пения. С античности оно сопровождалось особым движением рук, хирономией (в переводе с греческого – "знак руки"). Это как бы следование за движением звука в теле. И если звук восходит снизу вверх, то человек как бы воспроизводит жест подношения. Ведь молитва – это жертвование в невидимый мир звуком человеческого голоса, который идет от сердца к небесам. Это самая сокровенная жертва, и очень важно, чтобы приношение было красивым и правильным.

http://www.religare.ru/2_36419.html

https://nandzed.livejournal.com/9640970.html