Глава 1. Зона комфорта.

Нонконформизм – такое слово, мне нравится. Я гляжу на шкаф, уставленный книгами – нонконформизм, перевожу взгляд на стопочку с коньяком – нонконформизм, на плоском экране видеовизора – немые «Четыреста ударов» - нонконформизм.
- Я принес твою новую книгу. Хорошо издали.
С удовольствием беру из рук гостя томик с фотографией на обложке, листаю. Много слов, составленных одно к одному, как сигареты в пачке.
- Рифмы хороши, это я заверяю, как твой псикодер.
- Почему тогда критик из «Папьюшен» заявил, что в них нет воздуха?
Придерживая рапчатый рукав пиджака, гость налил коньяк и бросил на книгу в моих руках прищуренный взгляд. Глаза как у черта.
- Критик из «Папьюшен» – старый маразматик. Откуда здесь этот журнал?

Я покачал головой.
Он легко и весело рассмеялся, обвел широким жестом шкафы из натурального дерева, тяжелые портьеры, робота-уборщика, раболепно застывшего под подлинником «Горных высей» Тотто.
- Общество лелеет поэтов, это всем известно. Твой штрих-код восприимчивости чрезвычайно высок, выше нормы на шесть единиц. Возможно, благодаря подобному исключению твои сонеты способны вызывать кривую сопереживания выше нормы.
- Всего на четыре единицы меньше, чем у Непостижимого Л.Ч., которого мы все стремимся превзойти.
- Всего на четыре единицы меньше, чем у Л.Ч., когда он создавал свое «Неизбежное», - уточнил гость, - все остальное время он оставался просто усложненным генетическим гибридом человека и сложноцветного.
- Но он был нонконформистом.
Его это почему-то рассмешило.
- И тебе непременно хочется. Открой окно, крикни в него что-нибудь этакое…, поставь диск с «Убитыми любовями» вот и будешь борцом с мещанством.
- А что в мире делается? – вдруг спрашиваю я, и он действительно удивляется.
- В каком таком мире?
Я смотрю на него пристально и серьезно.
- В другом, который не мы, может быть там какая-то своя, особая кривая восприимчивости, другая?
Он делает вид, что тоже серьезен.
- Ты, дорогой мой, - поэт, а поэты – обязаны исправно поставлять миру красоту, согласно ее утвержденным показателям. Для средненормативных показателей восприимчивости общества твои сочинения итак слишком сильно щекочут нервы.
Он выхватил книжку у меня из рук и с треском открыл на середине.
- Возьмем вот это…
И мы это берем. Слова звенят и переливаются, переговариваются мелодичными голосами, словно райские птицы или таинственные звери. Они говорят о любви и о ненависти и о других чувствах, и тут я вспоминаю еще кое-что и спрашиваю его.
- Это похоже на то, как будто улыбается больной в хосписе? Похоже на площадную тишину, перед тем как собраться на ней людям?
Обеспокоенный, он глядит на меня.
- Как твой псикодер, я запрещаю тебе читать «Папьюшен», не беспокойся, ты хороший человек и хороший поэт. Когда я читаю то, что ты пишешь, у меня перед глазами четкая картинка, будто кто-то создал ее в 3D, и ты не паразитируешь на любви и насилии. Многие не имеют и этого.
- А «Папьюшен» назвал меня мертвым человеком и мертворожденным поэтом.
И мы оба засмеялись.
- Я хочу сделать свои четыреста выстрелов, - говорю я, - les quatre cents coups.
- О, это нынче без проблем в нашем богоугодном цивилизованном каррасе. Есть новая штучка, мне привезли вчера из Марокко.
Он откладывает книгу, кладет на колени свой кейс и отыскивает в нем прозрачный бокс, двумя тонкими словно бритва флэшками.
- Ролевой модус нового поколения. Усовершенствованный сценарий. Хочешь выйти за пределы «Сада»? Пожалуйста! Внутри этой коробочки все возможности почувствовать себя на грани. Переход совсем незаметный, ты даже не поймешь, что уже взялось, осознаешь только, когда отпустит. Здесь все, что хочешь, программа достанет из тебя все твои страхи и желания, и неумолимо проведет по этому лабиринту.
- Я слышал, это опасно.
- Для большинства абсолютно безвредно, - возразил он, чему-то усмехаясь.

Мы оба вставляем флэшку в тонюсенький разъем на затылках, и сразу же знакомое ощущение тепла вдоль позвоночника. Пока он священнодействует со смесью, поглядывая в утвержденную инструкцию, я лениво листаю белые мелованные страницы.
- Ты уже знаешь о чем будет твоя новая книга? – деловито спрашивает он.
- О нонконформизме. Мне нравится фонетика слова. В нем есть вызов и борьба.
- В том, чтобы не платить за проезд в пневмометро тоже присутствует своеобразный вызов.
Он протягивает мне капсулу.
- Положи под язык.

Мы манекенами лежим на полу, на цветастом ковре, и ждем «прихода», но его все нет.
- Обманули твои негромэны, - говорю я и поворачиваю голову, но рядом, на ковре, никого.
Я поднялся, вынул флэшку и отправился в душ, по пути задергивая шторы.
За окном в туманной дымке вечера парили Идеалы.

Глава 2. Отрицание.

Нас всего десять человек. Дэцим хоминис. Кто мы и что мы, никто из нас не знает, но каждый в положенное время вошел в кабинет многочисленных филиалов Центра Психологии и Селекции, где ему выдали заветную перфокарту со специальным кодом, каждый сунул ее в дешифратор и получил однозначный ответ. Свой я унес домой, это тоже можно. Дома опустил шторы, словно кто-то мог подсмотреть, зачем-то отключил телефон и только тогда надорвал конверт. «Вы избраны» говорилось в нем. Указующий перст судьбы.
Спросите меня – знал ли я заранее. Подсказывало ли мне сердце или интуиция, отвечу – нет и нет! Напротив, с самого утра ничто во мне тревожно не ёкало, солнце светило по оранжево-зеленому коду, я принял свою обычную стопочку и закусил, и шел я, торжественный и задумчивый мимо рвущихся в небо стеклянных Идеалов и обдумывал сонет, чтобы не слышать гудков, зовущих на работы. И среди серых и черных костюмов, армии офисной Спарты стройными рядами марширующей в офисы, я был бунтарем в желтой рубашке, и глядел на них с презрением, и утренняя стопочка с закуской приятно грела мне желудок.
- «Как хорошо, как прекрасно, - думал я, - что вот, стоят Идеалы, и возвышаются, и парят под Куполом, незыблемые как я не знаю что. А за ними, далеко за заводскими периметрами, раскинулась огороженная стенами Обетованная Земля, прекрасная и недостижимая, рай на земле, куда все мы попадем когда-нибудь без всякого отбора и выбраковки. И красненькие буковки бегут по экрану огромного информационного табло и сообщают, что температура нынче под Куполом плюс восемнадцать, и что ночь начнется по истечении двадцати часов и разрешено сменить свет в жилищах до бледно-оранжевого.

И вот вечер. И я, за одно мгновение, человек отверженный, отрезанный ломоть.
От этой мысли я тут же съежился, попробовал упасть на колени, моя тоска толкала меня на жесты подобного рода. Послышался сухой стук и ноги мои до самого голеностопа пронзила боль, так что я невольно взвизгнул. Ни разу это не было похоже на отчаянный вопль человека возмущенного, так что я оставил кривляться и поднялся.

Должно быть, произошла банальная ошибка, потому что вот же я – живу, существую, и полон надежд, и не может со мной случиться такого, чтобы я вдруг умер. И я кинулся бриться. Я был побрит уже с утра, но эта мысль побриться еще раз, начисто, почему-то показалась мне здравой. Вслед за тем я тщательно вычистил зубы, умыл лицо и бросил недельной свежести рубашки в стиральную машину. При этом нашелся и порошок в шкафу, и это я посчитал почему-то хорошим знамением.
Пока барабан вращался, перемалывая грязь с моей одежды, я отыскал спортивный костюм, и, натянув его, принялся отжиматься и приседать.

Почувствовав сердцебиение в горле, я остановился, отдышался и прямо в спортивных штанах и майке уселся за рабочий стол. Программа вывела на экран мою задолженность для редакции - незаконченный поэтический сборник.
- Развернуть ваш обычный шаблон для записи? – спросила программа.
Черный квадратик курсора предупредительно мигал, и я задумался. С чего начать? Вчера что-то носилось в моем мозгу: слова, образы, тысячи их, сегодня не было ничего, как будто нежданный ураган смел все до единого. Я вскочил, рванул шторы и прямо за окном - их синеватые грани очерчены ясно и, кажется, что Идеалы парят в воздухе, поддерживая невидимое, недостижимое. Так прочь из дома!

Я шел по улице, и мне хотелось крикнуть – смотрите на меня, вот иду я, торжественный смертник! Я распахнул пальто навстречу ветру, несущему со стороны заводских линий, ибо направление вентиляторных потоков было сегодня юго-восточное, тяжелые запахи разогретого металла и вскипяченного машинного масла. По закону нам было дано две недели, чтобы уладить все дела – так я буду работать и по ночам тоже. Не просто закончу то, что задолжал, но начну новое! Долой все, чем я жил до сих пор! Немедленно, немедленно домой, за мой рабочий стол, и писать, писать.
На углу я опомнился. Я вдруг увидел себя в витрине, словно со стороны – человек в расстегнутом сером пальто, в рубашке чистой, но мятой, и запачканных осенней грязью ботинках, на лице идиотская улыбка. И через две недели – ничего этого не будет, все, что под рубашкой и пальто исчезнет. Мне стало жаль себя и как тогда, в комнате, я издал робкий вопль.
- Вот я смертник, среди вас. Люди!
Но вторая часть фразы совсем не вышла у меня, скрылась, сжевалась и осталась под сухим нёбом. Кто-то обернулся, кто-то обошел меня, и я вдруг подумал – вот я сказал это, и мир не рухнул, никто не подбежал с утешениями, никто не возмутился, не поднял сжатый кулак.
Я повернулся, словно деревянный, перешел улицу и толкнул вращающуюся дверь в пивную.
Взял себе «семерочку», и встал за полосатую липкую клеенку. Чувствуя, как дрожат руки, принялся жадно пить. Когда бутылка опустела, я почти убедил себя, что произошла ошибка.

Глава 2. Гнев

- Это немыслимо! Немыслимо! – возмущенно кричал я в трубку издательскому координатору. - Почему я?! Меня многие знают – статьи и мои стихи. Мои стихи! Это какая-то ошибка.
- Не волнуйтесь, дорогой мой, ну что за ерунда, вот в прошлом году таким образом тоже выдали код одному… этому из четвертого отдела, так потом все выяснилось, действительно – ошибка, и у вас непременно выяснится. - Голос у собеседника уверенный, но некая дребезжащая нота в нем все же звучала, и я подозрительно спросил, – как же его зовут?
- Кого?
- Того, из четвертого отдела… кому дали ошибочный.
- Я теперь не вспомню, большое ли дело. Они, там у себя, быстро во всем разобрались, и у вас разберутся. Надо только написать им в головной офис.
- Я уже написал и позвонил, а по телефону хамский голос ответил мне, что письма рассматриваются у них в течении месяца, и что моему присвоили трехсотый номер.
Координатор на том конце провода натужно засмеялся, дал петуха и откашлялся.
- Даа, - протянул он неопределенно.
Я вдруг почувствовал усталость, я понял, что координатор соврал мне, и шею и спину мою покрыл холодный конденсат.
- Дорогуша, - протянул я неестественным голосом, - ведь вы же не думаете, что я бесполезный, ведь я был вам так нужен четыре года, а? Вы мною все дыры затыкали, помните, как я вам написал за одну ночь статью на открытие памятника Л.Ч.? А теперь эти люди в странной униформе ворвались в мой дом, обшарили его сверху донизу, изъяли с извинениями все документы и вручили мне значок с адресом библиодома. Вы же знаете что такое библиодом?
- Так вас уже вычеркнули из гражданского реестра? – спросил он, и вдруг рявкнул собачьим почти голосом. - Так раз вам дали эту бумажку, то и примите неизбежное, как мужчина. Или вы тоже будете говорить, что Л.Ч. – идиот и садист?!
Пошли гудки. В немом озлоблении я кинулся звонить всем подряд знакомым, но никого из них почему-то не оказалось дома, и я понял, что новость уже широко распространилась, и я, утерявший имя вместе с документами вроде отверженного.
- Ну я вам покажу! – возопил я и на этот раз этот жест ярости и обиды удался мне прекрасно. Я кинулся сжигать нетленные рукописи. Программа сообщала мне название и номер в каталоге, а я командовал мрачно и азартно, словно полководец в осажденном городе:
- Уничтожить! Уничтожить! А это вообще без права восстановления. Я вам покажу! Посмотрим, как вы обойдетесь без меня… как проживете!

К вечеру я покончил почти со всем, что было у меня, и ощутил приятную пустоту и усталость. Программа мигала красным светом, свободные файловые «полки» нежно подсвечивались голубоватым, и сумрак царил в моей квартире за задернутыми шторами. Я поднялся, потянулся, и отдернул их. На улице, прямо над стеклянными Идеалами царило ночное солнце. Под куполом его включили вполнакала, а я не успел заметить, что уже ночь.
Я уперся ладонями в толстое мутноватое стекло. Стеклянные Идеалы светились розовым, от далекого заводского зарева огромных доменных печей. Что я делал весь день? Губил мой гарем, моих красавиц, как шах, ко дворцу которого подбирается враг. И вот так прошел еще один день, и снова пришла ночь, и я вовсе не приблизился к спасению.
Солнечный зайчик, рассеянный, сумрачный, желтый по своей температурной градации отразился от тысячи граней Идеалов. Вокруг них, обступая и надвигаясь, и снова отступая как прилив, вставали человеческие жилища. Вот не будет меня и что же? Неужели по-прежнему станут жить, поднимаясь каждое назначенное утро и все также будут сиять Идеалы. Нет, невозможно это, невозможно!
Кто я – недостойнейшее человеческое лекало или право имею?! Кто и где решил, что не подходит моя внутренняя программа, моя генетическая цепочка, что я человеческая форма без будущего, что семя мое породит гадов и амфисбен? Так если уйду я, пусть же со мной уйдет весь мир… хотя бы один магазин или эмпатический театр.
Я остановил мысли, скачущие в беспорядке. И я уселся вновь за рабочий стол, принял магазинную смесь, и подключился к стимуляционному полю ПК, а уже через него провалился, минуя все заставы и преграды в виртуальное пространство. В голове у меня багровой жаркой волной стучало одно – найти, найти срочно и собрать смертоносное оружие.
Я плавал в великой пустоте иного, виртуального мира, передо мной возникали чужие двери и изредка хороводом зажигались и гасли сотни окон. Сознание мое, адаптируясь к информации мгновенно хлынувшей и затопившей все во мне, раздулось, и казалось мне, глаза мои выпучились, как у глубоководной рыбы.

Я вынырнул наружу отдыхиваясь, весь в поту, рубашка и трусы неприятно липли к телу. Я проглотил большой кусок воздуха и закашлялся. Хватит, хватит, достаточно!
Я должен собраться, сосредоточиться, должен оставаться человеком до самого конца. Главное помнить, что путь к смерти – не должен быть регрессом личности. Я взглянул на свою руку, в онемелых пальцах стиснута распечатка. Я медленно разжал пальцы - на листочке значился адрес «Мистического салона» мадам Зефирины.
Делать нечего - схожу к гадалке.

Глава 3. Торг

Время тумана. Солнечные лучи едва-едва пробиваются сквозь белесые влажные лоскуты. По температурной шкале – зеленовато-розовое, поэтому холодно. Я кутаюсь изо всех сил в пальто и шарф. Кажется, ничего такого с утра не обещали. В тумане на стеклянных плитах тротуара скрадываются шаги, и только Идеалы сверкают гордо. Ах, как высоки они и равнодушны к нашим земным проблемам. Как просты они и одновременно прекрасны. Как возносятся над миром страстей и суеты, и нет им дела до того, кто бредет там, в тумане, ежась от снедающего изнутри страха.

Мадам Зифирина занимала малюсенький закуток между креслом косметолога и часовщиком. В овальной нише парадного входа суперцентра продукции Вдохновленных Братьев, под зелеными обоями в цветочек стояло ее бюро с керамическими статуэтками, матово поблескивающими из-под пыльной вуали камнями на подставках, толстой обглоданной временем книгой и сваленными как попало зодиакальными таблицами. Сама мадам, костлявая, похожая узкой головой и снулыми глазами на щуку, скучала за бордовой скатертью с клееными лунами.
Я недолго постоял в отдалении, наблюдая за коловоротом посетителей, пришедших за молоком и мясом, признаться, не люблю у всех на глазах… да чтобы то ни было делать. Мысль о скорой смерти заставила меня встряхнуться, и я приблизился к столу. Мадам Зифирина подняла на меня равнодушные глаза, оглядела всего с головы до ног, и спросила:
- Карточкой ли будешь, брильянтовый, платить или на личный код спишем?
- На личный, - сказал я, волнуясь, и неловко уселся на колченогий стул, стряхнув пыль и почему-то гипсовые крошки с багровой скатерти и серебряных лун.
- По прейскуранту, - сказала мадам и пододвинула ко мне пластиковую папку. Я открыл ее и пробежал глазами до последней странички. Захватанные листы полнились надеждами человеческими и человеческой же глупостью. Глуп был и я, решив искать спасения от смерти за багровой скатертью гадалки.
- Вот, - сказал я, и ткнул пальцем, - особые услуги.
Мадам приподняла веки и брови, выщипанные как крысиные хвосты, и вдруг открыла рот.
- Аам, – сказали ее накрашенные карминные губы, - аа-ам. – И, вдруг, заклацали зубы. Я смотрел на нее дикими глазами.
Маникюрша рядом оглянулась, наморщила носик, спрыгнула со своего высокого табурета и, что было сил, ударила мадам Зифирину по затылку. Я оторопел. Карминный рот сейчас же перестал шамкать, мадам поправила сползший на нос парик и откашлялась. Маникюрша светски улыбнулась мне и вернулась на свое место.
- Итак, дорогой мой, что за особый повод привел тебя в обитель мистических знаний?
- Смерть, - ответил я несколько мелодраматично, думая про себя - «цирк, цирк и театр как есть, бежать отсюда сию же секунду. Потому что чем, в конце концов, поможет мне андроид?!»
Но остался сидеть, наблюдая за ее костлявыми руками, тасующими невесть откуда взявшиеся карты.
- Если желаете расклад на здоровье, вот золотое змеиное таро, если на совместимость с женским кодом, подойдет Манара.
- Вероятность ошибки… - прошептал я, и сам удивился страстному звучанию моего голоса.
Ее руки прекратили заученное движение, она потерла картами нос и чихнула в широкую цветистую шаль.
- Так вы из этих?
- И что…, - испугался я, - это нельзя?
- Почему же? Можно.
Мадам Зифирина отодвинула карты и поманила меня.
- Я дам вам номера телефонов, какой-нибудь из них подойдет.
Я кивнул, сам не зная чему.
- И сколько это… стоит?
Она закатила глаза и даже, кажется, обиделась. Поджала губы, задрала край скатерти и достала из ящика бювар. Написала на нем сумму, с хрустом выдрала листок и протянула мне. Я бросил на нее взгляд и крякнул. Мадам Зифирина сейчас же закуталась в цыганскую шаль. За ее спиной укоризненно пробила фальшивым боем голографическая картинка часов.
- Это немыслимо, - шепотом сказал я.
Из-под шали вынырнула рука и ловко схватила бумажку.
- Я ведь не настаиваю, - сказала Мадам Зифирина басом. - В конце концов, Центру Селекции лучше знать, кого отправлять на ферментацию.
Я поморщился.
- Нельзя ли сбавить цену?
Но она уже поднялась и, отойдя к шкафчику, принялась поправлять керамические статуэтки на полочке, такие же фальшивые, как ее часы и цыганская шаль.
- Заплатите мне за сеанс, - не поворачивая головы, сказала она, - и уходите. Я вас впервые вижу.
Я с ненавистью посмотрел на ее костлявый зад, обтянутый вытертой бархатной юбкой и полез за бумажником.

https://mirnaiznanku.livejournal.com/1298237.html

- Эй, пора вставать, будущий лауреат!- бесцеремонно тормошил своего киборга Сэма Рой Джекинг.- Процесс самопознания не завершён до конца…

Киборг лениво потянулся, зевнул и сказал:

-А я и занимаюсь самопознанием. Надо же мне освоить эту биологическую оболочку. Ведь ты желаешь, чтобы я выглядел вполне человекоподобно…

- Премию дают не за человекоподобие, а за конкретные достижения в определённой области!

- Но ведь ты же не определился с этой областью. Кем я должен быть: биологом, математиком, физиком?

Рой задумался.

- Знаешь, мне, в общем, неважно, кем ты станешь. Просто я должен доказать миру, а самое главное, этому зазнайке и выскочке Андрису Скотту, что киборг может самопрограммироваться…

-Ну так и доказывай, при чём здесь я?

Рой Джекинг жевал бутерброд и чуть не поперхнулся.

- А не много ли ты на себя берёшь? Без году неделя, а самомнения выше крыши!

- Мне пять месяцев, три недели и два дня! – отрапортовал Сэм. Затем он задумчиво почесал в затылке, как всегда делал Рой во время раздумий, и произнёс:

- Опять эти…как они там называются, поговорки! Какой смысл прятать истинное значение высказывания в какие-то странные словосочетания, не имеющие с ним ничего общего!

- Ну почему не имеют общего значения? Имели когда-то, да утратили.

- Это как? – удивился Сэм, смешно приподняв брови и слегка выкатив глаза.

Рой улыбнулся. Его забавляла эта манера Сэма копировать его жесты и мимику. Киборг в основном общался только с ним, и вживание в образ человека происходило по подобию. Плохо это, или хорошо, Джекинг пока не знал. Программа запущена, задачи определены, ему, как создателю, остаётся только наблюдение и корректировка в экстренных случаях.

- А вот так. Займись этим, если тебе интересно.

Киборг некоторое время молчал, а потом произнёс:

- Не пойму я тебя, Создатель. Ты задал мне программу - достичь успехов в науке. И вдруг предлагаешь мне заняться поговорками. А премия тогда что?

- Не называй меня Создателем. Войдёт в привычку – не избавишься. До выдвижения кандидатов ещё далеко. А поговорки…

Рой вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул:

- А ведь это идея! Что нового мы с тобой откроем в той же физике, химии, биологии? Нужны лаборатории, штат сотрудников, оборудование…А в области литературы нужна только твоя самопрограммирующаяся голова и библиотека!

- А талант? Талант не нужен?

- Не без этого. Но Комитет по литературе в нынешнем составе состоит сплошь из учёных-литературоведов, которые в чужих талантах видят свою бесталанность, посему предпочитают соискателей скромных, не выпячивающих своё я, но известных в определённой литературной тусовке…

- Ты неплохо изучил предпочтения Комитета, - с некоторым ехидством заметил Сэм.

-А то!

-Значит, ты предлагаешь мне стать писателем?

- А что? Перечитаешь классиков и лауреатов, определишься с жанром, начнёшь сочинять. Твои сочинения мы разрекламируем, разместим на сайтах, протолкнём в газеты, сделаем пробные тиражи…

- Кто это мы? – в голосе киборга послышалась тревога.

- Я и Элвин, ты же его знаешь…

Киборг успокоился.

- Элвин хороший! - сказал он. – Что же, раз ты хочешь, чтобы я стал писателем, я буду писателем.

- А сам ты ничего не ощущаешь? Никакого интереса?- разочарованно вымолвил Рой.- Мне показалось, что поговорки тебя задели…

- Задели, не значит, заинтересовали, - назидательно ответил киборг.- Не волнуйся, не зря я СЭМ – самоусовершенствующаяся электронная машина.

- Вообще, я назвал тебя в честь своего деда.

- Неважно в честь кого меня назвали, важно, кем я себя ощущаю!– гордо ответил Сэм и прошагал в библиотеку мимо ошарашенного Сэма.

- Растём!- констатировал Рой и пошёл договариваться с Элвином о встрече.

С тех пор, как Рой объявил Сэму о его будущем призвании, тот не вылезал из электронной библиотеки. Он глотал классику и современную литературу, невзирая на жанры. Он с ходу мог назвать состав Нобелевского комитета по годам и поимённо. Он окунался в дискуссии по тем или иным лауреатам, пытаясь составить алгоритм логики, каким руководствовались члены Комитета, выбирая для награждения ту, или иную кандидатуру. Роя это стало несколько напрягать: пора бы определиться с жанром и заняться собственно сочинительством. Но видя, с каким упорством Сэм штурмует публикации, решил не торопить. Он же киборг, разложит информацию по полочкам и начнёт творить.

Наконец Сэм сказал Рою, что будет писать исторический роман. Рой не стал вникать в суть замысла, кивнул головой и углубился в свои расчёты.

Прошёл месяц. Утро у Сэма и Роя начиналось с правки романа. За это время Рой узнал, что гипербола - это не парабола, а тропы совсем не те, что в лесу, что ирония и сарказм несовместимы. И, наконец, Рой предоставил Сэму полную свободу творчества, когда тот показал ему творение одного нобелевского лауреата. Если за такое самовыражение вручают премию, то Сэм уже дважды лауреат.

После этого он с Элвином уговорили бывшего директора научно-исследовательского центра подать заявку на номинацию Сэма. Тот долго не соглашался, но, когда взамен ему пообещали подарить новую модель робота – секретаря, сдался.

И началась небывалая рекламная кампания. Элвин сумел растормошить всех своих знакомых, те своих, привлекли телевидение, говорящие головы читали главы романа почти круглосуточно. Во всех киосках со страниц иллюстрированных журналов смотрел улыбающийся Сэм, указывающий на название своего романа.

А надо сказать название было ещё то! Оно звучало так заманчиво и таинственно, манило приоткрыть завесу и броситься на поиски правды, бичевало пороки и выкрывало зло. «Пертупорейский узник, или тайна Скиртунского замка, проклятье ведьмы Зилнеи и возвращение Чёрного рыцаря»

Вообще названия и имена удавались Сэму лучше всего. Причудливым сочетанием букв и слогов они сразу вводили читателя в ступор. Ещё большим испытанием для почитателей становились необычайные извивы сюжета, в которых порой не мог разобраться и сам автор. Сэму сделали паспорт, киборг стал появляться на многочисленных презентациях и встречах, перестал бояться скопления людей, долго и обстоятельно отвечал на вопросы журналистов, блистая своей эрудицией.

Всё шло, как по маслу. Выдвижение состоялось, лауреатов утвердили, дело шло к голосованию. Рой улыбался, наблюдая , каким самодовольством светится Сэм, созерцая свою физиономию в газетах. Он выбрал себе псевдоним Робин Роб, а фамилия по паспорту у него была, как и у Создателя, Джекинг. Слава ничуть не испортила Сэма, он оставался весёлым славным киборгом. Все наблюдения Роя были аккуратно изложены в доказательства, записаны кибернетическим языком, осталось только поставить жирную точку в виде вручения его изобретению Нобелевской премии.

И тут Роя Джекинга словно ударило током. Он абсолютно забыл о юридических тонкостях. Паспорт, выданный Сэму, де юре приравнивал его к людям! Получив Нобелевскую премию как человек, Сэм перечёркивает всю работу Роя о возможности самопрограммирования киборгов, ибо юридически Сэм киборгом уже не являлся! В обозримом будущем маячил огромный скандал, и этой оплошностью, конечно, воспользуется его злейший враг Андрис Скотт. Вместо жирной точки в виде Нобелевской премии на репутации Роя будет поставлена жирная клякса в виде судебных исков.

Целый день Рой ходил мрачнее тучи. Заметив унылый вид Создателя, Сэм поинтересовался причиной плохого настроения, ведь всё идёт как нельзя лучше. Рой не стал скрывать правду, и выложил, всё как есть, в подробностях.

- Странный народ вы люди! – задумчиво произнёс Сэм. Придумали законы, что сами в них путаетесь. Придётся переквалифицироваться в юриста. И киборг с таким же воодушевлением, как писал роман, ушёл в мир юридических справочников и инструкций.

Через пару дней Сэм с сияющим лицом подошёл к создателю и сказал, что, возможно, нашёл выход из такой щекотливой ситуации.

-Ведь что главное в юридической практике?- разглагольствовал он. – Главное – создать прецедент. А потом обставить его юридическими тонкостями так, чтобы комар носа не подточил. И Сэм рассказал Рою, что в истории вручения Нобелевских премий были случаи отказа от неё. Поэтому, если ему вручат премию, он сначала откажется от премии. Затем он откажется от паспорта и станет киборгом юридически. А потом он будет апеллировать к академикам, чтобы премия перешла к Рою, как к его Создателю.

- И закрутится юридическая машина! Зашелестят мантиями академики, зашепчутся, забегают! Поднимет шум пресса! А нам это только и надо, о твоём правонарушении либо забудут, либо простят,– с упоением вещал Сэм.

-Да Вы поэт, батенька. Дай-ка я тебя обниму, моё творение! - растрогался Рой.

А ещё через пару дней были объявлены лауреаты, в числе которых был и наш новоявленный прозаик под псевдонимом Робин Рой. До вручения премий оставался месяц, который промелькнул, как мгновение.

Настал торжественный день. Сэм в чёрном смокинге выглядел очень солидно, и Рой как-то совсем потускнел и сник. Его подбадривал друг Элвин и два сотрудника прессы, приглашённые Сэмом.

Награждение состоялось.

Взяв из рук короля награду, Сэм стал читать ответную речь:

-Члены шведской академии, дамы и господа!

Благодарю всех, кто распоряжается щедростью великого Нобеля за то, что оценили мой скромный труд.

Труд писателя - это скорее всего труд скорби и разочарований, чем труд радости и восторга.

Когда я выбрал эту стезю, я ещё не знал, как тяжело выразить словом все свои эмоции и мысли. Я продирался сквозь дебри умозаключений своего героя, пытаясь постичь его логику, всё время ускользающую от меня. Я сто раз ставил себя на его место, стараясь понять, почему он должен поступить так, а не иначе. Мне порой казалось, что мой герой не походит на человека, что он лишь сухая схема из слабо согласуемых поступков и понятий.

Дамы и господа!

Я перехожу к самому главному.

Сейчас перед вами стоит тот самый герой, которого создала причудливая фантазия человеческого разума. В меня вдохнули жизнь, и я, как мой книжный герой, стал жить независимо от своего Создателя.

Я не человек. Я киборг. А моим создателем является прекрасный учёный Рой Джекинг.

Это он, а не я должен получить Нобелевскую премию.

Я отказываюсь от премии в его пользу.

Те юридические нарушения, на которые вынужден был пойти мой творец, не столь велики, как велик его труд, доказывающий, что киборг может , как и человек, самоусовершенствоваться.

Я выполнил свою задачу и смог доказать вам, людям, что я тоже звено эволюции, звено эволюции человеческого разума.

Призываю вас оценить по достоинству сей невероятный труд учёного Роя Джекинга.

Со смирением и надеждой на понимание,

Киборг Сэм .

Это был апофеоз! Зал замер в удивлении и замешательстве, а потом разразился аплодисментами. Сам король прослезился, внимая словам благодарности Сэма своему Создателю.

Прецедент был создан, главный враг Роя Андрис Скотт посрамлён.

Но Рой и Сэм отнюдь не почивают на лаврах. Рой трудится над созданием робота–секретаря, а Сэм пишет научную работу о пословицах и поговорках.

https://mirnaiznanku.livejournal.com/1298165.html

Омуран улыбался. Солнечные лучи косо падали сквозь приоткрытые ставни на столешницу с прикреплённой к ней четырьмя шуртами натянутую кожу зверя-елдрика. Елдрика давно уже не было, а шкура – вот она – делала своё дело. Точнее – Омуран делал на ней своё дело, выполнял урок дядьки Воя. Урок невелик, но исполнить его полагалось со всем тщанием, ибо иначе наставник мог и осерчать. А серчает он примерно раза по два на дню. Иногда и чаще. Впрочем, вспышки гнева дядюшки Воя так же коротки, как и летние грозы. Долбанёт по загривку своей похожей на клешню зверя-орбана ручищей, заставит раз восемь выводить закорюки знаков – посидишь тут ещё не только до большого стола, но и до вечёрок. А там уж куда? Там – только дома и куковать. А оттого приходится сильно-сильно стараться. Знак Юка, начертанный Омураном на чуть ворсистой коже, выходил ну прямо, как на образце: со всеми завитушками и хвостиками. И то это была ещё не полная форма. Полная включала ещё и вид зверя-юка, со всей пастью его многозевной. Почему пасть многозевная, дядька Вой объяснил просто: дескать, много зевает зверь, что аж за ушами трещит. Да то ещё Юк малый. А вот большой! У того, по словам дядьки, не одна пасть, а аж две. Как оно так, Омуран не ведал. Юков живых он сам не видывал, да и шкур подобного зверя в селении не было. Поговаривали даже, что те они давно перевывелись или их перевывели местные охотники. А картинки… А что картинки? На картинках можно ведь всякого нарисовать. Кожа зверя-елдрика всё стерпит. Хотя тоже, в зависимости он писальной пасты что-то можно нацарапать лишь единожды. Вот он в писальную трубку сок из злака-оша заправляет, так тут стереть можно любой тряпкой с пастой го. А если заправить настоем из крови зверя-чукши, так хоть скребком скреби – не поможет.
А сейчас знак удался на славу! Впрочем, в урок входило не только знак знать, но ещё и рассказ, что перед глазами, на образце. Не наизусть, но чтоб суть отражалась. Тогда дядька кивнёт – свободен, мол, можно и порезвиться.
- Ну, готов, что ли? – в дверях появился дядька. Высокий, черноволосый, Нос – что клюв птицы-ары. Глаза хищные, цепкие. Рубаха линяная, в какой не на праздник, а в поход ходят, а на поясе… Эх, чего только на поясе у дядьки не было! Но ведь не даст посмотреть. Никогда не давал. Говорил, что рано ещё, не всё он, Омуран, осилил из Книги Жизни. Вот и приходится заниматься от утра и… пока урок крепко не освоит.
Омуран почтительно встал и показал на рисунок на коже.
- Вота.
- И что это за мазня?
- Знак зверя-юка малого.
- Вижу, что не Большого. Юк малый, говоришь? А что сиё за тварь? – дядька присел на сундук возле двери, что с двумя замочками навесными и одним встроенным, и уставился на Омурана своими чёрными въедливыми глазищами.
- Тварь сия не столь велика, сколь опасна.
- Да неужель?
- Говорит она так, - «Юк, юк» - воодушевился мальчик, видя, что дядька вроде совсем и не сердится, а лишь напустил на себя суровости. – Росточком оно по коленку, оттого и «малый». Живёт под землёю. Но вот когда на охоту выходит – верещит, словно режет его кто.
Дядька хмыкнул.
- А, коли, человек услышит визг тот без подушей – так и слуха лишиться может. Кто на час, а кто и дён на пять. Тогда оглушённого зверь и схарчить может.
- Не схарчить. Он мяса не ест.
- Ну, вытянуть из него соки. Дяденька Вой, а как вытянуть соки, если не схарчить?
Дядька поморщился. Видно воспоминание о чём-то своём не давало ему спокойно обсуждать эту тему.
- Помнишь, как тётка Макала страдала? Правда, её зверь-чукша высосал. Все соки ему передала. Так и угасла. Звери – на то и звери, что соки из нас сосут. Юки – свистом своим. Елдрики – взглядом. Сам же читал мне. Ладно, а как с Юком справиться?
- Ну, подуши в уши.
- Это защита.
- А потом… - Омуран задумался. О привычках зверя он читал, но про охоту там ничего не было! Дядька – он всегда такой, нет, чтоб рассказать - заставляет голову ломать. Говорит, что у охотника она должна работать быстро-быстро.
- Панцирь у него прочный, живёт в земле. Значит, бить и ставить ловушки бесполезно. Ножки маленькие. Вылезает не из одной норы, а откуда вылезет, - принялся припоминать все подробности Омуран. - А глаза… Ослепить его можно! Огня боится! – улыбка осенила круглое лицо мальчишки, - Я б его факелом и в морду!
На суровом лице дядьки блеснула улыбка. Омуран понял, что попал. Может не в самую сердцевину, но всё же дядька был доволен.
- Добро. Против зверя-юка охотники носят с собой порошок. И мы с тобой его завтра возьмём.
- Мы? – Омуран остолбенел он неожиданного поворота. – Я ж ещё не все знаки…
- Основные знаешь. Остальное ещё освоим. Далеко не пойдём. Но кое-что закрепим за частоколом.
«За частоколом» - значило – «За вторым частоколом». Селение было окружено двумя рядами глубоко вкопанных стволов дерева-тоты. Дерево это не гнило, было в достаточной степени колючим и ядовитым и не позволяло тварям из леса приближаться к жителям селенья на опасное расстояние. Между двумя рядами частоколов простирались поля. Туда выходили только днём, когда ночные жители леса дремали по своим убежищам. Впрочем, на всякий случай всегда двое-трое караульщиков бодрствовали в пределах слышимости. Случиться могло всё, что угодно. Вон, как с тёткой Макалой, которая была слишком близко ко внешнему частоколу, когда рано на рассвете стал звать самку почему-то не уснувший зверь-чукша.
- Я отцу сказал, чтоб всё подготовил. Выходим на рассвете, - поднялся с сундука дядька Вой, показывая, что на сегодня с учением покончено.
Как только он скрылся за дверью, Омуран перекувыркнулся от радости в воздухе, а потом изобразил несколько боевых движений конечностями. Это он так завтра будет с тварями расправляться. С помощью дядьки конечно, как без него. На всякий случай мальчишка зыркнул в сторону окна - а вдруг кто подглядывает. Потом на смех поднимут, радуется, мол, как малолетка-беспартошник. Охотнику всё же надлежит быть скромным и терпеливым. А теперь он почти охотник. Ну, или – ученик охотника, что тоже не так уж и плохо.

А назавтра от солнышка осталось лишь воспоминание. Дождь зарядил ещё ночью, когда Омуран крепко спал на своей лежанке. Он мелко, усыпляюще сеял по крыше, барабанил в запертые ставни, но, как только домашняя птица-хорох гаркнула под стрехой, Омуран был уже на ногах.
- Может, не пойдёшь? Непогода, - проговорила мать, ещё простоволосая, достававшая как раз большую корзинку для хорочьих яиц, что полагалось собрать как раз на рассвете. Тут ведь только проспи нужный час – и останешься с голым носом. Под стреху, где глупые птицы кладут яйца, охочи соваться и хищные птицы-ары и мелкий зверь-малокоч, детёныша которого дядька Вой подарил Омурану прошлым летом, принеся из леса. Зверёк вырос пушистым и сильным, но под стреху лазал, сладу с ним не было. Вот Омуран или мать и собирали хорочьи яйца, пока Кочч, как назвал Омуран любимца, о них ещё не проведал.
«Не пойдёшь». Это она специально так. Стоит пролениться или испужаться и - прости-прощай гордое звание охотника. Так и задразнят маменькиным сынком. В поселении ничего ведь не скроешь. А в другой раз может, позовут и не в этот сезон.
- Не, я готов.
- Тогда надень пояс, – улыбнулась мать, - Отец с вечера всё собрал. И - беги к дядьке. А то ведь ждать не станет. Только ничего без спроса не трогай, смотри!
А то он не знает! Тронешь тут. А потом либо слуха, либо зрения либо, ещё чего лишишься. В поясе-то главная сила охотника. На каждого зверя – своё средство. Это как со знаками – пока все завитушки не изобразишь – не дастся он. Даже самые простейшие. Тот же знак птицы-ары, на шалашик похожий, да и на птицу ту же, когда она стоит ноги врастопырку. А спереди что? Клюв. А забудешь загогуку клюва – им же и получишь, ибо тварь сия зело клевача. Шума только не любит. Зато на всё блестящее падка. Если совсем невтерпёж – её на блестюшку и мальчишка поймать может. Навар не очень, мясо жестковато, но ведь на то он и первый в обучении, знак Ары, самый лёгкий потому что.

Пояс пришёлся как раз впору. Впрочем, все ремешки для него отец заранее примерял на Омуране, готовил. И чтоб легко расстёгивались, и чтоб не мешались. И коробочки-вобы. А на каждой коробочке знак. На одной – знак Ары, на другой – Елдрика, на третьей – Юка малого. На некоторых знаков не было. То ли на тех, знаки которых Онуран ещё не изучил как должно, то ли они для чего другого. Но все вопросы – это к дядьке Вою, который, скорее всего, уже заждался юного охотника. Омуран выскочил из дома, прихватив лишь накидку из зверя-елдрика. Кожа с него не только для письма годна. Из неё и плащи хороши. Лёгкие, упругие, влагу не впитывают, на свете не бликуют. Из-за шкур и ловят зверя того. Впрочем, поймать легко. Труднее выследить.
Дядька встретил Омурана ворчанием. Едва заслышав тихий свист мальчика под окном, вышел, глянул в ту сторону, откуда вскорости должно было показаться солнце, прищурился испытующе.
- Ладно, считаем, что успел. Знаки помнишь?
Омуран кивнул. Дядька двинулся в сторону выхода из селения, к тому месту в частоколе, где был закрываемый проход.
- Гимнастику делал?
Мальчик округлил глаза. Какую гимнастику? Да, утром он обычно со сверстниками и детишками помладше должен выполнять ряд упражнений под монотонный речитатив старика Хыша, но сегодня-то он уже почти охотник. Он идёт рядом с дядькой Воем.
- Нет, а… зачем?
- За надом. Хыш что, не пояснял, зачем оно?
Онуран замотал головой. Нет, старик каждый раз им, конечно, толдычил, что без гимнастики они пропадут понапрасну, что только с ней… но кто ж его особо слушает, когда едва глаза на рассвете разомкнули? Сделали – и то ладно.
- Тогда делаем вместе. – Дядька остановился шагах в пяти от прохода, поставил Омурана перед собой, и начал медленно, даже медленнее, чем старик Хыш причитать, пристально смотря на Омурана:
- По. Ел. Кара. Юк. Боль. Ара!
Охотник сам проделывал знакомые движения, а мальчик повторял за ним. Движения выглядели так, а вроде и не совсем.
- Где твоя правая рука? – Не меняя позы, спросил наставник после первого цикла движений.
- У пояса.
- Посмотри глазом, на какой вобе.
Онуран глянул. Коробочка, на которой покоилась кисть, словно пыталась клюнуть его носом хищной птицы.
- Знак «Ара». Ой, дяденька, так…
- Внутри свистелка. Видишь птицу-ару. Делаешь движение. Жмёшь свистелку. Птицы улетают. Перевернёшь воб – там тоже крышка. Но с красным знаком Ары. Внутри тонкая сеть. Как ловить – учить не буду. А теперь – десять первых движений гимнастики. Я должен знать, что ты готов.
Пыхтя и немного путаясь, Онуран продемонстрировал наставнику приёмы, которые из утра в утро старик Хыш пытался вложить в юные тела. Обычно Онуран не сильно налегал на эти занятия, считая их чем-то вроде малышовской разминки. Ему больше нравилось выводить буквы и читать истории зверей и птиц. Но теперь гимнастика совсем с другого бока открылась ему. Хороший охотник должен ведь, не думая, достать то, что надо. Оттого и учат детей всем этим движениям. Едва они начинают ходить и понимать хоть что-то. Дядька Вой поправлял его раза три. Иногда морщился, а когда потребовалось сделать «Елдриков приём», который Омуран уж очень не любил, ибо там были низкие наклоны, даже помотал головой.
- На зверя-елдрика тебя не возьму. Так старику Хышу и передай. Пусть погоняет тебя. А раз в два дня будешь показывать лично мне. Понял?
Омурон кивнул. Как не понять. Придётся, значит, теперь потеть и, как и другие подростки, заниматься не только развлечением. Уж он-то знает, как соседский Нюболт пыхтит вечерами. Видно, тоже не везде берут. А на Омурановы вопросы хитрец отвечает только «Значит – надо». Почти как дядька. Кто ж сам признается, что старого Хыша плохо слушал?
- Пойдём.
За частоколом Омуран ещё никогда не был. Только охотники могут туда выходить. Ну и иногда женщины. И то не все. А только сборщицы ягод, и то лишь в сопровождении мужчин-защитников.
Шли молча. Дождь, начавшийся ещё ночью, мочил непокрытые головы. Под ногами шуршала трава. Идти настолько же неслышно, как идёт дядька, Омуран не мог, но на ходу старался замечать, что делает тот, чтобы не шуметь. Получалось не всегда, но тогда дядька оглядывался и почти одними знаками показывал, на что надо было ему обратить внимание. Тут тебе и сухие сучки, неотличимые от выступавших упругих корней и норки мелких тварей, в которые нога так и хотела сама провалиться.

И вдруг наставник присел. Присел и сделал знак Омурану. Пригнись, мол, и – сюда. Омуран подскочил к дядьке и опустился на корточки.
- Понюхай воздух, - шёпотом сказал дядька.
- Немножко тухляшкой…
- Орбан. Так его и найти можно. Ловить будем. Но сперва…
- Упражнение?
- Точно. В вобе повязка. В ней листья травы-шабреца.
Про зверя-орбана Омуран знал хорошо. Тот высасывал соки из человека как раз через дыхание. А как грохнется тот в обморок – выползет из своего укрытия и клешнями огромными запихивает добычу в яму. Чтоб уж до конца. Клешни тоже ай-яй какие. Но главное – не они. Хотя именно две клешни и были главным атрибутом знака Орбана. Дядька проделал упражнение, неуловимым движением надел повязку и Омуран постарался тут же повторить все движения наставника. Получилось, в общем-то, неплохо. Рука сама нашла воб, маска с травой распахнулась и не спуталась, а потом заняла своё место на голове мальчика, исключив попадания отравленного зловонием воздуха напрямую через носоглотку.
Наставник демонстративно перевернул уже открытый воб, призывая омурана последовать его примеру. Омуран перевернул. Теперь красный знак Орбана был под рукой. Но – что внутри? Дядька Вой почему-то не сказал, как охотиться на зверя, что с ним делать. Или опять придётся доходить самому, полагаясь лишь на своё внутреннее чутьё?
Дядька так же на корточках вышел из-за куста. Впереди виднелась небольшая, абсолютно гладкая полянка, поросшая молодой травкой. Правда, кроме травки тут ничего не было, что слегка насторожила мальчика. Полянка, зверь-орбан. Строчки из учебника словно выросли у него перед глазами. Да, именно так! Зверь-орбан находит сырые логи и в них копает свои норы-ловушки. А потом сам внутрь забирается, маскирует их своими зелёными выделениями и ждёт, кто ж туда свалится. Свалившийся теряет от запаха сознание и… Ну, если и убежит, то недалеко. Вот она какая сверху – ловушка зверя-орбана!
Омуран посмотрел на дядьку – дальше-то что? А дядька стукнул по вобу и в его руке оказался не слишком большой трёхлапый крюк на прочной бечеве. Дядька крюк ловким движением забросил прямо в центр полянки и начал тянуть. Медленно, но ни на миг не ослабляя натяжение прочной, сплетённой и стеблей травы-сухары веревки. Движение, второе, натяг. И вот с края полянки показался зверь-орбан, за клешню которого методично тянул дядька. Почти квадратный, со склизким зеленоватым мехом и еле видными глазками. Подтянув зверя–орбана к себе, дядька ловко воткнул нож прямо в брюшину животного. Что ж, назад они пойдут не с пустыми руками!
Но дядька на этом не успокоился. Он кивнул Омурану, предложив проделать самому всё то, что только что с клещастой зверюгой проделал сам. Мальчик с готовностью щёлкнул по вобу. Из под крышки прямо ему в руки выскочил такой же трёхлапый крюк, что и у дядьки, разве что несколько поменьше. Вот только метание… С метанием крюка у Омурана получилось не сразу. Лишь с четвёртой попытки крюк проломил тонкий слой внешнего купола ловушки и исчез в глубине ямины. Омуран подёргал. На крючке что-то было. И это что-то совсем не желало покидать своего логовища. Что? Разве звери-орбаны не каждый сам по себе строят ловушки? Что им вдвоём делать тут? Они же друг друга…
Но думать было некогда. Следовало тянуть за бечёвку, локоть за локтем вытаскивая зверя из его склизкого жилища. И Омуран сделал это! Почти полностью сам. Только когда тварюга уже переваливала через край ямы, она сумела зацепиться клешнёй за какую-ту коряжину. И тут уж дядька пришёл на помощь. Он стал трепыхать пойманного орбана. То потянет, то слегка приотпустит. И зверь, словно не зная, что ему делать, как лучше спастись, сам расслабил клешню и покунул спасительное для него корневище. И через несколько мгновений новый удар дядькиного ножа прервал существование клещастой твари.
- А почему второй был? – спросил Омуран дядьку, когда они покинули опасную близость орбановской ловушки и пристроились в корнях дерева-муи, чтобы вновь уложить свои вобы.
- А почему у тебя есть отец и мать? – ответствовал на вопрос вопросом дядька и Омуран понял, что орбаны как раз спаривались, когда они, бравые охотники, решили их потревожить. Только как дядька узнал, что их там двое?
- А как узнать, один там или два?
- Правильный вопрос. Вот только, если б ты не на мои пятки смотрел, а на траву у гнездовища – сам бы понял.
Омуран не понял. Вроде и знал он про зверя-орбана всё, но всё же что-то не складывалось. Заметив его немой вопрос, дядька, усмехнувшись, пояснил сам:
- Ножки у них коротенькие. Почти на брюхе ползают. Траву мнут. Если он один сидит – трава не помята. А тут след как раз за теми кустами, за которыми мы сидели. И след – в сторону логовища. Так–то. Теперь прячем добычу. У нас ещё с тобой несколько дел есть. Заберём на обратном пути.
Оставлять добычу Омурану не хотелось. Всё же это была его первая добыча. Утешение, что её потом возьмут, грело, но не слишком. Ведь могут и мимо пройти, в конце концов. Или кто другой прихватит. А чем потом докажешь? И перед ребятами не похвалишься. И мальчик, пока дядька в развилке дерева-муи пристраивал своего зверя-орбана, выковырял из пасти второго зверя клыки, запрятал за отворот кожаного сапожка. А что? Кому помешает, если так? Да никому. Но это ж его трофей. Имеет он на него право или нет? Дядька вроде бы не заметил, и Омуран стал помогать Вою пристраивать и своего зверя. Не быть же в важном походе ненужным балластом. Так могут потом и не взять. А до охотника настоящего ему ещё расти и расти.
Но дядька, словно и не обращая внимания на мальчика, приладил тушки орбанов в развилке дерева, а после ловким движением острого ножа (Эх, жаль, что Омурану ещё такой рановато носить, но ведь скоро, всё очень скоро) отрубил каждому зверю его клешни. Свои трофеи дядька запрятал в заплечную торбу, а потом кивнул мальчику:
- Пошли. Не отставай. У нас ещё важное дело.
Знать бы ещё, зачем дядьке клешни. Тушки – да. Чего их тащить, если всё равно возвращаться будут. А клешни? Чтобы из них что-то делали, мальчик не слышал. Впрочем, не все секреты взрослых подросток впитывает с молоком матери. Некоторые никто не расскажет, пока сам не догадаешься.
Дядька шёл быстро. Так, что Омурану приходилось чуть ли не бежать. И это по влажной траве, по корягам и кочам. Дядька, он-то лес хорошо знал, а попробуй сравниться с ним по части передвижения по пересечённой местности, когда тебя и за частокол-то по малолетству не выпускают! Через какое-то время Омуран стал задыхаться. Всё же надо было лучше упражнения у старика Хыша выполнять, да и самому иногда бегать. Мальчик стал дышать раз в три шага и, вроде стало легче. Теперь он бежал, смотря на помятую дядькой траву впереди от себя, лишь иногда вскидывая голову/, словно проверяя, не свернул ли тот куда. Но дядька никуда не сворачивал. Наконец, когда силы мальчика были почти на исходе, он ощутил, что голова его врезалась во что-то мягкое.
- Тише ты. Стой тут. Я скоро, - только и произнёс дядька, ведь это в его мускулистое тело упёрся Омуран своим лбом, и тут же скрылся в кустах.
Мальчик слегка передохнул, огляделся. Куда же это дядька Вой без него направился? Да, он подождёт. Он умеет ждать, как настоящий охотник. Мальчик присел и принялся ждать. Время шло. Начинала одолевать скука. И, чтоб хоть как-то занять себя, он представил, что он не просто тут поджидает своего наставника, а охотится, предположим, ну, на того же Юка малого, про повадки которого только вчера Омуран читал в Книге Жизни. А, вспомнив про Юка, он вспомнил и про гимнастику и с удовольствием, неведомым ранее, проделал весь «Юка малого приём». И крышка от воба сама собой отскочила, и подуши оказались у него в руке, и… Он ведь славный охотник – знатный охотник Омуран. Кстати, где дядька? Его не было слишком долго. Может, он успел попасть в беду, и лишь он, умелый охотник Омуран способен теперь его спасти? Мальчик присмотрелся к составленным дядькой следам на мокрой траве. Да, он теперь, после битвы с орбанами, знает, куда смотреть! Трава еще не успела окончательно распрямиться и мальчик, полупригнувшись, пошёл в ту сторону, в которой ранее скрылся его наставник. Омуран выручит его. И он Юков освободит. Юки – они ведь твари хитрые. Но не Юки попались ему на пути. Вскорости перед ним вырос частокол. Уж чего-чего, а частокола Омуран ну никак не ожидал встретить. Да, он знал, что частоколами огораживают селенья, что селенья друг с другом ведут торговлю, а, порой, даже чужие девушки приходят к ним, чтобы становиться жёнами того или иного охотника. Но тут и… частокол? Но самое странное было в том, что в частоколе была дыра. Огромная дыра. Стволы дерева-тоты словно кто выдрал прямо из земли и разбросал в беспорядке. Сквозь такую мог не только дядька пройти или тот же зверь Юк малый, но и… Кстати, а как там его Юк? Мальчик автоматически перевернул нужный воб и… чья-то рука легла ему на плечо.
Подзатыльник был заслуженным. Точнее - подзатыльника было мало. Это Омуран понимал и сам. Мало того, что он своевольно покинул то место, где оставил его дядька, так ещё и почти ослепил того, встряхнув воб с красным знаком Юка Малого. И поделом. Дядька впрочем, тут же схватил Омурана за то, что ближе лежало, ткнул носом в вонючий дёрн и так продержал до тех пор, пока зрение к нему полностью не вернулось. Впрочем, когда гнев прошёл, дядька Вой выдавил из себя то, чего Омуран сейчас совсем от него не ожидал:
- Что подуши надел – правильно. Что-то мне тоже подсказало, что Юки тут. Но Юк малый тебе ростом по колено. За плечо не хватанёт. Ладно. Реакция есть, не растёкся киселём – уже хорошо. А остальное практикой закрепим. Да, из торбы пополни воб. С пустыми не ходи. Мало ли. Вот так. А теперь время внутрь идти. И – послушай меня. Я повторять не стану. Шли мы именно сюда. Проведать Подкаменных. Вчера от них никто не появлялся. Тут, понимаешь, почти центр мира. Место удобное, чтоб связь держать. Но у них за частоколом мало места. Оттого всего восемь семейств и живут. Все молодые, без детей. Лучшие. Опасно тут, неспокойно, понимаешь?
Омуран кивнул. Про Подкаменных он слышал, Даже мать как-то обмолвилась, что хотела стать невестой одного из них, да тот погиб.
- Я иду первым. Ты - шагах в десяти. Примечай всё. Чуть что – дорогу назад найдёшь.
Омуран кивнул снова. Ну да. Дядька снова прав. И насчёт Юка малого и вообще. А теперь – в тысячу раз больше. И он будет его слушать, потому, что… Потому что все игры закончились у частокола Подгорных. Дальше было что-то иное. Страшное, как сама жизнь.
Дядька хлопнул мальчика по плечу, сделал шаг, потом обернулся и потянул Омурану одну из отрезанных клешней зверя-орбана:
- Возьми. Если что – ткнёшь в палец. Кровь со слизью Орбана не оттирается и за год.
И дядька, словно вёрткий зверь-шта, перемахнул через разбросанные деревья разрушенного частокола. Омуран последовал за ним, стараясь даже ногами наступать на те же самые места, ведь, где прошёл наставник – там ловушки точно нет. Или он о них ещё не слыхивал. А за частоколом… Там были огороды, поля здешнего селения. Совсем крохотные. Даже не поля – огородики какие-то. Потому, что и в самом деле места между изгородью и скалой было не слишком много. Всего ничего. Наверное, и крик зверя-юка долетит. А ещё… Ещё Омуран не увидел внутренней изгороди и тут же понял, почему. В скале, выглядевшей издали перевёрнутым серым котлом, виднелся зёв пещеры. Вход, на первый взгляд, был не очень широким, но взрослый мужчина на четвереньках мог проникнуть туда без особого труда. Внутри, наверное, было место вполне достаточно для всех молодых семей с их скарбом, так как кроме пещеры внутри частокола не было ни сараюшек, ни погребцов, словом, никаких строений. Ну, если только не считать строением огромную кучу булыганов, размером почти с дом. На вершине этой кучки виднелось плоское пространство с навесом. К навесу вела верёвка из травы-сухары с узлами, перехватывая которые даже мальчишка мог легко взобраться на вершину.
Омуран хотел было спросить дядьку, что это такое и зачем, но тот уже объяснял сам:
- Маяк это. С разных сторон его свет видно. И найти центр ночью, если что – проще. Здесь всегда свет был.
Но сейчас на маяке света не было. Дядька двинулся к пещере. Мальчик за ним. Он оглядывал всё, что попадалось на глаза, пытаясь найти следы того, кто проделал дыру в изгороди, или хотя бы того, кто жил тут. Что сейчас поселение словно вымерло, это Омуран уже понял: не было ни звуков, ни шорохов. Только всё шуршание мелкого дождичка, да крики вечно голодных птиц-ар. Но где же, где же те, что охраняли его, что возделывали эти огородики? Ведь что-то тут было. Не мог частокол вот так сломаться сам собой, порваться, как старый пояс? И дядька… Как-то он очень уж осторожно подкрадывается к пещере. Но… на полях же нет ни следа ни от какой твари. Хотя… при дожде посевы могли подняться и в течение суток. Омуран одну за другой вынашивал в голове разные идеи и одну за другой сам же ломал их. Нет, всё было не так, а как тогда? Возле пещеры виднелся какой-то знак, чем-то красным намалёванный на старом корыте, лежащем шагах в трёх от неё.
- Знак, дядька Вой, знак! – закричал мальчик, показывая на корыто, но тот, оглянувшись, лишь прижал палец к губам. Да, он снова прав... Стоило ли кричать, ведь крик может услышать тот, кто…
Дядька в два прыжка оказался рядом с мальчиком:
- Зажги огонь. Я вовнутрь. Вдруг, кто жив.
Огонь? Где? Конечно же - на маяке. Как он сразу не понял? Они же должны показать всем, что в поселении снова есть жизнь. Пусть со всех сторон это знают. Омуран полез по верёвке, ловко перебирая узлы руками. Немного запыхался, но вид, открывшийся с возвышения, того стоил. Вот и поломанный частокол, и никем не тронутые посевы и… Мальчик ещё раз осмотрел поселение, и взгляд его остановился на скале. Что-то она ему напомнила. Что-то из учебника, знакомое, но … надо было разжигать огонь. Остальное потом. А он – охотник. Дядька же велел, наставник. Хворост, лежащий возле сырых камней был, конечно же, сырым. Дождь и ветер совместно сделали своё мерзкое дело. Зажечь теперь будет не так уж и легко. Огонь! Вот! Он вспомнил! Только вчера дядька ему втолковывал насчёт огня, насчёт того, что у него всё с собой есть в вобах. Как же он сразу не догадался? Ведь именно огнём он только что чуть не ослепил своего наставника. А теперь надо было только сделать то же самое, но - на старые угли. Упражнение Юка малого! А это он как раз запросто!
Омуран, немного пыхтя от собственной значимости, начал проделывать движения. Рука остановилась на вобе. Глаза посмотрели не на угли, а прямо перед собой и… Взгляд непроизвольно задержался на том самом корыте, на котором был красный знак. Да, знак был, но нарисован он был чьей-то кровью. Чем же ещё? И он..он не смылся дождём этот знак! Значит - его оставили тут не просто так. А сам знак…Омуран знал! Знак, нарисованный на корыте, был знаком Юка. Только отсюда мальчик разглядел это. И не просто Юка, а Знаком Юка Большого. Омуран не изучал его, но – какой же мальчишка не захочет прочитать то, что ещё впереди?
Рука дёрнулась. Крышечка воба отошла. И в этот миг раздался свист. Такой свист, какого отродясь мальчик не слышал. В ушах были подуши, но Омурану казалось, что там их совсем нет, что свист раздаётся прямо у него в голове, что ещё немного – и он слетит с этого самого маяка, потому что просто не в силах сопротивляться чудовищной силе звука. Но, пока голова мальчика пыталась хоть как-то сопротивляться внезапному напряжению, правая рука уже выхватила порошок, выхватила и бросила на старые угли.
Малый, сперва очень малый огонь заплясал в центре маяка. Мальчик ногой двинул в него хворост и скатился вниз, сдирая кожу на локтях и коленях. Бежать. Надо бежать!
Он метнулся к пещере, куда заполз дядька, потом упал. Звук в голове усиливался. Нет, бежать надо в селение. К своим. Дядька – он видел знак – он знает, что делать. А если не видел, так Омуран ему всё равно не поможет. Вот сгинуть там вместе с ним – это да. Это получится. А вытащить оттуда наставника…
Он не был трусом. Совсем нет. Но ведь дядька велел именно это… Теперь главное – достичь своего селения. Ведь Омуран наконец понял, что напомнил ему холм. Теперь-то он понял. Может, может зажжённый им только что на маяке огонь немного ослепит Юка. А ещё он понял мужество Подгорных, тех, кто жил в пасти этого чудовища. Юк большой, на то и большой… Он медленно двигается и много спит. А они, беспечные люди, склонны забывать самое большое зло, показывать его детям лишь на картинках. А зло, даже один раз побеждённое, не может исчезнуть совсем. И стоит хоть на миг затушить перед ним свет, оно своё возьмёт, оно станет сильнее и потребует новых жертв…

https://mirnaiznanku.livejournal.com/1297759.html

- Земля, я « Астра», прошу связи, прошу связи, мы возвращаемся. Земля, я « Астра»…
Звездолёт подлетал к Плутону. Командир Андрей Силантьев взглянул в иллюминатор. Карликовая планета с пятью спутниками находилась на расстоянии двенадцати тысяч км. В своё время на одном из спутников планировали установить что-то наподобие навигационного маяка для звездолётов. Похоже, что к единому мнению так и не пришли, хотя на Земле прошло…

«Нет, не надо сейчас об этом думать. Главное – мы возвращаемся…»

Определив задачу бортовому компьютеру, Силантьев устало откинулся в кресле и закрыл глаза. Через пять часов по бортовому времени выйдет из анабиоза его штурман, весельчак и балагур Сан-Сан, или Саныч - Александр Санин, ориентирующийся в навигации лучше умных приборов. Это он спас всех от неминуемой гибели, когда из-за сбоя систем слежения была неправильно рассчитана орбита Бета Проксима.


Сан-Сан тогда не поверил расчётам. Интуиция не подвела: с такими координатами корабль неминуемо попадал бы в поле притяжения красного карлика. Санин порылся в звёздных картах, порыскал в справочниках, несколько раз перенаправлял телескопы, задал новые параметры – и результат оказался совсем иным.

Бета Проксима - планета, открытая астрономами в августе 2016 г., была целью их космического путешествия. Сейчас, когда они уже почти дома, Андрей ещё раз мысленно прокручивал в голове все моменты космической одиссеи.

Большую часть времени экипаж проводил в анабиозе, за исключением дежурного по кораблю. Поочерёдно сменяя друг друга, космонавты следили за состоянием систем жизнеобеспечения и вели дневники.

Это было не совсем то, что сформулировано в полётном задании. Силантьев попросил всех вести личные записи. Записывать всё, о чём думали и что замечали во время вынужденного одиночества. Использовать диктофон, электронную книжку, а кому нравится – бумагу и карандаш, и только в бортовом журнале записи делать по инструкции. Личными впечатлениями поделиться после возвращения…

Снова эта музыка. Божественная. Неземная. Каждый раз иная, то тревожная, то умиротворённая, то плещущая весельем через край, то яростная до дрожи. Сегодня в ней Андрей явственно услышал плач ребёнка…

Командир включил диктофон. Свой слегка хрипловатый голос теперь воспринимался отстранённо, будто говорил не он, а его неведомый двойник. Несколько щелчков, и в который раз Андрей прослушивает запись.

« Неужели удалось? После всех неурядиц с модулем –М1? Есть мягкая посадка!

Впрочем, не такая уж и мягкая. Изрядно тряхнуло, до дрожи в коленях.

Надо ли было рисковать? Ведь никто не обвинил бы меня в том, что часть задания оказалась невыполненной…

Да, но главная её часть! Столько лететь, чтобы ограничиться только замерами и наблюдением с орбиты, нет, всё я сделал правильно. Экипаж поддержал меня единодушно.
А если бы с единственным спасательным модулем что-нибудь произошло? Тогда Боре, нашему любимому доктору Айболиту пришлось бы лететь к Земле одному. Смог бы он подчиниться? Не бросился ли на помощь, он, который малейшее недомогание у членов экипажа выслеживал, как беркут выслеживает добычу? Наш неутомимый док в третьем поколении, для которого стремление помочь проявляется уже на генетическом уровне…

Ещё месяц дежурства на корабле, пока меня не сменит оператор - техник, Вересов Николай. Молчаливый, с вечно озабоченным лицом, он постоянно что-то отмечал в записной книжке карандашом. Над его старомодностью втихомолку посмеивались, но Вересов – бог корабля. Он единственный знает его в совершенстве и не только по долгу профессии. Для него звездолёт не машина, а живое существо. Однажды я слышал, как Вересов, нежно поглаживая панель бортового компьютера, что-то шептал ему.
Вдруг показалось, что, словно с чем-то соглашаясь, экран замигал сильнее…

Если бы у меня сейчас спросили, что такое космос, я бы ответил: « Пустота. Она словно выжигает изнутри. Корабль с огромной скоростью пронизывает пространство, а знакомые созвездия почти на одном месте. Светящиеся частицы космической пыли, разбиваются о защитную оболочку звездолёта. Гул фотонных двигателей при разгоне кажется самым родным звуком…

Высадка на планету немного разрядила эту гнетущую пустоту. Неважно, что в скафандре звуки искажены. Они есть. Их ощущаешь. Камешек скатился по склону, странный треск в атмосфере, и шум океана… Да, на планете есть самый настоящий океан! Может быть, только ради него и стоило сюда лететь. В лучах света двух проксианских солнц он кажется живым существом!

Нет, проксианцев мы не встретили. По крайней мере, в том виде, как мы обычно представляем себе разумных существ. Но то, что определённые формы жизни здесь есть, несомненно. Это подтвердил и наш астробиолог Толя Муромцев. Столько проб взял, сколько часов корпел над микроскопом, почти не отдыхая! Образцы микроорганизмов на корабль брать нельзя. Может и перестраховка, но не лишняя. С трудом удалось подавить в нём азарт исследователя. Толя яростно пытался доказать, что ещё чуть-чуть – и сколько нового исследовательского материала можно будет доставить на Землю! Увы, времени не было. Корректировка корабля на орбите сжигала драгоценное топливо для обратного разгона…

По-моему, весь экипаж словно забыл о парадоксе времени. Впрочем, и я старался о нём не думать. Шесть лет на корабле, большая часть которых прошла в анабиозе. А на Земле пролетело столетие. Боль потери близких притупилась за время полёта, но не ушла совсем. А что в это время произошло на родной планете? Неизвестность пугает и мучает…

Планета Бета превратилась в маленькую точку. Разгон продолжится ещё несколько дней. Каждый из нас в своих мыслях. После расчёта обратного пути анабиоз для ребят, дежурство для меня. Мысленно готовлю себя к безмолвию…
Вот я снова один на один с этой ужасающей пустотой. Пытаюсь понять свой страх. Клаустрофобия? Нет, ведь я боюсь того, что вне корабля, боюсь этого немыслимого мёртвого пространства...

Странный сон приснился вчера. Буря на Бета Проксима ломает наш модуль. Огромная океанская волна неумолимо приближается. И вдруг зазвучала музыка. Эти звуки повторяются с определённой частотой, и в такт этим звукам пляшет океан. Ветер постепенно стихает, звуки обрываются.

Разгон выполнен, двигатели отключаются. Ещё раз проверил траекторию. Мы возвращаемся на Землю…

Сегодня я снова услышал музыку. Похоже на флейту со скрипкой. Глаза закрываются. Вижу себя в каком-то белом коконе, где необыкновенно уютно и спокойно…»

Силантьев выключил диктофон. Как бороться с этим, да и нужно ли, командир так и не решил. «Похоже на слуховые галлюцинации. Во всяком случае, это лучше, чем угнетающее чувство страха. Тем более, что музыка звучит только тогда, когда закрываешь глаза. Впрочем, нет, глаза сами закрываются, когда начинает звучать музыка», - рассуждения Андрея снова упирались в это противоречие. Силантьев готов был поклясться, что закрывать глаза его заставляет именно мелодия, невесть откуда взявшаяся, а не наоборот. Но, приняв это утверждение за основу, придётся расстаться с таким удобным и понятным объяснением о галлюцинациях. И хотя на психологических тренингах перед отлётом его и экипаж готовили к тому, что в космосе можно будет столкнуться с чем-то таинственным и необъяснимым, сейчас он не готов был погрузиться в паутину версий.

Кроме того, Силантьева тревожило, что Земля не выходит на связь. Андрей предполагал, что за столетие, прошедшее со времени их отлёта, земляне должны были продвинуться в освоении родной Солнечной системы дальше Марса. Вроде бы тревожиться рано, только Нептун на подлёте, и сигнал посылается в расчёте на навигационные маяки, о которых шла речь перед отлётом. Но предчувствие беды не отпускало…

Выход из анабиоза полностью автоматизирован, но дежурный по кораблю должен быть начеку. Проследив за процессом, Силантьев почувствовал облегчение. Он не один, и сейчас вместе со штурманом, лучшим своим другом, попытается всё обговорить. До Юпитера ещё есть время. Потом экипаж займёт свои места и начнётся подготовка звездолёта к возвращению на родную планету. Это будет радостно и тревожно одновременно. Целое столетие на Земле прошло мимо них. Когда они улетали, только-только удалось обуздать войны, и совместно стали решать глобальные проблемы планеты. Но всё было ещё так хрупко и ненадёжно…

Сан Сан появился в командирском отсеке с широкой улыбкой на лице. Своим присутствием он заставлял всех улыбнуться. Неистощимый рассказчик , искрящийся остроумием, он всегда мог подсказать нестандартное решение.

- Ну наконец , Саня, проходи, рад видеть тебя!


- Здравствуй. Андрюша, что-то ты неважно выглядишь. Есть проблемы?

Да. А как ты?- начал разговор командир.- Может на пару часиков в отсек релаксации? Учти, твой незаурядный ум придётся загрузить по полной программе!

-Давно пора загрузить! Целое столетие проспали!

- По земному времени. Ладно. Есть две новости. Одна плохая и другая…

- Очень плохая? Ты ведь это хочешь сказать?

- Честно говоря, я и сам не могу это классифицировать.

- Послушай, ведь мы уже почти дома. Все живы и здоровы. Программа полёта выполнена. Или я чего-то не знаю?

- Мы многое не знаем друг о друге, - задумчиво произнёс Силантьев.

- Андрюша, меня удивила тогда твоя просьба вести дневники. Это чтобы узнать друг друга поближе? Или есть какие-то секретные дополнения к программе?

- На официальном уровне дополнений нет. А просьба о дневниках не только моя, но и Валентина Петровича.

- Деда?- удивился Саныч. Но…

- Да понимаю я твоё но. Только я не мог не выполнить его просьбу.

Некоторое время они молчали, вспомнив своего руководителя полёта Валентина Петровича Злотникова, которого все называли Дедом за роскошную рыжую бороду. Перед отлётом он передал Силантьеву диск с записью и попросил его прослушать только в крайнем случае. Тогда же он сказал, что у каждого человека свой космос, и было бы интересно узнать, каким его видит каждый член экипажа. Диск Злотникова так и лежал в укромном месте, хотя таких крайних случаев было уже несколько.

- Сан Сан первым нарушил молчание.

- Командир, я готов выслушать любую новость.

- Может, это слишком громко - новости. Просто мои глюки.

-Глюки? Вот с этого места поподробнее!

- Хорошо. Итак, первое. Меня тревожит, что на сигнал о возвращении нет ответа с Земли.

- Ты уже послал сигнал? Но почему? Я предполагал, что на связь мы выйдем, приблизившись к Луне.

- Дед говорил, что после нашего отлёта на спутниках Сатурна и Плутона попробуют установить навигационные маяки. Это что-то вроде зонда, который будет улавливать
сигналы. Он должен был отреагировать на наше послание.

- Итак, со спутников Плутона ничего. Но до Сатурна мы ещё не долетели. Почему же ты беспокоишься?- удивился штурман.

- Но столько времени прошло! Неужели технологии остались на прежнем уровне?

- А почему ты решил, что все технологии должны быть брошены на космос? На матушке Земле столько всего разгрести нужно!

- Это да. Но всё же…

- Андрей, не узнаю тебя. Ты всегда был уверен в себе на все сто. Мы просто физически ощущали твоё « всё будет хорошо».

- Я должен был быть таким. Но я очень во многом сомневался.

- Хорошо. А что это за глюки?

- Я слышу музыку…

Отблеск тревоги в глазах Санина Андрей не заметил, так как ушёл в свои размышления.

- Андрюша, вернись!- голос друга пробивался издалека, словно через каменную стену.- Ты снова там в этой своей музыке?

- Нет. Музыка возникает, когда я закрываю глаза.

- Но ты и сейчас закрыл глаза!

Да? – удивился Силантьев. – Прости, не заметил. Нет, не всё время, и не во время сна. Это возникает во время стресса, что ли, нет, наверное, не точно, во время аврала мозга…

- Хороший термин! – улыбнулся Саныч.- Новое слово в психологии.

- Хороший психолог мне бы не помешал. Или психиатр.

- Всё так серьёзно? Ответь мне только на один вопрос, но откровенно, как другу: ты испытываешь страх?

- Страх от музыки?

- Нет, наоборот, музыка появляется, когда тебе страшно?

- Саня, это не галлюцинация. Это то, что Дед называл космическим уравнением с двумя неизвестными. В моём случае с одним.

- С двумя, Андрюша, с двумя. А может быть, и с несколькими. И не смотри на меня так. Я, как и ты, считал это галлюцинацией.

- Значит, и ты тоже?- не то с облегчением, не то с обречённостью выдохнул Силантьев.- И что слышишь?

- Я не слышу, я вижу. Вижу карты созвездий, цифры, расчёты. Всё это в каких-то немыслимых красках…

- Так. Значит, момент наступил, пойдём, послушаем Деда,– и, не обращая внимания на удивлённое восклицание Сан Сана, потянул его в компьютерный отсек.

« И помните: начинать надо с самых невероятных версий, постепенно переходя к наиболее вероятным выводам. Впрочем, в том вашем мире приемлемыми могут оказаться самые невероятные версии и предположения».

- Умел Дед подбрасывать задачки, - задумчиво пробормотал Сан Саныч.

- Умел, - подтвердил Силантьев.- И заметь, никогда не давал прямых ответов на непростые вопросы, лишь указывал путь…

- Что же, давай поиграем в угадайку. Ты предлагаешь невероятные версии, я – наводящие вопросы.

- Согласен. Я предполагаю, что мы столкнулись с каким-то целенаправленным воздействием на наше сознание, - эта версия вдруг показалась командиру звездолёта не такой уж и невероятной, хотя несколько часов назад он отверг бы её, как бредовую.

-Допустим. Что может произвести такое действие?

- Или кто, - в раздумье продолжил Силантьев.

Сан Сан покосился на командира, но продолжил:

- Хорошо. Где может находиться объект, производящий действие?

- Или субъект…

- Я как-то раньше не замечал в тебе особого пристрастия к космическим субъектам. Поверь, я не хочу снизить уровень нашего, так сказать, расследования, но это выглядит как-то…- Сан Сан не успел подобрать нужное слово.

- Нелепо?

- Неправдоподобно, - смягчил выражение Саныч.

- Не более правдоподобно, чем объект. Не забывай, мы играем по правилам Деда, - пошёл в атаку командир.

- Ладно, сдаюсь, - примиряюще сказал штурман. Но на вопрос ты так и не ответил. Где всё-таки находится это Нечто или Некто?

- Хотел бы я сказать вне корабля, но боюсь, что это уже будет кульбит мозга. Думаю, что на корабле.

Саныч вдруг загорелся идеей.

- Слушай, а вдруг это вирус? Вирус с Беты?

- Что-то я не слышал о таких умных вирусах, хотя это уже что-то более реальное. Предположим , что каким-то образом мы подхватили заразу…

-Ну, зачем же так грубо? Эта зараза приобщила тебя к культурным ценностям, а мне помогла повысить мой интеллектуальный уровень!

Командир не оценил шутку штурмана. Он напряжённо о чём-то размышлял. Саныч терпеливо ожидал.

-Знаешь, это, конечно, может показаться диким бредом, но вдруг Толя вопреки запрету-что-то пронёс на корабль с Беты? Ты же помнишь наши трения.

- Пробирку с микроорганизмами из океана? Да, нет, такого не может быть. Он же биолог, понимает, чем это может грозить, - уверенно ответил Сан Сан.

- Он, прежде всего, исследователь. Иногда у них азарт первооткрывателя заглушает чувство опасности.

- Твои дальнейшие действия, командир? Разбудить и устроить допрос с пристрастием?

-Нет. Необходимо прочесть дневник. Он наверняка об этом упомянул в записях.

-Читать чужие письма противоречит моим этическим принципам, - произнёс Сан Сан фразу, взятую из бульварного романа двадцатого века.

-Если исследователь нарушил нормы здравомыслия, значит, он нарушил и этические нормы. Я командир, и если буду неправ, расскажу об этом всем. Но сейчас надо действовать, - и Андрей решительно двинулся в отсек Толи Муромцева.

- Никогда не был в роли Шерлока Холмса, - мрачно пробормотал Санин и нехотя двинулся за командиром.

Диктофон лежал рядом с аккуратно сложенными журналами наблюдений и экспериментов.

-Нет,- замахал руками Сан Сан, в ответ на вопросительный взгляд командира, - уволь меня от такого чтения! Давай прослушаем запись, потом решим, что делать дальше.

Голос Муромцева, монотонный и размеренный, в начале записи, где он скрупулёзно говорил о времени своего дежурства, сменился на возбуждённый и радостный, когда он описывал свои эксперименты на планете Бета.

« Несомненно, на этой планете есть жизнь! Да, это всего лишь микроорганизмы, но в процессе эволюции они вполне могут стать основой для разумной жизни. Океан по своему составу не похож на земной, атмосфера планеты не годится для земной флоры и фауны, но кто сказал, что разум должен развиваться по нашему образу и подобию?
Тяжёлый разговор с командиром. Весь в плену своих инструкций. Но наука развивалась и развивается вопреки запретам!
Не теряю надежды уговорить Силантьева взять на борт пробирки с образцами микроорганизмов. Правда, его аргументы о том, что я не смогу создать им такие же условия, как в океане, имеют смысл. Надо подумать.
Окончательное «нет». Придётся смириться. Разрешено взять пробы грунта, минералы. Но это геология - не мой конёк. Завтра исследую пещеру…»

- Стоп, останови запись! – сказал Силантьев. – Какую пещеру? Я категорически запретил туда идти. И ты с ним заодно? Значит, пока я с Вересовым возился с модулем, вы тихой сапой исследовали пещеру?

- Не горячись, командир. В пещеру мы не смогли войти. Вход был завален. Помнишь, как нас тряхнуло? Что-то похожее на землетрясение. Обломки камней насобирали рядом. Вот они, на полочках, герметично упакованы согласно инструкции, - не преминул кольнуть друга Саныч.

- Ладно,- устало сказал Силантьев,- слушать дальше не имеет смысла, иди, отдыхай, я осмотрюсь ещё.

-Не доверяешь? Обижусь…

-Доверяй, но проверяй. Жду тебя в десять по корабельному времени.

- Ясно, что не по земному, -буркнул Сан Сан и вышел.

Оставшись один, Силантьев подошёл к полке с минералами. Все разложены в специальные герметические коробки, пронумерованы, подписаны. Муромцев, хотя горяч и вспыльчив, но аккуратен до педантизма. «Прости Толя, что подозревал тебя!»

Взгляд Силантьева упал на странный предмет, лежащий поодаль коробок, в глубине полки. Похоже на медальон. Членам экипажа было разрешено взять что-нибудь на память о Земле, наверное, для Толи такой вещью был этот медальон.

Андрей машинально взял медальон в руки, покрутил со всех сторон и хотел положить обратно, как взгляд зацепился за маленькое вкрапление чёрного камешка в серебристый металл медальона. Странный камешек. И цвет иссиня-чёрный до невероятного блеска. Он ещё раз покрутил медальон со всех сторон, надавил на камешек.

Камень впечатан в металл так прочно, что не видно ни малейшего соединения, словно он и металл одно целое, да и сам металл не похож на серебро. Хаотичное перекрещение еле заметных линий создаёт затейливый узор. В записи Толя ничего не говорил об этой вещице. Может, прослушать дальше?

Прослушивание ничего не дало. Командир ещё раз глянул на медальон и осторожно положил его на место. Хватит этих гаданий, пора отдохнуть, скоро со штурманом они продолжат мозговой штурм.

Небольшой отдых слегка освежил и взбодрил. Но мысли всё время возвращались к медальону. Андрей решил забрать его из отсека Толи и показать Санычу, вдруг он припомнит, был ли у Толи этот медальон раньше.

Саныч повертел медальон в руках и неопределённо хмыкнул.

- Вроде не примечал я такую вещь у Муромцева. Видно, с каким-то скрытым смыслом и очень древняя.

- Ты можешь назвать металл и камешек?

- Камень вроде на агат похож, а металл… нет, точно не серебро.

Некоторое время оба молчали. Наконец Силантьев спросил:

- Сань, а есть ли какой-то скрытый смысл в том, что музыка разная? Вот уже несколько раз я слышу в ней плач ребёнка.

- Не силён я в символике, - развёл руками Санин.- Тебе это как-то мешает?

- Это наводит на определённые мысли…

- Ну да, ну да, – машинально повторил Санин, не отводя глаз от медальона.- Кажется, что я его где-то видел…

Силантьев оживился.

- Санёк, постарайся припомнить, мне кажется, что именно в нём кроется разгадка!

- Понимаешь, я не совсем уверен, но мне кажется, что такую штуковину я видел у пещеры на Бете. Может, случайно заграбастали, а потом Толя решил, что это вещь с Земли. В быту он очень рассеян.

- Или не случайно…

- Что думаешь предпринять, командир?

- Надо попытаться определить состав данного артефакта.

- Рискованно.

- Твой вариант?

- Давай попробуем задать работёнку нашему великому и ужасному Гудвину. Пусть он внимательно рассмотрит эти странные извилины на металле.

-Да, ты прав.

С этими словами Силантьев взял медальон и положил на панель для сканирования. Компьютер зашумел. Определив параметры исследования, друзья стали дожидаться результатов.

Вдруг экран монитора покрылся рябью, побежал ряд цифр, а затем на экране появился силуэт и металлический голос произнёс:

- Приветствую вас, земляне. Мне поручено войти с вами в контакт, чтобы предупредить об опасности. В данный момент вы не имеете технической возможности совершить посадку на Земле. Галактический Совет цивилизаций принял решение доставить вас в Центр для определения дальнейших действий. Вы можете задать мне вопросы.

Ошарашенный Сан Саныч брякнул:

- Скажите, и как там, в центре мира?

- Голос бесстрастно ответил:

- В центре мира неуютно. Это если понимать ваш вопрос в плане пригодности места для жизни землян. Но мы сможем создать вам приемлемые условия.

Андрей Силантьев, отойдя от шока, спросил:

- Что случилось на Земле?

- На Земле произошёл вооружённый конфликт. Вся космическая инфраструктура разрушена.

- Ядерный?

- Нет. Но достаточно чувствительный. Вероятно, Совету придётся вмешаться, чтобы избежать худшего варианта.
- Эх, земляне!- с горечью воскликнул Саныч. - Не сдержались - таки!

- Каким образом мы будем доставлены в ваш Центр, и что это такое?

- Это то, что вы открыли ещё в 1994 году и назвали Городом Бога. Мы называем это Центром цивилизаций. Здесь находится искусственное поселение, где совместно работают их представители.

- Эдакий Академгородок, - пытался пошутить Сан-Сан, - но голос продолжал:

-Доставлены в ы будете вместе с вашим звездолётом в специальной капсуле. Экипаж можете поставить в известность.

- Наше мнение вас, наверное, не интересует?

- У вас нет выбора.

- Выбор есть всегда, но в данной ситуации мне придётся подчиниться. И личный вопрос: вы пытались меня предупредить посредством музыки?

- Это была не моя идея.

- Данная штука – передатчик, а вы находитесь вне корабля?

-Да.

- Почему вы прячетесь за силуэтом?

- Я не хочу, чтобы вы испытали культурный шок. Со временем привыкнете, и тогда мы сможем перейти к визуальным контактам.

Силантьев несколько замешкался, но всё же спросил:

- Как на корабль попал передатчик?

- Как вы заметили, мы умеем воздействовать на сознание.

Саныч с неподдельным разочарованием продолжил:

- Почему вы не вмешались в конфликт? Вы ведь давно за нами наблюдаете.

- Нам запрещено вмешиваться в естественный ход развития разумной жизни. Была надежда, что на Земле сумеют справиться. Теперь всё будет определять Совет. Если у вас возникнут вопросы, вы знаете, как с нами связаться. Нам необходимо готовиться к транспортировке корабля.

Экран погас.

Силантьев и Санин сидели совершенно опустошённые. Радости от контакта не было.

- Повезло нам, Андрюша. Доставят нас в обитель самого Бога. Пожалуй, стоит перебрать старые грехи и покаяться. Судя по ответу на мой вопрос, там и ад недалеко.

- Ад сейчас на Земле, Саня, - тихо ответил Силантьев .

Да, это так. Слушай, а не об этой ли обители нам говорил Дед? Помнишь слова: «Неведомое сначала шокирует, но потом восхищает своим совершенством и многообразием. Бог в центре Вселенной зорко следит за нами и всегда позволяет нам сделать выбор. Но только от нас самих зависит, будет ли этот выбор правильным».
Андрей не ответил. Он смотрел в иллюминатор, где приближалась яркая пульсирующая точка.

https://mirnaiznanku.livejournal.com/1297518.html

Начинаю выкладывать те несколько рассказов, которые прислали на 22-й конкурс в Массаракше. Увы, но этот конкурс будет последним - 6 рассказов по условию даже не судятся.

Тем не менее, давайте устроим читательское голосование, и определим лучшего. А считать это будем Песочницей.

Итак, первые рассказы.

https://mirnaiznanku.livejournal.com/1297363.html

Дамы и господа, участники конкурса!

Жюри так и не собралось, и ответа от координатора на мои обращения я не получил.

Поэтому я предлагаю следующее.

Те, кто хочет, могут просто выложить свои истории в Массаракше. Но тут есть проблема - кто-то еще не член сообщества, и делать посты не может.

Второй вариант: авторы присылают мне конкурсные рассказы, я выкладываю их анонимно, а потом мы устраиваем голосование зрителей.

Адрес я пошлю всем, кто напишет мне в личку.

Извините - не справился с апатией жюри и руководства. Плохой из меня диктатор.

https://mirnaiznanku.livejournal.com/1297089.html