А кто еще не украсил квартиру к празднику?.. |
Метки: Фото |
А кто еще не украсил квартиру к празднику?.. |
Метки: Фото |
Ослик устал |
Непростой у меня выдался месяц!
Маленький ослик устал трудиться и до нового года собирается отдохнуть от исторических изысканий :)
А ведь как хорошо все начиналось: открыл книжку по истории, почитал. Думаю, дай-ка напишу еще один пост про Амарнскую переписку. Опыт уже есть, предыдущий пост собрал хорошие отзывы. Всего и дел-то, что прочитать несколько страничек текста, найти чуть-чуть дополнительной информации, подобрать 3-4 картинки…
Ну а в результате все это неожиданно вылилось в приличный проект длиной в 30 дней.
Один только перевод с английского занял несколько дней, а итогом стал солидный текст (хоть и не профессиональный) объемом в 63 тысячи знаков (почти 20 страниц 11-м шрифтом).
Потом — еще раз чтение и анализ. Копание литературы. Как мало, оказывается, в этих наших интернетах литературы по Митанни!.. Даже на иностранных языках почти ничего нет. Приятным сюрпризом оказалось найти в собственной библиотечке брошюрку о хурритах, купленную когда-то давным-давно в букинистическом магазине чуть ли не за 10 рублей).
Потом начал писать и забраковал один или два начальных варианта поста. Понял, что тема-то не на один пост. Тут бы в три уложиться!..
Ахахаха, сказал бы я сегодняшний мне тогдашнему. Три, ахаха!
Восемь постов. 80 тысяч знаков текста. Не меньше полсуток в общей сложности на подбор картинок. А идей и мыслей — еще на добрый роман.
Но главный результат — я вижу, что такой формат подачи исторического материала, когда чередуются художественные и документальные тексты, заходит неплохо. Это очень, очень радует! Значит, будем практиковать и дальше.
Комментариев, правда, посты получают немного, но я вижу, что их читают. Особенно приятно, что многие читатели поддержали проект рублем.
СПАСИБО ВАМ, ДРУЗЬЯ!
Спасибо всем за добрые слова и поддержку!
Я очень рад, что вам нравится то, что я делаю.
И значит, впереди будут новые подобные проекты. С царевной Митанни мы, видимо, на этом расстаемся. Однако я уже познакомился с одним незадачливым визирем, попавшим в крупные неприятности, и хочу про него рассказать. А еще на очереди египетский юноша, который отправился с экспедицией в каменоломни и тоже нашел себе приключений на пятую точку… В общем, с этими ребятами не соскучишься.
Я вас обязательно познакомлю!
Этот блог нуждается в вашей поддержке!
|
Любимая жена царя-еретика |
Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7.
Когда царь Египта Аменхотеп III вознамерился взять в жены царевну Митанни, дочь Тушратты, он был уже немолодым человеком: ему было уже за сорок. По меркам древнего мира — практически старость.
К тому же, царь не мог похвастаться хорошим здоровьем. Больные зубы доставляли ему множество неприятностей. (Впрочем, это была общая беда многих знатных египтян. В их рационе было довольно много сладкого, а уровень стоматологии, хоть и был лучшим в мире, оставался далеким от совершенства). Впридачу ко всему, Аменхотеп страдал еще и от артрита и ожирения.
Вскоре после того, как принцесса Таду-Хеба отправилась в Египет, ее отец, Тушратта, послал к Аменхотепу новое посольство, которое повезло с собой статую богини Шавушки. Большинство ученых считает, что богиня должна была помочь царю излечиться от болезней. В своем письме Тушратта пишет:
«Сказала Шавушка Ниневийская, госпожа всех земель: “В землю Египта, в страну любимую, воистину пойду я, и затем вернусь”. И вот отправляю я ее: едет она!
Во времена моего отца госпожа Шавушка уже бывала (в Египте), и ей воздавали почести. Так пусть мой брат (Аменхотеп — А.Б.) почтит ее вдесятеро против прежнего.
Пусть Шавушка, госпожа небес, защищает нас, моего брата и меня, сто тысяч лет; и пусть наша госпожа дарует нам обоим великую радость, и пусть мы будем друзьями».
В письме нет никаких прямых указаний на целительную миссию Шавушки. Можно лишь заключить, что статуя богини уже бывала в Египте при Шуттарне II, и повод был, видимо, аналогичным нынешнему. Поэтому некоторые ученые полагают, что статуя должна была присутствовать на свадьбе Аменхотепа и Таду-Хебы, чтобы своим присутствием освятить этот брак. Предыдущий же визит статуи, очевидно, был связан с другим династическим браком: примерно за 25 лет до этого Аменхотеп взял в жены Келу-Хебу, дочь Шуттарны — сестру Тушратты и родную тетку Таду-Хебы.
Пометки египетского чиновника на письме гласят, что царь получил это письмо и статую на 36 году своего правления, в 1 день 4 месяца, находясь «в южной вилле Дома удовольствий».
До конца правления царя оставалось не более 2 лет.
К тому времени у него был взрослый наследник, которого тоже звали Аменхотепом (IV). Его матерью была Великая царская жена Тейя. Аменхотепу-младшему было около 19-22. Когда Аменхотеп III умер, его сын унаследовал трон. За последующие годы он восстановил против себя почти весь Египет и стал одним из самых известных ныне царей древности, взяв имя Эхнатон.
Эхнатон провел религиозные реформы и добавил в египетский пантеон новое верховное божество — Атона, солнечный диск, а культы всех прочих богов пришли по его воле в запустение. Новая религиозная концепция не была в прямом смысле этого слова монотеизмом (единобожием), как об этом иногда говорят. Однако другие культы потеряли существенную часть своей прибыли, а их жрецы внезапно ощутили сосущую пустоту в своих кошельках. Все это, конечно же, не могло им понравиться. Вот почему, когда на 17 году своего правления Эхнатон умер, его имя прокляли, а новую столицу, Ахетатон, разрушили до основания и забросили навсегда. По иронии судьбы, именно это позволило сохранить память о царе и его реформах. В занесенных песком руинах египтологи обнаружили не только огромное количество памятников и произведений искусства (например, всем известный бюст Нефертити), но и богатый Амарнский архив, включавший — в том числе — и переписку с митаннийским царем Тушраттой.
Однако вернемся к началу правления Эхнатона.
Едва вступив на престол, молодой царь показал себя не только религиозным фанатиком, но еще и дурным правителем. Он игнорировал потребности государства и подданных, а внешнюю политику, с таким трудом выстроенную его предшественниками — Тутмосом IV и Аменхотепом III — попросту разрушил. Царь не выполнил в полной мере даже те обязательства, которые взял на себя его отец, Аменхотеп III.
Помните, на каких условиях Тушратта согласился выдать за Аменхотепа свою дочь?
За свое согласие он выпросил у египетского монарха двойную порцию золота: одну часть в качестве свадебного выкупа, а вторую — как добровольный взнос на постройку мавзолея для предка Тушратты. И Аменхотеп с радостью согласился на всё. Более того, прислав выкуп за невесту, он написал своему будущему тестю: «Богатства, что я отправляю тебе — ничто. Когда ты пришлешь мне жену, и я увижу ее, то я дам тебе вдесятеро больше!»
Тушратта не замедлил поймать его на слове и попросил у Аменхотепа две статуи из цельного золота — одна из них должна была изображать самого Тушратту, а вторая — его дочь Таду-Хебу.
Аменхотеп сделал еще один широкий жест и ответил: «Зачем тебе статуи из одного только золота? Я дам тебе статуи из золота, (инкрустированные) ляпис-лазурью, и еще разных богатств без счета вместе с ними!»
Чтобы подкрепить свои слова, он щедрой рукой одарил и свою молодую жену, и посланцев Тушратты. Так, Келия получил слиток золота весом в 1000 сиклей (свыше 8 кг), а Таду-Хебе достались 7 мешков золота; все эти сокровища были отправлены в Митанни, и Тушратта их благосклонно принял.
Что же до золотых статуй, то насчет них Ампенхотеп тоже не солгал: он действительно приказал изготовить такие статуи, и даже показал их посланникам Тушратты. Увы, статуи не успели отправить в Митанни, поскольку Аменхотеп внезапно умер.
Эхнатон не отличался такой же щедростью, как его отец. Тем не менее, поначалу он не решился нарушить договоренности. Спешно были изготовлены еще две статуи. Вот только сделаны они были не из золота, а из дерева, покрытого тонкой золотой фольгой. Эти статуи царь и отправил Тушратте вместо обещанных.
Тушратта был разгневан. Он написал Эхнатону письмо, в котором потребовал соблюдать имеющиеся договоры; он упрашивал, умолял, напоминал о братских отношениях с отцом Эхнатона, взывал к справедливости и щедрости. Не обошлось и без его любимой фразы:
«В стране моего брата золото многочисленно, словно песок; почему же статуи так огорчают сердце моего брата, что он не отдает их, как было обещано мне твоим отцом?..»
Еще одно письмо он написал царице-матери Тейе, прося ее повлиять на сына. Очевидно, Тейя принимала самое деятельное участие в политических делах Аменхотепа III. Тушратта говорит:
«Все, что я писал и говорил Ниммурейе, твоему мужу, и что Ниммурейя писал и говорил, знают Келия и Мане, но тебе лучше всех известны слова, что мы говорили друг другу. Никто другой их не знает (лучше тебя)».
Очевидно, Тушратта намекал на то, что молодой Эхнатон не в курсе политических отношений Египта и Митанни, и ему нужна помощь матери, чтобы в них разобраться. То же самое он пишет и самому царю:
«Те слова, которые я говорил твоему отцу — их знает Тейя, твоя мать. Никто больше не знает их. Спроси обо всем Тейю, и она сможет рассказать тебе».
«У Тейи, твоей матери, следует тебе спрашивать обо всех словах и о вещах, о которых твой отец писал мне».
Однако все его просьбы и уговоры оставались без ответа. Более того: в какой-то момент Эхнатон просто не отпустил послов Митанни, задержав их у себя. Окончательно выведенный из себя таким поведением, Тушратта тоже оставил у себя египетского посла — того самого Мане, с которым мы уже встречались раньше. Эхнатон тогда в качестве ответных санкций приказал взять митаннийских послов под строгий арест — возможно, даже заключить в тюрьму.
Обстановка накалилась до предела. Тушратта сдался первым. Ему очень хотелось получить золотые статуи, обещанные Аменхотепом. В качестве жеста доброй воли он первым освободил Мане и отправил его на родину. Эхнатон, впрочем, арестованных послов не отпустил.
К сожалению, мы не знаем, чем закончилась эта история. Переписка обрывается на этом месте. Неизвестно, вернулись ли послы Митанни домой, и через какое время. Неизвестно, получил ли Тушратта свои вожделенные статуи (вероятнее всего — нет).
А вот судьба самого Тушратты известна чуть лучше. Увы, он не намного пережил Аменхотепа III: на 4 или 5 году правления Эхнатона он погиб от рук заговорщиков.
Но что же случилось с Таду-Хебой, царевной Митанни?..
После писем, касавшихся ее замужества, Тушратта больше ничего не написал о своей дочери. Куда больше его волновал вопрос, что сталось с золотыми статуями и когда же он их, наконец, получит. Тем не менее, из писем, которые он слал Эхнатону и Тейе, можно почерпнуть еще несколько фактов.
Во-первых, в письме царице Тейе, которое относится ко времени правления Эхнатона, Тушратта пишет: «Пусть все будет хорошо с твоим домом, с твоим сыном, пусть все будет хорошо с Таду-Хебой, твоей невесткой». Самому Эхнатону он пишет: «С Таду-Хебой, моей дочерью, твоей женой, пусть все будет хорошо».
Следовательно, практически сразу после смерти Аменхотепа III Таду-Хебу выдали замуж за его сына, Эхнатона.
Во-вторых, по меньшей мере на 4 году правления Эхнатона Таду-Хеба все еще была жива и здорова.
Давайте поищем ее следы при дворе царя-еретика. В первую очередь поинтересуемся, конечно, его гаремом.
О женах Эхнатона известно довольно много. Самая известная из них — это, разумеется, всем известная Нефертити. Она носила звание Великой царской жены и родила царю шестерых дочерей (одна из которых, Анхесенпаатон, станет позже женой Тутанхамона).
Вторая — некая Кийя. Судя по всему, это была молодая девушка, которую царь чрезвычайно любил. Она не могла стать Великой царской женой (то есть, главной женой — ведь этот титул уже принадлежал Нефертити), но специально для нее в жесткую систему египетской титулатуры был добавлен уникальный титул — «Великая любимая жена». Этот титул за всю историю Египта носила только Кийя. Кроме того, до недавнего времени Кийя считалась также матерью Тутанхамона.
Наконец, существование еще одной супруги царя обнаружило ДНК-исследование, проведенное в 2010 году над несколькими царскими мумиями. Оказалось, что так называемая «Молодая леди» из гробницы KV 35 тоже входила в царский гарем. Молодая леди (имя которой пока не установлено точно) была матерью Тутанхамона, а также родной сестрой Эхнатона (и следовательно, дочерью Аменхотепа III и Тейи). Эта дама умерла относительно рано (в возрасте около 25 лет) от серьезной травмы головы.
Последняя женщина, разумеется, никак не может оказаться Таду-Хебой. А вот относительно двух других цариц ведутся споры.
Имя Нефертити переводится как «Прекрасная пришла». Многие исследователи видят в этом намек на ее иностранное происхождение и ассоциируют с Таду-Хебой. Если эта теория верна — то прекрасное скульптурное изображение Нефертити, которое находится сегодня в Новом музее Берлина — это лучший прижизненный портрет царевны Митанни.
К сожалению, у теории есть и недостатки. Главный из них состоит в том, что, скорее всего, отцом Нефертити был вельможа Ай. Кроме того, известно, что у Нефертити была и сестра Мутнеджмет; однако Тушратта в своих письмах неизменно упоминает только одну свою дочь, отправленную к египетскому царю.
Таким образом, наиболее вероятной претенденткой остается Кийя. В настоящее время большинство ученых солидарны во мнении, что именно под этим именем митаннийская царевна жила при дворе Эхнатона. Имя Кийя в таком случае — это египтизированная форма имени Таду-Хеба (или какого-то ее прозвища). Впрочем, есть другая версия происхождения этого имени: возможно, это производное от слова «обезьянка» (тем не менее, иероглифы для написания этих слов использовались разные).
О Кийе не было ничего известно до 1959 года, когда были найдены первые упоминания ее имени в развалинах Ахетатона (Амарна). Ей принадлежат великолепные канопы из гробницы KV 55. На них изображено красивое молодое лицо женщины в парике «нубийского» стиля. В точно таком парике изображали Кийю на рельефах Амарны. Еще одной отличительной особенностью ее изображений являются большие круглые серьги.
Упоминания о Кийе появляются на 5 году правления Эхнатона, однако это не означает, что именно тогда она стала его женой. Вполне возможно, от более ранних годов просто не осталось никаких свидетельств.
У Кийи была как минимум одна дочь, имени которой не сохранилось; условно ее принято называть Кийя-Ташерит (то есть, «Кийя-младшая» на древнеегипетском). Кроме того, как я уже упоминал, Кийя стала «Великой любимой женой». Вероятно, она имела серьезное влияние на царя.
Однако на 11 или 12 году правления Эхнатона все изменилось. Царь внезапно охладел к своей любимице.
Что именно произошло — скорее всего, так и останется тайной. Достоверно мы знаем лишь то, что после этого периода всякая память о Кийе начинает планомерно уничтожаться. Ее имя на надписях и рельефах стирали и вписывали вместо него имена дочерей Нефертити. В некоторых случаях скульпторы даже меняли черты лица, чтобы сделать изображение непохожим на портрет Кийи.
Тем не менее, сегодня ученые по крупицам восстанавливают подробности жизни древних царей и цариц. Кийе уже вернули ее имя, которое ее супруг, Эхнатон, пытался вычеркнуть из истории; идентифицировали некоторые ее изображения. У нас все еще нет полной уверенности в том, что Кийя и Таду-Хеба — одно и то же лицо, но такая вероятность довольно высока.
И вполне возможно, мы сейчас смотрим на лицо митаннийской царевны Таду-Хебы, дочери царя Тушратты.
Она родилась в древнем городе Вашшукани, столице Митанни, на границе современных Турции и Сирии. Когда ей было около 14 лет, отец отдал ее в жены Аменхотепу III, выторговав на этой сделке немало золота и драгоценностей. Она пережила своего первого мужа и попала в гарем к его сыну — деспотичному религиозному фанатику Эхнатону. Она сумела заслужить его любовь и получила даже уникальный титул, которого не слышал Египет ни до нее, ни после — «Великая любимая жена». Она родила царю дочь. Наконец, она впала в немилость и была отлучена от двора. Вероятно, ей к тому времени было не более 30 лет.
Таду-Хебе выпала непростая, но удивительная судьба. Жизнь столкнула ее с самыми могущественными людьми ее эпохи — Аменхотепом III и царем-еретиком Эхнатоном. Она знала Тутанхамона, когда он был совсем еще ребенком. Она соперничала в любви с прекрасной Нефертити — и побеждала!..
Разве это была не удивительная жизнь?..
Этот блог нуждается в вашей поддержке!
0. Дипломатическая неприкосновенность
1. Расправа
2. Царь Тушратта приходит к власти
3. Посланник
Метки: История перед сном |
Любимая жена царя-еретика |
Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7.
Когда царь Египта Аменхотеп III вознамерился взять в жены царевну Митанни, дочь Тушратты, он был уже немолодым человеком: ему было уже за сорок. По меркам древнего мира — практически старость.
К тому же, царь не мог похвастаться хорошим здоровьем. Больные зубы доставляли ему множество неприятностей. (Впрочем, это была общая беда многих знатных египтян. В их рационе было довольно много сладкого, а уровень стоматологии, хоть и был лучшим в мире, оставался далеким от совершенства). Впридачу ко всему, Аменхотеп страдал еще и от артрита и ожирения.
Вскоре после того, как принцесса Таду-Хеба отправилась в Египет, ее отец, Тушратта, послал к Аменхотепу новое посольство, которое повезло с собой статую богини Шавушки. Большинство ученых считает, что богиня должна была помочь царю излечиться от болезней. В своем письме Тушратта пишет:
«Сказала Шавушка Ниневийская, госпожа всех земель: “В землю Египта, в страну любимую, воистину пойду я, и затем вернусь”. И вот отправляю я ее: едет она!
Во времена моего отца госпожа Шавушка уже бывала (в Египте), и ей воздавали почести. Так пусть мой брат (Аменхотеп — А.Б.) почтит ее вдесятеро против прежнего.
Пусть Шавушка, госпожа небес, защищает нас, моего брата и меня, сто тысяч лет; и пусть наша госпожа дарует нам обоим великую радость, и пусть мы будем друзьями».
В письме нет никаких прямых указаний на целительную миссию Шавушки. Можно лишь заключить, что статуя богини уже бывала в Египте при Шуттарне II, и повод был, видимо, аналогичным нынешнему. Поэтому некоторые ученые полагают, что статуя должна была присутствовать на свадьбе Аменхотепа и Таду-Хебы, чтобы своим присутствием освятить этот брак. Предыдущий же визит статуи, очевидно, был связан с другим династическим браком: примерно за 25 лет до этого Аменхотеп взял в жены Келу-Хебу, дочь Шуттарны — сестру Тушратты и родную тетку Таду-Хебы.
Пометки египетского чиновника на письме гласят, что царь получил это письмо и статую на 36 году своего правления, в 1 день 4 месяца, находясь «в южной вилле Дома удовольствий».
До конца правления царя оставалось не более 2 лет.
К тому времени у него был взрослый наследник, которого тоже звали Аменхотепом (IV). Его матерью была Великая царская жена Тейя. Аменхотепу-младшему было около 19-22. Когда Аменхотеп III умер, его сын унаследовал трон. За последующие годы он восстановил против себя почти весь Египет и стал одним из самых известных ныне царей древности, взяв имя Эхнатон.
Эхнатон провел религиозные реформы и добавил в египетский пантеон новое верховное божество — Атона, солнечный диск, а культы всех прочих богов пришли по его воле в запустение. Новая религиозная концепция не была в прямом смысле этого слова монотеизмом (единобожием), как об этом иногда говорят. Однако другие культы потеряли существенную часть своей прибыли, а их жрецы внезапно ощутили сосущую пустоту в своих кошельках. Все это, конечно же, не могло им понравиться. Вот почему, когда на 17 году своего правления Эхнатон умер, его имя прокляли, а новую столицу, Ахетатон, разрушили до основания и забросили навсегда. По иронии судьбы, именно это позволило сохранить память о царе и его реформах. В занесенных песком руинах египтологи обнаружили не только огромное количество памятников и произведений искусства (например, всем известный бюст Нефертити), но и богатый Амарнский архив, включавший — в том числе — и переписку с митаннийским царем Тушраттой.
Однако вернемся к началу правления Эхнатона.
Едва вступив на престол, молодой царь показал себя не только религиозным фанатиком, но еще и дурным правителем. Он игнорировал потребности государства и подданных, а внешнюю политику, с таким трудом выстроенную его предшественниками — Тутмосом IV и Аменхотепом III — попросту разрушил. Царь не выполнил в полной мере даже те обязательства, которые взял на себя его отец, Аменхотеп III.
Помните, на каких условиях Тушратта согласился выдать за Аменхотепа свою дочь?
За свое согласие он выпросил у египетского монарха двойную порцию золота: одну часть в качестве свадебного выкупа, а вторую — как добровольный взнос на постройку мавзолея для предка Тушратты. И Аменхотеп с радостью согласился на всё. Более того, прислав выкуп за невесту, он написал своему будущему тестю: «Богатства, что я отправляю тебе — ничто. Когда ты пришлешь мне жену, и я увижу ее, то я дам тебе вдесятеро больше!»
Тушратта не замедлил поймать его на слове и попросил у Аменхотепа две статуи из цельного золота — одна из них должна была изображать самого Тушратту, а вторая — его дочь Таду-Хебу.
Аменхотеп сделал еще один широкий жест и ответил: «Зачем тебе статуи из одного только золота? Я дам тебе статуи из золота, (инкрустированные) ляпис-лазурью, и еще разных богатств без счета вместе с ними!»
Чтобы подкрепить свои слова, он щедрой рукой одарил и свою молодую жену, и посланцев Тушратты. Так, Келия получил слиток золота весом в 1000 сиклей (свыше 8 кг), а Таду-Хебе достались 7 мешков золота; все эти сокровища были отправлены в Митанни, и Тушратта их благосклонно принял.
Что же до золотых статуй, то насчет них Ампенхотеп тоже не солгал: он действительно приказал изготовить такие статуи, и даже показал их посланникам Тушратты. Увы, статуи не успели отправить в Митанни, поскольку Аменхотеп внезапно умер.
Эхнатон не отличался такой же щедростью, как его отец. Тем не менее, поначалу он не решился нарушить договоренности. Спешно были изготовлены еще две статуи. Вот только сделаны они были не из золота, а из дерева, покрытого тонкой золотой фольгой. Эти статуи царь и отправил Тушратте вместо обещанных.
Тушратта был разгневан. Он написал Эхнатону письмо, в котором потребовал соблюдать имеющиеся договоры; он упрашивал, умолял, напоминал о братских отношениях с отцом Эхнатона, взывал к справедливости и щедрости. Не обошлось и без его любимой фразы:
«В стране моего брата золото многочисленно, словно песок; почему же статуи так огорчают сердце моего брата, что он не отдает их, как было обещано мне твоим отцом?..»
Еще одно письмо он написал царице-матери Тейе, прося ее повлиять на сына. Очевидно, Тейя принимала самое деятельное участие в политических делах Аменхотепа III. Тушратта говорит:
«Все, что я писал и говорил Ниммурейе, твоему мужу, и что Ниммурейя писал и говорил, знают Келия и Мане, но тебе лучше всех известны слова, что мы говорили друг другу. Никто другой их не знает (лучше тебя)».
Очевидно, Тушратта намекал на то, что молодой Эхнатон не в курсе политических отношений Египта и Митанни, и ему нужна помощь матери, чтобы в них разобраться. То же самое он пишет и самому царю:
«Те слова, которые я говорил твоему отцу — их знает Тейя, твоя мать. Никто больше не знает их. Спроси обо всем Тейю, и она сможет рассказать тебе».
«У Тейи, твоей матери, следует тебе спрашивать обо всех словах и о вещах, о которых твой отец писал мне».
Однако все его просьбы и уговоры оставались без ответа. Более того: в какой-то момент Эхнатон просто не отпустил послов Митанни, задержав их у себя. Окончательно выведенный из себя таким поведением, Тушратта тоже оставил у себя египетского посла — того самого Мане, с которым мы уже встречались раньше. Эхнатон тогда в качестве ответных санкций приказал взять митаннийских послов под строгий арест — возможно, даже заключить в тюрьму.
Обстановка накалилась до предела. Тушратта сдался первым. Ему очень хотелось получить золотые статуи, обещанные Аменхотепом. В качестве жеста доброй воли он первым освободил Мане и отправил его на родину. Эхнатон, впрочем, арестованных послов не отпустил.
К сожалению, мы не знаем, чем закончилась эта история. Переписка обрывается на этом месте. Неизвестно, вернулись ли послы Митанни домой, и через какое время. Неизвестно, получил ли Тушратта свои вожделенные статуи (вероятнее всего — нет).
А вот судьба самого Тушратты известна чуть лучше. Увы, он не намного пережил Аменхотепа III: на 4 или 5 году правления Эхнатона он погиб от рук заговорщиков.
Но что же случилось с Таду-Хебой, царевной Митанни?..
После писем, касавшихся ее замужества, Тушратта больше ничего не написал о своей дочери. Куда больше его волновал вопрос, что сталось с золотыми статуями и когда же он их, наконец, получит. Тем не менее, из писем, которые он слал Эхнатону и Тейе, можно почерпнуть еще несколько фактов.
Во-первых, в письме царице Тейе, которое относится ко времени правления Эхнатона, Тушратта пишет: «Пусть все будет хорошо с твоим домом, с твоим сыном, пусть все будет хорошо с Таду-Хебой, твоей невесткой». Самому Эхнатону он пишет: «С Таду-Хебой, моей дочерью, твоей женой, пусть все будет хорошо».
Следовательно, практически сразу после смерти Аменхотепа III Таду-Хебу выдали замуж за его сына, Эхнатона.
Во-вторых, по меньшей мере на 4 году правления Эхнатона Таду-Хеба все еще была жива и здорова.
Давайте поищем ее следы при дворе царя-еретика. В первую очередь поинтересуемся, конечно, его гаремом.
О женах Эхнатона известно довольно много. Самая известная из них — это, разумеется, всем известная Нефертити. Она носила звание Великой царской жены и родила царю шестерых дочерей (одна из которых, Анхесенпаатон, станет позже женой Тутанхамона).
Вторая — некая Кийя. Судя по всему, это была молодая девушка, которую царь чрезвычайно любил. Она не могла стать Великой царской женой (то есть, главной женой — ведь этот титул уже принадлежал Нефертити), но специально для нее в жесткую систему египетской титулатуры был добавлен уникальный титул — «Великая любимая жена». Этот титул за всю историю Египта носила только Кийя. Кроме того, до недавнего времени Кийя считалась также матерью Тутанхамона.
Наконец, существование еще одной супруги царя обнаружило ДНК-исследование, проведенное в 2010 году над несколькими царскими мумиями. Оказалось, что так называемая «Молодая леди» из гробницы KV 35 тоже входила в царский гарем. Молодая леди (имя которой пока не установлено точно) была матерью Тутанхамона, а также родной сестрой Эхнатона (и следовательно, дочерью Аменхотепа III и Тейи). Эта дама умерла относительно рано (в возрасте около 25 лет) от серьезной травмы головы.
Последняя женщина, разумеется, никак не может оказаться Таду-Хебой. А вот относительно двух других цариц ведутся споры.
Имя Нефертити переводится как «Прекрасная пришла». Многие исследователи видят в этом намек на ее иностранное происхождение и ассоциируют с Таду-Хебой. Если эта теория верна — то прекрасное скульптурное изображение Нефертити, которое находится сегодня в Новом музее Берлина — это лучший прижизненный портрет царевны Митанни.
К сожалению, у теории есть и недостатки. Главный из них состоит в том, что, скорее всего, отцом Нефертити был вельможа Ай. Кроме того, известно, что у Нефертити была и сестра Мутнеджмет; однако Тушратта в своих письмах неизменно упоминает только одну свою дочь, отправленную к египетскому царю.
Таким образом, наиболее вероятной претенденткой остается Кийя. В настоящее время большинство ученых солидарны во мнении, что именно под этим именем митаннийская царевна жила при дворе Эхнатона. Имя Кийя в таком случае — это египтизированная форма имени Таду-Хеба (или какого-то ее прозвища). Впрочем, есть другая версия происхождения этого имени: возможно, это производное от слова «обезьянка» (тем не менее, иероглифы для написания этих слов использовались разные).
О Кийе не было ничего известно до 1959 года, когда были найдены первые упоминания ее имени в развалинах Ахетатона (Амарна). Ей принадлежат великолепные канопы из гробницы KV 55. На них изображено красивое молодое лицо женщины в парике «нубийского» стиля. В точно таком парике изображали Кийю на рельефах Амарны. Еще одной отличительной особенностью ее изображений являются большие круглые серьги.
Упоминания о Кийе появляются на 5 году правления Эхнатона, однако это не означает, что именно тогда она стала его женой. Вполне возможно, от более ранних годов просто не осталось никаких свидетельств.
У Кийи была как минимум одна дочь, имени которой не сохранилось; условно ее принято называть Кийя-Ташерит (то есть, «Кийя-младшая» на древнеегипетском). Кроме того, как я уже упоминал, Кийя стала «Великой любимой женой». Вероятно, она имела серьезное влияние на царя.
Однако на 11 или 12 году правления Эхнатона все изменилось. Царь внезапно охладел к своей любимице.
Что именно произошло — скорее всего, так и останется тайной. Достоверно мы знаем лишь то, что после этого периода всякая память о Кийе начинает планомерно уничтожаться. Ее имя на надписях и рельефах стирали и вписывали вместо него имена дочерей Нефертити. В некоторых случаях скульпторы даже меняли черты лица, чтобы сделать изображение непохожим на портрет Кийи.
Тем не менее, сегодня ученые по крупицам восстанавливают подробности жизни древних царей и цариц. Кийе уже вернули ее имя, которое ее супруг, Эхнатон, пытался вычеркнуть из истории; идентифицировали некоторые ее изображения. У нас все еще нет полной уверенности в том, что Кийя и Таду-Хеба — одно и то же лицо, но такая вероятность довольно высока.
И вполне возможно, мы сейчас смотрим на лицо митаннийской царевны Таду-Хебы, дочери царя Тушратты.
Она родилась в древнем городе Вашшукани, столице Митанни, на границе современных Турции и Сирии. Когда ей было около 14 лет, отец отдал ее в жены Аменхотепу III, выторговав на этой сделке немало золота и драгоценностей. Она пережила своего первого мужа и попала в гарем к его сыну — деспотичному религиозному фанатику Эхнатону. Она сумела заслужить его любовь и получила даже уникальный титул, которого не слышал Египет ни до нее, ни после — «Великая любимая жена». Она родила царю дочь. Наконец, она впала в немилость и была отлучена от двора. Вероятно, ей к тому времени было не более 30 лет.
Таду-Хебе выпала непростая, но удивительная судьба. Жизнь столкнула ее с самыми могущественными людьми ее эпохи — Аменхотепом III и царем-еретиком Эхнатоном. Она знала Тутанхамона, когда он был совсем еще ребенком. Она соперничала в любви с прекрасной Нефертити — и побеждала!..
Разве это была не удивительная жизнь?..
Этот блог нуждается в вашей поддержке!
0. Дипломатическая неприкосновенность
1. Расправа
2. Царь Тушратта приходит к власти
3. Посланник
Метки: История перед сном |
Прогулка на озере |
Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4, 5, 6.
Когда полуденный зной немного спал, молодая царица пожелала прокатиться на лодке. Камеристки с радостью поддержали ее. Служанок отправили готовить лодку, а семеро стражей, назначенных в команду, шумно хвастались перед своими товарищами, которым предстояло провести день на солнцепеке.
Уже который день стояла невыносимая жара. Солнце палило так яростно, словно солнечный бог Шимига — здесь его называли Амон-Ра — решил сжечь весь Египет вместе с его обитателями. Только ночь приносила с собой свежесть и прохладу. Днем не помогала даже близость великой реки.
В помещениях воздух раскалялся, как в раскаленной печи. В своем новом доме, который подарил ей царь, Таду-Хеба заняла лучшие комнаты, выходившие окнами на запад. Солнечные лучи попадали в комнату лишь к вечеру, нагревая воздух перед сном, а ночные ветры с восточных гор миновали ее окна; днем же помещения обдувал легкий бриз с реки. И несмотря на это, по утрам, когда она просыпалась в своей постели, и льняные простыни и одеяла были насквозь мокрыми от пота. Ее умывали и окатывали водой из глиняного сосуда, но это мало помогало. Менее чем через час она опять начинала потеть; от пота кожа чесалась и зудела.
Спасало от жары лишь купание да прогулки по небольшому озерку на папирусной лодке.
Когда Таду-Хеба в сопровождении камеристок уже шла по тропинке от дворца, спускаясь к причалам, ее догнала служанка. Господин Келия вернулся от царя, сказала она; у него есть сообщение для госпожи…
— Что же ты не предложила ему присоединиться к моей прогулке, глупая гусыня? — набросилась на служанку Таду-Хеба. — Скорее беги обратно и проси господина идти к озеру. Мы дождемся его внизу.
Служанка умчалась, поднимая босыми пятками фонтанчики песка. Вскоре на тропинке показался Келия. Он был одет в свои лучшие парадные одежды из белой шерстяной ткани; борода, натертая воском и благовонными маслами, заплетена в короткую косичку. Келия шел со всей возможной поспешностью, но не бежал — негоже митаннийскому вельможе бегать, словно прислуге или рабу. Он догнал царицу у самого причала и опустился перед ней на колени.
— Поднимись, Келия, — Таду-Хеба нетерпеливо топнула ножкой, обутой в кожаную сандалию. — И прошу тебя, не надо больше падать передо мной ниц. Ты верный слуга и друг моего отца, а значит, и мой друг. Садись с нами в лодку; я займу эту скамью, а ты сядешь напротив и расскажешь о своем деле.
— Благодарю тебя, моя госпожа, — сказал Келия.
Камеристки помогли Таду-Хебе подняться на борт и усесться под полотняным навесом, а затем сели рядом с ней; Ашакка принялась обмахивать ее веером из страусиного пера, а Шенишвари открыла корзинку с финиками и пирожными. Еще две камеристки-египтянки, которых приставил к Таду-Хебе ее царственный супруг, уселись за ее спиной и принялись о чем-то шептаться на своем языке.
Места под навесом как раз хватило и на Келию. Он опустился на низкую деревянную скамеечку и улыбнулся царице. Чуть позади него примостилась девушка с арфой; шестеро гребцов оттолкнули лодку от берега и, ловко запрыгнув на борт, взялись за весла. Седьмой воин ворочал тяжелый руль на корме.
Ладья заскользила по озеру. Арфистка прошлась пальцами по струнам и начала петь что-то по-египетски. Не обращая на нее внимания, Таду-Хеба взяла из корзинки пирожное и отдала его Шенишвари.
— Передай это господину Келии, — сказала она.
Вельможа с благодарным поклоном принял угощение.
— Теперь расскажи мне, — сказала Таду-Хеба, — видел ли ты сегодня царя, моего супруга?
Взяв из корзинки еще одно пирожное, она принялась отщипывать от него кусочки и бросать их за борт. Мелкие рыбки тотчас появились рядом с лодкой, хватая крошки.
Келия подул на плечи, отгоняя злых духов, которые могли бы его подслушать; после этого он чуть наклонился вперед и начал вполголоса говорить. Слова он произносил быстро, чтобы те из египтян, кто мог его услышать, не сумели разобрать его речь.
— Ниммурейя по-прежнему нездоров, — сказал он. — Но он принял меня. Более того, он был так добр ко мне, что дал мне богатый подарок — золотой слиток весом в тысячу сиклей. Его я, конечно, отдам твоему отцу, госпожа…
Таду-Хеба открыла от удивления рот и тут же прижала ладонь к губам. Вот это воистину царский подарок! Правду говорил отец, утверждая, что в Египте золота больше, чем песка в пустыне.
Конечно, она тоже получила от Ниммурейи щедрые дары; но она — жена, а Келия лишь посол чужой страны…
Чужой?..
«Я живу в Египте меньше месяца, — удивилась она собственным мыслям, — но уже называю Митанни чужой страной?..»
Таду-Хеба почувствовала, что ее щеки краснеют. Смутившись, она сказала:
— У меня… Супруг одарил меня не менее щедро. Несколько мешочков с золотом… Я хотела бы, чтобы ты увез их моему отцу, когда ты поедешь домой. Он будет рад.
Келия бросил на нее быстрый взгляд.
— Это еще одно, о чем я хотел тебе сказать, госпожа. Царь приказал мне отправиться в обратный путь уже завтра.
Завтра.
Это слово прозвучало для нее как удар кузнечного молота; оно отдалось эхом в висках, застучало в сердце…
Завтра Келия уедет. Уедет последний человек, связывающий ее с Митанни…
Нет, поправила она себя. Конечно, нет. С ней останется Шенишвари, ее камеристка, которую она привезла с собой, и с которой так сдружилась за три месяца пути. Если быть честной, останется и Ашакка, которую она терпеть не могла, и которую с радостью отправила бы назад. Останутся служанки-митаннийки, останется личная стража…
Но Келия не просто связывал ее с родиной, отцом, семьей…
Келия… Через три месяца он ступит на порог своего дома там, в далеком городе Вашшукани, навсегда для нее недоступном. Его встретят там его сыновья, дочери и домочадцы — и среди них его старший сын, Мува-Урма…
Правая рука непроизвольно дернулась и легла на грудь. Сердце билось, как пойманная птица. Чтобы скрыть волнение, Таду-Хеба повернулась к Ашакке и оттолкнула рукой ее веер:
— Перестань обмахивать меня, — сказала она. — Мне холодно.
— Холодно? — изумилась Ашакка, однако веер опустила. — Может, приказать убрать навес?
Таду-Хеба не ответила на это, лишь сделала неопределенный жест рукой: ей было все равно. Мысли ее были заняты другим.
Ей нужно время наедине с Келией. Ей нужно — необходимо! — поговорить с ним прежде, чем он уедет в Митанни. Но как это устроить?..
Решение пришло к ней само собой.
— Мне нехорошо, — сказала она. — Пусть причалят к берегу. Я должна сойти на землю, меня укачало.
Ашакка снова удивленно вытаращила глаза, но приказ отдала. Кормчий повернул руль, а гребцы ускорили темп. Ашакка тем временем принялась забрасывать ее вопросами:
— Тебя тошнит, госпожа? Я не замечала раньше… Возможно, это добрый знак, и госпожа понесла в своем чреве. Не болит ли твой живот?.. Я знаю один верный способ узнать о беременности: возьми ячмень и пшеницу в двух мешочках с землей; увлажняй их каждый день своей мочой. Если прорастет ячмень — будет сын, а если пшеница, то дочь. Если же ничего не прорастет, то ты не беременна. Но я уверена…
Она трещала без умолку, и Таду-Хебе никак не удавалось заставить ее замолчать. Когда лодка наконец ткнулась носом в берег, Таду-Хеба вздохнула с облегчением. Поднявшись со скамьи, она сказала:
— Я сойду, — сказала она. — Вы оставайтесь и развлекайтесь. Я вернусь к дому по берегу.
— Что? — Ашакка не поверила своим ушам. — Госпожа, это невозможно! Я не отпущу тебя одну, я пойду с тобой, и охрана…
— В этом нет необходимости, — ответила ей Таду-Хеба. — Оставайся. Ты так хотела прокатиться на лодке, разве нет? Вот и продолжай прогулку.
На мгновение она сделала вид, что задумалась.
— Что же до стражи, — добавила она, — то я не могу забрать их из лодки; иначе кто будет грести?.. Как удачно, что с нами господин Келия. Он отправится со мной и защитит меня, если что-то пойдет не так. Впрочем, — она небрежно махнула рукой, — что может случиться?.. Это царский сад. Здесь нет никакой опасности.
— Но госпожа!.. — глаза Ашакки, казалось, вот-вот вывалятся из орбит. — Госпожа!.. Царице не пристало… Вдвоем с мужчиной?.. В саду?!.. Я иду с вами…
— Нет, ты останешься, — решительно заявила Таду-Хеба. — Я так хочу. Впрочем, если ты так упорно не желаешь оставлять меня наедине с господином Келией — не знаю уж, кому из нас ты доверяешь меньше, ему или мне?.. — но если так, то пусть нас сопровождает Шенишвари. Кроме того, мы пойдем берегом, так что ты сможешь проследить за нами и убедиться, что мы вели себя пристойно.
Она с удовольствием заметила, что у Ашакки вся кровь отхлынула от лица; в одно мгновение она стала бледнее мела и вся затряслась от едва сдерживаемого гнева и обиды. О, как приятно было это видеть! Ашакке, большой любительнице читать морали и совать свой нос в чужие дела, наконец прищемили этот самый длинный нос!
Отвернувшись, Таду-Хеба перешагнула через низкий борт лодки прямо в воду, замочив плиссированное платье почти до колена. Следом за ней тяжеловесно выпрыгнула Шенишвари. Последним сошел Келия, подобрав край своего красивого белого одеяния; он не хотел его испачкать в мутной воде. Сандалии свои он взял под мышку, а второй рукой держал пирожное, к которому так и не притронулся.
Обеспокоенные камеристки-египтянки, не понимавшие хурритского языка и поэтому не вполне уяснившие суть разговора, привстали со своих мест; Таду-Хеба махнула им рукой.
— Отплывайте, — приказала она. — Продолжайте прогулку… Шенишвари, возьми веер у Ашакки — вдруг мне снова станет жарко?..
Отпустив эту последнюю шпильку в адрес Ашакки, она выбралась на сухой песок берега.
Вдоль озера вилась тропинка, то уходя в заросли низкорослого кустарника, то вновь выбегая на открытое пространство. Сделав несколько шагов, Таду-Хеба набрала полные сандалии песка, который прилип к мокрой коже. Чтобы не натереть ноги, она сняла сандалии и отдала их Шенишвари.
— Мне нужно поговорить с господином Келией о подарках, которые я отправлю моему отцу и моей матери, — сказала она камеристке. — Следуй за нами.
Шенишвари прекрасно поняла ее; она была девушка смышленая. Она подождала, когда ее госпожа с послом отойдут шагов на двадцать или тридцать, и лишь потом отправилась следом.
Первым делом Таду-Хеба сказала:
— Келия, ты должен попробовать пирожное. Не знаю, из чего их делают, но они довольно нежные на вкус.
Келия откусил кусочек от пирожного и кивнул.
— Я хочу задать тебе несколько вопросов, Келия.
— Моя госпожа?
— Ты говорил, что мой супруг все еще болен.
Келия ждал, что она продолжит, но Таду-Хеба молчала; тогда он сказал:
— Это верно. Я видел такую болезнь раньше; она доставляет много боли и неудобств, но не опасна для жизни. Царь может прожить еще много, много лет. Я слышал, что египетские лекари творят настоящие чудеса; однако не думаю, что им удастся излечить его полностью. Из-за болей в суставах царю трудно ходить — это знают все… Слуги поговаривают, что по ночам он мучается чрезвычайно и часто не спит до утра, но с наступлением дня боль немного утихает… Впрочем, все это ты, конечно, знаешь.
— Нет, — покачала головой Таду-Хеба. — Откуда?.. Я царица только на словах; на деле же…
Она пожала плечами.
— Госпожа Тейя, старшая царская жена, знает всё; я не знаю ничего. Мне даже ничего не говорят о здоровье моего мужа. Я видела его лишь трижды: один раз сразу после приезда, на празднике в мою честь; еще два раза он приказал мне явиться к нему…
Она умолкла, давая ему время самому додумать очевидные причины этих вызовов; затем добавила:
— Но всякий раз в эти вечера мой супруг чувствовал себя более-менее хорошо; однако я все равно вижу, что с его здоровьем не все в порядке… О, боги!.. Как это странно и нелепо — узнавать от тебя о состоянии моего собственного мужа!
Келия сдержанно улыбнулся.
— Надеюсь, то, что я рассказал, не очень расстроит тебя, госпожа.
— Совсем не расстроит, — сказала Таду-Хеба. — Я знаю его меньше месяца, а хотела бы и вовсе не знать; от него так пахнет потом и луком!.. А эти жирные складки у него на боках…
Она тут же пожалела, что не сдержалась и дала волю языку, и испуганно взглянула на Келию.
— Не говори никому, — попросила она. — Я бываю такая глупая!..
— Я забуду, что слышал это, — серьезным голосом пообещал Келия. — Однако, госпожа, мне отчего-то кажется, что здоровье твоего супруга — не главная тема нашей беседы.
Она помолчала немного.
— Почему ты так решил?
Келия махнул рукой, в которой держал сандалии, в сторону лодки.
— Ты могла отослать египтянок, чтобы они не донесли, что ты расспрашиваешь о здоровье царя. Кто знает, что им придет в голову: вдруг решат, что ты злоумышляешь против супруга?..
— Это не так!..
— Разумеется, — согласился Келия. — Но я бы понял, почему ты хочешь поговорить без них. Однако твоя камеристка… Вы ведь очень дружны, не так ли? Разве наш разговор о твоем супруге настолько секретный, что даже ей нельзя его слышать?
Таду-Хеба прикусила губу. Келия был очень проницательным человеком.
Может, он уже и так знал, о чем она собиралась с ним поговорить?..
Она глубоко вздохнула.
— Я могу доверить тебе важное поручение?
Не дожидаясь, когда он ответит, она быстро добавила:
— Это очень, очень важно для меня… И еще, это может тебе не понравиться. Но кроме тебя у меня здесь никого нет, кто мог для меня это сделать. Так что… Можешь ли ты поклясться, что сдержишь слово и сохранишь все, что я скажу, в тайне? Поклянись именами богов.
Келия остановился и преклонил колени; протянув к Таду-Хебе руки, он произнес требуемую клятву.
Таду-Хеба нервничала; левой рукой она теребила плиссированную ткань платья. Наконец, поборов волнение, она сдернула с руки толстый золотой браслет, украшенный инкрустацией из ляпис-лазури.
— Вот, — сказала она. — Возьми. Ты должен передать его одному человеку…
Келия взвесил браслет в ладони. Он даже не взглянул на него: пытливые черные глаза не отрываясь смотрели в лицо девушке. Она смутилась и бросила взгляд на лодку, скользившую по озеру.
— Кто же это? — тихо спросил Келия.
— Твой сын, — так же тихо отозвалась Таду-Хеба. — Твой старший сын, Мува-Урма.
Тонкая морщинка легла на лоб Келии.
— Госпожа?.. Мой сын… и ты?..
— Пообещай мне, что для него не будет никаких последствий! — потребовала Таду-Хеба. — Что его не накажут и вообще пальцем не тронут! Поклянись мне! Ну же?..
Келия механически повторил свою клятву. Таду-Хеба выдохнула.
— Я ничего тебе не скажу сверх того, что уже сказала; ты и без того слышишь вдесятеро больше, чем сказано. И ты поклялся молчать об этом; так что пусть и отец мой не знает, и никто другой.
— Я поклялся, — медленно кивнул Келия.
Голос у него стал вдруг глухим и слабым.
— К тому же, я теперь жена Ниммурейи, — с горечью добавила Таду-Хеба. — Я здесь, в Египте; он там, в Митанни. Между нами лежит целый мир, и мы никогда не встретимся.
Она снова двинулась по тропинке. Он последовал за ней.
До дома царицы оставалось не более двух сотен шагов, когда Келия снова заговорил.
— Ты должна меня простить, госпожа, — сказал он. — Надеюсь, ты меня простишь.
Она вздрогнула и посмотрела на него. Он поспешил успокоить ее:
— Я сдержу клятву… Привезу и передам твой подарок. Но…
Келия вздохнул.
— Если бы я знал раньше, — он покачал головой. — Если бы знал… Я дал бы твоему отцу другой совет.
Таду-Хеба слабо улыбнулась.
Вдалеке лодка покачивалась у берега; воины привязывали ее канатом к столбу, вбитому в песок рядом с причалом. По берегу быстро, насколько позволяло ей узкое египетское платье, бежала в их сторону Ашакка.
— Несомненно, сейчас она задаст мне тысячу вопросов, — сказала Таду-Хеба. — И выльет на мою голову полный кувшин наставлений о том, что должна и чего не должна делать царская супруга.
Келия промолчал.
— Пообещай мне еще одну вещь, — попросила Таду-Хеба.
— Да, госпожа?
— Пусть твой сын… Не станет послом. И пусть он не приходит в Египет, к моему супругу.
Келия кивнул.
— Хорошо, — сказал он.
— Я не вынесу, если увижу его снова, — сказала Таду-Хеба. — Я не смогу…
— Я понимаю.
Таду-Хеба обернулась и жестом подозвала к себе Шенишвари. Потом сказала, не поворачивая головы:
— Келия… Передай своему сыну мои слова. Скажи ему…
Он спросил:
— Что мне сказать?
Тогда она улыбнулась и подставила лицо палящему лику солнечного бога Шимиги, чтобы он высушил слезы в уголках ее глаз.
— Ты слышишь вдесятеро больше сказанного, Келия, — сказала она. — Неужели ты не услышал моих слов?
Она умолкла, и тогда он ясно услышал все слова, оставшиеся несказанными.
— Да, госпожа, — сказал он.
(Продолжение следует)
Этот блог нуждается в вашей поддержке!
0. Дипломатическая неприкосновенность
1. Расправа
2. Царь Тушратта приходит к власти
3. Посланник
7. Прогулка на озере
Метки: История перед сном |
Прогулка на озере |
Продолжение. Начало: 1, 2, 3, 4, 5, 6.
Когда полуденный зной немного спал, молодая царица пожелала прокатиться на лодке. Камеристки с радостью поддержали ее. Служанок отправили готовить лодку, а семеро стражей, назначенных в команду, шумно хвастались перед своими товарищами, которым предстояло провести день на солнцепеке.
Уже который день стояла невыносимая жара. Солнце палило так яростно, словно солнечный бог Шимига — здесь его называли Амон-Ра — решил сжечь весь Египет вместе с его обитателями. Только ночь приносила с собой свежесть и прохладу. Днем не помогала даже близость великой реки.
В помещениях воздух раскалялся, как в раскаленной печи. В своем новом доме, который подарил ей царь, Таду-Хеба заняла лучшие комнаты, выходившие окнами на запад. Солнечные лучи попадали в комнату лишь к вечеру, нагревая воздух перед сном, а ночные ветры с восточных гор миновали ее окна; днем же помещения обдувал легкий бриз с реки. И несмотря на это, по утрам, когда она просыпалась в своей постели, и льняные простыни и одеяла были насквозь мокрыми от пота. Ее умывали и окатывали водой из глиняного сосуда, но это мало помогало. Менее чем через час она опять начинала потеть; от пота кожа чесалась и зудела.
Спасало от жары лишь купание да прогулки по небольшому озерку на папирусной лодке.
Когда Таду-Хеба в сопровождении камеристок уже шла по тропинке от дворца, спускаясь к причалам, ее догнала служанка. Господин Келия вернулся от царя, сказала она; у него есть сообщение для госпожи…
— Что же ты не предложила ему присоединиться к моей прогулке, глупая гусыня? — набросилась на служанку Таду-Хеба. — Скорее беги обратно и проси господина идти к озеру. Мы дождемся его внизу.
Служанка умчалась, поднимая босыми пятками фонтанчики песка. Вскоре на тропинке показался Келия. Он был одет в свои лучшие парадные одежды из белой шерстяной ткани; борода, натертая воском и благовонными маслами, заплетена в короткую косичку. Келия шел со всей возможной поспешностью, но не бежал — негоже митаннийскому вельможе бегать, словно прислуге или рабу. Он догнал царицу у самого причала и опустился перед ней на колени.
— Поднимись, Келия, — Таду-Хеба нетерпеливо топнула ножкой, обутой в кожаную сандалию. — И прошу тебя, не надо больше падать передо мной ниц. Ты верный слуга и друг моего отца, а значит, и мой друг. Садись с нами в лодку; я займу эту скамью, а ты сядешь напротив и расскажешь о своем деле.
— Благодарю тебя, моя госпожа, — сказал Келия.
Камеристки помогли Таду-Хебе подняться на борт и усесться под полотняным навесом, а затем сели рядом с ней; Ашакка принялась обмахивать ее веером из страусиного пера, а Шенишвари открыла корзинку с финиками и пирожными. Еще две камеристки-египтянки, которых приставил к Таду-Хебе ее царственный супруг, уселись за ее спиной и принялись о чем-то шептаться на своем языке.
Места под навесом как раз хватило и на Келию. Он опустился на низкую деревянную скамеечку и улыбнулся царице. Чуть позади него примостилась девушка с арфой; шестеро гребцов оттолкнули лодку от берега и, ловко запрыгнув на борт, взялись за весла. Седьмой воин ворочал тяжелый руль на корме.
Ладья заскользила по озеру. Арфистка прошлась пальцами по струнам и начала петь что-то по-египетски. Не обращая на нее внимания, Таду-Хеба взяла из корзинки пирожное и отдала его Шенишвари.
— Передай это господину Келии, — сказала она.
Вельможа с благодарным поклоном принял угощение.
— Теперь расскажи мне, — сказала Таду-Хеба, — видел ли ты сегодня царя, моего супруга?
Взяв из корзинки еще одно пирожное, она принялась отщипывать от него кусочки и бросать их за борт. Мелкие рыбки тотчас появились рядом с лодкой, хватая крошки.
Келия подул на плечи, отгоняя злых духов, которые могли бы его подслушать; после этого он чуть наклонился вперед и начал вполголоса говорить. Слова он произносил быстро, чтобы те из египтян, кто мог его услышать, не сумели разобрать его речь.
— Ниммурейя по-прежнему нездоров, — сказал он. — Но он принял меня. Более того, он был так добр ко мне, что дал мне богатый подарок — золотой слиток весом в тысячу сиклей. Его я, конечно, отдам твоему отцу, госпожа…
Таду-Хеба открыла от удивления рот и тут же прижала ладонь к губам. Вот это воистину царский подарок! Правду говорил отец, утверждая, что в Египте золота больше, чем песка в пустыне.
Конечно, она тоже получила от Ниммурейи щедрые дары; но она — жена, а Келия лишь посол чужой страны…
Чужой?..
«Я живу в Египте меньше месяца, — удивилась она собственным мыслям, — но уже называю Митанни чужой страной?..»
Таду-Хеба почувствовала, что ее щеки краснеют. Смутившись, она сказала:
— У меня… Супруг одарил меня не менее щедро. Несколько мешочков с золотом… Я хотела бы, чтобы ты увез их моему отцу, когда ты поедешь домой. Он будет рад.
Келия бросил на нее быстрый взгляд.
— Это еще одно, о чем я хотел тебе сказать, госпожа. Царь приказал мне отправиться в обратный путь уже завтра.
Завтра.
Это слово прозвучало для нее как удар кузнечного молота; оно отдалось эхом в висках, застучало в сердце…
Завтра Келия уедет. Уедет последний человек, связывающий ее с Митанни…
Нет, поправила она себя. Конечно, нет. С ней останется Шенишвари, ее камеристка, которую она привезла с собой, и с которой так сдружилась за три месяца пути. Если быть честной, останется и Ашакка, которую она терпеть не могла, и которую с радостью отправила бы назад. Останутся служанки-митаннийки, останется личная стража…
Но Келия не просто связывал ее с родиной, отцом, семьей…
Келия… Через три месяца он ступит на порог своего дома там, в далеком городе Вашшукани, навсегда для нее недоступном. Его встретят там его сыновья, дочери и домочадцы — и среди них его старший сын, Мува-Урма…
Правая рука непроизвольно дернулась и легла на грудь. Сердце билось, как пойманная птица. Чтобы скрыть волнение, Таду-Хеба повернулась к Ашакке и оттолкнула рукой ее веер:
— Перестань обмахивать меня, — сказала она. — Мне холодно.
— Холодно? — изумилась Ашакка, однако веер опустила. — Может, приказать убрать навес?
Таду-Хеба не ответила на это, лишь сделала неопределенный жест рукой: ей было все равно. Мысли ее были заняты другим.
Ей нужно время наедине с Келией. Ей нужно — необходимо! — поговорить с ним прежде, чем он уедет в Митанни. Но как это устроить?..
Решение пришло к ней само собой.
— Мне нехорошо, — сказала она. — Пусть причалят к берегу. Я должна сойти на землю, меня укачало.
Ашакка снова удивленно вытаращила глаза, но приказ отдала. Кормчий повернул руль, а гребцы ускорили темп. Ашакка тем временем принялась забрасывать ее вопросами:
— Тебя тошнит, госпожа? Я не замечала раньше… Возможно, это добрый знак, и госпожа понесла в своем чреве. Не болит ли твой живот?.. Я знаю один верный способ узнать о беременности: возьми ячмень и пшеницу в двух мешочках с землей; увлажняй их каждый день своей мочой. Если прорастет ячмень — будет сын, а если пшеница, то дочь. Если же ничего не прорастет, то ты не беременна. Но я уверена…
Она трещала без умолку, и Таду-Хебе никак не удавалось заставить ее замолчать. Когда лодка наконец ткнулась носом в берег, Таду-Хеба вздохнула с облегчением. Поднявшись со скамьи, она сказала:
— Я сойду, — сказала она. — Вы оставайтесь и развлекайтесь. Я вернусь к дому по берегу.
— Что? — Ашакка не поверила своим ушам. — Госпожа, это невозможно! Я не отпущу тебя одну, я пойду с тобой, и охрана…
— В этом нет необходимости, — ответила ей Таду-Хеба. — Оставайся. Ты так хотела прокатиться на лодке, разве нет? Вот и продолжай прогулку.
На мгновение она сделала вид, что задумалась.
— Что же до стражи, — добавила она, — то я не могу забрать их из лодки; иначе кто будет грести?.. Как удачно, что с нами господин Келия. Он отправится со мной и защитит меня, если что-то пойдет не так. Впрочем, — она небрежно махнула рукой, — что может случиться?.. Это царский сад. Здесь нет никакой опасности.
— Но госпожа!.. — глаза Ашакки, казалось, вот-вот вывалятся из орбит. — Госпожа!.. Царице не пристало… Вдвоем с мужчиной?.. В саду?!.. Я иду с вами…
— Нет, ты останешься, — решительно заявила Таду-Хеба. — Я так хочу. Впрочем, если ты так упорно не желаешь оставлять меня наедине с господином Келией — не знаю уж, кому из нас ты доверяешь меньше, ему или мне?.. — но если так, то пусть нас сопровождает Шенишвари. Кроме того, мы пойдем берегом, так что ты сможешь проследить за нами и убедиться, что мы вели себя пристойно.
Она с удовольствием заметила, что у Ашакки вся кровь отхлынула от лица; в одно мгновение она стала бледнее мела и вся затряслась от едва сдерживаемого гнева и обиды. О, как приятно было это видеть! Ашакке, большой любительнице читать морали и совать свой нос в чужие дела, наконец прищемили этот самый длинный нос!
Отвернувшись, Таду-Хеба перешагнула через низкий борт лодки прямо в воду, замочив плиссированное платье почти до колена. Следом за ней тяжеловесно выпрыгнула Шенишвари. Последним сошел Келия, подобрав край своего красивого белого одеяния; он не хотел его испачкать в мутной воде. Сандалии свои он взял под мышку, а второй рукой держал пирожное, к которому так и не притронулся.
Обеспокоенные камеристки-египтянки, не понимавшие митаннийского языка и поэтому не вполне уяснившие суть разговора, привстали со своих мест; Таду-Хеба махнула им рукой.
— Отплывайте, — приказала она. — Продолжайте прогулку… Шенишвари, возьми веер у Ашакки — вдруг мне снова станет жарко?..
Отпустив эту последнюю шпильку в адрес Ашакки, она выбралась на сухой песок берега.
Вдоль озера вилась тропинка, то уходя в заросли низкорослого кустарника, то вновь выбегая на открытое пространство. Сделав несколько шагов, Таду-Хеба набрала полные сандалии песка, который прилип к мокрой коже. Чтобы не натереть ноги, она сняла сандалии и отдала их Шенишвари.
— Мне нужно поговорить с господином Келией о подарках, которые я отправлю моему отцу и моей матери, — сказала она камеристке. — Следуй за нами.
Шенишвари прекрасно поняла ее; она была девушка смышленая. Она подождала, когда ее госпожа с послом отойдут шагов на двадцать или тридцать, и лишь потом отправилась следом.
Первым делом Таду-Хеба сказала:
— Келия, ты должен попробовать пирожное. Не знаю, из чего их делают, но они довольно нежные на вкус.
Келия откусил кусочек от пирожного и кивнул.
— Я хочу задать тебе несколько вопросов, Келия.
— Моя госпожа?
— Ты говорил, что мой супруг все еще болен.
Келия ждал, что она продолжит, но Таду-Хеба молчала; тогда он сказал:
— Это верно. Я видел такую болезнь раньше; она доставляет много боли и неудобств, но не опасна для жизни. Царь может прожить еще много, много лет. Я слышал, что египетские лекари творят настоящие чудеса; однако не думаю, что им удастся излечить его полностью. Из-за болей в суставах царю трудно ходить — это знают все… Слуги поговаривают, что по ночам он мучается чрезвычайно и часто не спит до утра, но с наступлением дня боль немного утихает… Впрочем, все это ты, конечно, знаешь.
— Нет, — покачала головой Таду-Хеба. — Откуда?.. Я царица только на словах; на деле же…
Она пожала плечами.
— Госпожа Тейя, старшая царская жена, знает всё; я не знаю ничего. Мне даже ничего не говорят о здоровье моего мужа. Я видела его лишь трижды: один раз сразу после приезда, на празднике в мою честь; еще два раза он приказал мне явиться к нему…
Она умолкла, давая ему время самому додумать очевидные причины этих вызовов; затем добавила:
— Но всякий раз в эти вечера мой супруг чувствовал себя более-менее хорошо; однако я все равно вижу, что с его здоровьем не все в порядке… О, боги!.. Как это странно и нелепо — узнавать от тебя о состоянии моего собственного мужа!
Келия сдержанно улыбнулся.
— Надеюсь, то, что я рассказал, не очень расстроит тебя, госпожа.
— Совсем не расстроит, — сказала Таду-Хеба. — Я знаю его меньше месяца, а хотела бы и вовсе не знать; от него так пахнет потом и луком!.. А видел бы ты эти жирные складки у него на боках…
Она тут же пожалела, что не сдержалась и дала волю языку и испуганно взглянула на Келию.
— Не говори никому, — попросила она. — Я бываю такая глупая!..
— Я забуду, что слышал это, — серьезным голосом пообещал Келия. — Однако, госпожа, мне отчего-то кажется, что здоровье твоего супруга — не главная тема нашей беседы.
Она помолчала немного.
— Почему ты так решил?
Келия махнул рукой, в которой держал сандалии, в сторону лодки.
— Ты могла отослать египтянок, чтобы они не донесли, что ты расспрашиваешь о здоровье царя. Кто знает, что им придет в голову: вдруг решат, что ты злоумышляешь против супруга?..
— Это не так!..
— Разумеется, — согласился Келия. — Но я бы понял, почему ты хочешь поговорить без них. Однако твоя камеристка… Вы ведь очень дружны, не так ли? Разве наш разговор о твоем супруге настолько секретный, что даже ей нельзя его слышать?
Таду-Хеба прикусила губу. Келия был очень проницательным человеком.
Может, он уже и так знал, о чем она собиралась с ним поговорить?..
Она глубоко вздохнула.
— Я могу доверить тебе важное поручение?
Не дожидаясь, когда он ответит, она быстро добавила:
— Это очень, очень важно для меня… И еще, это может тебе не понравиться. Но кроме тебя у меня здесь никого нет, кто мог для меня это сделать. Так что… Можешь ли ты поклясться, что сдержишь слово и сохранишь все, что я скажу, в тайне? Поклянись именами богов.
Келия остановился и преклонил колени; протянув к Таду-Хебе руки, он произнес требуемую клятву.
Таду-Хеба нервничала; левой рукой она теребила плиссированную ткань платья. Наконец, поборов волнение, она сдернула с руки толстый золотой браслет, украшенный инкрустацией из ляпис-лазури.
— Вот, — сказала она. — Возьми. Ты должен передать его одному человеку…
Келия взвесил браслет в ладони. Он даже не взглянул на него: пытливые черные глаза не отрываясь смотрели в лицо девушке. Она смутилась и бросила взгляд на лодку, скользившую по озеру.
— Кто же это? — тихо спросил Келия.
— Твой сын, — так же тихо отозвалась Таду-Хеба. — Твой старший сын, Мува-Урма.
Тонкая морщинка легла на лоб Келии.
— Госпожа?.. Мой сын… и ты?..
— Пообещай мне, что для него не будет никаких последствий! — потребовала Таду-Хеба. — Что его не накажут и вообще пальцем не тронут! Поклянись мне! Ну же?..
Келия механически повторил свою клятву. Таду-Хеба выдохнула.
— Я ничего тебе не скажу сверх того, что уже сказала; ты и без того слышишь вдесятеро больше, чем сказано. И ты поклялся молчать об этом; так что пусть и отец мой не знает, и никто другой.
— Я поклялся, — медленно кивнул Келия.
Голос у него стал вдруг глухим и слабым.
— К тому же, я теперь жена Ниммурейи, — с горечью добавила Таду-Хеба. — Я здесь, в Египте; он там, в Митанни. Между нами лежит целый мир, и мы никогда не встретимся.
Она снова двинулась по тропинке. Он последовал за ней.
До дома царицы оставалось не более двух сотен шагов, когда Келия снова заговорил.
— Ты должна меня простить, госпожа, — сказал он. — Надеюсь, ты меня простишь.
Она вздрогнула и посмотрела на него. Он поспешил успокоить ее:
— Я сдержу клятву… Привезу и передам твой подарок. Но…
Келия вздохнул.
— Если бы я знал раньше, — он покачал головой. — Если бы знал… Я дал бы твоему отцу другой совет.
Таду-Хеба слабо улыбнулась.
Вдалеке лодка покачивалась у берега; воины привязывали ее канатом к столбу, вбитому в песок рядом с причалом. По берегу быстро, насколько позволяло ей узкое египетское платье, бежала в их сторону Ашакка.
— Несомненно, сейчас она задаст мне тысячу вопросов, — сказала Таду-Хеба. — И выльет на мою голову полный кувшин наставлений о том, что должна и чего не должна делать царская супруга.
Келия промолчал.
— Пообещай мне еще одну вещь, — попросила Таду-Хеба.
— Да, госпожа?
— Пусть твой сын… Не станет послом. И пусть он не приходит в Египет, к моему супругу.
Келия кивнул.
— Хорошо, — сказал он.
— Я не вынесу, если увижу его снова, — сказала Таду-Хеба. — Я не смогу…
— Я понимаю.
Таду-Хеба обернулась и жестом подозвала к себе Шенишвари. Потом сказала, не поворачивая головы:
— Келия… Передай своему сыну мои слова. Скажи ему…
Он спросил:
— Что мне сказать?
Тогда она улыбнулась и подставила лицо палящему лику солнечного бога Шимиги, чтобы он высушил слезы в уголках ее глаз.
— Ты слышишь вдесятеро больше сказанного, Келия, — сказала она. — Неужели ты не услышал моих слов?
Она умолкла, и тогда он ясно услышал все слова, оставшиеся несказанными.
— Да, госпожа, — сказал он.
(Продолжение следует)
Этот блог нуждается в вашей поддержке!
Метки: История перед сном |
Сестры-царевны |
Продолжение. Начало: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть.
1350-е годы до н.э. Великие цари Египта и Митанни заключили между собой договор: дочь Тушратты, царя Митанни, должна отправиться в Египет, чтобы стать женой Аменхотепа III. Юную царевну звали Таду-Хебой.
К сожалению, мы очень мало знаем об этой царевне. Фактически все, что нам известно, почерпнуто из нескольких писем, посвященных ее замужеству.
Мы можем с высокой степенью вероятности сказать, что она была совсем юной; ей было не больше 14-15 лет, когда ее отец дал согласие на этот брак. Аменхотеп же к тому времени был, по меркам древнего мира, почти стариком: ему было около 45 лет.
Была ли у Таду-Хебы сестра-близнец?
В письмах об этом ничего не сказано. Лишь в одном месте письма, сильно поврежденном, ученые сумели разобрать слова «она близнец». Слова эти находятся рядом с именем Таду-Хебы, и возможно, это указание на то, что у царевны была сестра.
Впрочем, перевод слова «близнец» под вопросом; остается вероятность ошибки. Следовательно, невозможно даже говорить с уверенностью, что в письме вообще упоминались какие бы то ни было близнецы.
Поэтому сестра Таду-Хебы, Сал-Ишта, является полностью плодом моей фантазии. Ее имя связано с именем богини Иштар (Шавушки), покровительницы плодородия; дословно оно означает «дочь Иштар». Вот почему в рассказе она говорит сестре: «Пусть тебя хранит моя богиня». Таду-Хеба собирается на свидание, поэтому вполне логично поручить ее заботам Шавушки.
Точно так же нет никаких оснований верить, что настоящая Таду-Хеба встречалась с неким Мува-Урмой. Это имя этимологически связано со словом «лев», но оно никак не фигурирует ни в письмах, ни в иных источниках, связанных с Тушраттой или его дочерью. Этого персонажа я тоже выдумал.
Тем не менее, можно отметить один любопытный факт.
В одном из писем царь Тушратта вскользь упоминает о неких дурных словах, кем-то будто бы сказанных Аменхотепу о самом Тушратте. «В присутствии моего брата злые слова многочисленны», — пишет царь Митанни. — «…Злые слова сказаны царю; болтун отозвался плохо о моей персоне, он обвинил меня…»
К сожалению, Тушратта не дает ясно понять, о каких именно слухах идет речь. К тому же, этот отрывок тоже поврежден. Зато дальше мы встречаем такой пассаж: «Что же до жены моего брата, что я дал ему (т.е., Таду-Хеба, отданная в жены Аменхотепу — А.Б.) , то она чиста, невинна. И пусть мой брат знает это».
Увы, и здесь нам не повезло: эта часть письма тоже дошла в совершенно разрушенном состоянии. Из дальнейшего понятно лишь, что Тушратта рассказывает какие-то подробности о своей дочери (и возможно, о ее сестре или сестрах, так как именно тут встречается слово «близнец»), а также о ее матери. Довольно длинный фрагмент завершается словами: «…Поскольку некто осведомленный говорил иначе, пусть мой брат этого не слушает!»
Из всего этого еще нельзя сделать вывода о том, что Таду-Хеба вышла замуж, будучи не настолько невинной, как уверял Тушратта. Однако можно предположить, что какие-то злые языки о чем-то донесли Аменхотепу, и тот был обеспокоен слухами. И очень похоже, что слухи касались именно Таду-Хебы!
Впрочем, как я уже сказал, в отсутствие строгих доказательств или хотя бы серьезных оснований, вся эта любовная история с Мува-Урмой — полностью на моей совести.
Зато ритуал помазания, о котором говорит Таду-Хеба, полностью подлинный: «Завтра послы Египта проведут все церемонии; они помажут мне волосы маслом, прочитают надо мной свои слова, и я стану женой Ниммурейи».
О свадебных ритуалах в древнем Египте мы знаем очень мало. Похоже, что не существовало какого-то специального формализованного торжества наподобие современной свадьбы; невеста просто отправлялась в дом жениха, и начиная с этого времени считалась женой, а он мужем. Кроме того, жених платил за невесту выкуп ее родителям, а невеста приносила в дом приданое (кстати, оно считалось собственностью жены, а не мужа!) Однако отсутствие сведений о таких торжествах или церемониях не означает, что не могли существовать какие-либо общепринятые обряды.
Так, в двух письмах Тушратты упоминается обряд помазания невесты.
«Мане, твой посланник… Ты прислал в дар превосходное масло для ее головы… и ты помазал маслом ее голову; жена моего брата теперь госпожа Египта…»
«И когда посланник пришел во второй раз, он помазал ее голову маслом и принес за нее выкуп, и отдал я ее».
Из этих строк следует, что во второй свой приезд Мане привез выкуп за невесту, а также сосуд с ароматическим маслом, которое вылили на голову царевне. После этого она считалась законной и полноправной женой фараона Аменхотепа.
Впрочем, Тушратта не стал торопиться с отправкой дочери в Египет; он попросил у царя Египта отсрочки на полгода, чтобы собрать для нее богатое приданое и подарки для зятя. Судя по всему, именно это должны означать его слова:
«Я пока не исполнил (что д'oлжно), дабы сделать вдесятеро больше для жены моего брата; но теперь сделаю. Через 6 месяцев Келию, моего посланника, и Мане, твоего посланника, я отпущу. Они доставят жену моего брата. Пусть Шавушка, моя богиня, и Амон, бог моего брата, сделают ее соответствующей его желанию! …(Посланники) покажут ее моему брату, и он увидит: она стала совсем взрослая, и он возжелает ее… Что же до даров, что я даю, увидит мой брат, что они превосходят все, на что он мог рассчитывать».
Вероятнее всего, Тушратте и в самом деле требовалось значительное время, чтобы собрать дары египетскому царю. Список этих даров сохранился; он огромен. Самым ценным из даров, похоже, были 4 прекрасные лошади — их поместили на первом месте, рядом с отделанной золотом колесницей. Дальше перечисляются предметы упряжи, оружие, одежды, украшения и многое другое.
Но и это было не все.
Одновременно с этими богатыми дарами царь Тушратта отправил приданое своей дочери. Список этого приданого содержится в отдельном документе, и его масштабы тоже впечатляют. В нем упоминается множество предметов быта — ароматические масла, притирания, одежда, зеркала, гребни, чаши, сосуды, рога для напитков, постельное белье, обувь и многое другое. Рядом с большинством предметов указаны их характеристики — материалы, из которых они изготовлены, и количество золота или серебра, которые пошли на их создание. Перечислены и все украшения — серьги, булавки, броши, кольца, браслеты, бусы и ожерелья (причем скрупулезно указано даже количество бусин на нитках, и их материал).
Лично меня в этом списке особенно интригует пункт: «1 набор серебряных ангурбинну». К слову «ангурбинну» глоссарий дает лаконичный комментарий: металлический предмет домашнего быта. Среди десятков (если не сотен) гребешков и зеркал нашлось место всего одному комплекту неведомых ангурбинну, и меня терзает мысль: что же это была за штука такая, если больше одного не полагалось даже царевне?..
Наконец, завершают этот список 270 женщин и 30 мужчин, которые передаются как «персонал» приданого. Для некоторых из них в приданом были предусмотрены собственные украшения и одежда.
Да, надо полагать, что на сборы этих богатств царю действительно могло понадобиться не менее полугода! Процессия, которая везла Таду-Хебу к ее царственному супругу, должна была выглядеть как огромный караван. Кроме того, царевну несомненно сопровождала армия, охранявшая и ее, и все эти сокровища.
Когда же юная царевна прибыла в Египет, ко двору царя Аменхотепа, оказалось, что царь неспроста торопился со свадьбой.
Впрочем, об этом речь еще впереди.
(Продолжение следует)
Метки: История перед сном |
Туман над садом |
Продолжение. Начало: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть.
Ближе к середине ночи земля, прогретая солнцем, остыла, и от реки по узким улочкам столицы пополз туман. Он затекал во дворы седыми клочьями, стелился вдоль глиняных стен и заборов, заглушал звуки и скрадывал знакомые очертания. Издалека доносилось пение и звон медных бубнов: это в храме Тешшуба отправляли полуночную службу. Под окном пели кузнечики. Тихо потрескивали угли в большой медной жаровне, стоявшей в углу комнаты.
— Надо закрыть ставни, — сказала вдруг Сал-Ишта. — Ночь холодная.
Таду-Хеба вздрогнула. Она-то считала, что сестра давно спит! Какая же она глупая!
Она обернулась и посмотрела на Сал-Ишту. Та лежала, укрывшись с головой, только глаза блестели из-под толстого шерстяного одеяла.
— Собиралась снова к нему? — спросила сестра. — Думала, я не знаю?
— Замолчи! — сказала Таду-Хеба. — Как ты узнала?
Сал-Ишта хихикнула.
— Не такая уж ты скрытная, сестрица, — сказала она. — Я уже давно знаю, что ты куда-то уходишь по ночам. Три дня назад я даже проследила за тобой до сада.
Таду-Хеба прикусила губу.
— Ты расскажешь? — она готова была убить себя. Глупая, глупая, глупая!.. Она принялась горячо шептать: — Пожалуйста, заклинаю тебя именем твоей богини: не говори никому! Прошу тебя! Это очень важно! Хочешь, я отдам тебе свои новые бусы из камня гилибу?.. Только молчи!
— Я пока никому ничего и не рассказала, — снова хихикнула Сал-Ишта. — Но ты должна рассказать мне все. Я хочу знать, кто он такой.
— Нет! — воскликнула Таду-Хеба. — Нет, я не могу. Ты что, не понимаешь? Если все раскроется, он погибнет…
— Значит, это все-таки мужчина! — глаза сестры широко раскрылись. — И кто это?
— Я не могу сказать, — с досадой ответила Таду-Хеба. О боги, как она могла так глупо проболтаться?.. — Он… Он… Одним словом, я не хочу, чтобы кто-то прознал. Даже ты. Иначе ему грозят большие неприятности. Послушай…
Тут ей перехватило дыхание и она умолкла; при мысли о том, что может случиться, если все раскроется, слезы навернулись на глаза. Она принялась поспешно утирать их ладонью.
Сестра откинула одеяло и опустила ноги с кровати.
— Брр, — сказала она. — Как холодно.
Она прошла через комнату и присела на угол кровати Таду-Хебы.
— Сестрица, — сказала она. — Я никому не скажу. Я клянусь тебе.
Сал-Ишта протянула руку и произнесла слова клятвы. Потом наклонилась и прикоснулась кончиком носа к носу Таду-Хебы.
— Сестрица, — прошептала она. — Я не обману тебя. Не плачь.
Она опустилась на кровать. Кожаные ремни, натянутые на деревянную раму, заскрипели под дополнительным весом. Сал-Ишта скользнула под одеяло и прижалась к сестре.
— Не плачь, — повторила она. — Я не выдам тебя. И бусы оставь себе, я их не возьму.
Таду-Хеба неожиданно для себя нервно рассмеялась.
— Разве я плачу из-за этого? — она рассердилась сама на себя за то, что дала волю слезам. Глупая, глупая!.. — Я плачу не поэтому. Как ты не понимаешь? Еще до окончания зимы я уеду отсюда навсегда. Я буду женой египетского царя; я уеду и никогда больше не вернусь. Не увижу больше своего дома; не увижу мать и отца; не увижу тебя; не увижу… — имя чуть не сорвалось с ее губ, но новый приступ слез заглушил его. Горло сдавило так, что она едва могла вздохнуть. Таду-Хеба уткнулась сестре в плечо и разрыдалась.
Сал-Ишта гладила ее по волосам, пока она не успокоилась.
Когда слезы утихли, Таду-Хеба отстранилась.
— Я должна уйти, — сказала она. — Прошу, не надо меня ни о чем спрашивать. И не ходи за мной.
Одежда была сложена аккуратной стопкой на сундуке в ногах кровати. Таду-Хеба надела верхнее платье и заколола на плече булавкой, обернула бедра длинным полотном на манер юбки. Еще раз взглянула на сестру. Та лежала, опершись на локоть, в ее постели.
У порога Сал-Ишта окликнула ее.
— Пусть тебя хранит моя богиня, — сказала она. — Я помолюсь ей.
Таду-Хеба кивнула и вышла.
Дверь вывела ее в узкий коридорчик; из-за противоположной двери доносился храп. Няньки, как обычно, спали крепким сном, и разбудить их могло разве что хорошее землетрясение. Таду-Хеба спустилась по лестнице в залу нижнего этажа и выглянула за окошко в сад. Никакого движения не было видно; деревья в двадцати шагах от дома уже растворялись в густой белесой дымке тумана. Все было спокойно.
Она вышла через дверь, ведущую в сад; сразу свернув вправо, крадучись прошла вдоль стены. Царевна двигалась не спеша, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь внимания стражей, которые, как она знала, иногда прохаживались за стеной сада.
Наконец она добралась до нужной ей тропки, которая уходила вглубь сада. В тумане все казалось странным и пугающим; она шла медленно, и под конец ей начало казаться, что она свернула не туда, и ей никогда не найти беседки. Что если она заблудилась в саду?..
Какие глупости, одернула она себя. Достаточно просто пойти в любом направлении, не сворачивая, и через сотню-другую шагов она выйдет либо к стене, окружающей сад царевен, либо к дому. Здесь просто невозможно заблудиться!
Словно подтверждая ее мысли, клочья тумана впереди расступились и показались беленые столбы, а над ними — белая крыша беседки, украшенная по краю резным цветочным узором. Таду-Хеба облегченно выдохнула.
Однако, сделав еще несколько шагов, она остановилась.
В беседке было пусто.
Сердце заколотилось. Что-то случилось? Он попался на глаза стражникам, и его задержали? Если это произошло по ту стороны стены, возможно, ничего страшного не случится: сын визиря всегда может сказать, что идет куда-то по заданию отца или по другому важному делу. Никто не посмеет его остановить. Но что если его поймали, когда он перебирался на другую сторону? Что, если стражник схватил его за ногу, когда вторая нога Мува-Урмы находилась уже в саду?..
Ох, не могло это закончиться хорошо, даже для такого храброго молодого льва, как Мува-Урма! До восхода продержали бы его в помещении стражи, а утром он предстал бы перед царем, и обвинения были бы тяжелее, чем каменные жернова…
Кусты справа от нее зашуршали; она вскрикнула. Из тумана показался мужской силуэт.
— Тише, тише! — раздался громкий шепот. — Это всего лишь я.
Она бросилась к нему и обняла за шею. Мува-Урма подхватил ее на руки и легко, словно кошку, унес в беседку.
Сердце ее колотилось даже сильнее, чем прежде.
Мува-Урму не заметили стражи, когда он пробирался к саду царевен по темным закоулкам; не задержали и тогда, когда он взобрался на дерево, а с него перепрыгнул на стену сада; и никто не видел, как он спрыгнул вниз. Он прождал в беседке почти час. Когда он уже устал ждать и забеспокоился, не случилось ли с его любимой что-то дурное, Мува-Урма услышал чьи-то шаги и решил спрятаться.
— Но это была ты, — прошептал он.
— Это я, — сказала она. — Я должна сказать тебе кое-что важное.
И однако она еще долго не могла ничего ему сказать. Для этого требовалось расцепить объятия; оторвать губы от его шеи и плеч; а сделать это было для нее непросто.
Наконец она решила, что слова могут подождать. Опустила руку вниз, скользнув по его груди и животу. Он вздрогнул.
— Но ты говорила, что мы не можем…
— Мне все равно, — сказала Таду-Хеба. — Разве тебе этого не хочется? Я вижу, что хочется.
— Да, но…
— Я готова. Прошу, давай сделаем это.
Он чуть отстранился и положил руки ей на плечи.
— Но что будет, если ты понесешь ребенка?
— Ну и пусть, — сказала она. — Мне все равно! Зато это будет наш ребенок. Твой и мой.
Он молчал.
— Ты не понимаешь! — воскликнула она. — Это последний раз. Мы с тобой видимся в последний раз. Завтра — мой отец сказал так! — завтра послы Египта проведут все церемонии; они помажут мне волосы маслом, прочитают надо мной свои слова, и я стану женой Ниммурейи…
— Я знаю, — выдавил он тихо.
— И ты еще в чем-то сомневаешься?.. Видно, ты не любишь меня.
— Я люблю тебя! — возразил Мува-Урма. — Но ты согласилась выйти за царя…
— Я согласилась? — слезы снова потекли у нее из глаз. — Я?.. Неужели ты думаешь, что мой отец хотя бы спросил меня, чего я хочу?..
Он молча смотрел на нее; рассерженная, она ударила его кулаками в грудь.
— Неужели ты думаешь, что я хочу уехать в чужую страну, на край света, чтобы до конца жизни ублажать старика?.. Меня оденут там в глупые и нелепые египетские одежды; сбреют волосы и наденут на голову парик, как водится у египетских женщин; отберут даже мое имя, и будут называть меня египетским именем! Я забуду родной язык и запах родной земли. Я буду рожать царю сыновей, у которых будут египетские имена, и которые будут считать Митанни грубой дикарской страной! У меня отберут все, что у меня есть… и тебя отобрали бы… Но кажется, тебе это безразлично! Ты все равно думаешь только о себе! Ты… ты…
Мува-Урма прижал ее к себе и не дал договорить.
Много долгих минут они ни о чем не говорили.
К дверям дома царевен Таду-Хеба вернулась много позже. Из комнаты нянек все так же доносился храп; никто не заметил ее отсутствия, никто не искал ее и не поднял тревоги.
Это было хорошо.
В спальне было темно. Угли в жаровне прогорели, белый пепел серебрился на них. Ставни на окне были закрыты; видимо,Сал-Ишта прикрыла их, чтобы по полу не тянуло холодным сквозняком. Сама Сал-Ишта спала в ее постели; она не дождалась возвращения сестры. Это тоже было хорошо. Таду-Хебе сейчас совсем не хотелось отвечать на пустые расспросы. Она забралась в остывшую кровать сестры и укрылась одеялом.
Стоило ей закрыть глаза, как она уснула.
Во сне к ней пришел Мува-Урма, и у них было еще одно последнее свидание.
Она спала и улыбалась во сне.
(Продолжение следует)
P.S. К сожалению, мой запас фотографий и иллюстраций, связанных с Митанни, начинает иссякать. Да и произведений искусства и руин от времен Митанни дошло в тысячи раз меньше, чем от того же Египта. Так что в этот пост я вынужден был щедро сыпануть фотографий, взятых в открытом доступе (Google Earth/Panoramio), чтобы восполнить этот пробел. Впрочем, надеюсь, они помогут вам хотя бы отчасти представить себе окружающую природу и условия жизни древних хурритов (митаннийцев). Прошу не пинать за качество фото! ))
Метки: История перед сном |
Царь принимает посольство |
Продолжение. Начало: 1 часть, 2 часть, часть 3.
Правитель Митанни, царь Тушратта, определенно не мог называть египтян египтянами, а их страну — Египтом. В то время такое название еще попросту не существовало. Сами египтяне называли свою родину Та-Кемет, что значит «Черная земля» (в противовес Красной земле — окружающей пустыне).
На хурритском языке Египет назывался «Мизир». Похожее название бытовало и у соседних народов — «Мисири». В Библии Египет упоминается под именем «Мицраим»: так его называли древние евреи. Окончание «-им» указывает на множественное число (то есть, «Египты»), вероятно — потому что в тогдашнем Египте было принято делить страну на Верхний и Нижний Египет, а о царе говорили: «повелитель Двух Земель».
Название практически без изменений сохранилось и до наших дней: словом «Миср» называют Египет современные египтяне.
Царя Египта, Аменхотепа III, Тушратта называет именем «Ниммурейя». Несомненно, это испорченное «Неб-Маат-Ра», тронное имя Аменхотепа. Письма Тушратты, сохранившиеся в Амарнском архиве, довольно полно рассказывают о важном событии в жизни обоих царств: помолвке митаннийской царевны Таду-Хебы с царем Аменхотепа.
Царевне было, вероятно, не более 14-15 лет, когда это случилось. В Митанни прибыло посольство из Египта. Его возглавлял чиновник по имени Мане.
По всей вероятности, вместе с ним прибыл из Египта и Келия — высокопоставленный чиновник Митанни, приближенный царя Тушратты. Из писем следует, что посольства нередко путешествовали вместе — пока посол Митанни возвращался к себе домой, посол Египта вместе с ним шел со встречным визитом (и наоборот).
Письма показывают, что Келия был не просто послом: это была одна из ключевых фигур в отношениях между двумя странами. Тушратта называет его даже своим главным министром. Сложно сказать, как Келии удавалось совмещать эту должность с обязанностями посла. Видимо, Тушратта считал дипломатические отношения с Египтом настолько важными, что мог доверить переговоры только самому доверенному человеку.
Имена Мане и Келии очень часто упоминаются рядом в письмах Тушратты. В одном случае Тушратта неоднократно подчеркивает, что хочет видеть послом египетского царя только Мане, и только с ним одним будет иметь дело:
«Мане… очень хорош: нет другого человека, как он, во всех странах, так что пусть мой брат отправит его снова в мою страну. …Не делает он зла, ничего не изменяет в словах моего брата, не меняет ни слова, обращенного ко мне. Говорит он, и я внимаю его слову. Не подменяет он ложью правды и ложь не повторяет как истину. …Пусть брат не посылает другого посланника; пусть шлет только Мане. Если брат мой не пришлет Мане, а пришлет другого посланника, то я не хочу его, и пусть брат мой знает об этом! Нет, пусть брат шлет только Мане!»
Все это наводит меня на мысль, что Тушратта либо действительно был очень высокого мнения о посланнике Египта, либо же сумел найти с ним общий язык и добиться от него лояльного отношения. В рассказе я предположил, что Тушратта сумел расположить к себе Мане, преследуя свои цели; однако это всего лишь мое допущение. Выяснить, как на самом деле обстояли дела, мы уже никогда не сможем.
Тем не менее, можно утверждать, что Мане действительно немало поспособствовал добрым отношениям между монархами обеих стран. При его активном содействии был налажен и брак царевны Таду-Хебы с египетским царем.
Вскоре после описанного приема у царя Тушратты посол Мане отправился обратно в Египет, чтобы обрадовать Аменхотепа доброй новостью. Впрочем, Тушратта добавил в горшок меда и приличную ложку дегтя: он потребовал от египетского правителя много, очень много золота.
«Моему отцу слал ты много золота; большие золотые сосуды и слитки золота слал ты ему. …Пусть же брат мой превзойдет в десять раз то, что делал для моего отца! …Золото это будет использовано на две цели: первая часть на мавзолей, а вторая как выкуп за невесту.
…В стране моего брата золото многочисленно, словно песок. Пусть боги сделают так, чтобы оно увеличилось вдесятеро против нынешнего! И пусть моя просьба не причиняет огорчения сердцу моего брата. Но пусть и брат мой не огорчает моего сердца. Пусть же брат пришлет мне много золота!..»
Много, еще много раз постоянным рефреном в письмах Тушратты прозвучат эти слова: «В стране моего брата золото многочисленно, словно песок!..»
Читая эти древние строки, никак не получается отделаться от ощущения, что царя Митанни заботило в основном обогащение. А ведь совсем недавно, чуть больше десяти лет назад, в своем первом письме он упомянул слово «золото» лишь в одном месте, перечисляя собственные дары, отправленные Аменхотепу! Тогда он искренне желал восстановить отношения с Египтом. Теперь же Египет интересует его в первую очередь как источник финансов.
Просьба Аменхотепа о браке с дочерью Тушратты открыла митаннийскому царю возможность дорваться, наконец, до золотых запасов Египта, которые он считал бесконечными, как пески пустыни. Снова и снова в своем письме он повторяет: «И пусть брат мой пришлет мне много золота!»
Своей дочери Таду-Хебе он посвятил во всем письме лишь пару строк:
«…я показал ее Мане и он видел ее. Он высоко ее оценил, и я отправлю ее в безопасности в Египет. Пусть Шавушка и Амон сделают ее облик желанным для моего брата».
Что по этому поводу думала сама Таду-Хеба, мы не знаем. История не сохранила ее собственных слов и мыслей. Тем не менее, кое-какие предположения мы можем сделать на основании писем ее отца, царя Тушратты.
Но об этом речь пойдет дальше.
(Продолжение следует)
P.S. Знал бы великий Аменхотеп, что однажды у подножия его изваяний будут торговать пирожками и кока-колой! Подозреваю, в его времена за подобное проявление неуважения можно было загреметь на рудники, а то и сесть на кол!..
Метки: История перед сном |
Посланник |
Продолжение. Начало: 1 часть, 2 часть.
— Мне кажется, он сильно похудел с прошлого раза, — заметил Тушратта.
— Разве? — Келия близоруко прищурился. — Возможно, однако щеки его все равно свисают, словно опустевшие бурдюки. Во всяком случае, в Египте он делал все, чтобы не допустить потери в весе ни на один сикль.
Царь добродушно рассмеялся и пригладил рукой густую черную бороду.
Они стояли у узкого окна второго этажа, скрытые тонкой занавеской, и глядели во внутренний двор дома приемов. По двору из угла в угол нетерпеливо расхаживал египетский посол. Свежий ветер с гор вынудил его закутаться в теплый плащ, подбитый заячьим мехом, и однако же посол все равно мерз. Его толстые губы совсем посинели, и казалось, он охотно спрятал бы под пышным черным париком не только выбритую макушку, но и свои щеки и нос.
Он что-то негромко говорил своим писцам, и по его нервным движениям и сердитому взгляду было заметно, что он с трудом сдерживается, чтобы не повысить голос.
— А нельзя ли как-то узнать, о чем он говорит? — спросил царь.
— Я уже подумал об этом, — ответил Келия. — И обо всем распорядился. Рядом с дверью стоят двое стражей. Один из них превосходно знает египетскую речь. Ему дан приказ слушать и запоминать каждое слово.
Тушратта кивнул. Предусмотрительность и ум Келии поражали его порой до самого сердца.
— Впрочем, не думаю, что он услышит что-либо интересное, — продолжал Келия. — В дороге мой толмач подслушивал разговоры египтян при любой возможности, и сразу передавал их мне настолько точно, насколько это возможно. Ничего особенного выяснить не удалось. Но есть кое-что…
— Что именно?
— У него имеется какое-то секретное задание, о котором царь Ниммурейя ничего мне не сказал.
— Что ты предполагаешь?
Келия пожал плечами.
— Я полагаю, что царь Египта хочет жениться.
Тушратта взглянул на него долгим взглядом, словно пытаясь убедиться, что Келия не шутит.
— Он ищет руки моей дочери?
— Почти уверен в этом, мой царь.
— Интересно, — пробормотал Тушратта, снова переводя глаза на египетского посла.
— Это весьма вероятно, — кивнул Келия. — Он очень подробно расспрашивал меня о том, какова твоя семья: сколько у тебя жен, и сколько сыновей, и сколько дочерей. И отдельно спросил о том, хороши ли твои дочери, сколько им лет и вошли ли они в возраст.
— Вот как! — пробормотал царь.
— Есть еще одно, что заставляет меня думать об этом, — сказал Келия. — Это его дары. Он прислал большой сосуд с благовонным маслом — его я видел лично; кроме того, два тяжелых мешка, наполненные, судя по всему, золотыми слитками. Их везли на ослах и под сильной охраной. Есть и еще какие-то вещи в узлах, но я не знаю, что там такое — во всяком случае, не золото. Нас сопровождали в дороге восемьдесят воинов. Для чего ему давать столько людей, если бы мы не везли ничего особенно ценного? И для чего давать ценные дары, если не собираешься попросить о чем-то значительном?
Тушратта кивнул.
— Ты проницателен, Келия, — сказал он. — Уверен, что ты прав. Но если так, что нам следует сделать?
Келия заложил руки за спину и принялся раскачиваться, перенося вес с пяток на носки и обратно. Так делал он всегда, когда глубоко задумывался; однако царь знал своего слугу слишком давно. Чтобы Келия не продумал все заранее?.. Нет, в это он поверить не мог!
— Говори же, старый хитрый лис! — потребовал Тушратта. — Ты уже давно все обмозговал и знаешь наперед, какие слова нужно сказать послу. Говори прямо и открыто, словно я не твой царь, а твой младший брат!
Келия поклонился.
— Тогда я скажу вот что, — начал он. — Лет сорок тому назад царь Менхеперура, отец нынешнего царя Египта, просил у твоего деда, Артатамы, в жены его дочь — сестру твоего отца. Но Артатама ответил: «Нет». И во второй раз он отказал, и в третий. Лишь когда Менхеперура написал в седьмой раз, убеждая твоего деда и посулив ему горы золота, лишь тогда Артатама согласился.
— Я не слышал об этом, — царь был удивлен.
— Я лично читал таблички с этими письмами, и могу снова отыскать их в твоей канцелярии, если ты пожелаешь убедиться, — сказал Келия. — Пока же поверь моему слову.
Тушратта лишь отмахнулся: его не интересовали таблички.
— Когда сам Ниммурейя просил у твоего отца, Шуттарны, его дочь — твою сестру Келу-Хебу, — то Ниммурейя просил дважды, и трижды, и в пятый раз. И лишь на пятое письмо твой отец ответил: «Да будет так».
— Я догадываюсь, к чему ты клонишь, — сказал царь.
Келия нервно улыбнулся.
— О нет, — сказал он. — Я хочу сказать иное.
— Иное?
— Да, царь. Тебе следует согласиться.
— Но почему?
— Ты просил моего совета, царь, какой я мог бы дать, будь я любящим братом. И я говорю — нужно согласиться на эту просьбу. Так ты покажешь Ниммурейе, что ты любишь его много больше, чем твой дед любил его отца, и больше, чем твой отец любил его самого.
Тушратта нахмурил брови. Однако Келия, не обращая на это внимания продолжал:
— Ты ответишь «Да», но в ответ тоже попросишь его сделать что-то для тебя. Ведь если ты легко согласился выполнить его просьбу, сможет ли он отказать тебе в твоей просьбе?
Он на мгновение умолк. Тушратта молчал, ожидая продолжения.
— Разве не собирался ты построить мавзолей для твоего деда, Артатамы? — спросил Келия. — И разве тебе не потребуется золото для постройки, и для изготовления всех вещей, которые ты туда положишь?
— Мавзолей?
— Да, царь. И конечно, это требует много, много золота — пусть не обработанного, пусть в слитках. Это неважно. Это будет дар дружбы и знак почтения к твоему предку, который так много сделал для мира между нашими странами…
Лоб Тушратты начал разглаживаться и лицо просветлело.
— И наконец, — закончил Келия, — этот дар все еще не отменяет необходимость прислать выкуп за невесту.
Глаза царя сказали Келии, что стрела поразила цель: в них заплясали золотые отблески алчности. Тушратта рассмеялся и хлопнул ладонью по плечу визиря.
— Лис! Ах, хитрый лис!..
— Однако это не все… — Келия сделал паузу, чтобы придать своим словам значимости. — Это не все, мой царь. Мы не добьемся ничего, если не привлечем на свою сторону посла, — он кивнул в сторону окна.
— Этого лягушкиного сына?..
— Именно, царь, — кивнул Келия. — Посол — наш пропуск к египетскому золоту. Его расположение для нас даже важнее, чем расположение самого Ниммурейи.
Лицо царя снова омрачилось. Заложив руки за спину, он сделал несколько шагов от окна к противоположной стене, а затем обратно. Келия терпеливо ждал вопроса, и вопрос наконец сорвался с языка Тушратты:
— И почему же слуга Ниммурейи важнее, чем его господин?
Келия едва заметно улыбнулся.
— Потому, царь, что Ниммурейя далеко, а его посол здесь. Ниммурейя будет слушать не твои слова, и даже не мои. В первую очередь он прислушается к тому, что скажет ему его посланник. Посмотри, ведь ты тоже мог бы сидеть сейчас в зале приемов и слушать собственные слова Ниммурейи, записанные на табличке… Но ты предпочел сначала выслушать твоего недостойного слугу.
Тушратта нехотя кивнул.
— Твои слова справедливы. Значит, я должен умасливать этого… этого мерзкого египтянина? Эту жабу?
Келия проигнорировал этот вопрос.
— Я провел с ним рядом почти три месяца, — сказал он. — И знаю его слабое место. Он тщеславен до неприличия. Поговаривают, что он выпросил у своего господина право построить огромную гробницу неподалеку от столицы, на западном берегу — а это великая честь… Покажи ему, что ты его друг, что ты благоволишь к нему, уважаешь и ценишь его — и он будет рад вскрыть себе брюхо и поднести тебе собственные потроха на блюде.
Царь презрительно сплюнул.
— Вот тебе и еще одна причина согласиться на брак твоей дочери, — добавил Келия. — Пусть посол увидит, что его переговоры закончились успехом, едва начавшись. Пусть поверит, что он справился с первого раза с делом, за которое его предшественники брались пять и семь раз. Пусть он раздуется от гордости…
— И пусть лопнет, — закончил царь. — А не проще ли подкупить его?
Келия покачал головой.
— Золото не много значит для него, царь. Он ищет славы и признания.
— Вот сын лягушки, — проворчал Тушратта. — Но ты прав. Ты прав. В проклятом Египте золота больше, чем грязи в болоте. Золотом его не удивишь.
Он умолк и принялся теребить черную бороду своими толстыми пальцами, унизанными перстнями. Келия смотрел на своего господина, ловя взглядом каждое движение губ, пытаясь проникнуть в его мысли, понять, о чем он думает.
Как мало в этом сумрачном человеке осталось от того юного принца, которого он знал вот уже пятнадцать лет!.. Тушратта ссутулился и стал грузным, неповоротливым; верхом на коня он не взбирался уже несколько лет. Что же до горячности и молодого пыла, то их не осталось и следа. Тушратту теперь волновало лишь золото, и огонь в его глазах могли зажечь лишь мысли о богатстве.
И все же Келия любил своего царя.
Пятнадцать лет назад, в бою с хеттами, ему довелось уберечь царя от хеттской стрелы, заслонив его своим собственным плечом. Этим он заслужил расположение Тушратты и его милость.
Сегодня он не задумываясь подставил бы под удар свое сердце.
Царь продолжал хранить молчание. Келия терпеливо ждал. Он не сомневался, каким будет решение.
Наконец Тушратта сказал со вздохом:
— Я сделаю так, как ты советуешь. Не думай, что это легко.
— Знаю, мой царь. Знаю, как тебе отвратительно называть Ниммурейю своим братом; стократ противнее будет тебе искать дружбы с его слугой. И все же…
— Нам нужен Египет, — закончил за него Тушратта.
— Без египетского золота, без поддержки египетского войска Митанни падет, — сказал Келия. — Стоит нам потерять наших союзников, и хетты сомнут нас, как мальчишка сминает ногой кучку мокрого песка… — Келия выглянул в окно. — Однако же, мне кажется, посол уже созрел. Еще немного, и он подхватит серьезную простуду.
— Ничего, пусть еще минуту померзнет, — сказал царь. — Это ему не повредит. Скажи мне, что мы будем делать, если Ниммурейя не согласится прислать золото?
Чуть заметная усмешка коснулась губ Келии.
— Тогда пусть он пишет тебе второй раз, и третий, и до десятого. Любая из твоих дочерей стоит того, чтобы обеспечить работой всех писцов Египта. В конечном итоге, это ведь ему нужна невеста… Но этого не будет, царь. Если мы все сделаем как надо, если привлечем на свою сторону посла… Он будет работать на тебя, и это не будет стоить тебе ни единого сикля золота.
— Хорошо. Распорядись, чтобы его привели ко мне.
В зале приемов горели огни. Окна были закрыты ставнями, и холодный ветер не проникал в помещение. На больших медных жаровнях тлели угли, распространяя волны тепла. Придворные уже ждали; некоторые из них стояли группами, переговариваясь между собой и обсуждая предстоящий прием. Кто-то негромко воскликнул:
— Царь идет!
Все голоса тотчас стихли, чиновники обернулись к дверям. Вошел царь, и вокруг него засуетились слуги; придворные согнули спины в поклоне. Тушратта отмахнулся от них.
Следом за царем вошел Келия. Он успел перекинуться несколькими словами со своими подчиненными, и теперь занял свое привычное место позади трона, по левую руку. Царь сел. Слуга поднес ему корону и помог надеть на голову, другой слуга укрыл его колени и ноги красным расшитым покрывалом, чтобы уберечь их от сквозняков. В правую руку Тушратте дали тяжелый железный скипетр, увенчанный каменным навершием — знак царской власти. Носитель опахала встал справа от трона. Прочие придворные разошлись, освободив центр залы, и заняли места у стен и между колоннами.
Второй трон остался пустым: царская жена отказалась выйти к послу, сославшись на нездоровье. Тушратте сообщили об этом, но он остался безучастен и лишь отдал слугам вялое приказание позаботиться о супруге.
Убедившись, что все готово, Келия махнул кому-то рукой; слуги открыли двустворчатые двери, ведущие во внутренний дворик. Ввели египетского посла; за ним семенили четверо писцов и толмач. Все они пали ниц перед Тушраттой и лежали так все время, пока воины вносили в зал мешки и узлы, присланные царем Египта. Последние два мешка оказались столь тяжелы, что их тащили, напрягая мускулы, по два человека; когда их опустили на пол, внутри звякнул металл. Этот звук отозвался сладким предвкушением в сердце Тушратты.
— Встань, — сказал царь. — Поднимись.
Посол повиновался. Его писцы отняли лбы от пола и выпрямили спины, но остались сидеть на полу; лишь вынули из заплечных сумок свертки папирусов и письменные приборы, приготовившись записывать каждое слово, которое прозвучит в зале.
— Приветствую Мане, слугу моего возлюбленного брата, царя Египта, Ниммурейи, которого я люблю, как если бы он был моим родным братом, — произнес царь.
Толмач встал по правую руку от посла и принялся негромко переводить.
— Я рад видеть, что ты, Мане, в добром здравии, — продолжал Тушратта. — Каждый день молю я Тешшуба, моего бога, чтобы он дал мне столь же преданных и умных слуг, какие есть у царя Египта — таких, как ты, Мане!
Несколько мгновений спустя, дослушав слова толмача, Мане расплылся в счастливой улыбке и снова пал ниц; следом за ним пал и толмач, а затем и писцы, отложив в сторону свои едва тронутые папирусы.
— Поднимись, — нетерпеливо воскликнул царь. — Поднимись и расскажи, какую весть ты принес мне от моего брата, царя Египта.
Посол поднялся и принялся неторопливо и пространно говорить, пересыпая свою речь витиеватыми славословиями. Келия слушал, стоя позади трона, сцепив руки в замок за спиной. Он выглядел совершенно спокойным. Однако его спокойствие было показным. Внутри он ликовал.
Он угадал все намерения царя Ниммурейи.
Египетский царь вознамерился жениться на царевне Митанни.
(Продолжение следует)
Метки: История перед сном |
Посланник |
Продолжение. Начало: 1 часть, 2 часть.
— Мне кажется, он сильно похудел с прошлого раза, — заметил Тушратта.
— Разве? — Келия близоруко прищурился. — Возможно, однако щеки его все равно свисают, словно опустевшие бурдюки. Во всяком случае, в Египте он делал все, чтобы не допустить потери в весе ни на один сикль.
Царь добродушно рассмеялся и пригладил рукой густую черную бороду.
Они стояли у узкого окна второго этажа, скрытые тонкой занавеской, и глядели во внутренний двор дома приемов. По двору из угла в угол нетерпеливо расхаживал египетский посол. Свежий ветер с гор вынудил его закутаться в теплый плащ, подбитый заячьим мехом, и однако же посол все равно мерз. Его толстые губы совсем посинели, и казалось, он охотно спрятал бы под пышным черным париком не только выбритую макушку, но и свои щеки и нос.
Он что-то негромко говорил своим писцам, и по его нервным движениям и сердитому взгляду было заметно, что он с трудом сдерживается, чтобы не повысить голос.
— А нельзя ли как-то узнать, о чем он говорит? — спросил царь.
— Я уже подумал об этом, — ответил Келия. — И обо всем распорядился. Рядом с дверью стоят двое стражей. Один из них превосходно знает египетскую речь. Ему дан приказ слушать и запоминать каждое слово.
Тушратта кивнул. Предусмотрительность и ум Келии поражали его порой до самого сердца.
— Впрочем, не думаю, что он услышит что-либо интересное, — продолжал Келия. — В дороге мой толмач подслушивал разговоры египтян при любой возможности, и сразу передавал их мне настолько точно, насколько это возможно. Ничего особенного выяснить не удалось. Но есть кое-что…
— Что именно?
— У него имеется какое-то секретное задание, о котором царь Ниммурейя ничего мне не сказал.
— Что ты предполагаешь?
Келия пожал плечами.
— Я полагаю, что царь Египта хочет жениться.
Тушратта взглянул на него долгим взглядом, словно пытаясь убедиться, что Келия не шутит.
— Он ищет руки моей дочери?
— Почти уверен в этом, мой царь.
— Интересно, — пробормотал Тушратта, снова переводя глаза на египетского посла.
— Это весьма вероятно, — кивнул Келия. — Он очень подробно расспрашивал меня о том, какова твоя семья: сколько у тебя жен, и сколько сыновей, и сколько дочерей. И отдельно спросил о том, хороши ли твои дочери, сколько им лет и вошли ли они в возраст.
— Вот как! — пробормотал царь.
— Есть еще одно, что заставляет меня думать об этом, — сказал Келия. — Это его дары. Он прислал большой сосуд с благовонным маслом — его я видел лично; кроме того, два тяжелых мешка, наполненные, судя по всему, золотыми слитками. Их везли на ослах и под сильной охраной. Есть и еще какие-то вещи в узлах, но я не знаю, что там такое — во всяком случае, не золото. Нас сопровождали в дороге восемьдесят воинов. Для чего ему давать столько людей, если бы мы не везли ничего особенно ценного? И для чего давать ценные дары, если не собираешься попросить о чем-то значительном?
Тушратта кивнул.
— Ты проницателен, Келия, — сказал он. — Уверен, что ты прав. Но если так, что нам следует сделать?
Келия заложил руки за спину и принялся раскачиваться, перенося вес с пяток на носки и обратно. Так делал он всегда, когда глубоко задумывался; однако царь знал своего слугу слишком давно. Чтобы Келия не продумал все заранее?.. Нет, в это он поверить не мог!
— Говори же, старый хитрый лис! — потребовал Тушратта. — Ты уже давно все обмозговал и знаешь наперед, какие слова нужно сказать послу. Говори прямо и открыто, словно я не твой царь, а твой младший брат!
Келия поклонился.
— Тогда я скажу вот что, — начал он. — Лет сорок тому назад царь Менхеперура, отец нынешнего царя Египта, просил у твоего деда, Артатамы, в жены его дочь — сестру твоего отца. Но Артатама ответил: «Нет». И во второй раз он отказал, и в третий. Лишь когда Менхеперура написал в седьмой раз, убеждая твоего деда и посулив ему горы золота, лишь тогда Артатама согласился.
— Я не слышал об этом, — царь был удивлен.
— Я лично читал таблички с этими письмами, и могу снова отыскать их в твоей канцелярии, если ты пожелаешь убедиться, — сказал Келия. — Пока же поверь моему слову.
Тушратта лишь отмахнулся: его не интересовали таблички.
— Когда сам Ниммурейя просил у твоего отца, Шуттарны, его дочь — твою сестру Келу-Хебу, — то Ниммурейя просил дважды, и трижды, и в пятый раз. И лишь на пятое письмо твой отец ответил: «Да будет так».
— Я догадываюсь, к чему ты клонишь, — сказал царь.
Келия нервно улыбнулся.
— О нет, — сказал он. — Я хочу сказать иное.
— Иное?
— Да, царь. Тебе следует согласиться.
— Но почему?
— Ты просил моего совета, царь, какой я мог бы дать, будь я любящим братом. И я говорю — нужно согласиться на эту просьбу. Так ты покажешь Ниммурейе, что ты любишь его много больше, чем твой дед любил его отца, и больше, чем твой отец любил его самого.
Тушратта нахмурил брови. Однако Келия, не обращая на это внимания продолжал:
— Ты ответишь «Да», но в ответ тоже попросишь его сделать что-то для тебя. Ведь если ты легко согласился выполнить его просьбу, сможет ли он отказать тебе в твоей просьбе?
Он на мгновение умолк. Тушратта молчал, ожидая продолжения.
— Разве не собирался ты построить мавзолей для твоего деда, Артатамы? — спросил Келия. — И разве тебе не потребуется золото для постройки, и для изготовления всех вещей, которые ты туда положишь?
— Мавзолей?
— Да, царь. И конечно, это требует много, много золота — пусть не обработанного, пусть в слитках. Это неважно. Это будет дар дружбы и знак почтения к твоему предку, который так много сделал для мира между нашими странами…
Лоб Тушратты начал разглаживаться и лицо просветлело.
— И наконец, — закончил Келия, — этот дар все еще не отменяет необходимость прислать выкуп за невесту.
Глаза царя сказали Келии, что стрела поразила цель: в них заплясали золотые отблески алчности. Тушратта рассмеялся и хлопнул ладонью по плечу визиря.
— Лис! Ах, хитрый лис!..
— Однако это не все… — Келия сделал паузу, чтобы придать своим словам значимости. — Это не все, мой царь. Мы не добьемся ничего, если не привлечем на свою сторону посла, — он кивнул в сторону окна.
— Этого лягушкиного сына?..
— Именно, царь, — кивнул Келия. — Посол — наш пропуск к египетскому золоту. Его расположение для нас даже важнее, чем расположение самого Ниммурейи.
Лицо царя снова омрачилось. Заложив руки за спину, он сделал несколько шагов от окна к противоположной стене, а затем обратно. Келия терпеливо ждал вопроса, и вопрос наконец сорвался с языка Тушратты:
— И почему же слуга Ниммурейи важнее, чем его господин?
Келия едва заметно улыбнулся.
— Потому, царь, что Ниммурейя далеко, а его посол здесь. Ниммурейя будет слушать не твои слова, и даже не мои. В первую очередь он прислушается к тому, что скажет ему его посланник. Посмотри, ведь ты тоже мог бы сидеть сейчас в зале приемов и слушать собственные слова Ниммурейи, записанные на табличке… Но ты предпочел сначала выслушать твоего недостойного слугу.
Тушратта нехотя кивнул.
— Твои слова справедливы. Значит, я должен умасливать этого… этого мерзкого египтянина? Эту жабу?
Келия проигнорировал этот вопрос.
— Я провел с ним рядом почти три месяца, — сказал он. — И знаю его слабое место. Он тщеславен до неприличия. Поговаривают, что он выпросил у своего господина право построить огромную гробницу неподалеку от столицы, на западном берегу — а это великая честь… Покажи ему, что ты его друг, что ты благоволишь к нему, уважаешь и ценишь его — и он будет рад вскрыть себе брюхо и поднести тебе собственные потроха на блюде.
Царь презрительно сплюнул.
— Вот тебе и еще одна причина согласиться на брак твоей дочери, — добавил Келия. — Пусть посол увидит, что его переговоры закончились успехом, едва начавшись. Пусть поверит, что он справился с первого раза с делом, за которое его предшественники брались пять и семь раз. Пусть он раздуется от гордости…
— И пусть лопнет, — закончил царь. — А не проще ли подкупить его?
Келия покачал головой.
— Золото не много значит для него, царь. Он ищет славы и признания.
— Вот сын лягушки, — проворчал Тушратта. — Но ты прав. Ты прав. В проклятом Египте золота больше, чем грязи в болоте. Золотом его не удивишь.
Он умолк и принялся теребить черную бороду своими толстыми пальцами, унизанными перстнями. Келия смотрел на своего господина, ловя взглядом каждое движение губ, пытаясь проникнуть в его мысли, понять, о чем он думает.
Как мало в этом сумрачном человеке осталось от того юного принца, которого он знал вот уже пятнадцать лет!.. Тушратта ссутулился и стал грузным, неповоротливым; верхом на коня он не взбирался уже несколько лет. Что же до горячности и молодого пыла, то их не осталось и следа. Тушратту теперь волновало лишь золото, и огонь в его глазах могли зажечь лишь мысли о богатстве.
И все же Келия любил своего царя.
Пятнадцать лет назад, в бою с хеттами, ему довелось уберечь царя от хеттской стрелы, заслонив его своим собственным плечом. Этим он заслужил расположение Тушратты и его милость.
Сегодня он не задумываясь подставил бы под удар свое сердце.
Царь продолжал хранить молчание. Келия терпеливо ждал. Он не сомневался, каким будет решение.
Наконец Тушратта сказал со вздохом:
— Я сделаю так, как ты советуешь. Не думай, что это легко.
— Знаю, мой царь. Знаю, как тебе отвратительно называть Ниммурейю своим братом; стократ противнее будет тебе искать дружбы с его слугой. И все же…
— Нам нужен Египет, — закончил за него Тушратта.
— Без египетского золота, без поддержки египетского войска Митанни падет, — сказал Келия. — Стоит нам потерять наших союзников, и хетты сомнут нас, как мальчишка сминает ногой кучку мокрого песка… — Келия выглянул в окно. — Однако же, мне кажется, посол уже созрел. Еще немного, и он подхватит серьезную простуду.
— Ничего, пусть еще минуту померзнет, — сказал царь. — Это ему не повредит. Скажи мне, что мы будем делать, если Ниммурейя не согласится прислать золото?
Чуть заметная усмешка коснулась губ Келии.
— Тогда пусть он пишет тебе второй раз, и третий, и до десятого. Любая из твоих дочерей стоит того, чтобы обеспечить работой всех писцов Египта. В конечном итоге, это ведь ему нужна невеста… Но этого не будет, царь. Если мы все сделаем как надо, если привлечем на свою сторону посла… Он будет работать на тебя, и это не будет стоить тебе ни единого сикля золота.
— Хорошо. Распорядись, чтобы его привели ко мне.
В зале приемов горели огни. Окна были закрыты ставнями, и холодный ветер не проникал в помещение. На больших медных жаровнях тлели угли, распространяя волны тепла. Придворные уже ждали; некоторые из них стояли группами, переговариваясь между собой и обсуждая предстоящий прием. Кто-то негромко воскликнул:
— Царь идет!
Все голоса тотчас стихли, чиновники обернулись к дверям. Вошел царь, и вокруг него засуетились слуги; придворные согнули спины в поклоне. Тушратта отмахнулся от них.
Следом за царем вошел Келия. Он успел перекинуться несколькими словами со своими подчиненными, и теперь занял свое привычное место позади трона, по левую руку. Царь сел. Слуга поднес ему корону и помог надеть на голову, другой слуга укрыл его колени и ноги красным расшитым покрывалом, чтобы уберечь их от сквозняков. В правую руку Тушратте дали тяжелый железный скипетр, увенчанный каменным навершием — знак царской власти. Носитель опахала встал справа от трона. Прочие придворные разошлись, освободив центр залы, и заняли места у стен и между колоннами.
Второй трон остался пустым: царская жена отказалась выйти к послу, сославшись на нездоровье. Тушратте сообщили об этом, но он остался безучастен и лишь отдал слугам вялое приказание позаботиться о супруге.
Убедившись, что все готово, Келия махнул кому-то рукой; слуги открыли двустворчатые двери, ведущие во внутренний дворик. Ввели египетского посла; за ним семенили четверо писцов и толмач. Все они пали ниц перед Тушраттой и лежали так все время, пока воины вносили в зал мешки и узлы, присланные царем Египта. Последние два мешка оказались столь тяжелы, что их тащили, напрягая мускулы, по два человека; когда их опустили на пол, внутри звякнул металл. Этот звук отозвался сладким предвкушением в сердце Тушратты.
— Встань, — сказал царь. — Поднимись.
Посол повиновался. Его писцы отняли лбы от пола и выпрямили спины, но остались сидеть на полу; лишь вынули из заплечных сумок свертки папирусов и письменные приборы, приготовившись записывать каждое слово, которое прозвучит в зале.
— Приветствую Мане, слугу моего возлюбленного брата, царя Египта, Ниммурейи, которого я люблю, как если бы он был моим родным братом, — произнес царь.
Толмач встал по правую руку от посла и принялся негромко переводить.
— Я рад видеть, что ты, Мане, в добром здравии, — продолжал Тушратта. — Каждый день молю я Тешшуба, моего бога, чтобы он дал мне столь же преданных и умных слуг, какие есть у царя Египта — таких, как ты, Мане!
Несколько мгновений спустя, дослушав слова толмача, Мане расплылся в счастливой улыбке и снова пал ниц; следом за ним пал и толмач, а затем и писцы, отложив в сторону свои едва тронутые папирусы.
— Поднимись, — нетерпеливо воскликнул царь. — Поднимись и расскажи, какую весть ты принес мне от моего брата, царя Египта.
Посол поднялся и принялся неторопливо и пространно говорить, пересыпая свою речь витиеватыми славословиями. Келия слушал, стоя позади трона, сцепив руки в замок за спиной. Он выглядел совершенно спокойным. Однако его спокойствие было показным. Внутри он ликовал.
Он угадал все намерения царя Ниммурейи.
Египетский царь вознамерился жениться на царевне Митанни.
(Продолжение следует)
Метки: История перед сном |
Царь Тушратта приходит к власти |
Продолжение. Начало здесь.
Не найти в древнем мире достаточно значительных отрезков времени, когда бы все и везде шло тихо и мирно. То там, то здесь непременно потряхивало на ухабах истории. То война, то дворцовый переворот, то бунт, то снова война…
Хурритское царство Митанни не было исключением. XIV век до новой эры начинался для него, казалось, неплохо. Длительная борьба с Египтом за раздел территорий в Сирии наконец завершилась мирным договором. Царь Митанни Артатама I и царь Египта Тутмос IV скрепили мир и договорились впредь быть мирными соседями.
Более того: дабы была взаимная дружба между монархами крепче, молодой Тутмос выпросил у Артатамы в жены его дочь. Семь раз египетскому царю пришлось писать письма, уговаривая митаннийского монарха, прежде чем Артатама согласился.
Неспроста Артатама так долго размышлял: царство Митанни было в то время столь сильным, что даже великий и могучий Египет вынужден был пойти на унизительный мир с хурритами, не сумев одержать над ними победу. К тому же, только лишь одно Митанни стояло между воинственными хеттами, занимавшими Малую Азию, и Египтом. Не будь Митанни — кто сдержал бы экспансию хеттских правителей в Двуречье и Ханаан?.. А дальше — как знать? — напали бы и на Египет… Да, Артатама имел все основания считать, что египетский царь много чем ему обязан!
Однако брак, наконец, состоялся, и дочь Артатамы отправилась в Египет, к своему супругу Тутмосу. (Имени этой девушки история, увы, не сохранила).
Вскоре Артатама отбыл в лучший мир, а царство Митанни перешло в руки его сыну, Шуттарне II. Примерно в это же время завершилось и правление Тутмоса IV: просидев на троне всего лишь около 10 лет, он скончался в 1390 году до н.э. Египетский престол унаследовал сын Тутмоса Аменхотеп III.
Аменхотеп и Шуттарна с должным вниманием отнеслись к мирному договору, заключенному их отцами. Они продолжили дипломатические отношения. На 10 году правления Аменхотеп тоже выписал себе жену из Митанни — дочь Шуттарны Келу-Хебу (Гилухеппу). И на этот раз тоже потребовалось долго уговаривать хурритского царя: пять или шесть писем написал ему Аменхотеп, упрашивая отдать Келу-Хебу.
Впрочем, к тому времени у Аменхотепа уже была старшая (главная) супруга по имени Тейя, так что Келу-Хебе предстояло исполнять роль второстепенной жены в гареме царя. Ко времени Аменхотепа такие междинастические браки были абсолютной нормой при поддержании политических отношений между странами. Я уже писал о том, как Аменхотеп вел переговоры о женитьбе на дочери вавилонского царя Кадашман-Энлиля. Помимо Келу-Хебы и вавилонской принцессы в его гареме находились еще как минимум пятеро или шестеро дочерей иностранных царей.
Но миру и благополучию Митанни вскоре пришел конец. Несколько лет спустя Шуттарна умер, оставив (как минимум) двух сыновей: наследника, Арташшумару, и младшего, несовершеннолетнего Тушратту. Арташшумара, воссев на престол, намеревался и дальше проводить политику дружбы с Египтом. Но в его окружении обнаружилось много недовольных. Многие придворные считали, что Египет находится слишком далеко, и в случае войны с хеттами ничем не сможет помочь Митанни. А вот хетты, с другой стороны, близко; и лучше уж вступить в хорошие отношения с ними, чем таскать для Египта каштаны из огня и служить ему щитом от хеттского вторжения.
Сложно сказать, почему не получалось заключить и поддерживать мир и с египтянами, и с хеттами. Вероятно, хетты претендовали на сирийские владения Египта, и решить этот вопрос в спокойной обстановке не удавалось. Так или иначе, но при дворе Арташшумары возник заговор. Зачинщиком выступал некий вельможа по имени Пирхи (или Тухи, или Утхи, или Пархи — в разных источниках его имя пишут по-разному. Написание Pirhi я беру из наиболее современной публикации — А.Б.). В результате Арташшумара был убит, а на трон посадили малолетнего Тушратту, который по возрасту еще не был способен править самостоятельно. Фактически страной управлял Пирхи и его ближайшие соратники. Дипломатические отношения с Египтом были разорваны. Страна взяла курс на сближение с хеттами.
Однако недолго удавалось Пирхи руководить страной руками марионетки-Тушратты. Вскоре мальчик вырос и взбунтовался. Заговорщики были казнены. К тому же оказалось, что зыбкий мир с хеттами не приносит должных результатов: хеттский царь Суппилулиума продолжал угрожать Митанни с запада и совершать набеги. Поэтому молодой Тушратта решил возобновить отношения с Египтом. С этой целью он отправил своих посланников к Аменхотепу III.
В сохранившемся письме он объясняет, почему пресеклись политические связи между его страной и Египтом:
«Когда я занял трон моего отца, я был очень юн. В ту пору Пирхи совершил неподобающее и убил своего господина. Не позволял он мне поддерживать дружбу со всеми, кто любил меня (здесь Тушратта имеет в виду, что ему не позволяли восстановить отношения с Египтом — А.Б.). Однако я не закрыл глаза на эти беззакония, и людей, убивших Арташшумару, я казнил».
Далее он пишет:
«Ты был очень дружен с моим отцом, и мой отец всегда находился с тобой в добрых отношениях… и даже отдал за тебя мою сестру (Келу-Хебу — А.Б.). Кто другой был так дружен с моим отцом?
…Вся страна хеттов поднялась против моей страны. Но Тешшуб, мой бог, отдал их мне в руку и я уничтожил их. Не было среди хеттов никого, кто вернулся бы обратно.
Посылаю тебе в качестве приветственного дара одну колесницу, двух коней, одного юношу и одну девушку из добычи земли хеттов. Кроме того, посылаю пять колесниц и пять упряжек лошадей».
Не забыл Тушратта и о своей старшей сестре Келу-Хебе, которая к тому времени, вероятно, уже около 15 лет была женой Аменхотепа. Ей он отправил в подарок набор золотых булавок, золотые серьги, золотое кольцо и каменный сосуд для благовоний, полный «сладкого масла».
Правда, по какой-то причине Тушратта не вспоминает о своей тетке, сестре своего отца, которая была отправлена в Египет во времена Артатамы к царю Тутмосу IV. Во всяком случае, она все еще была жива, как можно заключить из более позднего письма.
Наконец, Тушратта напрямую предлагает Аменхотепу заключить новый союз с ним:
«Пусть мой брат (то есть, Аменхотеп — А.Б.) ищет дружбы со мной, и пусть пришлет своих вестников, чтобы принесли они мне приветствия от моего брата».
Писцы Тушратты перевели письмо на аккадский язык — именно на нем в тот период велась дипломатическая переписка в ближневосточном регионе. Табличку из обожженной глины, плотно покрытую клинописью, вместе с подарками повезли в Египет высокопоставленные чиновники — Келия, главный министр, и некий Тунип-Иври, должность которого не указана.
Чтобы добраться до границы Египта, посланникам царя пришлось преодолеть около 1500 км. и пересечь неспокойные сирийские и ханаанские регионы. Этот путь занимал около 3 месяцев, да и то при условии крайней спешки.
Очевидно, эта дипмиссия увенчалась полным успехом. Несмотря на то, что присланные дары были не слишком богатыми, Аменхотеп принял их и, вероятно, отправил послов обратно с благоприятным ответом.
Так царю Тушратте удалось возобновить союз с Египтом, установленный около 30 лет назад его дедом Артатамой.
В последующие годы правления Аменхотепа III этот союз только укреплялся. Вероятно, именно добрые отношения между монархами привели к тому, что немногим более 10 лет спустя Аменхотеп снова попросил руки митаннийской царевны, дочери Тушратты.
Впрочем, эта история еще впереди.
(Продолжение следует)
Метки: История перед сном |
Расправа |
Молодой царь ехал верхом на вороном жеребце, которого звали Ураган. Он гордо отказался от повозки или колесницы; ему нравилось ощущение единства с могучим животным. Держа в руках поводья, он чувствовал себя на вершине блаженства. Неудержимая, первобытная сила была в жеребце, и эту силу он подчинил и усмирил, и мог по своему разумению направить, куда ему заблагорассудится.
Царь чувствовал, как напрягаются и отпускают мышцы под кожей коня, ощущал обнаженными икрами, как вздымаются и опадают лоснящиеся бока. После нескольких дней, проведенных в седле, не только одежда, но даже и кожа его пропахла лошадиным потом, и этот запах казался ему самым прекрасным на свете. Это был запах власти и могущества.
Он возвращался с войны в свой город, и возвращался победителем.
Впрочем, первая победа была невелика. Война скорее тянула на мелкую приграничную стычку. Хетты нарушили границы Митанни, и царю пришлось повести свое войско, чтобы защитить свои поселения и своих людей. Тешшуб благоволил ему: великий бог отдал врага в руки царя, и ни один хеттов не вернулся к себе домой.
Однако, как бы ни мала была победа, добыча казалась царю превосходной. Ему удалось захватить в плен несколько сотен человек и множество вещей, которые везли теперь следом за войском в обозе. Кроме того — это было уже много приятнее — удалось заполучить почти двести лошадей и двадцать или тридцать колесниц, много мечей и копий, а также более сотни луков. Стрелы он приказал собрать на поле сражения, и воины собрали их без счета. Стрелы приходилось нередко вынимать из тел погибших товарищей, но однако же (как с радостью сообщил ему начальник пехоты), немало их выдернули и из трупов врагов.
Возвращаясь, молодой царь смаковал на губах вкус этой победы. Она была сладка и пьянила сильнее молодого вина.
И царь знал, что он собирается делать дальше.
Войско приблизилось к городу, и навстречу царю выдвинулась большая делегация. Издалека видны были белые паланкины и носилки, на которых восседали его чиновники. Царь ударил коня пятками в бока.
Первый паланкин принадлежал, конечно же, Пирхи. Носильщики опустили паланкин на землю и Пирхи с большим трудом выбрался из него. За многие годы, проведенные у подножия царского трона, визирь растерял былую стройность и проворность, и теперь более всего напоминал огромную жабу.
Чиновник протянул руки к царю в жесте приветствия, а затем упал ниц. Прочие придворные спешили последовать его примеру.
— Я рад, царь, твоему возвращению, — сказал Пирхи. — И возношу молитвы Тешшубу, отцу нашему на небе, и Шавушке богине… Сердце мое радуется, когда я вижу тебя живым!
— И мое сердце радуется, — отвечал ему царь, легко спрыгивая с коня. — Что в городе? Поднимись и говори.
Если визиря и обеспокоил сухой и прохладный тон, которым царь отдал этот приказ, то он постарался не подать вида. Поднявшись с земли, он снова поклонился и сказал:
— Йуни, супруга царя, дала жизнь двум детям…
Царь встрепенулся.
— Наследники! — воскликнул он. — Что же ты молчишь, говори скорее!
Визирь поджал губы и покачал головой.
— Это не сыновья, а дочери… Старшей царица дала имя в честь светлой богини, супруги Тешшуба, Хебы. Младшую же назвала в честь Шавушки, богини любви и войны…
Царь топнул ногой.
— В остальном же в городе и стране все спокойно, и теперь, когда царь вернулся, мир будет над нашими землями, — сказал визирь. — Я горжусь тем, что служу такому великому царю, как ты, Тушратта. Я счастлив служить тебе.
За спиной царя спешивались его военачальники и его личная гвардия. Царь жестом подозвал Келию.
— Мир моей страны омрачают не только хетты, — сказал царь Тушратта, обращаясь к Пирхи. — Знаешь ли ты, визирь, о чем я говорю?
Визирь нахмурился. Царь продолжал:
— Ты говоришь, что гордишься своей службой мне, так, Пирхи? — спросил он. — А гордился ли ты, когда я принял страну после моего отца и моего брата?
Рука Пирхи непроизвольно дернулась; он схватился за сердце. Только сейчас он внезапно осознал, что мальчишка, которого он когда-то буквально за руку втащил на трон, все еще красный от крови, вырос и стал мужчиной.
На секунду в сердце визиря всколыхнулся гнев. Кем был бы Тушратта, если бы не он, Пирхи? Вечно прозябал бы в тени своего старшего брата, наследника трона. Это он, Пирхи, он и никто и иной, возвысил жалкого сопляка, которому едва исполнилось двенадцать лет! Он поднял его на высоту, о которой иначе тот не мог бы и помыслить!.. Пять лет подряд он, Пирхи, стоял позади трона, всегда готовый подсказать верное решение, помогал, направлял и поучал…
И что делает теперь этот ничтожный мальчишка, этот глупец, едва научившийся стоять крепко на своих ногах?..
Но гнев сменился вдруг страхом.
Мальчишки больше не было перед ним.
— Что же ты молчишь, Пирхи? — спросил Тушратта. — Или ты забыл, что случилось с троном моего отца, царя Шуттарны?
Визирь молчал.
— Его по праву занял мой любимый брат Арташшумара, — продолжал царь. — Но ты убил его, вместе с его женой и детьми. Ты…
— Я не убивал! — воскликнул визирь.
— Не своими руками, — кивнул царь. — И все же твои руки были окровавлены. И я помню, что даже одежды твои были красны от крови… Всякий раз, когда я видел тебя входящим в тронный зал, я вглядывался в твои одежды: мне казалось, что я все еще вижу на них пятна…
Пирхи рухнул перед ним ниц.
— Пусть царь выслушает! — взмолился он. — Я заботился о благополучии царства! Пусть царь…
— Ты заботился о том, чтобы прибрать царство к рукам, — закричал Тушратта. — Вот в чем была твоя забота! Ты сговорился с хеттами… И ради этого сговора ты убил моего брата! И где же цена твоей дипломатии? Хетты плевали на договоренности с тобой. Посмотри! Мне приходится идти и воевать с ними, чтобы выгнать с земли Митанни. Ради этого ты убил брата? Ради этого…
На плечо ему легла рука Келии. Тушратта сделал над собой усилие и умерил голос.
— Ты поднял руку на своего господина и царя, на моего любимого старшего брата, Арташшумару, — сказал он. — Наказание за это — смерть.
Он махнул рукой. К визирю подскочил один из телохранителей царя. Тушратта отступил на шаг. Последовал короткий замах мечом, и голова Пирхи отделилась от его тела. Кровь потекла на желтую траву.
Придворные взирали на происходящее с ужасом. Многие из них — слишком многие! — принимали самое деятельное участие в мятеже пятилетней давности, когда был убит Арташшумара, законный наследник царя Шуттарны. И все они считали себя в безопасности: ведь это их стараниями на троне сидел теперь Тушратта.
Слишком поздно заметили они, что окружены телохранителями царя.
Царь не отводил глаз от бойни, пока все не закончилось. Убиты были не все; телохранителей он заблаговременно тщательно проинструктировал и каждому назначил свою цель, настрого запретив трогать тех, кого следовало оставить в живых.
Затем Тушратта протянул руку; ему подали поводья. Он легко вскочил в седло.
— Сегодня я отомстил за брата, — в наступившей тишине голос царя звучал мрачно и торжественно. — И кровью преступников смыл кровь с престола Митанни. Пусть же будет это уроком для тех, кто замышляет недоброе! Отныне и вовек я буду править сам, и сам буду принимать решения. Что же до визиря, — он бросил презрительный взгляд на скорченный труп под ногами своего коня, — что до визиря, то эту должность я отдаю Келии, моему верному слуге.
Черный Ураган нетерпеливо заржал; запах крови и блеск мечей напомнил ему о недавних битвах. Царь ударил его пятками в бока.
Так, на крыльях черного ветра, преследуемый запахом свежей крови, вернулся царь Тушратта в свой город.
Этим постом я начинаю небольшой цикл историй о царе Тушратте, который правил государством Митанни в середине XIV века до н.э.
Для этой истории я выбрал несколько необычный формат. Сначала будет идти художественный текст, а следом — исторический очерк о том же периоде. Таких парных историй будет несколько. Надеюсь, вам понравится такой способ подачи материала.
Историческую часть, в которой будут описаны предпосылки и обстоятельства, при которых Тушратта стал царем, я опубликую завтра. Не переключайтесь!
Часть 2: Тушратта приходит к власти
Метки: История перед сном |
Скорость - наше кредо |
Утром пришло чудесное письмо от РЖД.
Нет, не реклама в духе «Летайте нашими поездами», и даже не предложение порекламировать эту конторку у меня в ЖЖ. А письмо с заголовком «Автоматическое начисление баллов за поездку».
Я уж, грешным делом, увидев такой сабж, спросонья решил, что кто-то воспользовался моим паспортом, чтобы покататься на поезде. Сам-то я в последний раз ездил железной дорогой аж в июле. Но потом, когда прочел письмо, все стало на свои места.
У РЖД есть специальная программа лояльности для пассажиров. Как она работает, я так и не разобрался, но у меня есть бонусная карта, и покупая билеты через Интернет, я иногда указываю ее номер. Я делал так раза 3 или 4, и никогда не замечал абсолютно никаких преимуществ от этой карты и бонусной программы в целом. Ну, сегодня, слава богу, стало ясно, почему не замечал.
Надо было просто подождать.
Сегодня РЖД решили начислить мне бонусные баллы за поездку.
«Спустя полгода?» — удивитесь вы.
А вот и не угадали!
Это бонусы за поездку, которая состоялась 28 декабря 2016 года.
Они даже перечислили мне в письме все подробности: и дату-время отправки и прибытия, и тип поезда (скорый, кстати), и стоимость билета (568.90, если интересно), и валюту (рубли), и даже указали категорию билета: «БИЛЕТ». Спасибо, ребята, я уже почти забыл все эти важные детали поездки.
И пишут мне: «Ответьте, пожалуйста, на вопросы анкеты и оцените качество поездки!»
Письмо, повторюсь, автоматическое. РЖД автоматически начислили мне бонусы за поездку, которая состоялась 11 месяцев назад. Наконец-то автоматика сработала. Ура. А теперь, уважаемый пассажир, припомните, пожалуйста, свои впечатления и заполните анкету. На тот случай, если с памятью у вас туго, напоминаем: вы ехали по билету, он еще стоил 568.90 (в рублях). Помните, ну?..
Анкета, кстати, начинается словами: «Вы недавно совершили поездку на дневном поезде? Наверняка Вам есть, что сказать!..»
Ну… Есть.
Спасибо, что поезда у вас ходят не с таким опозданием, как автоматические рассылки.
Правда, спасибо.
Только одно пожелание. Добавьте в конце письма фразу: «Ваше мнение очень важно для нас!»
Метки: Овечности Мысли вслух |
Скорость - наше кредо |
Утром пришло чудесное письмо от РЖД.
Нет, не реклама в духе «Летайте нашими поездами», и даже не предложение порекламировать эту конторку у меня в ЖЖ. А письмо с заголовком «Автоматическое начисление баллов за поездку».
Я уж, грешным делом, увидев такой сабж, спросонья решил, что кто-то воспользовался моим паспортом, чтобы покататься на поезде. Сам-то я в последний раз ездил железной дорогой аж в июле. Но потом, когда прочел письмо, все стало на свои места.
У РЖД есть специальная программа лояльности для пассажиров. Как она работает, я так и не разобрался, но у меня есть бонусная карта, и покупая билеты через Интернет, я иногда указываю ее номер. Я делал так раза 3 или 4, и никогда не замечал абсолютно никаких преимуществ от этой карты и бонусной программы в целом. Ну, сегодня, слава богу, стало ясно, почему не замечал.
Надо было просто подождать.
Сегодня РЖД решили начислить мне бонусные баллы за поездку.
«Спустя полгода?» — удивитесь вы.
А вот и не угадали!
Это бонусы за поездку, которая состоялась 28 декабря 2016 года.
Они даже перечислили мне в письме все подробности: и дату-время отправки и прибытия, и тип поезда (скорый, кстати), и стоимость билета (568.90, если интересно), и валюту (рубли), и даже указали категорию билета: «БИЛЕТ». Спасибо, ребята, я уже почти забыл все эти важные детали поездки.
И пишут мне: «Ответьте, пожалуйста, на вопросы анкеты и оцените качество поездки!»
Письмо, повторюсь, автоматическое. РЖД автоматически начислили мне бонусы за поездку, которая состоялась 11 месяцев назад. Наконец-то автоматика сработала. Ура. А теперь, уважаемый пассажир, припомните, пожалуйста, свои впечатления и заполните анкету. На тот случай, если с памятью у вас туго, напоминаем: вы ехали по билету, он еще стоил 568.90 (в рублях). Помните, ну?..
Анкета, кстати, начинается словами: «Вы недавно совершили поездку на дневном поезде? Наверняка Вам есть, что сказать!..»
Ну… Есть.
Спасибо, что поезда у вас ходят не с таким опозданием, как автоматические рассылки.
Правда, спасибо.
Только одно пожелание. Добавьте в конце письма фразу: «Ваше мнение очень важно для нас!»
Метки: Овечности Мысли вслух |
Скорость - наше кредо |
Утром пришло чудесное письмо от РЖД.
Нет, не реклама в духе «Летайте нашими поездами», и даже не предложение порекламировать эту конторку у меня в ЖЖ. А письмо с заголовком «Автоматическое начисление баллов за поездку».
Я уж, грешным делом, увидев такой сабж, спросонья решил, что кто-то воспользовался моим паспортом, чтобы покататься на поезде. Сам-то я в последний раз ездил железной дорогой аж в июле. Но потом, когда прочел письмо, все стало на свои места.
У РЖД есть специальная программа лояльности для пассажиров. Как она работает, я так и не разобрался, но у меня есть бонусная карта, и покупая билеты через Интернет, я иногда указываю ее номер. Я делал так раза 3 или 4, и никогда не замечал абсолютно никаких преимуществ от этой карты и бонусной программы в целом. Ну, сегодня, слава богу, стало ясно, почему не замечал.
Надо было просто подождать.
Сегодня РЖД решили начислить мне бонусные баллы за поездку.
«Спустя полгода?» — удивитесь вы.
А вот и не угадали!
Это бонусы за поездку, которая состоялась 28 декабря 2016 года.
Они даже перечислили мне в письме все подробности: и дату-время отправки и прибытия, и тип поезда (скорый, кстати), и стоимость билета (568.90, если интересно), и валюту (рубли), и даже указали категорию билета: «БИЛЕТ». Спасибо, ребята, я уже почти забыл все эти важные детали поездки.
И пишут мне: «Ответьте, пожалуйста, на вопросы анкеты и оцените качество поездки!»
Письмо, повторюсь, автоматическое. РЖД автоматически начислили мне бонусы за поездку, которая состоялась 11 месяцев назад. Наконец-то автоматика сработала. Ура. А теперь, уважаемый пассажир, припомните, пожалуйста, свои впечатления и заполните анкету. На тот случай, если с памятью у вас туго, напоминаем: вы ехали по билету, он еще стоил 568.90 (в рублях). Помните, ну?..
Анкета, кстати, начинается словами: «Вы недавно совершили поездку на дневном поезде? Наверняка Вам есть, что сказать!..»
Ну… Есть.
Спасибо, что поезда у вас ходят не с таким опозданием, как автоматические рассылки.
Правда, спасибо.
Только одно пожелание. Добавьте в конце письма фразу: «Ваше мнение очень важно для нас!»
Метки: Овечности Мысли вслух |
А какой мог бы быть эпизод!.. |
Адам Сэвидж, бывший со-ведущий передачи "Разрушители легенд", опубликовал на днях у себя в Фейсбуке ссылку на короткометражку The Expert, снятую по этому моему рассказу.
Пишет: "This is too real for me. I’ve sat in dozens of meetings like this".
Адам, Адам! Что же вы не разрушили миф о том, что можно нарисовать 7 прямых перпендикулярных красных линий зеленым цветом! Как вы могли это пропустить! Вы же профессионалы!
Для тех, кто еще не видел и не в курсе, о чем речь - вот эта короткометражка. Наслаждайтесь.
Метки: Такое вот кино |
А какой мог бы быть эпизод!.. |
Адам Сэвидж, бывший со-ведущий передачи "Разрушители легенд", опубликовал на днях у себя в Фейсбуке ссылку на короткометражку The Expert, снятую по этому моему рассказу.
Пишет: "This is too real for me. I’ve sat in dozens of meetings like this".
Адам, Адам! Что же вы не разрушили миф о том, что можно нарисовать 7 прямых перпендикулярных красных линий зеленым цветом! Как вы могли это пропустить! Вы же профессионалы!
Для тех, кто еще не видел и не в курсе, о чем речь - вот эта короткометражка. Наслаждайтесь.
Метки: Такое вот кино |
Ох уж этот Ноттингем! |
Раз уж недавно я заводил речь о настольных играх, то заодно расскажу про еще одну отличную настолку, которая готовится к выходу на русском языке. Это «Шериф Ноттингема».
Правда, Робина Гуда в этой игре не будет (по крайней мере, в базовом комплекте). Игрокам предстоит окунуться в трудовые будни того самого Ноттингемского шерифа. А будни у него непростые. Ведь помимо забот о шайках разбойников в зеленых трико, оккупировавших Шервудский лес, шериф обязан следить за импортом товаров на рынки Ноттингема, строго пресекать ввоз санкционных продуктов и давить их тракторами.
Игра рассчитана на компанию из 3-5 игроков. Каждый из них становится английским торговцем. Задача торговца – заработать как можно больше денег на ввозимых товарах. К сожалению, как это часто бывает в Ноттингеме, поднять большие деньги честным путем получается не всегда нет, скорее редко невозможно. Поэтому каждому честному торгашу приходится самую малость мухлевать. То запрятать в телеге дорогостоящий отрез импортного шелка, то провезти санкционный сыр по подложным документам, а то и случайно потерять в мешке с яблоками запрещенное оружие.
В общем, всё как в жизни.
Пост шерифа по ходу игры переходит от одного игрока к другому. Остальные игроки предъявляют ему ввозимые товары на досмотр в закрытых мешках. Шериф волен пропустить товар без досмотра — если верит, что торговец был честен и ввозит именно то, что задекларировал. В противном случае шериф досматривает мешок. Если контрабанда будет обнаружена — торговец уплачивает шерифу штраф (эти деньги шериф кладет себе в карман. Как я уже сказал, в игре всё, как в жизни). Если же при досмотре в мешке окажутся только те товары, которые заявил торговец — шериф сам выплачивает штраф игроку.
Но и это еще не все! Торговцы могут и даже должны пытаться подкупить шерифа. Например, можно сунуть ему в лапу пару золотых, чтобы он проверил не мой мешок, а мешок соседа слева… Я ведь честный торговец, а вот он-то наверняка везет что-то незаконное. Смотрите, шериф, как подозрительно топорщится его мешок!
В общем, это великолепная игра на блеф, полная таможенных нарушений, санкционных продуктов и взяточничества. Вот вам парочка летсплеев (запись целой игровой партии), чтобы оценить уровень веселья!
Этот ролик — от локализатора игры в России, компании «Лавка игр»:
А второй летсплей — запись развлекательного шоу Tabletop (к сожалению, только на английском). Между прочим, ведущим этого шоу выступает актер Уил Уитон, а в качестве приглашенных гостей за его игровым столом собираются другие актеры, видеоблогеры и прочие интересные личности. Все это превращает каждую игру на канале в феерическое представление с шутками и веселым экспромтом. Уил здесь отыгрывает роли и шерифа, и торговца с таким энтузиазмом, что каждый раз хватаешься за животик. Да и остальные не отстают. Если у вас хорошо с английским (или хотя бы успеваете читать субтитры на английском) — посмотрите это видео.
Ну, а теперь вернемся к локализации игры.
«Шериф Ноттингема» выходит на русском языке впервые, и это событие стало для российских игроков отличной новостью. К тому же «Лавка игр» к каждой заказанной игре прикладывает целую кучу промо-карт. Они добавляют в игру много уникальной контрабанды, которой не найти в базовой коробке с игрой. А это, в свою очередь, делает игру еще веселее и азартнее.
Кроме того, в комплекте с игрой каждому заказавшему будет выслана совсем уж раритетная и крутая промо-фигурка шерифа, на замену картонной фигурке из базовой коробки. (В этом месте бывалые игроманы начинают кричать: «Shut up and take my money!»)
Есть, конечно, и ложка дегтя: игру с промками можно будет получить исключительно по предзаказу. То есть, деньги надо заплатить сейчас, а игра к нам приедет не раньше февраля 2018. С другой стороны, это гарантирует не только промо-карты и фигурку, но и минимальную цену. Если «Шериф» и появится на полках магазинов, то стоимость будет существенно выше.
В общем, вот он — ваш шанс погрязнуть во взяточничестве и коррупции, и при этом получить массу удовольствия, не опасаясь никаких уголовных последствий.
Всё как в жизни. Всё как в настоящем Ноттингеме!..
У нас бы такое не прокатило. Ох уж этот Ноттингем!
Заказать игру можно на сайте компании «Лавка игр».
Обратите внимание: кампания по сбору средств на локализацию заканчивается через 6 дней. А значит, у вас не так уж много времени, чтобы присоединиться и поучаствовать!
Метки: Поиграем |