*этот текст был в txt_me года три назад; будем считать, что с него всё начинается.
а тэг потом придумаю.*

Филимоновы сели обедать, когда по крыше грохнуло.
Филимонов-старший, человек наблюдательный и медлительный, даже глазом не моргнул. Он отметил, что Гришка ойкнул и полез под стол, а Миша, наоборот, с любопытством уставился в потолок. И подумал, что Григория надо взять на рыбалку и вырастить там из него настоящего мужика. А то бабы очень уж разбаловали пацана.
Филимонова-старшая так поглядела на мужа, будто это он всё подстроил.
Филимоновы-младшие теперь сидели почти одинаковые, вихрастые и заинтересованные. Они ждали, что скажет мама.

— Началось! — сказала мама.
И началось.Наблюдательность и медлительность уже через пять минут изменили Филимонову-старшему, в отличие от жены, которая не позволила себе никаких измен за все пятнадцать лет брака, потратила лучшие годы, перевелась из университета в педагогический институт, пахала, себя не жалея, наподобие владимирского тяжеловоза, чем и заслужила отпуск в Крыму, а ещё лучше в Хорватии или даже вообще в Ницце, но ведь нет, некоторые особо близкие к природе так мечтали понюхать экологически чистого навозу, что сподвигли всю семью…
…Филимонов-старший не был ещё как следует повергнут и унижен, когда в незапертую дверь вошла соседка Алевтина Петровна и сказала, что на самом деле ничего ещё не началось, а начнётся аккурат к вечеру. А что грохнуло — так это у Шуры Банникова метеоризм. Ну, или как называется-то. В общем, залезает Банников на горку со своим дельтапланом, разбегается, а потом летит над деревней и разбрасывает камни. Председателю правления шифер на крыше угробил, а Алевтине Петровне тыкву побил — самую красивую, выставочную. Вам-то, сказала соседка, бояться нечего, потому что огород вы не садили, а крыша у вас жестяная. Но если вас грохот, например, смущает, то приходите к шести часам вечера в правление, там будут Банникова обсуждать, осуждать, призывать к порядку, и можно очень хорошо высказаться.
Пока женщины соглашались, что высказаться необходимо, и даже начали немножко репетировать, Филимонов-старший подхватил пацанов и повёл вниз по улице Комсомольской к зелёной дачке с резными наличниками, которую сняла на лето ещё одна хорошая семья, предпочитавшая рыбалку и сбор грибов бессмысленному дефиле по набережным Ниццы. Звали их Антиповы, и Антипов-старший работал вместе с Филимоновым в Центральном авиационном гидродинамическом институте.

У Антиповых тоже был обед, и вместе с ними обедала толстая красивая хозяйка дачи, похожая на императрицу Елизавету в молодости. Одетая в цветастый сарафан, высоко причёсанная, она брала с блюдца нарезанное яблочко пухлой рукой, на безымянном пальце которой красовалась старинная
золотая гайка с большим бриллиантом. Филимоновым в этом доме очень обрадовались.
— Дядь Юр, дядь Юр! — закричали мальчишки-Антиповы из-за суповых тарелок, и глаза у них возбуждённо сверкали. — А к нам мертвяк ходит!
Антипова-мама не сделала им никакого замечания, а только обречённо закивала.
— Ходит, представь себе, — подтвердил Антипов-папа. — Лапшички куриной не хотите ли?

Императрица Елизавета, хозяйка зелёной дачки, давешним летом купила у рыбака Басова двух лещей. А точнее, одного золотого леща и другого серебряного подлещика. Выловил он их тут же, на прудах. Рыба была крупная и экологически чистая. Но когда императрица принялась рыбу потрошить, из большого леща выкатился старинный филигранный перстень с бриллиантом. Императрица помыла его от рыбьих внутренностей в ведёрке, почистила зубной щёткой и содой и надела на безымянный палец, а вот обратно он уже ни в какую не снимался. Так и сомневалась, золотой ли, потому что ювелир в городе хотел проверить перстень кислотой, но императрица побоялась за палец и решила обойтись.
А с той же ночи стал к ней ходить мертвяк Леонид Александрович, утопленник, и требовать либо долг супружеский выполнить, либо перстенёк вернуть. От супружеского долга императрица, конечно, отказалась, хотя из себя Леонид Александрович был ничего: очень уж рыбой от него пахло, да и сердцу не прикажешь. А перстенёк как будто прирос к пальцу — она его и мылом, и подсолнечным маслом, и даже оливковым холодного отжима пробовала — ничего не берёт.
Алевтина Петровна сказала императрице, что плохо дело, будет мертвяк к ней ходить, силу тянуть, начнёт она чахнуть и сохнуть, вот тут-то момент надо не упустить: как палец похудеет, снять перстенёк, да и зашвырнуть обратно в речные камыши, а то сама знаешь что. Но императрица, наоборот, поправилась с сорок восьмого до пятьдесят четвёртого размера, потому что снизила физическую активность, стала бояться надолго уходить с участка, всё больше сидела на крылечке и семечки щёлкала: её-то Леонид Александрович не тронет, потому что любит, а квартирантам мало ли чем навредит.

Филимоновым очень хотелось посмотреть на мертвяка, хотя Гришка испугался и заканючил было. Но Леонид Александрович приходил обычно по ночам, редко когда к обеду или на закате, так что решили ждать другого случая. Детей пустили играть в саду, а отцы семейств пошли проведать ещё одного авиационного инженера, Русакова, который приехал в отпуск вместе с ними, хотя и был бессемейный.

Русакову достался ничейный летний домик, брошенный хозяевами ещё в девяносто пятом году. У председателя сердце болело смотреть, как шесть соток и строение никем не используются, поэтому домик он немного подлатал и стал сдавать туристам и дачникам за небольшие рубли. И теперь Русаков сидел и курил на крылечке, одетый в полосатый свитер и брезентовую куртку, хотя жара вторую неделю стояла такая, что вся антоновка на деревьях созрела уже печёная. Коллег он не узнал, но доверчиво протянул руку Филимонову для приветствия; рука была сухая и горячая. Филимонов помнил, что в таких случаях надо уколоть анальгин и димедрол, но ни того ни другого не было, да и уколов он делать не умел. Поэтому инженера только облили водой из ведра и приложили к голове бутылку ряженки из холодильника, а потом Антипов сбегал к себе за детским банановым парацетамолом. Русаков лекарство пить отказывался, говорил, что искусственная добавка бананового вкуса симулякр и оскорбляет. Но потом особенно не сопротивлялся, покорно дал уложить себя на раскладушку и накрыть простынёй, всё звал какую-то Зою и ходил с е-два на е-четыре. Бросать товарища было нехорошо, и Филимонов с Антиповым решили откомандировать к нему императрицу Елизавету, клятвенно ей обещав, что с мертвяком Леонидом Александровичем, если что, справятся, и что не обидят его — тоже поклялись.

Жёны, дети и больной Русаков таким образом были присмотрены и пристроены. Антипов показал, что в кармане тренировочных штанов у него нольпять, и друзья пошли под ветлу на рыбацкие мостки, потому что стоял как раз светлый промежуток между утренним и вечерним клёвом и рыбаков на прудах не было. Время они провели хорошо, но мало, и поняли, что совершили большую ошибку, потому что нольпять кончилась, а за ещём нужно было идти в автолавку на другой конец села под открытым солнцем.
Филимонов предложил окунуться, чтоб полегче, и всё равно пойти. Он успел раздеться до трусов, когда за край мостков схватилась белая девичья рука, а потом из воды появилась и вся девушка. На самом деле это была даже девочка лет четырнадцати, отчего Филимонов своих трусов очень сильно застеснялся. На ней был синий купальник в белый горошек и верёвочка с крестиком на шее.
— Чё надо? — спросила девочка.
— А чё есть? — спросил в шутку Филимонов, и Антипов с ним одновременно спросил: — А ты кто?
— Я — рыба Вера, — сказала девочка.
Антипов тут же загорелся и сказал: три желания.
— На двоих, — согласилась рыба Вера.
Друзья переглянулись.
— Значит, раз, — сказал Антипов. — Литр, — и почему-то не у него, а у Филимонова в руках оказался литр, но какой-то странный, noname и с красной крышечкой. Филимонов отвернул крышку, понюхал и утвердительно кивнул.
— Значит, два… — начал Антипов, но друг его перебил.
— Тут с умом надо! Это, может, раз в жизни бывает! — и поглядел на девочку умильно, хотя в то же время с хитринкой. — Многоуважаемая рыба Вера! Дай мне, пожалуйста, то, чего я сильнее всего в своей жизни хотел!
К литру в его руках прибавился атласный бюстгальтер персикового цвета.
— Фу, — сказала рыба Вера.
— Это что? — обалдел Антипов.
Растерянный Филимонов пожал плечами. Потом в глазах у него что-то проблеснуло.
— Надо так понимать, — объяснил он, смущаясь присутствия рыбы Веры, — что это деталь нижнего белья Светланы Терещенко, моей, так сказать, одноклассницы. И так получается, надо понимать, что именно эту деталь я сильней всего в жизни хотел. Так сказать. Ерунда какая-то.
— Всё, молчи, — остановил его Антипов, — теперь я, — и хозяйским жестом забрал литр из рук Филимонова, а потом вдруг свободной ладонью хлопнул себя по лбу и воскликнул: а стаканЫ-то!
Вера презрительно сощурилась и соорудила на мостках два прозрачных пластиковых стаканчика, которые в автолавке по рублю, а если оптом, то по семьдесят копеек.
— Ну, пока, — сказала она. И не прыгнула назад в воду, а прошла между Антиповым и Филимоновым, достала из кустов ситцевое платьице и розовые вьетнамки — и, держа их в руках, пошла в деревню.
Филимонов потрогал стаканчик пальцем и задумчиво сказал:
— А ведь судзуки гранд витару можно было попросить.
Антипов долго смотрел вслед удаляющейся рыбе Вере, потом вздохнул и сказал: это вряд ли.

Ко времени вечернего собрания обоим было уже хорошо, но ещё не плохо, то есть как раз в самый раз. Антипов очень интересовался собранием, а Филимонов счёл нужным явиться для моральной поддержки жены, потому что без поддержки она жить не могла и очень ругалась бы вечером.
Рядом с крыльцом правления стоял длинный деревянный стол, накрытый красной скатертью с бахромой понизу, над столом на деревянной стене висели два портрета — Гагарина и почему-то Андропова, а за столом сидели председатель, Алевтина Петровна и ещё какая-то строгая женщина, и перед ними стояли бутылочки с минеральной водой, от которых глаз было не отвести. Жители деревни сидели вокруг стола — кто прямо на траве, кто на специально принесённом туристическом коврике, кто на корточках. Пахло благовонными палочками. Старушка в очках вязала пёстрого цвета носок. Ближе всех к столу сидели две молодые женщины в длинных сарафанах, и одна заплетала другой косы. Выяснилось, что они опоздали: метеориста Банникова, который оказался патлатым низкорослым парнем в шортах, уже не обсуждали, а обсуждали семейный конфликт какой-то Черемисовой.
Филимонов с Антиповым заскучали, потому что не разбирались в семейных делах Черемисовой. Антипов даже задремал. Проснулся он от того, что стало тихо. Все по-прежнему сидели на своих местах, но никого больше не обсуждали. Только старушка с носком шептала соседке:
— Егоровна, небось, на этот раз. А если не Егоровна, то Лёха Генералов.
— Да у Егоровны-то… Она ж третий месяц лежит, шейка бедра у неё… — возражала соседка.
— А как же в том году Пал Иваныч парализованный пришёл?
— Это да… — задумчиво сказала соседка.
— А самый стыд будет, если опять алкаш какой…— не унималась старушка с носком.
Тут соседка уже ничего не ответила ей, потому что изумлённо уставилась куда-то за спины Филимонова и Антипова. Пришлось им обернуться тоже.

По главной улице к правлению шествовал инженер Русаков. Вид у него был бледный, но уверенный. На плечах Русакова болталась, повязанная на манер плаща, та самая простыня, которой его укрыли сердобольные друзья. Голова была мокрая, а подбородок свежевыбритый. Он опирался на рябиновый посох, точнее, на криво выструганную палку, которая прежде торчала у крыльца, не давая открытой двери долбить о стену.
Увидев его, председатель, Алевтина Петровна и строгая женщина встали и почтительно склонили головы. А Русаков подошёл к самому столу, зачем-то поскрёб ногтем скатерть и сказал:
— Значит, так. Банникову три дня огородных работ у Алевтины Петровны, потому что ущерб, нанесённый ей, впрямую невозместим. Председателю же пусть перекроет повреждённый фрагмент крыши. На том будет свободен. Евстигнеева обязана долг Генераловой вернуть, проценты допускаются натуральные, например, овощами если. Для Черемисовой комнату освободить, потому как в доме она полноправный жилец. Ну, я пошёл?

Он развернулся и так же уверенно направился обратно. Филимонов и Антипов догнали его и схватили под руки.
— Миха, ты чего? — спросил Антипов, заглядывая товарищу в лицо. Но Русаков не отвечал и волок друзей по улице, будто бы в нём проснулись нечеловеческие силы. Или будто вселился в него неизвестный дух. Филимонов с Антиповым пытались выманить наружу настоящего инженера Русакова, заклиная его Туполевым, Жуковским, сухим суперджетом и обратной стреловидностью крыла. Но дух был сильнее и покинул хлипкое тело Русакова уже у самого крыльца. Инженер сразу ссутулился, высвободил руки и полез в карман за сигаретами.
— Вечер, что ли, уже? — спросил он.
Филимонов осторожно потрогал ему лоб, лоб был холодный и мокрый.
— Вечер, вечер, — подтвердил он.
— Может, чайку? — спросил Русаков.
— А давайте чайку, — воодушевился Антипов, — я к Елизавете за печеньем схожу.
Русаков сел на ступеньку и горестно вздохнул.
— Собираться надо…
— Да уж завтра надо, — так же горестно вздохнул Филимонов. — Гришке ещё форму покупать, Мишке учебники… Жалко…
— Ещё как жалко, — подтвердил Русаков, щурясь куда-то в сад.
В саду за яблони садилось медленное красивое солнце.

http://users.livejournal.com/-raido/482320.html