Maximeliane_Rufus все записи автора Название: "Из-за Эмми или Cauer and other troubles of my life"
Автор: Topsyatina
Персонажи: Том/Билл (основной)
Рейтинг: NC-17
Жанр: romance, AU, BDSM, Angst, Lemon, Hurt/comfort, POV Bill...
Категория: Slash
Размер: макси (очень большое макси)
Статус: в процессе
Краткое содержание: Билл, молодой человек, приехавший в Дрезден. Учится на психолога в колледже. У него есть друзья, но жизнь кажется пресной. Её разбавляет новое знакомство - некий Томас Кауэр. Как жить после знакомства с таким человеком? Что делать с желанием поцеловать парня? Как признаться себе в пагубной привязанности? Как хранить чужие тайны? А самое главное: как соблазнить натурала, когда уже принципы умерли под натиском душащих желаний?
Предупреждение: ненормативная лексика, откровенные описания постельных сцен, неадекватные реакции/мысли персонажей, смерть персонажа (второстепенного)...
Благодарность: хочу выразить гигантское СПАСИБО Norka K. (Noriko) и Nokia. Я благодарна вам за труд, за то, что вы верите в мою идею и ни разу не усомнились в ней. Спасибо за помощь, за поддержку и то время, что вы на меня тратите. p.s. люблю вас сильно ^___^
От автора: здесь столько всего... что передать в 2-х словах сложно... Максимально жизненная история, по вине которой многие сходят с ума...
Размещение: За копирование, публикацию на других ресурсах и прочей ерунды - на кол посажу, обоссу и сожгу!:diablo:


Глава 58
*- Университетская клиника имени Карла Густава Каруса

Ещё очень долго мои мысли были забиты тем поездом. В портфеле я нашёл билет и вновь начал об этом думать. А потом посмотрел на левую руку. Я же свободный. Не зря сделал эту татуировку. Теперь её шрам буквально перечёркивал. Как символично. Ирония. Я решил в итоге сделать новую татуировку. Позвонил Яну, своему мастеру, и договорился о сеансе. Он был рад моему звонку. Мы решили назначить мой визит на субботу, потому что я упомянул о коррекции двух своих старых татуировок.
- Привет, Билл, сто лет не виделись.
- Это точно, - я улыбнулся. – В последний раз ты колол мне язык.
- Да, припоминаю.
Мы сели рисовать эскиз. Я хотел изобразить жетон, ведь это один из символов, который ассоциируется у меня с Кауэром. Символ моей новой жизни, ведь он спас меня. На нём будут как бы выбиты два знака зодиака – мой и Тома.
Ян нарисовал их в красивом переплетении. Мне очень понравилось. Место я выбрал сразу: тыльная сторона плеча, выше локтевого сустава. С задранной правой рукой я пролежал три часа. Было и приятно, и больно, и даже щекотно.
- Интересное ты место выбрал, - сказал парень, - видно не будет, если только руками не начать размахивать.
- На это и была сделана ставка.
На коррекцию боковой моей татуировки ушло полтора часа. Когда Ян взял мою левую руку, то очень удивился.
- Интересный у тебя шрам. Кто тебя так поцарапал?
Я невольно поёжился, вспоминая тот вечер в ванной.
- Да так, напоролся на психа, который размахивал ножом.
- Мы можем убрать шрам. Просто как-то нелепо он у тебя через татуировку проходит. Такая некрасивая белая и выпуклая полоса.
- Нет, оставь. Пусть будет.
Мастер пожал плечами. Уходил я от него с пустым кошельком и довольной физиономией. Не знаю, станет ли мне легче от новой татуировки, но хотелось бы надеться.
... Я знал, что Пит и Диди приглашены на свадьбу Тома, но они от меня это пытались скрыть. Я так смеялся, когда за обедом сказал им о своей осведомлённости. Их по лицам как будто кирпичом стукнули.
- С чего это ты такой радостный? – не выдержал Цирман и сделал едкое замечание. – Ты же убивался, и вдруг резкие перемены!
Я хитро улыбнулся, вспоминая новую татуировку.
- У тебя нашёлся мотиватор? – спокойно спросила Диана, как будто уже знала ответ.
- Я забыл, кто я и кем являюсь. То, что со мной творилось, лишь надломило меня, но не убило, не сделало хуже. Раз я выжил, раз продолжаю бороться с собой, то способен и вылечиться от этого дерьма. Да, я понимаю, что всё это не быстро будет, но будет, - настойчиво говорю, ставя чашку на стол. – Мне всё равно, что он женится и что вы идёте на свадьбу. Моя голова занята более важными мыслями. Раз он обо мне не думает, то чего я напрягаюсь?
Они улыбнулись. Я решил в это поверить сам, кивнув. Не хочу больше этих разговоров, никому они не нужны. Тем более во мне проснулась вполне понятная злость на него. И на данном этапе меня всё устраивало.
Гофлер был удовлетворён проделанной мною работой и полностью одобрил пилотный проект. Это означало, что практику я могу смело занести в диплом, ничего там больше не меняя. Вообще, профессор, как оказалось, был ко мне весьма терпелив. То ли его подкупало, что я работаю на Йостов, то ли мой статус в колледже продуктивно закреплялся. Я один работал в Берлине по личному приглашению. Естественно, это имело свою цену. Иногда даже первоки смотрели на меня косо.
Настал такой период в учёбе, когда все хватались за голову и судорожно соображали, куда бы им пойти работать. Я знал, что Ник и Бри мне завидуют, по-доброму, пусть и не говорят этого. Многих студентов держали при больницах и клиниках на неполный рабочий день, но толку было мало: никакой практики. Ну вызовут, постоишь, посмотришь, кивнёшь и уйдёшь дальше пробирки протирать. По-настоящему только сейчас я понял и оценил, как же мне повезло! Ведь по сути, я не так много знаю, ну и что – последний курс. Раньше я думал, что являюсь чуть ли не гением и трясся из-за каждого пропуска. Сейчас же мне было так плевать на это, потому что у меня уже была работа. По-хорошему, я мог не париться вплоть до защиты диплома. Естественно, по голове меня никто бы не погладил, но Гофлер встал бы стеной за мою защиту.
Я дождался. Друзья пригласили меня в кафе, заплатили и задали тот самый вопрос, который изрядно мог бы потрепать нашу дружбу: могу ли я помочь им в устройстве на работу. Варианта было два: либо в клинику к Питеру, либо к Йостам.
Первый вариант самый удобный, но проблема состояла в том, что Цирман невролог, при нём работают психологи и вряд ли там нужны лишние, хоть и стоило бы узнать. Он мог бы помочь и похлопотать, и для него это вовсе не являлось проблемой, но загвоздка всё же была. Клиника* считалась в Дрездене самой престижной, потому что была прикреплена к университету и охватывала в своей деятельности не такую уж обширную область: неврологию. Там делали операцию Эмме, потому что эпилептическая хирургия была их коньком. И, на мой взгляд, вряд ли в таком заведении были свободные места.
Второй вариант был реальнее, потому что медицинский центр в Берлине и Гамбурге вбирали в себя массу направлений, в том числе и психологию. Но они находились в других городах. Это значило, что надо либо переезжать, либо устраиваться на таком плавающем графике, как у меня. И опять была проблема: новичкам не делали таких подарков. Либо приезжай и работай, либо сиди дома и жуй локоть. Я мог бы спросить у Джозефа, но полагал, что мужчина меня пошлёт уже через пять минут. Вероятнее всего, друзья надеялись на Дэвида. Он ведь главный везде и всюду. Йост был в Нью-Йорке и собирался вернуться к маю, а Том гостил у матери. Мне катастрофически не хотелось дёргать бизнесмена.
Я не мог отказать им, но и не сказал «Да». Мы сошлись на том, что я спрошу и это всё. Лишь поинтересуюсь.
Первый шаг был провальный: Пит сказал, что у них все «засиженные» и психологи не нужны. В принципе, я так и думал, но отчего-то лелеял надежду, что, может, вдруг...
Второй шаг был обнадёживающим. Мне как раз позвонил Джозеф, и я вставил в разговор свои пять центов. Он был слегка обескуражен и не понял сперва, зачем я интересуюсь. Но перезвонил уже в конце дня и дал телефон главного врача в Берлинском центре. Сказал, чтобы я упомянул наше «практически родство». Я смеялся. Джозеф был действительно странным мужчиной, как и говорил мне Дэвид ещё при первом знакомстве. Он шутил как-то непонятно, но смешно. И почему-то располагал, хоть и выглядел грозно.
В клинику главврачу я позвонил только во второй половине недели. Мы с ним виделись всего один раз, когда я проходил практику и он зачислял меня в команду. И, если честно, я его смутно помнил. В первом же предложении я упомянул обоих Йостов, а потом задал свой вопрос. Мы поговорили в целом минут десять. Он попросил перезвонить ему на следующей неделе.
Конечно же, я знал, что ребята уповали на мои «тёплые и искренние» отношения с Дэвидом, но я не мог вот в лоб просить его о помощи, навязываться ему. Он и так для меня столько сделал, что я никогда не расплачусь с ним за ту доброту.
Главврач сообщил мне неприятные новости. В клинике было лишь одно вакантное место младшего ассистента, но месяц назад его заняли. Он сказал мне про терапевтов и травматологов, но профиль был не наш. Я поблагодарил его и положил трубку.
Говорить им это было неохота. Они видели моё напряжение. Но такое печальное начало вечера перешло в будничный трёп. Ребята заверили, что не расстроены, ничего страшного не произошло и теперь они сами найдут себе места. Я не верил в их показушное безразличие, но не упрекнул. Мы отлично провели время.
Если бы я хотел забыть про невезучий ICE, то мне бы всё равно не дали. Эта трагедия глубоким отпечатком вдавилась мне в мозг. Я постоянно думал о своих выводах, мыслях, страхе. Смерть была так близко, но обошла меня стороной. И я благодарен ей за то, что она не наградила меня своим вниманием.
На выходные я ездил к Георгу и Агнешке. Было странно находиться в любимом Бремене и не пойти к родителям. Я боялся, что когда увижу маму – разревусь и во всём признаюсь. И дело даже не в Кауэре, нет, я бы рассказал ей про попытку покончить с собой, и вот её реакция на это была бы самой худшей. Поэтому мне нужно ещё немного времени.
- Мы знаем, что ты должен был ехать в том поезде, - наконец решился поговорить об этом Жоржи.
- Откуда?
- Тебе звонила Эмили, ей Том, а мы все рядом сидели.
- Ясно.
- Когда в последний раз вы виделись? – парень смутился, но всё же задал интересующий его вопрос.
- Перед декабрём. Потом в палате у Эммы, но он спал.
- Хорошо выглядишь, - вставила Агнешка, улыбаясь. – Ты сильно похудел. Это из-за поезда?
- Не совсем, - тихо отвечаю. Не хочу продолжать эту тему.
- У тебя есть кто-нибудь? – к диалогу вновь подключился Георг.
- Нет.
- Знаешь, я не должен этого говорить, - Георг встал и налил нам ещё чай. Агнешка сидела молча, смотря то на бойфренда, то на меня. – Сейчас Кауэру очень хреново.
- Отчего?
Меня не очень волновало, как у него дела. Я чувствовал к этой теме пренебрежение и раздражение, но всё же решил выслушать оператора.
- Их отношения с Рокси разваливаются. Думаю, ты понимаешь, что после госпитализации Эммы он стал параноиком. Вообще, дебил, - парень всплеснул руками, чуть не пролив чай, и обозвал друга как-то по-доброму. – Ни ел, ни спал, ни с кем не разговаривал. Идиот, что тут скажешь, - Жоржи сел и выпучил глаза, отчего Агнешка засмеялась. – Но его понять можно, дочь ведь. Бедная девочка, столько несчастий ей на долю выпало. Ещё и отец неадекватен стал.
- Почему? – во мне проснулось любопытство, я даже подался вперёд.
- У него мать заболела.
- Мина, - я растерялся. – Что с ней?
- Я толком не знаю, но она теперь уже не встаёт.
- Боже мой, какой кошмар! – я прикрыл рот рукой от ужаса.
- Мда, ничего не скажешь, - прискорбно протянул парень. – Эмили более или менее стойко держится, потому что дети, она про них не забывает. А он? – Георг хмыркнул. – Эмма в Майсене учится, а Роксана молчит и смотрит на него. Вот и получается, что он один остался. Звонил мне, сказал, что к матери переехал. Сидит с ней днями и ночами. Одна напасть сменилась другой. Да и потом, знаешь, Рокси не для него, - Жоржи как-то затравленно выдохнул. – Она считает его особенным, превозносит. А Тому нужен человек, который будет с ним на равных, не будет считать его звездой. Она же думает, что он герой романа. Пф-ф-ф, - парень прыснул и усмехнулся. – Кауэр? Нет, слишком уж он неидеальный для героя, противоречивый. На мой взгляд, он и на персонажа захудалого рассказа не тянет, не говоря уже о большем. Роксана, видимо, убеждена в обратном. Его это раздражает.
- А свадьба? – я не хотел спрашивать, слова сами вырвались.
- Билл, какая может быть свадьба, если эта девушка не может его хотя бы из уныния вывести? Я знаю лишь, что там Юджин плотно ему в уши ссыт. Что они обсуждают – без понятия. А ещё он мне как-то сказал, недели две назад, что ему один человек важный звонил из Америки. Друг или приятель, без понятия. Ну, мы эту тему замяли, а в конце разговора Том вновь вернулся и сказал, что теперь крепко об этом думает.
- Странно. На него вообще никто не мог повлиять.
- Ты мог, - Георг пронзительно посмотрел на меня, - но не будем прошлое ворошить. Ситуация тупиковая. Словом, теперь ты знаешь, что он не радуется жизни и не стоит ему зла желать.
- Но я никогда...
- Тогда твои друзья желали. Не может всё так свалиться разом, не верю я в это.
Мы напряжённо молчали, отложив тему с Кауэром на потом.
Дома я позвонил Эмили. Мне почему-то захотелось узнать, что там с Миной, и по возможности утешить девушку. Она была какой-то отрешённой, пребывая в своих мыслях, даже не слушая меня. Проявив настойчивость, я всё-таки напросился к ней в гости, тем более, я не видел двойняшек. Им уже было восемь месяцев, и с моей стороны было неприлично не показать хотя бы каплю заинтересованности, не подарить им подарки, как принято. Вообще, при мыслях об Эмили я ощущал себя каким-то пришибленным, потому что мне было стыдно за свою отстранённость. Я кое-как поздравил её с рождением детей. Словом, выразил неучтивость.
Первым делом я спросил как дела у мальчиков, как Юджин и всё ли у него хорошо на работе. Потом наш разговор затух. Я не знал, как начать.
- Мы оба знаем, зачем ты звонишь.
- И как она?
- Сейчас ничего, дома с Томом.
- Что случилось?
- Атеросклероз, - и больше она ничего не сказала, отказавшись пояснять.
Я призадумался. Понятно, что проблема с сосудами, но что там должно случиться, что человек уже лежит и не встаёт? Мы помолчали.
- Как Том?
- Ты хочешь знать? Не поленись, Билли, спроси у него сам.
В её голосе было столько яда и желчи, что я инстинктивно поёжился. Не знаю, чем конкретно было вызвано её раздражение, но я ощутил себя неуютно.
- Эмили, ты прекрасно знаешь, что мы не общаемся.
- Это явно не моя проблема.
В итоге мы договорились, что я приеду в конце недели, так, чтобы застать и Юджина, а то он много работал. Я пребывал в каком-то странном состоянии после разговора с девушкой. Понятно, что она переживает за мать, у младшего сына проблемы с дыханием, но это всё же не оправдывает её грубости по отношению ко мне. Я не знал, что и думать.
В намеченный день я явился. Первые пять минут я не понимал, что же в образе девушки меня смутило. Мы поприветствовали друг друга, она указала в гостиную и сказала, что сходит за чаем. Дети тусовались в манеже. Они оба были похожи на Юджина, словно две мелкие копии. Лишь глаза выдавали мать. Эмили была обладательницей светло-карих глаз, этим они с братом отличались. Детям передался этот чудный оттенок.
- Как твои дела?
- Хорошо, - небрежно отвечаю. – Лучше чем пару месяцев назад. Скоро выпуск.
- Я рада за тебя.
- Эмили, я не хочу лезть не в свои дела, но...
- Так не лезь, - грубо отрезала она. – Ты думаешь, я не знаю, зачем ты приехал? Умоляю, Билл, твои действия очевидны. Я не скажу ни слова о матери и Томе, если тебя лишь это заботит, то тебе здесь делать нечего.
- Прости, но я не понимаю, - начинаю злиться, - с чем связана твоя агрессия. Что я сделал тебе дурного?
- Не мне. Я лишь... – девушка запнулась, устало потёрла переносицу и посмотрела на меня как-то вымученно. – Я ненавижу тебя за то, что ты их бросил.
Я разинул рот, обомлел, забыв вдохнуть воздуха. Мой мозг отказывался воспринимать информацию. Ненавидит?! Мы смотрели друг на друга как давние враги. Я чувствовал себя потерянным.
- Как ты можешь, Эмили, как ты смеешь...
- Как ты смеешь, - она перебила меня и встала. – Ты, Билл, ты же просто кинул их... Не передать словами, что я испытала, когда увидела брата в тот день. Он был серый, задёрганный, отрешённый. Словно аутист. Когда я попыталась его обнять, он наорал на меня. Как ты думаешь, это нормально?
Я молчал и хлопал ресницами, не понимая, ответить мне что-нибудь или слушать дальше. Девушка зло посмотрела на меня, а потом села в кресло, повернувшись к манежу. Теперь я видел лишь её профиль.
- Он ведь любит тебя, чёрт возьми, до сих пор. И не может вернуть, не стал возвращать после того, как понял твоё предательство, - она повернулась и хищно посмотрела на меня. – Ты хоть понимаешь, что он пережил?
- А что пережил я тебе не интересно? – вспылил.
- Если честно, Билл, мне всё равно. Я думаю, ты просто играешь им. Он нашёл девушку, он уговорил себя жить с ней, попробовать создать семью, начать жить заново, без тебя. А ты явился, ты вновь всё развалил своим присутствием...
- Да он женится скоро, - я повысил голос, - где его отрешённость, где страдания, а? Знаешь что, мне осточертело, что все вокруг его жалеют, говорят, какой он хороший, что я его оставил в нужный момент. Ты не думала о моих мотивах, что я пытался их защитить, пытался оградить от лишних нападок? Меня бесит эта узколобость. Ты его сестра, я понимаю...
- Лучше бы ты вообще в его жизни не появлялся. Особенно сейчас, когда она разваливается с каждым днём по огромному булыжнику.
- Я и не стремлюсь заявлять о себе.
- Да он впустил тебя, - она начала говорить настолько ядовито, что хотелось провалиться сквозь землю, - впустил в свою душу, позволил проникнуть туда, настолько глубоко, что никто другой не знает, что там. Я не знаю настолько хорошо его, как ты. Я не подозреваю о его слабостях, не знаю скрытые сильные стороны. Он же не просто так эту крепость выстроил, не просто так никому не открывался. И стоило ему влюбиться... – она запнулась, прикусив губу. – Он не сказал тебе о своих чувствах, и я его поддерживаю. Можешь поверить мне, а можешь и дальше задаваться вопросами. У меня к тебе одна лишь просьба: оставь его в покое. Я знаю, вы не общаетесь, и мне это импонирует, но если вдруг что-то случится, я бы не хотела видеть тебя рядом с ним.
- Полагаю, мне следует уйти.
Моя горячность разозлила меня самого.
- Я ничего не имею против тебя, если вы порознь. Ты мне симпатичен. Но брат есть брат.
- Ясно, - выдавил затравлено я из себя. – Меня лишь угнетает, что ты не пытаешься меня понять.
- Я не хочу, - сказала она и посмотрела на меня с тоской, - потому что могу встать на твою сторону, а предательства с моей стороны он не стерпит.
Я подчинился порыву, подошёл к ней и обнял. Эмили казалась не просто хрупкой и беззащитной, она буквально истончалась на глазах. Взяв меня за рубашку, вцепилась неухоженными ногтями и начала содрогаться. Мне конкретно стало не по себе. Она всхлипывала, пряча лицо в изгибе моей шеи, а я смотрел на детей и не знал, что делать.
- Я из-за вас столько слёз пролила, столько нервных клеток подохли от осознания, что вы оба мудаки!
- Мы не поняли друг друга.
- Вы идиоты. Просто два придурка, влюблённых друг в друга, но страшно чего-то боящиеся. Я не знаю, простит ли тебя Том, но надеюсь на это.
- Я не...
- Дай ему время. Просто время остыть, понять, что его крепость всё ещё цела и ты по-прежнему его любишь, пусть вы и не будете вместе, но прошу, - она подняла на меня свои зарёванные глаза, - простите друг друга.
Я не мог отказать.
Когда пришёл Юджин, я под руководством Эмили кормил старшего, а она – младшего. Мы смеялись и все вымазались. Вирт мягко улыбнулся, пожал мне руку и сказал, что если сейчас постирать рубашку, то через сорок минут она будет как новая. Он рассказал мне о работе. Выглядел таким же замученным, как и Эм. Когда мы остались одни, он признался, что ждёт, когда же она сломается. Это касалось Мины, ведь Том надломился, а она будто отгородилась. Мы быстро замяли эту тему. Юджин пообещал мне позвонить из офиса в обеденный перерыв и рассказать, поделиться мыслями по этому поводу. Мне было любопытно узнать не о Кауэре. Всё же, Вильгельмина мне была глубоко приятна.
Когда приблизились двадцатые числа мая, меня постоянно начала дёргать Диана. Я не знал, что конкретно её беспокоит, но она вела себя странно, а как-то за ужином посоветовала мне быть стойким. Я не понял, разумеется, намёка. И в самом конце мая, когда я отшлифовывал диплом и подготавливался к итоговым экзаменам, раздался тот самый звонок. Я не знаю почему, но я предчувствовал беду. Был вторник, немного за полдень. Пит работал, а Ди спала. Звонила Эмили. Её голос показался мне старческим, кряхтящим, я еле узнал её.
- Что-то случилось?
- Да.
Она выдохнула затравлено.
- И?
- Ты должен приехать.
- Куда?
- К Тому, на квартиру.
- Это неразумно.
- Это вынужденная мера, я бы не звонила, если бы ситуация того не требовала.
- С ним что-то приключилось? Он сломал себе что или...
- Нет, - она резко перебила меня, затем вновь выдохнула, - Билл, вчера мама умерла.
И гудки. Я сидел, не в силах пошевелиться. Телефон остался в ладони, глаза уставились в стену. Я почувствовал дикую тоску, печаль и боль. Его боль. Боже, бедный Том, бедная Эмили и Эмми, которая, скорее всего, ничего ещё не знает. Я сорвался и полетел к ним. Девушка сидела на диване в гостиной. Я сразу увидел на журнальном столике раму с фотографией фрау Кауэр и огромный букет белых роз. Двойняшки спали в манеже, который стоял рядом с креслом.
- Он в спальне, - сказала она, не поднимая на меня глаз. – Он не спал, не ел, ни с кем не разговаривал. Сидит около суток в одной позе и даже не шевелится. Я боюсь за него, - Эмили посмотрела на меня, как на миссию. – Сделай что-нибудь.
- Почему я? Разве Роксана...
- Ты видишь в этой квартире женское присутствие, не считая моего?
Мой рот распахнулся в немом вопросе.
- Они расстались. Уже давно. А теперь, прошу, не трать время, он так себя в могилу загонит. Мне надо домой, за мной приедет Юджин через полчаса, а завтра он поедет за Эммой. Постарайся сделать так, чтобы когда она оказалась дома, её отец внятно смог объяснить, почему мы совсем скоро будем плакать, стоя на кладбище. Сделай это ради неё, Билл, ради девочки, которую ты всё ещё любишь.
Я не стал перечить. Подниматься к нему по такой знакомой лестнице было как-то странно. Я робко приоткрыл дверь и вошёл в спальню. На самом краю кровати сидел Том. Он упирал локти на колени, сжимая голову, смотрел в пол. Кауэр не был похож на себя. Сейчас передо мной сидел скорее слизень в теле человека. Раскисший, неживой вовсе.
- Том.
Он не отреагировал. Я закрыл дверь, подошёл и сел рядом, не касаясь его, ничего не говоря. Просто слушал его дыхание, ощущал его боль и растерянность. Я знал, что у него были до изумления хорошие отношения с матерью. Мина была ему больше другом, чем родственницей. Она не давила, когда он продолжил идти по этому неясному пути, выбрав экстрим и фотографию. Она всегда выручала и сидела с Эмми. Я прикусил губу. Мне будет не хватать её. Мы сидели молча, неподвижно. Том дышал хрипло. Мне показалось, что он готов прямо сейчас завалиться на бок и умереть от обезвоживания. Эмили принесла ему обед и целый графин с водой. Я налил в стакан, подав ему.
- Пожалуйста, выпей.
Кауэр не реагировал, сидя статуей. Я продолжил держать стакан, пока рука не задрожала. В самый последний момент фотограф взял его и сделал два маленьких глотка. Спрашивать его о том, больно ему или страшно, не было смысла. Я не терял никого из самых близких мне, а он уже в двадцать семь лишился родителей. Эмили выглядела не так потеряно, хоть и чувствовала ту же боль. Полагаю, мысли о детях не давали ей тухнуть. Думай, Билл, ты психолог. Что нужно людям в такой момент. Оставлять его одного я бы просто не посмел, слишком уж экстремал выглядел затравленным и чахлым. Мне ничего в голову не пришло, как забраться на кровать, подтянуть его и уложить. Голову Тома я мягко положил себе на грудь, взял его запястье и начал гладить. Он не сопротивлялся, лишь медленно моргал. Я гладил его не только по руке, но и голове, лицу и шее.
- Я знаю, что тебе страшно больно, и если я смогу разделить с тобой эту боль, если ты сможешь довериться мне, то я постараюсь тебе помочь. Умоляю, только не замыкайся, подумай об Эмме.
Прошло много времени, уже вечерело, и я услышал мерное дыхание Тома. Расслабился и подумал, что лучше так. А потом и сам задремал.
Я проснулся ночью. Горел тусклый свет лампы на прикроватной тумбочке. Кауэр лежал сзади, соприкасаясь со мной боком. Я сел, посмотрев на него. Парень смотрел в потолок, скрепив руки в замок на груди. Думал. Его лицо не было опухшим или уставшим. Я бы сказал, что он выглядел как человек, который обдумывает, как бы нахрен взорвать весь мир разом.
- Том?
Он повернулся и взглянул на меня отсутствующим взглядом. Мне стало страшно за него. Я вспомнил слова Эмили: «Не передать словами, что я испытала, когда увидела брата в тот день. Он был серый, задёрганный, отрешённый. Словно аутист». Именно таким Том был сейчас. Я бы никогда не рискнул сказать, что у него есть симптомы аутизма, но зная этого молодого мужчину уже несколько лет, я понял, что он вполне подходит для этой роли, учитывая то, что сейчас я наблюдаю.
- Мне уйти?
Никакой реакции. Наверное, то, что он уже посмотрел на меня, большой прогресс. Я пошарил взглядом по парню, осмотрел с ног до головы, потом встал. У самой двери он вдруг задал мне вопрос:
- Ты любишь меня?
Этого я никак не ожидал услышать.
- В данной ситуации это не совсем...
Я растерялся, так и застыл у стены, смотря на него, а он пырился в потолок, будто там кино показывали.
- Ты меня любишь, Билл, или нет?
Я не знал, что ответить. Явно всё это не спроста спрашивалось. Подойдя к кровати и сев, я уставился на свои ноги и весь сгорбился.
Мой ответ что-то изменит?
- Нет.
Мы помолчали. Затем я повернулся и посмотрел на него. Часы показывали два ночи. Том тоже смотрел на меня. Его взгляд был пустым.
- Завтра Эмму привезут. Тебе надо ей что-то сказать.
- Ты не ответил на мой вопрос.
- Том, разве это так важно? – я повысил голос, всплеснув руками. Отчего-то меня это всё раздражало.
- Билл, ответь на вопрос.
Я лёг и отвернулся от него. Надо было уйти, да. Но меня что-то держало рядом с ним. Кауэр сел, прислонившись к моей спине бедром и попросил ответить на вопрос. Я молчал и даже зажмурился. А потом он не выдержал. Встав на колени, подтянулся ко мне и взял за волосы.
- Ответь мне. Ответь, ну?
Я пыхтел, закусив губу, терпел и подался навстречу, потому что было немного больно. Он потянул меня на себя. Мы тесно соприкоснулись. Я чувствовал его вздымающуюся грудь, его горячее бычье дыхание. Он был зол.
- Ты меня любишь, Билл? – ещё сильнее натянул, скалясь. Я зашипел, но ни слова не вымолвил. – Любишь? ЛЮБИШЬ?
Было больно и неприятно, мы так тесно соприкасались (он стоял на коленях, а я на четвереньках), что задницей ощущал его грубые джинсы и ширинку. Том чуть натянул волосы. Я не смог этого стерпеть.
- Да, да, люблю до сих пор, люблю тебя! Но тебе это не вернёт её. Делая мне больно, тебе лучше не станет!
Слова на него подействовали. Он отпустил меня, весь сжался, обхватил колени и лёг на бок. И стал каким-то меленьким, жалким. Я вскочил и хотел было убежать, но заострил внимание на его теперь уже крохотной фигурке. На вид Кауэру сейчас было не больше пятнадцати лет. И я не смог. Не смог оставить его одного. Вернувшись, лёг и обнял, поглаживая, успокаивая. Он не плакал, не скулил и не стонал. Он просто был убит горем и молчал. Потом, когда я уже клевал носом и засыпал, экстремал перевернул нас, укрыл покрывалом и обнял меня.
- Спасибо.
- За что? – шепчу сквозь дремоту.
- Что остался.
Утром я проснулся и заёрзал. Было дико жарко спать в одежде. Часы показывали семь утра. Я сразу понял, почему мне дискомфортно: у меня стоял. Да так, что уже сочился нехило. Сзади меня обнимал Том, сопя в загривок. Я безнадёжен. Легко и плавно убрав его руку со своего бока, я сел и скривился: на джинсах было пятно. Супер просто. Выдохнул как-то затравлено. И что с этим делать? Идти в душ дрочить? Совершенно неожиданно до моей спины дотронулась тёплая ладонь.
- Ты чего вскочил? – прохрипел Кауэр, моргая и зевая.
- Да так.
Том успел заметить бугор внутри моих штанов и улыбнулся.
- Тебе всего двадцать пять, не стоит стыдиться своих желаний.
Я скривился. Как остроумно.
- Когда ты так дышишь и подрагиваешь, это значит только одно – возбуждение.
- Какой ты наблюдательный, - я фыркнул, закатив глаза.
Парень сел и обхватил меня поперёк талии. Одну руку положил на пах, а вторую пустил в свободное плавание по моему телу.
- Не стоит, - шепчу, пытаясь отстраниться.
- Уверен?
- Да.
- Причина?
- А их мало? – поворачиваюсь и пронзительно смотрю на него.
- Сейчас ты хочешь того же, что и я. Не вижу преград для того, чтобы не дать этого друг другу.
Он накрыл мои губы и сильнее сжал ширинку. Меня унесло. Прошёл практически год после нашей последней такой встречи, практически год он не прикасался ко мне так, с именно такой целью. Я не вовремя вспомнил про Мину, но потом решил, что раз Том больше не проявляет признаков аутизма, то прогресс пошёл. Он уложил меня и содрал одежду. Целовал мягко и нежно, не настаивая, в принципе. Если бы я оттолкнул Тома, то на этом всё бы и закончилось. Но я не оттолкнул. Я хотел его. Опять я наступаю на те же грабли. Но эти «грабли» всё же любимые и красивые, сейчас такие нежные, так что почему бы не наткнуться на них ещё раз. Этот секс ничего не будет значить ни для меня, ни для него. Когда мне стало мало ласк, я сам присосался к нему и развёл колени шире. Мне было плевать, кем Том меня считает и что думает по поводу моей доступности, но он же не первый встречный. Я перевернул нас и стал тереться об него. Его взгляд поплыл. Он уже держал в руках смазку.
- Нам нужен презерватив. – Парень вопросительно посмотрел на меня. – Я делал глупости.
Кауэр коротко кивнул и указал на полку. Я схватил зубами его лабретку, которую он поменял, как я понял, уже давно. Оттянул и услышал вздох. Колечко мне нравилось больше. Когда потянулся за презервативом, Том обхватил губами мой жетон, который практически доставал ему до носа. Меня будто молнией шибануло: сексуальный взгляд, полные сочные губы, пластинка из металла и язык, который ласкал предмет. Меня это ударило ещё одним приливом возбуждения и сладострастия. Я взял его, приложил к своим губам и потянулся за сладким поцелуем к парню. Он перевернул нас, когда я гладил его член. Кауэр весьма быстро возбудился, ведь я знал его слабые места. Фотограф готовил меня быстро и нетерпеливо. Я подмахивал бёдрами, гладя себя по груди. Весь заросший, не бритый, хотя, полагаю, что Тома это не смутило. И тут я увидел на правой руке новую татуировку. Какой-то текст. Всего шесть строчек, видимо, отрывок из песни. Но не стал заострять внимания. Он ласкал меня уже грубо и я захлёбывался. Как мне всё это нравилось. Надел презерватив ему сам, целуя шею и подбородок парня. Он терпеливо ждал. Потом вновь уложил меня, подхватил ноги и вошёл. Проникновение было болезненным, я лишь слегка скривился, но подался на него бёдрами. Мы давно изучили жесты наших тел и прекрасно знали, что они означают. Я ухватился за изголовье кровати и кивнул. Он должен сделать это сильно, как я люблю. Каждый его толчок выбивал из меня стон и крупицу здравого смысла. Меня уносило. Вся та боль, которую я пережил, сейчас меркла по сравнению с любовью, которую я испытывал к нему. Позитивные чувства всего превалируют над отрицательными. И можно себе не врать. Я люблю его и вряд ли забуду. Мы не говорили, лишь произносили звуки страсти. Он остановился и выдавил мне прямо внутрь смазки – презерватив туго скользил. Всё правильно, я ведь не баба. Слегка повернул меня и вновь вошёл, но на этот раз обнял так сильно, что я чуть не задохнулся. Обсасывал мне мочку уха: знал, гадёныш, что я дико возбуждаюсь от этих ласк. Трахал он меня теперь плавно, потом потянулся к моему пенису и задвигал легко рукой, еле касаясь. Я начал скулить и молить его мычанием. Он не послушал, зажал мне руки. Теперь я был им скован. Мог только моргать, дышать и пальцами шевелить. Кауэр закинул себе на бедро мою ногу. Я был открыт, весь как на ладони. Он дразнил меня пальцами, не прекращая целовать в ухо. Когда я затрясся, Том поставил меня на колени и начал двигаться мощно, но редко, входя по самые яйца. Тогда я уже застонал в голос. Было и больно, и приятно. Сам подавался ему навстречу, представляя, как его упругая и спелая задница работает, как мышцы напрягаются и расслабляются. Он ткнул меня мордой в подушку и быстрее задвигался. Я не зажимался. Кончил первый, сотрясаясь и вскрикнув. Позволил ему закончить, расслабился, распластался на кровати. Он рухнул рядом, посмотрев на меня как-то запредельно нежно и прикрыл глаза. Через пару минут я понял, что он уснул.
Накрыв Тома, я подхватил свои вещи и кинул их в машину, ополоснулся, надел его боксеры и рубашку, вытащил из портфеля плеер и ушёл на кухню готовить завтрак, уместив прибор под резинку трусов, чтобы он не упал. Настроение было не просто приподнятым. Я вдруг почувствовал себя безгранично счастливым, и пусть это пройдёт уже к обеду, сейчас я хочу улыбаться и печь ему оладьи. Вещи постирались и посушились достаточно быстро. Я вернулся на кухню и вздрогнул от удивления: на стуле, как в самый первый раз, сидела Эмили и смотрела новости.
- Я не просила тебя с ним спать.
- Это не твоё дело.
Улыбка тут же уплыла, я вернулся к оладьями.
- Где дети?
- С няней. Не переводи тему, Билл, какого чёрта ты с ним переспал?
- Знаешь, когда двое возбуждены и хотят секса, не видя причин отказываться от удовольствия, так порой происходит, что они трахаются.
Она фыркнула и отпила немного кофе. Я даже не заметил кружку и вкусный запах.
- Сейчас не лучшее время для ваших утех. Не думаешь ли ты, что он проснётся, подойдёт к тебе и скажет: «Вернись, мне так плохо было без тебя»?
- Нет, не думаю, но я хочу быть рядом с ним сейчас, даже если ты против.
- А я против.
Я обернулся и увидел её строгий и колкий взгляд.
- Ты не запретишь мне быть на похоронах.
- Нет, но я могу тебя туда не пустить. То, что ты его расшевелил – это просто отлично, но я не думала, что таким способом.
Она указала на моё покрасневшее ухо. Я смутился, залился краской, делая себе кофе.
- Я буду рядом.

- Не будешь, - она подпрыгнула ко мне и схватила за руку так больно, что я и не подозревал о такой силе девушки. – Я не шучу, Билл, ой как мне не смешно. У нас умерла мать, ты трахнулся с ним и думаешь, что на горе Тома сможешь помириться и всё у вас будет распрекрасно? Он жениться собирался, чтобы только тебя из своей башки выкинуть. Но не смог! Ты это понимаешь?! Да вы друг другу уже плешь проели. Я не позволю тебе сейчас делать ему ещё хуже. Ты должен немедленно собраться и уехать.
- Ты кто такая, чтобы указывать мне? – я взвыл от злости.
- Я его сестра, которая хочет для Тома только лучшего.
- А я, значит, проходимец?
Я вырвал из её ногтей свою руку и отошёл на шаг.
- Уходи, по-хорошему уходи.
- И не подумаю!
Мы стояли и глазели друг на друга, тихо ненавидя.
- Да ты понимаешь или нет, что он не выдержит, - Эм начала орать, всплёскивая руками, - что смерть мамы его не просто подкосила, он сейчас выжат полностью, он бесчувственен, потому что кроме боли внутри у него нет ничего. Как ты не поймёшь, что у него депрессия, что он только кажется таким вот, - она замолчала, окинув меня взглядом, - пылким любовником, живым, чувствующим! Нет, сейчас он эмоционально опустошён и в себя придёт не скоро. А тут ты со своей любовь этой сраной, которая ему жизнь гадит! Не нужны ему сейчас стрессы, переживания. Он хоть бы жив остался после таких потрясений. Пожалей его, Билл, умоляю, пожалей. Уйди, молю, уйди!
Она начала плакать, смотря на меня, как на спасение, давя на душу. Я разрывался и не знал, что же мне сделать и сказать.
- Я на колени встану, - Эмили взяла меня за руку, поцеловала пальцы и опустилась на пол, я тут же поднял её. – Не трави ему душу, он ведь брат мой, у него дочь. Билл, я умоляю тебя, заклинаю, не делай хуже, не пытайся добиться взаимности от человека, который полумёртв. Ты же видел его. Он подавлен. Он сейчас такой, замкнутый. Ты не видел, что с ним было у мамы дома. Его швыряло, он никогда в жизни так не рыдал. Это были не слёзы, Билл, из глаз у него кровь текла. Пожалуйста, если ты останешься, если дашь надежду, а потом опять что-то пойдёт не так, он же... ведь так получится...
Ей не хватало будто воздуха. Она ухватилась за меня. Мы пошли в гостиную и сели на диван. Я потом подал ей стакан воды.
- Я умоляю тебя, - она посмотрела на меня и вновь начала реветь, - ты обязан уйти, ради него, Билл, ради того, кого ты любишь. Пойми какое это горе, - девушка уткнулась в ладони, - мы с ним только ради детей не ломаемся, только ради них. Если бы не было Эммы или она была уже взрослой, он бы не отпустил маму, он бы сиганул в могилу за ней. Ты не представляешь, что с ним было, не представляешь... – она мотнула головой. – Эту боль невозможно передать. У нас будто оторвали по огромному куску души, украли дыхание, уменьшили лёгкие. Эта боль настолько острая и гадкая, и ты не можешь смириться с этим, понимаешь? Мы ведь больше не увидим её, больше никогда не обнимем. Как я жалею теперь, что не говорила ей каждый день, что люблю, что обожаю её.
Эмили уже в истерике билась. Я обнял её и закусил губу.
- Билл, я готова сделать всё, что угодно, - она подняла на меня глаза и вцепилась в рубашку, - всё, хочешь денег, хочешь услуг или ещё чего... всё, я всё дам и сделаю, только уйди. Он не должен видеть тебя. Это ты сейчас видишь моё состояние. Его было в сто раз хуже. Он разгромил там полдома, Билл. Я благодарна, что ты подарил ему немного нежности и любви, но это лишь временное утешение. Он не будет разговаривать, он замкнётся. Такое уже было, когда отец умер, когда Шарлотта погибла. Ты просто не выдержишь его такого, ты сорвёшься, и будет скандал. А это будет отвратительно, потому что он... потому что Тому будет омерзительно. Ты уйдёшь, правда? Уйдёшь, чтобы не сделать хуже?
Я молча встал, отпустил её руки, нашёл свою одежду, напялил её, подхватил в коридоре ключи от машины и ушёл.
Я думал о Мине до похорон и после. В назначенный день, я пришёл, но встал во втором ряду. Юджин был печален, обнимал Эмили, которая только и успевала утирать слёзы платком. Рядом стоял Том. Он был необычайно красив. Дорогой костюм, начищенные туфли, тёмная рубашка. Смотрел на мать в гробу. Только ресницами хлопал и всё. Ни единой эмоции на лице. Он добро держал свою ладонь на плече Эммы, которая глотала крокодильи слёзы, постоянно дёргая платье. Когда гроб спускали, девочка вцепилась в отца и заплакала, уткнувшись в его пиджак. Он обнял её, но не сводил взгляда с Вильгельмины. Он первый бросил земли и целую охапку белых роз на гроб. Когда всё закончилось, Том продолжал держать Эмму и повёл её прочь с кладбища. Я смотрел на них и переживал. Моё сердце не осталось равнодушным. Я пошёл за ними, чтобы просто обнять, просто поддержать, но на моём пути встал Вирт, уперев руку мне в грудь и помотал головой.
- Плохая идея.
- Я хочу...
- Не надо усугублять.
И он не отпускал меня до тех пор, пока они не уехали. Я не злился на него. Это, мать его, заговор против меня! Просто раздосадовался, разозлился на всю эту херню и пошёл к своей машине. В квартиру к Кауэрам я не поехал. Раз меня не пускают к ним, то и нечего пробовать соваться. В тот день я не хотел оставаться один - поехал к Питу на работу. У него был обход, поэтому он оставил меня в своём кабинете. Я рассмотрел свадебную фотографию на его столе. Они с Ди были такими счастливыми. Примерно через час моего ничегонеделания в кабинет ворвались двое интернов. Их смутил мой чересчур официальный вид. Я замер, потому что одним их них был Виктор.
- Простите, а где герр Цирман? – спросила девушка.
- У него обход, - я постарался мягко улыбнуться.
- А вы бы не могли, - ко мне подошёл парень, смотря своими зелёными глазами, протягивая папку, - передать ему это?
- Виктор, лучше... – девушка явно не одобряла эту мысль и хотела побыстрее смотаться.
- Ровшана! – он строго сказал её имя и силой впихнул мне папку в руки. – Сможете?
- Без проблем, - беззаботно отвечаю.
Когда они уже выходили, он обернулся. И тут я понял, что он гей. Не может натурал так смотреть на другого парня. Неужели я его зацепил? Он был одет с иголочки, волосы уложены, руки ухожены, с маникюром. Конечно, он мог быть метросексуалом, но взгляд. Томный и явно оценивающий. Аромат одеколона был пряным, а брутальные мужики таким не пользуются. Он подал мне папку уверенно, но его кисти слегка согнулись. У меня так тоже бывает. Все прелести напоказ. Он хотел понравится мне. Хоть и не улыбался. Этот «эльф» не просто очаровал меня. Боже, он идеален! И не думал я о Томе, с кем переспал пару дней назад, не рассуждал о своей глупой жизни, о скором выпуске. Позабыл о Мине, о которой думал и проедал себе этим мозги. Когда он появился в моей жизни, то всё чаще я воображал его образ. Я должен познакомиться с этим Виктором Дресселем или я не Билл Мецгер!

Продолжение
Предыдущая часть