Maximeliane_Rufus все записи автора Название: Selbstopfermänner: под крылом божественного ветра
Автор: Иманка
Бета: ~Cinnamon pie~
Консультанты: Elcii, Starcrossed, Мисана Аоно(Балсара), konan_kimmerian, Ole, Моника Каулитц, Svetlana, Sid, Warda,
Рейтинг: R (в целом возможен секс)
Жанр: Romance, Angst, Sequel Original Character
Категория: Het
Размер: max
Статус: в процессе
От автора:
1. Камикадзе/Selbstopfermänner

Что хочу сказать по работе....... Если помните, "Правила игры" я никогда не ставлю в одну тему с "Перекрестками дорог", хотя это полноценный сиквел, всегда говорю, что "Перекрестки" - это альтернативный конец, по авторской задумке Марино умер, у Тома все хорошо, просто вот оно просилось наружу. Точно так же я не буду ставить этот фик в один ряд с трилогией "Босиком по лужам". Она закончилась так, как закончилась и никак иначе. На Самиздате мы с девочками как-то разговорились, ну и оно начало проситься наружу. Сначала я хотела сделать маленький рассказ, потом большой миди, в итоге все это выползло в макси. Буду рада комментариям.

2. Bсе права защищены, полное или частичное использование без разрешения автора КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО.
Все права на произведение принадлежат автору Иманка. Ничто из него не может быть перепечатано, распечатано или скопировано в любой форме - электронной, механической, фотокопии, магнитофонной записи или какой-то другой, а также размещено на сайтах, форумах, чатах, веб-страницах и других Интернет-ресурсах, кроме данного - без письменного разрешения владельца.
© Copyright: Imanka, 2011

3. Мэри Сью присутствует в каждом герое.

4. Треп с автором повышает скорость появляние проды.

9.

Йоахим опаздывал уже минут на двадцать, чего раньше за ним никогда не наблюдалось. Я посматривал на часы, прикидывая, есть ли смысл возвращаться в офис или нет. В целом, у нас все готово к туру. Послезавтра выезжаем. Вещи и инструменты упакованы, лоск в программе, спасибо Биллу, наведен. Хорошо, что я додумался, напрячь брата побыть режиссером. За время моего отпуска он отлично натаскал моих молодых бультерьеров, так что публику мы порвем гарантированно. Может взять его с собой в тур? Черт! Как я раньше не додумался? Виз нет. Идиот! Надо было сразу ему предложить. Жаль, что Билл ничего не рассказывает, как у него с Тиной, я-то вижу, как эта женщина его выматывает. В туре он бы отвлекся, да и отношения мы бы с ним окончательно наладили. Так приятно осознавать, что твой брат к тебе возвращается. Даже мама заметила, что Билл стал спокойнее и адекватнее в некоторых вопросах. Надеюсь, в этот раз за время моего двухмесячного отсутствия никакого армагеддона не случится.
Официант поставил передо мной тарелку с овощами-гриль и крыльями ската в трюфельном соусе. Я посмотрел на в целом аппетитно выглядящий кусок рыбы и задумался — уместно ли будет поесть до того, как придет мой адвокат? Или все-таки подождать? Скат пах вкусно… Слишком вкусно, чтобы позволить ему остыть. Я вздохнул и вонзил в него нож и вилку. Йоахим сам виноват, что я не дождался.
— Том, прости! — упал он на диванчик по другую сторону стола.
Я сыто махнул на него вилкой. Выпить бы сейчас хорошего вина или грамм пятьдесят виски, да нельзя — за рулем.
Официант нарисовался как по мановению волшебной палочки.
— Что тут есть пожрать? — Йоахим распахнул предложенное меню. — Устал, как вол.
— Крылья ската возьми. Очень достойно, — порекомендовал я, проводив печальным взглядом свою грязную тарелку.
— Этим можно наесться? — не отрывался друг от папки.
— Вполне, — похлопал я себя по животу.
Он удовлетворенно кивнул и, подозвав официанта, сделав заказ.
— Рассказывай, — кивнул адвокат, понизив голос, когда официант удалился на безопасное расстояние.
— Да что рассказывать? Билл разводится.
— Достойная мысль, — закивал Йоахим, рыская взглядом по столу в поисках еды.
— Его чудесная женщина хочет поделить счета, имущество, требует оставить за ней дом, в котором Билл живет, и ежемесячное содержание. Плюс отступные.
— Логично.
— Если бы это были требования Марии, я бы сам помог ей выбить все это из брата. Но Тина… Они и года не женаты!
— Это не важно, — впился он зубами в булочку с маслом, бесхозно валяющуюся на столе.
— Что делать?
— Думать.
— Возьмешься?
— Попробую. Но только при одном условии.
— Каком?
— Твой брат действительно хочет меня нанять? Том, я занятой человек, сам знаешь, а Билл…
— Да, мы недавно говорили о тебе. Он спрашивал, согласишься ли ты. Нужны какие-то рычаги воздействия на эту женщину. Нет, хороших адвокатов много, но ты самый лучший, — решил я польстить другу. — К тому же мы знаем друг друга много лет, на тебя можно положиться.
— Это все лирика, Том. Проблема в том, что мы с Биллом в последнее время слишком часто находились по разную сторону баррикад. Мне немного странно сейчас слышать, что он, человек, который совсем недавно оттачивал на мне свое мастерство язвительности и циничности, теперь хочет, чтобы я его защищал и вел бракоразводный процесс.
— Билл нахамил тебе? Когда? — вытаращил я глаза. Кажется теперь понято, зачем брат послал меня на переговоры, а не связался с адвокатом сам.
— Еще скажи, что ты не в курсе? — ухмыльнулся он.
— Нет, — затряс я головой, нахмурившись.
— Мари тебе ничего не рассказывала?
— О чем?
— Впрочем, она вряд ли об этом знает… По крайней мере, я ей не говорил, а с Биллом она не общается, насколько мне известно.
— О чем ты? — напрягся я.
— Ты в курсе, что в декабре было?
— Честно говоря, не особо. Из рассказа Билла я понял, что Тина попыталась подставить Мари, а ты выступил ее адвокатом и саму Тину сдал полиции.
Йоахим звонко рассмеялся, словно вспомнил о чем-то чрезвычайно веселом:
— Ты бы слышал, что она говорила по поводу празднования Рождества в компании Билла! Твоя мать отмочила, конечно! Она очень отчаянная женщина. Если бы в тот момент к Мари можно было подключить проводок, она бы освещала всю планету дня три. Зевс со своими молниями неразумный младенец по сравнению с взбесившейся русской! Разве Билл не рассказывал, как требовал справедливости?
На мозг как-то неприятно капнуло, что Йоахим общается с Мари напрямую. Мой нос почуял неладное.
— Нет. Какой справедливости? Ты общаешься с Мари?
— Да, мы встречаемся иногда, — между делом бросил он.
Мой рот удивленно распахнулся. Простите, что вы делаете? Встречаетесь?
— У следствия не было прямых улик против Мари, — не замечал моего офигения Йоахим, — но было очень много косвенных. Ей светило лет пять, Том.
Я шумно сглотнул. Слов не было.
— А причем тут Билл? Он сказал, что не собирался ее сажать.
— Нет, не собирался. Но он планировал добиться справедливости любым способом и не собирался ни перед чем останавливаться. По крайней мере, об этом твой брат мне сообщил в кабинете следователя после того, как тот подписал бумагу об освобождении Мари под мое поручительство.
— Ты хочешь сказать, что Билл был против того, чтобы Мари отпустили?
— Нет, что ты! Он всего лишь хотел наказать виновных. Только виновным на тот момент был один человек — фрау Ефимова. А до этого виновным был другой человек — герр Каулитц-старший. Билл очень смелый в своем рвении достигнуть справедливости. За ним очень мило со стороны наблюдать. С колой и поп-корном. — Йоахим радостно хихикал, а у меня сердце биться перестало. — И ведь понимает, что прет ни туда, но все равно прет. Очень целеустремленный мужик!
— И он тоже требовал, чтобы меня наказали? — упавшим голосом спросил я.
— Не столько он, сколько Тина. Я же занялся этим делом с самого начала. Мари мне позвонила вечером сразу же после того, как тебя арестовали. Если бы ты не оказал сопротивления при задержании, то я бы добился твоего освобождения немедленно. А так они уперлись и отказались, сославшись на инструкции… Но зато это дало нам время подготовиться. Я прочитал обвинение, а Мари начала думать, как доказать твою невиновность.
— Мари? — придерживал я челюсть рукой.
— Мари. А что тебя так удивляет? Она как гончая — упала на хвост и понеслась. Я еле отговорил ее среди ночи ехать к следователю! А то она мне и адрес отыскала, и истерику закатила, что с тобой там может что-нибудь случиться. Она очень переживала за тебя, рассказывая мне про русские тюрьмы. Я насилу ее убедил, что в немецких тюрьмах такого не бывает, тут все цивилизованно, ты в отдельной камере со всеми условиями. Этого, кстати, я добился.
— Мари? — Я не верил собственным ушам.
Йоахим кивнул.
— В итоге мы полночи мотались по городу, общались с твоими сотрудниками. Мари по своим личным связям договорилась с охранником бизнес-центра, в котором ты тусишь, чтобы просмотреть видео наружного наблюдения. Потом она поговорила с няней… У нее же дома камеры стоят. Хорошая идея, между прочим. Они-то и спасли твою задницу. По времени выходило, что ты вышел с работы в момент совершения преступления. А так как ты еще и народ подвозил… В общем, сопоставили время твоего выхода со временем твоего приезда к Мари, пара запросов на полицейские камеры слежения, ну и не совпало у них ничего. Вот она утром все мозги следователю и вынесла. Бедный, он не знал, куда от нее деться, — заулыбался друг.
— А Билл?
— Я видел его в участке, но ничего не могу сказать — не знаю. Когда он приехал, следователь оформлял документы, чтобы тебя выпустить.
— Хорошо, тут разобрались. А теперь я хочу, чтобы ты мне рассказал, что это за история с Мари? — вкрадчиво спросил я. — И причем тут Билл?
Перед Йоахимом поставили тарелку с едой. Принесли вино для него и кофе для меня.
— Ну, Мари мне позвонила, сказала, что ее арестовали и обвиняют в организации покушения на Тину, — с набитым ртом бубнил друг, жадно поглощая еду. — Попала очень удачно в перерыв между судебными заседаниями, а то не дозвонилась бы до меня до самого вечера. Я сразу же к ней выехал, как только освободился. Следователь уже знакомый, дело известное. Тина настаивала на том, что Мари виновата в ее избиении. Это она ее заказала из личной неприязни и чувства мести. Мари была у следователя, а в коридоре топтались Билл и Тина. Тина начала орать, когда увидела меня, оскорблять. Я сказал, что моя подзащитная не виновата, и я сделаю все возможное, чтобы ее вызволить. Билл ответил, что это очень хорошо, что Мари не виновата, но он в свою очередь готов сделать все, чтобы найти преступника и наказать его со всей строгостью закона. Понимаешь, нельзя упрекнуть Билла, что он требовал чего-то сверхъестественное или высказывал какие-то претензии к Мари. Он всего лишь хотел найти преступника.
— То есть он требовал, чтобы ее все-таки посадили? — В груди разливалась чудовищная пустота.
— Да нет же! Я же сказал, что он требовал справедливости. В ситуации с Мари справедливость заключалась в том, что ей светило пять лет. Как потом сказала русская: «За что боролся, на то и напоролся».
— Бред! Так он хотел ее посадить или нет? — не выдержал я. Почему-то сейчас мне было очень принципиально услышать правильный ответ.
— Он говорил и всячески подчеркивал, что хочет увидеть виновного в избиении своей жены за решеткой. Абстрактно так говорил, ни о ком конкретно. Только на тот момент у следователя был один подозреваемый — его бывшая женщина.
Я недовольно выдохнул. Билл требовал справедливости? Он любит ее требовать. Брат вроде бы и выходил хорошим в этой истории, и если бы я попал в такую же ситуацию, наверное, тоже требовал бы справедливости, но… Мутно все как-то…
— Почему Мари мне не позвонила?
— Ты был недоступен.
— Дьявол! А на Тину тоже вы вышли?
— С Тиной немного сложнее. Я же дело-то это видел в развитии, благодаря тому, что тебя и Мари арестовали. Ну и не нравилось мне там что-то… Я поделился своими мыслями со следователем. А потом мы с Мари как-то гуляли вечером… — В сознании замигала красная лампочка и раздался противнейший пикающий звук. Меня затрясло… — …она рассмеялась и сказала, что Тина сама себя заказала, чтобы убить сразу трех зайцев — надавить Биллу на жалость и настроить его против семьи и устранить тебя и ее. Тебя как человека, который против нее, а Мари потому, что Тина не уверена в Билле и думает, что между ними до сих пор могут быть какие-то отношения. Я начал думать на эту тему и все у меня сложилось. Поехал опять к следователю и изложил ему наши с Мари мысли. А там уже он работать начал, я не при делах. Мы тогда с Мари очень круто отпраздновали нашу маленькую победу. Всю ночь зажигали!
Его слова ударили мне по голове не хуже пыльного мешка. Ревность всколыхнулась внутри и волнами разбежалась по телу. Я как-то очень четко осознал, что…
— Ночь зажигали? — приподнял я бровь, стараясь ничем не выдать собственной догадки.
Йоахим игриво улыбнулся, активно пережевывая овощи.
Я оцепенел… Дьявол…
— И как она? — спросил безразличным тоном. В горле стоял ком. Ладони вспотели. Хотелось немедленно вытереть их о джинсы.
— Ненасытная, — ухмыльнулся Йоахим.
По телу разливалось нечто. Оно было одновременно ледяным и обжигающе горячим. Я изо всех сил старался держать лицо.
— Ненасытная?
— Да. Знаешь, Мари прекрасная женщина. Такую черта с два забудешь. Эдакая породистая сучка, которую хочется хоть раз в жизни поиметь, чтобы было, что вспомнить.
— Ничего, что она член моей семьи? — скрипнул я зубами.
— Что же она не баба что ли? — хохотнул он. — Очень даже баба. Очень голодная баба.
— А тебя не смущает, что эта женщина, — сделал я упор на слово «женщина», потому что слово «баба» применительно к Мари меня выбешивало, — мать моих племянников и жена моего брата?
— Ну, допустим, она ему не жена и никогда ею не была. То, что дети от Билла, еще доказать надо. В настоящий момент она абсолютно свободна и явно не прочь поразвлечься. Я был бы дураком, если бы упустил такую возможность. Раз в жизни такая женщина попадается, Том! Раз в жизни!
Я поймал себя на том, что смотрю на него исподлобья, крепко сжав зубы и кулаки.
— Эта женщина — член моей семьи и твой клиент. Я бы не хотел, чтобы ты забывал об этом. Мы знаем друг друга много лет, Йоахим. Я бы не хотел искать себе другого адвоката.
— Да ну, перестань! — рассмеялся он. — Нашел из чего трагедию делать. Все было обоюдно. Она взрослая девочка…
— Я сказал.
Сколько я выкурил — неизвестно. Пачка быстро кончилась, а все равно хотелось курить. Еще хотелось выпить, но за рулем нельзя. Я стоял на аварийке на обочине трассы и курил одну за одной. Она переспала с Йоахимом. С моим другом! Она же знала, что он мой друг. Зачем? Что она хотела этим доказать? Странное состояние. Я был зол, очень зол. Я был растерян. Унижен и оскорблен. Причем я совершенно не понимал, что делать дальше. Мари от меня скрыла, что в декабре чуть не загремела в тюрьму. Почему? Она же могла сказать потом? Могла. Но не сказала. Почему? Теперь становится понятно, почему она так вела себя весь рождественский вечер у матери. Хм, интересно, а мама знала об этом? Не думаю… Я же почувствовал, как Мари была напряжена, видел, как она реагировала на Билла, который держал на руках ее сына. Я ухмыльнулся. Он не заступился за нее. Ждала ли она, что Билл заступится? Голову дам на отсечение, ждала. А он не заступился. Идиот… Какой же он идиот. У него больше нет шансов. Мать была права. Она всегда права. Пока Мари была раздавлена, ее можно было легко вернуть. Когда она находилась в пограничном состоянии, ее еще можно было вернуть. А потом все как-то встало на свои места. Она переспала с Йоахимом уже после всего — она избавилась от Билла в себе. Это так просто… Всё, птичка моя встала на крыло. Теперь надо понять для самого себя, хочу ли я быть рядом с женщиной, которая переспала с моим другом. А вот это уже вопрос серьезный.
Я заехал за ней на работу. Мари выпорхнула из здания, легко сбежала по ступеням и забралась ко мне в машину.
— Том! У меня ощущение, что я тебя тысячу лет не видела!
Она поцеловала меня в щеку, опершись рукой на мое бедро. Вроде бы такое непринужденное касание, а меня словно током пробило. Я растянул губы в улыбке, посмотрев ей в глаза.
— Что-то случилось? — нахмурилась Мари. — Ты так смотришь…
— Как?
Она дернула плечами:
— Нехорошо.
Я выжал сцепление и переключил скорость, трогаясь с места.
Мари всю дорогу щебетала, рассказывая, как дела на работе, как шалят близнецы, как Ирина с ними возится. Жаловалась, что у Алекса на днях болел живот, и он не спал всю ночь. А у меня в ушах звучал смех Йоахима: «Она явно не прочь поразвлечься. Все было обоюдно. Она взрослая девочка…»
— Том, что я только что сказала? — накрыла она мою руку.
— Что? — вздрогнул я, поворачиваясь.
— Ты не слушаешь, — насупилась.
— Слушаю. Ты же видишь — дождь. Я слежу за дорогой.
Она покачала головой и отвернулась к окну.
В салоне наконец-то стало тихо. Хочу ли я встречать ее после работы, слышать ее голос, отвечать на ее вопросы и заморачиваться ее проблемами, зная, что она переспала с моим другом?
До дома она не проронила ни слова. Вышла из машины и, не дожидаясь меня, ушла домой. Я дошел до подъезда и остановился, доставая сигареты. И как мне теперь с этим жить? В голове творился какой-то тарарам. «Ненасытная». Блядь!
Я поднялся к ней. Открыл дверь. В квартире слышался детский смех и звонкий голос Мари. Черт побери! Я хочу сюда приходить.
— Добрый вечер, Том, — улыбнулась Ирина, выглянув из кухни. — Мой руки, сейчас будем ужинать.
Я хочу ужинать с ними.
— Саша, Даня, посмотрите, кто пришел! — прокричала она на немецком.
Я улыбнулся. Ирина говорила то на русском, то на немецком. С Мари она говорила в основном на русском, а со мной исключительно на немецком. Даже детей в моем присутствии звала на немецком.
— Папапапапа! — раздалось из комнаты, и два карапуза наперегонки с топотом кинулись ко мне. Я подхватил их на руки, перекинул через плечи и покружился под оглушительный визг и писк.
— Осторожно, — забрала у меня няня одного из мальчишек. Он начал вырываться, выгибаться и кричать, требуя вернуть его мне.
— Все в порядке, — улыбнулся я, ловко перехватив у нее Дэнни.
— Маша, иди. Остынет все.
Мари появилась на кухне без косметики, с забранными в пучок на макушке волосами, в футболке и шортиках. Я смотрел на ее тонкие, длинные босые ноги и понимал, что хочу слышать ее голос каждый день.
— Что ты так на меня смотришь? — покосилась она на меня.
— Соскучился, — отозвался я.
— Точно, давно не виделись, — буркнула Мари.
— Я с вашего позволения вас покину? — вежливо расшаркалась Ирина.
Мари улыбнулась и кивнула, поднимаясь.
— Не надо, ешь, — остановила ее няня. — Я отлично знаю, где у нас выход.
Разговор не клеился. Мари как-то слишком много уделяла внимания мальчишкам, которые сидели в стульчиках, ели детские печенья и пили сок из чашек-непроливаек, была нервной и дерганой. Я смотрел на нее и пытался объяснить себе ее поступок. Меня не столько задело ее свидание в ресторане, про которое рассказал Густав, сколько то, что она переспала с Йоахимом.
— Том, если ты хочешь что-то сказать, — говори. Задолбал пялиться так, словно я у тебя деньги украла, а ты об этом узнал! — не выдержала.
— Все нормально.
— Нифига не нормально! Что случилось?
— А ты не знаешь?
— Погоди, куда-то закатился мой хрустальный шар, по которому я обычно по пятницам читаю твои мысли, — фыркнула она, наклоняясь и ища что-то под столом. — Нет, не нашла. Придется тебе самому сказать мне, что же у тебя на уме.
Мари говорила зло и раздраженно. Вроде бы в шутку, но голос звучал неприятно. Я же в свою очередь совершенно не планировал обсуждать с ней ее связь с Йоахимом.
— Почему ты не сказала, что в декабре тебя чуть не посадили?
Она поджала губы и прищурилась, видимо анализируя, кто мог сказать и что я еще знаю.
— Ты был очень занят, я не хотела отрывать тебя от дел и лишний раз беспокоить, — ответила просто.
— Только поэтому?
— Да, только поэтому. Ты себя не видел. Вешать на тебя еще и мои проблемы, значило окончательно тебя доканать.
Я шумно выдохнул и потер глаза ладонями, посмотрел на нее выразительно:
— Ты дура? А если бы тебя посадили? У тебя дети! Кто заботился бы о них?
Она подняла на меня тяжеленный черный взгляд и глухо произнесла:
— У них есть отец. — Склонила голову на бок и хищно улыбнулась, как в ту ужасную ночь, когда я впервые увидел в ней демона. — Думаешь, он бы допустил, чтобы они попали в сиротский приют?
Не простит — ясно щелкнуло в голове. Она расценила его поступок, как предательство. Теперь точно не простит. Йоахим был всего лишь местью, ведь они хорошо знакомы с Биллом. Сумасшедшая.
— Всегда думал, что ты умная, — поднялся я и направился к выходу.
— Извини, что не оправдала твоих надежд! — донеслось мне в спину ехидное.
Твою мать… Сама напросилась.
— Ты в курсе, что Йоахим женат? — обернулся к ней.
Мари замерла.
— Ты в курсе, что он мой друг?
Она нервно повела плечами, словно ей что-то жмет.
— И ты позволяешь себе спать с женатым мужчиной и моим другом?
Мари смотрела в сторону, чуть повернув ко мне голову.
— На каком основании я обязана перед тобой отчитываться? — процедила.
— На том основании, что ты член моей семьи и жена моего брата.
Похоже, последнее говорить не стоило. Мари резко вскочила, опрокинув стул, на котором сидела, и зло закричала:
— Я ему никто! Не смей контролировать мою жизнь! А ты что думал, я всю жизнь буду бегать за Биллом и хранить ему верность?! Думал, я буду сидеть дома и ждать, пока он меня осчастливит?
— Но это не повод трахаться с моим другом!
— Не твое дело, с кем я трахаюсь!
— Мое! До тех пор пока ты носишь нашу фамилию… — я запнулся, поняв всю абсурдность своих претензий.
— Я не имею никакого отношения к вашей фамилии, — шипела она. — Ни я, ни мои дети, мы не имеем никакого отношения к вашей фамилии. Мы вам никто!
— Не смей так говорить! — подлетел я к ней, с трудом контролируя собственные эмоции.
— Правда глаза колет? — ухмыльнулась Мари совершенно спокойно.
— Йоахим женат!
— Не важно! Важно, что я больше не люблю Билла! Я хочу заново научиться дышать! Хочу, чтобы меня любили! Слышишь, ты?! Я хочу, чтобы меня любили!
— Да о чем ты говоришь?! Он женат! Хочешь стать его очередной шлюхой?!
— Мне плевать! Я хочу жить! Хочу наслаждаться мужским вниманием! В конце концов, я просто хочу секса!
— С моим женатым другом?
Она подняла на меня совершенно пустые глаза и безразлично произнесла:
— Мне все равно.
Я еще много чего хотел сказать, но вовремя прикусил язык. Пустой взгляд. Мертвый какой-то. Ей действительно было все равно. Она не врала, не бравировала этим. Это было внутри. Пустота внутри. Мне стало страшно. Мари… Маша… Она всегда была такой живой, такой яркой, а сейчас чернота. И еще мне казалось, что я видел ее такой впервые за последние месяцы. Настоящей… Никуда ничего не ушло, она лишь научилась играть свою новую роль. В какой-то момент я чрезвычайно порадовался, что не оказался на месте Йоахима. Я хочу не таких отношений, не одноразового перепиха.
Мари прислонилась спиной к стене и сползла на пол, закрыв голову руками и уткнувшись лицом в колени. Черт! И вот что я тут буду сейчас делать с рыдающей бабой? Ведь рыдает! Голову дам на отсечение. Уйти бы, хлопнув дверью. В конце концов, это у меня рога, меня тут все обманули и обидели, мне нагадили в самую душу. Дети на своем птичьем языке спорили, у кого круче чашка. Чашки были совершенно одинаковые, одного цвета, с одинаковым паравозиком, но почему-то у соседа она все равно была гораздо круче. Я вздохнул, подошел к ней и сел рядом, обнял за плечи, зашептал в ухо:
— Это пройдет. Я понимаю, как тебе больно, но это все пройдет. Ты же справляешься, я вижу.
— Что ты видишь? — подняла на меня мокрое от слез лицо.
Какая же она предсказуемая. Я улыбнулся и вытер ее щеки большими пальцами.
— Я все вижу.
— Ничего ты не видишь. — Она смотрела перед собой. Лицо спокойное. По щекам текут слезы, капают на голые ноги. — Я ничего не чувствую. Я как будто пустая внутри. Никаких эмоций. Я пробовала за эту пару месяцев завести какие-то романы. Знаешь… ну… Ну просто чтобы развеяться, поиграть, попереживать слегка, почувствовать себя увереннее что ли. Чтобы просто было. Я холодная. Веришь, я после секса к себе такое отвращение чувствую, как будто в дерьме извалялась. И вроде бы глупо как-то, я одинокая, для мужиков привлекательная, никому ничем не обязана, а не могу. Я стала злой, Том. Холодная и злая. Я хочу рушить…
— Это от недотраха, — автоматом выдал я, чтобы хоть как-то скрыть собственное охуение от полученной информации.
Сегодня явно не мой день. Наверное, ей надо было сказать что-то другое, может, поддержать как-то, но у меня уже глаз дергался от всей этой чертовой кучи никому не нужных признаний и откровений.
— Ты же понимаешь, что это не выход? — как можно ровнее попытался произнести я. Голос был сиплым.
— А где выход? Покажи мне его.
Я пожал плечами. Опять захотелось курить. Дети все-таки подрались и теперь отчаянно вопили, требуя внимания. Мари даже головы не поворачивала в их сторону.
— Я очень устала, Том.
— Поспишь, а завтра все будет хорошо.
Она покачала головой.
— Нет. В моей жизни уже давно нет ничего хорошего.
— А дети?
— Дети… и ты… Мой единственный друг. — Она привалилась к моему плечу, и я был вынужден сесть нормально, чтобы мы не свалились.
— Знаешь, в пятницу усталость так накапливается, что кажется, вот-вот, еще чуть-чуть и ты протянешь ноги, а потом ничего, понимаешь, что можно еще чуть-чуть побегать. До следующей пятницы. Может, ты пойдешь спать, а я сам детей уложу? Пусть твоя пятница уже закончится.
— У меня бесконечная пятница. Уже много месяцев сплошная пятница. Два часа до конца рабочего дня.
— Жестоко... Тогда тем более иди спать. Завтра у тебя наступит суббота. Обещаю.
— Зачем ты такой хороший, а? — посмотрела на меня.
Губы, глаза — всё было так близко, так волнительно и желанно. Мысленно я развернул ее, уронил на пол и впился в губы поцелуем. Сжал пальцы на ее коже, зацеловал шею. Я чувствовал ее дыхание. Я ощущал ее запах. Ее сердце билось в мою грудь быстро и неровно. Я понимал, что, если она не уйдет немедленно, я не смогу остановиться. Не хочу быть одноразовым.
— Я хочу быть тебе нужным, — тихо-тихо прошептал я, осторожно сжимая руки. Я не смогу их разжать сейчас. Не смогу отпустить.
— Зачем? — вторила она таким же тихим голосом, не отрывая взгляда от моих глаз.
— Я тебе нужен?
— Очень, — одними губами.
В кухне что-то грохнулось и разбилось. И через мгновение по квартире разнесся какой-то нечеловеческий вопль, переходящий в ультразвук визга.
— Дэн! — подорвалась Мари с места и кинулась к ребенку.
Даниэль сидел на четвереньках на рабочем столе и, глядя на орущего брата, орал едва ли не громче него. На полу валялась разбившаяся кастрюля из закаленного стекла, каша из которой была вывернута на Александра. Каким образом Дэн выбрался из стула и смог водрузить кастрюлю на голову близнеца, я так и не понял. Мари ловко маневрировала босыми ногами по осколкам между детьми, одной рукой придерживая Дэнни, а другой снимая кашу с Алекса.
— Что ты стоишь?! — завопила она на меня. — Возьми веник, собери стекло! Ну что ты кричишь? Она же теплая, ты не обжегся, — лепетала уже ребенку.
Подхватив одной рукой Дэнни за лямки комбинезона, как котенка за шкирку, а другой рукой прижав к себе Алекса, Мари перенесла детей в безопасное место.
— Том, присмотри за Даней, он один в комнате, я Алекса вымою, — крикнула мне из ванной. Господи, да не она ли минуту назад рыдала на моем плече, что устала?
Я выкинул мусор, раздел Дэнни и отнес к брату в ванну. Пусть купаются. Мари сидела на корточках, наблюдала за сыном и нежно улыбалась. Я аккуратно отпустил малыша в воду. Сел рядом с ней.
— Они такие красивые, — произнесла с непередаваемой любовью в голосе.
Я снова позволил себе ее обнять.
— А давай съездим в Ботанический сад. Завтра. У меня последний день перед гастролями. Хочу его провести с тобой и детьми.
— А ты купишь мне шарик? — посмотрела она на меня игриво.
Я рассмеялся.
— Я куплю тебе и шарик, и мороженое, и сахарную вату. Всё, что захочет моя девочка. А теперь иди спать, тебе рано вставать. Я позабочусь о детях.
Я возился с близнецами еще часа два. Мы играли в гостиной в лошадку и в коридоре в страшилку — я накинул на голову чью-то кофту и с рыком выпрыгивал на мальчишек из-за угла, а те с громким веселым визгом разбегались в стороны. Потом страшилка пытался поймать хоть кого-нибудь, что вызывало в детях новый приступ радостных воплей. Когда страшилка надоел, а лошадка уже была не в состоянии шевелить лапами, прилетела добрая сказочная фея (в моем случае фей) и отправила всех спать.
В квартире было очень тихо. В детской горел ночник. Я еще раз заглянул в кроватки. Дэнни спал раскинув в стороны ручки и ножки. Алекс свернулся калачиком. Они были такие разные, но такие одинаковые. Как мы с Биллом. Мари тоже спала. Ее не разбудили ни наши вопли, ни наш топот, ни вечерние капризы Алекса. Малыш любил по вечерам устроить показательные выступления и поработать связками. Еще одно отличие от Дэнни — тот вырубался сразу. Вспомнился мой первый день с детьми, когда я был до такой степени беспомощным, что хотелось залезть на дерево. Сейчас же я безбоязненно мог провести с ними хоть неделю! Впрочем, нет, на такой подвиг я пока не готов. Я опустился перед кроватью Мари на колени и принялся рассматривать спящее лицо, кончиком пальца убирая назад волосы. Чуть припухшие веки, щеки в красных пятнах. Губы как будто искусанные. Нет, очень хорошо, что я не попал на место Йоахима. Мне было бы крайне неприятно осознавать, что моим телом воспользовались всего лишь для мелкой мести, которая даже и на месть толком не тянет… Так… Измазаться только. Конечно, отвратительно знать, что женщина твоей мечты переспала с твоим другом только для того, чтобы избавиться от призрака любви к твоему брату, но зато теперь ей есть с чем сравнить. Да, я предпочел бы, чтобы сравнивать ей было не с чем, но раз все так получилось… то и к лучшему. Зато ей я нужен. Очень нужен. Проблема только в том, что я уезжаю и оставляю ее. На кого? Йоахим? Тот мужик из кафе? Билл? Нет, Билл сейчас очень занят своими делами, да и в разговорах он совершенно не высказывал даже намеков вернуть ее. Надо будет хорошенько подумать, как сделать так, чтобы птичка моя тут дел не натворила, а то не успеешь отвернуться, то соперник на моей территории хвост свой пушит, то в силки чуть не угодила. Хватит с нее. Под моим крылом будет.
Я не остался у нее ночевать, хотя очень хотелось. Почему-то постоянно вспоминались наши совместные ночевки в турах, после пьянок, когда мы спали всей гурьбой, часто под одним одеялом, прижимаясь друг к другу. Я видел, как она просыпается, знал, как она сопит, когда утыкается носом мне в руку, слышал ее сонное ворчание по утрам, если кто-то рано будил. Был ли я счастлив тогда? Безусловно. Мне хватало малого. Сейчас я понимал, что хочу всё. Хочу, чтобы она говорила именно мне доброе утро, чтобы дарила именно мне поцелуи, чтобы игриво стреляла глазками именно в меня. Думаю, завтра подходящий день. Я дам ей время подумать. А там будь что будет.
— Ты со своей подготовкой к туру вымотаешься больше, чем в самом туре, — встретила меня Сью у дверей.
— Устал ужасно, — тяжко вздохнул я, целуя ее. — Такое чувство, что все опять в первый раз. Сколько лет прошло, а я все так же волнуюсь.
— Уверена, все пройдет просто замечательно, ты зря переживаешь.
— Надеюсь… — Я прямиком отправился в спальню с единственным желанием упасть в постель и умереть до утра.
— Том, кстати, я звонила на студию, Карл сказал, что ты давно уехал.
— Мы были с ребятами у Кристофера дома, еще раз проверяли трек-лист. Пришлось изменить порядок песен. — Я честно смотрел ей в глаза, чувствуя, как по венам гуляет адреналин. — Днем встречался с Йоахимом, потом уже к Кристоферу поехал. Ты же знаешь, что Билл разводится? Вот неожиданно выяснилось, что мой брат умудрился разругаться с моим адвокатом. Пришлось все брать в свои руки.
— И до чего вы договорились?
— Йоахим обещался помочь. Тина хочет у Билла отобрать дом. Совсем спятила! — Я принялся раздеваться.
— Этого следовало ожидать, — промурлыкала она, подходя сзади и проводя коготками по спине. Я почувствовал, как кончик ее носа заскользил вдоль позвоночника. По коже пробежал холодок.
— Давай завтра. Я смертельно устал, — недовольно вывернулся я, отходя от нее на безопасное расстояние.
— Завтра… — надула губки Сьюзен. Глаза ревниво блестят. — Может, ты все-таки расскажешь, где был?
— Я уже все тебе рассказал, — забрался я в постель.
— От тебя пахнет по-другому.
— Извини, у меня нет сил тащиться в душ.
— Том, от тебя пахнет другой женщиной.
— Не забудь проверить мою рубашку на предмет следов от губной помады, понюхать мои трусы и полазить в моем телефоне в смс-сообщениях, — рассмеялся я. — Только свет сначала выключи. Я действительно очень устал. Ах, да, трусы снимать или ты на мне их будешь нюхать?
Ее глаза возмущенно расширились. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но я приветливо распахнул одеяло и взглядом поманил к себе.
— Крис разыскивал тебе весь вечер, — щурилась Сью.
— Он не мог разыскивать меня весь вечер, если только у него завих мозгов не случился. Мы прорабатывали трек-лист. И да, там была пара неплохих телочек, но, клянусь, я был целомудренный с ними. Мы, между прочим, даже не пили.
— Ты врешь.
— Ты идешь?
— Том!
— Свет выключи. Мне завтра рано вставать. — Я накинул на плечи одеяло и отвернулся в другую сторону. Придушу этого щенка! Какого черта звонить на домашний, когда отлично знаешь мобильный? Придурок умственно-отсталый!
Раз.
Два.
Три.
Ну же!
Свет погас. Сью с сопением, скорее всего, откинула пеньюар в сторону и забралась ко мне под бок, обняв за талию.
— Крис звонил и от тебя пахнет бабой.
— Как скажешь.
— Ты постоянно отсутствуешь дома.
— Не начинай. Я работаю как ишак, чтобы удовлетворять все твои изысканные запросы.
— Я сама могу удовлетворять свои запросы, а заодно и твои.
— Замечательно. Тогда вали послезавтра в тур и решай там кучу проблем, оплачивай счета и гоняй этот гребаный детский сад. А я буду ходить в спа, делать себе маски и эпилировать зону бикини.
— Дурак! Да ты помрешь от ужаса и болевого шока еще до того, как тебе ее обработают.
— Вот и занимайся эпиляцией зоны бикини, а я буду тебе на эту страшную процедуру деньги зарабатывать. И еще, Сьюзен, если бы я был у другой, как ты выражаешься «бабы», то принял бы душ перед уходом, чтобы от меня не пахло, как ты выражаешься «другой бабой». Мне не нужны неприятности дома. Мне их в других местах хватает. Домой я прихожу отдыхать, спать и расслабляться, а не ругаться. Или ты принимаешь это, или ищи себе другого Тома.
— А если найду?
— Ты мне угрожаешь что ли? — глянул я в темноту через плечо.
Она психованно от меня отодвинулась и замолчала. Ну вот и славно. Отмазался. Женщиной от меня не пахнет. От меня может пахнуть только ее детьми. Я улыбнулся, вспомнив, как Дэнни обнял меня за шею и обслюнявил ухо. Билл, ты такой идиот…
Подарок для нее я купил заранее. Я запланировал этот день еще полгода назад, когда мы составляли график тура. И только из-за нее он начался ровно на двадцать четыре часа позже. Сегодня я хочу, чтобы она не просто улыбалась, сегодня я хочу, чтобы она была счастлива.
Ранним утром я заехал за букетом из лилово-фиолетовых орхидей и нежных бледно-желтых цветочков, похожих на кувшинки. Вышло даже красивее, чем мне вчера вечером показали. Букет получился строгий, компактный и необычный — всё, как я люблю. Коробочку с браслетом мне тоже запрятали в букет. Надо Мари намекнуть посмотреть подарок, а то выкинет браслет от Картье с бриллиантами почти за двадцать тысяч — это будет забавно.
— С днем рождения! — сообщил я с порога, выставив букет вперед и широко улыбаясь.
— Том, так мило, — хриплым со сна голосом произнесла она, утыкаясь лицом в цветы. Волосы взъерошены. Лицо мятое, футболка перекручена. Ужас! — Господи, мне миллион лет не дарили цветы.
— И не только? — многозначительно указал я взглядом на букет.
— Ммм… — игриво протянула она, рассматривая подарок.
Я помог ей вытащить красненькую коробочку.
— Твою мать! — ахнула она, широко распахнув глаза, тут же проснувшись. — Картье? Ты спятил? Тринити? Том! Какая прелесть! Боже!
— Да, называй меня так, — подмигнул я ей, улыбаясь.
Мари тут же напялила безделушку на руку.
— Как красиво!
— Платина — символ дружбы. Желтое золото — верность, а розовое — любовь, — проявил я чудеса знания темы, почерпнутые от продавщицы, которая настойчиво навязывала мне именно этот браслет. Она обещала, что девушка придет в восторг от подарка. Я ей не особо поверил, но решил довериться женскому вкусу. Не прогадал. — Вот желаю тебе, чтобы в твоей жизни всегда были лучшие друзья и верные и любимые мужчины. Ну и чтобы в подружках у тебя были все чаще бриллианты.
— Том, — простонала она почти с благоговейным трепетом, кончиком пальчика касаясь тонких граней колец браслета. — Сумасшедший! Это же целое состояние! Том! Господи, ну какая же красота!
— Я рад, что тебе понравилось, — честно признался я.
— Только… — Мари опустила глаза и как-то сконфуженно поджала губы. Если она сейчас отдаст мне браслет обратно, мамой клянусь — выкину в окно! — Только… У меня день рождения был месяц назад.
— Что? — вкрадчиво спросил я.
— Седьмого января. Я родилась в православное Рождество. Меня даже Сью поздравила, ну там мама твоя, коллеги… еще… Густав и Георг… звонили… да… как-то…
— А где я был седьмого января?
Она пожала плечами.
— Ты был недоступен. Мы даже у твоей мамы немного посидели… отметили… Торт… там… чай… мартини…
— Твою мать… — закрыл я глаза и прислонился спиной к двери. — Болван. Какой я болван.
— Но, знаешь, — Мари обвила мою шею руками и ласково посмотрела в глаза, — скажу честно, я хоть на тебя и обиделась тогда, потому что ждала твоего звонка, но тебе повезло — браслет такой необыкновенный, что в новом году можешь опят забыть про мой день рождения при условии, чтоооо… — протянула сладко, кольца слабо звякнули.
— Да, я уже понял. Колье мне одно там тоже очень понравилось, — страдальчески простонал я, обнимая ее за талию. Так бы и стоял, прижимая к себе ее тонкое тельце. — Собирайся. У нас сегодня еще культурная программа. Где близнецы?
— В моей спальне, — высвободилась она.
— Даю тебе час на сборы. Хочу, чтобы ты сегодня была самой красивой, раз уж у тебя такой браслет на руке. Беги, Мари. Одевайся.
Малыши спали, прижавшись друг к другу. Судя по расположению одеяла, до этого они прижимались к маме, которую злой дядя Том вытащил из постели. Я посмотрел на эту идиллию и решил детей не будить. Если мы выедем на час позже, то ничего страшного не случится. Пусть спят. День предстоял насыщенный.
Мы гуляли по ботаническому саду, наслаждаясь относительной тишиной и уединением: в феврале тут нечего было делать — ни цветов, ни травы, ничего такого, что привлекало горожан в теплое время года, поэтому по дорожкам бродили преимущественно залетные иностранцы. Дети бегали по газонам, лезли в вазоны и неработающие фонтаны. Сзади к их курточкам были привязаны шарики на длинных веревочках, поэтому найти сбежавшего ребенка не составляло никакого труда. Мы с Мари сидели на лавочке и грелись на солнышке, болтая о каких-то пустяках. К ее запястью тоже был привязан красный шарик — как я и обещал. От ссоры не осталось и следа, как будто вчерашнего дня никогда не было в нашей жизни. Она то и дело поднимала руку с браслетом, смотрела, как камни играют солнечными лучами и счастливо улыбалась. Никогда не думал, что ей нравится ювелирка. Мари никогда ничего подобного не носила… А может ей просто никто ничего не дарил? Вряд ли. Билл всегда ее баловал.
— Разве Билл не дарил тебе украшений? — не выдержал я.
— Почему не дарил? Дарил, очень много дарил.
— А почему ты их не носишь?
— Потому что их носит Тина.
Упс… Я прикрыл рот рукой. Нехорошо как-то получилось.
— Может походим, а то ветер холодный, — поежилась она.
Я с готовностью поднялся и протянул ей руку. Мари вложила свою холодную ладонь в мою и встала. Я накрыл ее второй рукой и поднес к губам. Она смотрела на меня игриво и кокетливо.
— Каулитц, зачем ты меня дразнишь сегодня весь день? Я же черте что подумаю.
— Что? — не менее игриво произнес я.
— Тебе лучше этого не знать, — смущенно отвернулась.
— А если я хочу это знать?
Мари глянула в сторону детей, выхватила руку и со смехом бросила мне, бегом направляясь к ребенку:
— А ну, кто поймает самого лучшего мальчика!
Самый лучший мальчик от восторга взвизгнул и бросился к маме в объятия. Она подхватила его и закружила, крича:
— Мой самый лучший мальчик!
Пришлось мне ловить Алекса, пока он не устроил нам всем скандал. Алекс бегал вокруг вазы, от счастья визжа так, что уши закладывало. Я делал вид, что никак не могу его поймать, неожиданно выскакивал с другой стороны. Алекс тут же неуклюже разворачивался на сто восемьдесят и несся в обратную сторону. В какой-то момент, когда я понял, что ноги у нас уже заплетаются, я подхватил его на руки и высоко подкинул. В глазах ребенка на мгновение возник страх, он замолк, а когда снова оказался в моих руках, то со всей серьезностью посмотрел в мои глаза. И взгляд его был полон осуждения.
— По-моему ему не понравилось летать! — со смехом выдала Мари, цепляясь за мою руку. Дэнни потянулся ко мне.
— Нет, братцы, вы меня своими башмаками всего перемажете и нас никуда потом не пустят, — смеялся я, поудобнее усаживая Алекса себе на шею. Ну и к черту эту куртку, буду грязный ходить, хорошо, что в машине есть чистое пальто.
— Господа, разрешите вас сфотографировать? — раздалось за спиной.
Мы резко обернулись. Перед нами стоял дедок с камерой.
— Сегодня такой день, что совсем нет народа. А вы такая красивая пара. Я не могу пройти мимо.
— Эм… — явно собралась отшить мужчину Мари, но я остановил ее:
— Сколько стоят ваши услуги?
— У нас одна цена — три евро за фотографию, — обрадовался он. — Мы вам все распечатаем, через полчаса сможете забрать все фотографии на выходе. Очень удобно.
— Окей. Три евро за фотографию, но я хочу еще вашу флешку, на которую вы будете фотографировать. Сколько вы за нее хотите?
— Дорогой, не надо.
— Флешку?
— Да, я куплю вашу флешку и печатать фотографии вы будете при мне.
— Но зачем вам флешка?
— Не важно, — рассмеялся я. — Согласны? — Я повернулся к Мари: — У нас же нет нормальных фотографий детей. Пусть будут.
— Пусть будут, — нервно дернула она плечом. Потянулась к моему уху: — Том, а если это фотограф из газеты? Если завтра все газеты будут пестреть нашими фотографиями?
— Вот для этого я и хочу забрать у него флешку.
— Ты сумасшедший, — фыркнула она.
Нас ослепила вспышка. Я перепугано дернулся.
— Не обращайте на меня внимания, — махнул рукой старик. — Я буду вашей тенью.
Он фотографировал меня с детьми на руках и плечах. Фотографировал Мари — как она идет по дорожке с яркими шариками, как смотрит куда-то в сторону, как загадочно улыбается и тянется к ветке рукой, демонстрируя браслет на запястье. Он снимал, как мальчишки играют, как возятся, как что-то сосредоточенно складывают из палочек. Я помогал им. Он снимал нас втроем и вчетвером. Он подбадривал нас, подначивал, он провоцировал нас. Снимал, как мы бегаем друг за другом, как мы с Мари ловим и кружим детей, подкидываем их, как они «летают», раскинув руки в стороны. Он снимал, как мы смеемся и счастливы.
— А теперь давайте я вас сниму, — произнес старик, просматривая на небольшом мониторе получившиеся снимки. — Только фрау и герр.
Я обнял Мари за талию. Она изогнулась в моих руках, кокетливо глядя в камеру.
— Нет, не так. Герр, поцелуйте свою супругу. Вы за все время ее ни разу не поцеловали, а у вас такая божественная супруга, она словно создана, чтобы ее целовали.
Я с некоторой опаской глянул на Мари, подхватывая ее под спину и приближая к себе.
— Целуйте, целуйте. Что вы как не родной!
— Том? — проблеяла Мари.
— Прости, фотограф требует! — Я нежно взял ее лицо в руки и аккуратно поцеловал в кончик носа.
Щелчок.
— Очень красиво. А теперь покажите мне, как вы ее любите. Целуйте.
Люблю… Я прижался щекой к ее щеке, губами коснулся мочки уха. Запах ее духов будоражил сознание. Камера щелкала.
— Целуйте. Ваша жена богиня. Так целуйте же свою богиню! Любите ее поцелуями!
Набрал полную грудь воздуха и припал к ее губам, скользя языком по зубам, проникая внутрь. Нервы натянуты так, что, казалось, сейчас лопнут. Я уже предвидел, как она отталкивает меня от себя, как орет грубости и убегает.
— Целуйтесь же! — неслось под щелчки фотокамеры. — Покажите мне свою любовь! Я хочу ее увидеть!
Она отвечала. Сначала робко и неуверенно, держась за мои запястья, сжимая их, не то от страха, не то от гнева, а потом все больше и больше теряя контроль над собой. Она была сладкой, подобно нектару, и мне хотелось пить ее всю, не останавливаясь, хотелось наслаждаться ею. Никогда у меня не было такого ни с одной женщиной. Я никак не мог оторваться от нее, гладил по спине, давал нам мгновение на вздох и снова тонул в поцелуе.
— Браво! — прервал нас фотограф.
Мари уткнулась носом мне в грудь, словно прячась от камеры. Я закрыл ее руками.
— Потрясающе! Скажите, вас никогда не снимали раньше? В смысле профессионально? Потрясающая работа на камеру. Я очень давно не снимал ничего подобного.
— Нет, не снимали, — улыбнулся я.
Он печально вздохнул:
— А было время, когда я снимал лучших девушек страны на обложки самых дорогих журналов. Актрисы, актеры… Эх, сколько мне пришлось раскрыть их… Сколько удовольствия я получал.
— Почему сейчас не снимаете? — спросила Мари.
— Я на пенсии. Вот, иногда подрабатываю в саду. Да даже не столько подрабатываю, сколько это мое хобби — снимать красивых людей. Люблю, знаете ли, красивых людей. А вы очень фотогеничная пара. Отлично знаете, как выгодно встать, как повернуться. Я видел, что вы следите за светом, фиксируете позы. Вас точно раньше профессионально не снимали?
— Нет, что вы! — рассмеялась она. — У мужа своя небольшая фирма, а я работаю переводчиком в компании.
— Красиво сняться — это особый талант.
— Так сколько вы хотите за свою флешку? — перебил я его, пока он нам цену не накинул.
— Что вы, герр, она теперь бесценная, — лукаво подмигнул мне дедок.
— А я тебя предупреждала, — буркнула Мари.
— Да, и я надеюсь, что у вас принимают кредитки, а то мне не расплатиться за ваши фотографии.
— Возьмете все, сделаю вам скидку.
— Евро за штуку?
— Два.
— И флешку.
— И флешку, — согласился он.
Мы сидели в ресторанчике и рассматривали фотографии в ожидании обеда. У нас было два желтых конверта — один для Мари, второй для меня и флешка с драгоценными кадрами. Мари смеялась, показывая мне какие-то снимки, обсуждала их, критиковала или хвалила. Я же просто в который раз по кругу перелистывал снимки и наслаждался ими. Ни на мгновение я не пожалел, что согласился на эту авантюру — дети получились прекрасными, Мари вышла замечательной, я себе не очень нравился, но что есть. А фотографии с поцелуем… От этих снимков маленький Томми явно стремился стать большим, и только мозг и неподходящее место не позволяли ему это сделать. Я отложил фотографии в сторону, подальше от себя, чтобы больше не травмировать своего дружка.
— По-моему, вот это очень нежно? — показала мне Мари снимок с поцелуем ее в нос — она удивленно смотрела на меня снизу вверх, а я с такой блаженной рожей касался губами ее носа, что… Хм… Неужели я настолько по-дурацки выгляжу, когда целуюсь? — И вот эта еще. Мурашки по коже. — Она показала снимок, где я с закрытыми глазами прижался к ней щекой. Я заметил, что ее пальцы, вцепившиеся в мои запястья, совсем белые.
— Я напугал тебя?
— Почему? Нет. Просто неожиданно.
— Ты не сердишься на меня?
Мари снисходительно вздохнула.
— А вот тут ты смешной, — показала фотку, где я с детьми с одинаковыми лицами, высунув кончики языков, что-то упорно строю. — Надо будет сделать такую большую фотографию и повесить на стену. Вы тут такие клёвые.
— Да, мы с ними одного уровня, — усмехнулся я.
Нам принесли обед. Сначала мы с Мари покормили детей, только потом приступили к еде сами. Она снова смеялась, рассказывала, каким смешным был дядька, когда фотографировал нас. Как он смешно подкрадывался к детям, как фотографировал меня. Только тут я обратил внимание, что у нас в конвертах действительно больше фотографий меня и мальчиков. Мари в кадр не лезла, а по возможности выходила из него, предпочитая наблюдать, а не участвовать. Десятилетняя привычка быть в тени моего брата сработала и тут.
Домой мы вернулись глубоко за полночь. Близнецы уже давно спали, а мы все катались по городу и болтали обо всем на свете, что-то вспоминали из прошлой жизни, рассказывали какие-то вещи, о которых никогда раньше не говорили. А еще мы целовались. Очень нежно, аккуратно, заботливо. Я называл ее фрау Каулитц и получал необыкновенное удовольствие от происходящего. Мари смеялась, отмахивалась, отшучивалась, но не запрещала. Вернусь из тура, сделаю ей предложение. Сейчас надо, чтобы у нее в мозгу совместилась одна единственная позиция — я мужчина, который ее любит и который хочет видеть ее рядом с собой. И только так. Черт, надо было не браслет дарить, а кольцо. Но подарить кольцо я почему-то струсил. Не страшно. Вернусь домой, сделаю все официально, при родителях. А пока есть два месяца, чтобы она приняла меня не как брата Билла, а как Тома — человека, который хочет видеть ее своей женой.
— Это самый чудесный день рождения, который у меня когда-либо был, — призналась она перед моим уходом. — Спасибо тебе. Я… Не знаю, как выразить свою благодарность.
Я игриво похлопал ресницами.
— Не надо ничего говорить. Один поцелуй на дорогу.
Я потянулся к ней, чтобы поцеловать. Мари уклонилась. Улыбнулась как-то сконфуженно-виновато, опустила глаза.
— Поцелуй перед сном? — ласково протянул я, касаясь подушечками пальцев ее щеки.
Она отошла на шаг назад, все так же не смотря мне в глаза.
— Не надо, Том, — попросила мягко. — Иди, тебе пора ехать. Сьюзен ждет. Ты и так весь день провел с нами. Она, наверное, расстроилась.
Она не смотрела на меня, переплела руки на груди.
— Я не уеду без поцелуя, — решил повредничать в ответ.
— Том, иди, — произнесла настырно.
— Что случилось? — подошел я к ней вплотную.
— Мы зашли слишком далеко, — выставила руки передо мной.
— Мы пока никуда не зашли.
— Я не хочу, чтобы зашли.
— Почему?
— Ты сам прекрасно знаешь ответ на свой вопрос.
— Мари…
— Том, иди. Спасибо тебе за чудесный день, но давай как-нибудь выпутываться из всего этого. Думаю, нам надо ограничить себя в каких-то моментах.
— Например?
— Например, не вторгаться в интимную зону друг друга. Мы заигрались, Том. Я тебе не жена, а ты мне не муж. Ты всего лишь дядя своих племянников.
— Всего лишь? — Она даже не представляла, как обидела меня.
— Всего лишь, — четко ответила Мари, низко-низко опустив голову.
— Мне казалось, что я для них больше, чем «всего лишь дядя».
— Прости, я не так выразилась, — замялась она, отступая. — Просто я хотела сказать, что ты…
— Что я?
Мари растерянно смотрела перед собой.
— Ты брат Билла, — выдавила хрипло.
Твою мать!
— И что? — с вызовом. — Я не имею права тебя любить?
— Любить? — перепугано уставилась на меня.
— Да! Я не имею права любить тебя? Или ты не видишь?
— Нет… — трясла она головой, закрывая лицо. — Этого не может быть. Я же спрашивала тебя… Я несколько раз спрашивала тебя об этом, ты всегда нес какую-то чушь! Я думала… Бред… Ты брат Билла…
— И что? Я не могу тебя любить?
— Я не знаю… Не знаю… Ты же брат Билла… Ты его близнец… Ты не можешь меня любить…
— Я ущербный что ли какой-то?
— Ты брат Билла.
— И что?
— Но это ненормально любить женщину своего брата!
— Я его женщину терпеть не могу. Ты не его женщина. Ты свободная женщина.
— Но ты брат Билла.
— Что ты хочешь от меня? Ты можешь это повторить еще миллион раз, но я не перестану от этого быть братом Билла.
— Ты всегда и везде подчеркиваешь, что я женщина Билла. Даже вчера…
— Ты хочешь вернуться к нему? Без вопросов, я устрою.
— Нет! — завопила так, словно обожглась. — Нет! — добавила тише.
— Тогда в чем проблема? Не ты ли мне вчера кричала в лицо, что хочешь, чтобы тебя любили? Сейчас перед тобой стоит мужчина, который тебя любит, который хочет быть твоим мужем и отцом твоих детей, решать твои проблемы и терпеть твои заскоки. Вот он я, весь твой. Бери. Пользуйся.
— Господи… Я никак не могла понять, зачем ты все это делаешь для нас… Я думала, что это Симона, что ты с подачи Симоны… — бормотала она, отодвигаясь от меня, как от прокаженного. — Я знаю, она… Она… Она надеялась, что… А это ты… САМ…
— Я люблю тебя. И любил всегда. Уже много лет.
— И Билл… Он же говорил… Он всегда говорил… — снова закрыла лицо руками, забившись в угол у шкафа.
— Мари, — Я оторвал ее руки от лица и постарался поймать бегающий рассеянный взгляд. — Мари, посмотри на меня. Я любил тебя все эти годы. Пока ты была с братом, я не позволял себе даже думать о тебе, но сейчас…
— Ты брат Билла, — смотрела она тревожно.
— Да, я брат Билла.
— Ты не можешь меня любить.
— Но я люблю тебя.
— Но ты брат Билла.
— И что?! — заорал я на нее и затряс за плечи. — Я не человек?! Я не могу любить тебя?!
— Ты родной брат Билла. Ты говорил, что я для тебя, как сестра. Ты живешь с другой женщиной, которую я считаю своей подругой!
— Я не живу с ней.
— Что ты врешь?
— Я не вру. Я не живу со Сьюзен уже месяц. С тех пор, как разрешил себе думать о тебе. Мари, ты больше не с Биллом, я свободен. Я люблю тебя и наших детей. Пожалуйста, дай мне шанс. Я все сделаю ради тебя. Я постараюсь быть тебе отличным мужем и не огорчать.
— Ты брат…
— Да-да, я брат Билла. Ты все обо мне знаешь. Давай хотя бы попробуем… Дай мне шанс.
— А что скажет Билл?
— Не поверишь, меня меньше всего сейчас волнует, что скажет Билл, что он подумает и даже не волнует, что он сделает. Я хочу быть с тобой. Сегодня я понял, что хочу иметь семью. Я, ты и дети. Наши дети.
— Но это дети Билла.
— Это мои дети. Посмотри на фотографии — у нас даже выражения лиц одинаковое.
— Том, я очень любила твоего брата. Ты сможешь жить с этим? — в ее глазах стояли слезы.
— Смогу.
— Он был самым-самым. Он навсегда останется для меня самым-самым.
— Смогу.
— Я носила под сердцем его детей. Ты сможешь каждый день видеть его детей?
— Смогу.
— И ты сможешь жить, зная, что я, возможно, все еще люблю его?
— Смогу. Ради тебя я все смогу. Дай мне шанс. Я уезжаю сегодня рано утром в тур. Меня не будет два месяца. Я хочу, чтобы ты подумала и решила, сможешь ли ты жить со мной — Томом, близнецом Билла. Я буду звонить тебе каждый день, каждую свободную минуту. Когда я вернусь, мы поговорим с тобой еще раз. Дай мне шанс, Мари. Я тебя не подведу.
Я не стал ее целовать перед уходом. Мари так забилась в угол, что я боялся, что она сорвется в истерику. Просто махнул ей рукой и вышел из квартиры. Проблема теперь только в одном — сообщить Сьюзен, что я с ней оказывается не живу. Боюсь, тут истерики не избежать.

Предыдущая часть