Maximeliane_Rufus все записи автора Название: Замкнутый круг
Автор: Бельчонок-Шуша
Бета:Smile of Cheshire
Персонажи: Том/Билл
Рейтинг: NC-17
Жанр: OOC, ER, PWP, Grapefruit, Kink
Категория: Slash, RPF
Размер: Мини
Статус: закончен
От автора: что-то мне даже нечего сказать, кроме того, что мне заранее стыдно за эту работу, и я прошу прощения у братьев и читателей.
Предупреждения: много мата; полнейший неадекват; однополый секс; наркотики; жестокость. Не советую читать беременным, людям с больный сердцем, близким восприятием и хрупкой психикой. Вообще не советую никому читать.
Краткое содержание: порно без сюжета и глубокого эстетического смысла. Вернее вообще без смысла.
Размещение: только с разрешения автора

Обводя мутным от ярости взглядом толпу, юноша с черными брейдами пытался найти в тошнотворной смеси людских тел ТОГО, чьи контакты пару часов назад так аккуратно стирал отовсюду и чьи провонявшие блядским духом брендовые шмотки выкидывал с седьмого этажа прямо в окно, не обращая внимания на возмущенные крики прохожих и угрозы вызвать полицию. Ему было похуй. Папа отмажет. Он лихорадочно искал ТОГО, из-за кого придется оплачивать лечение покалеченной старухе-соседке, которая во время их очередного скандала так не вовремя выглянула на лестничную клетку, за что метко получила тяжелой полупустой бутылкой из-под водки по ненавистной испещренной морщинами куриной морде. Так ей и надо, старой склочной суке. Том совершенно не жалел об этом. А деньги… что деньги? Пока они есть, он мог позволить себе все. И позволял.

Эта чертова светловолосая блядь должна быть здесь! ЕМУ просто негде больше быть! Такие, как ОН, вечером под первой дозой кокаина ищут в таких местах очередного ебаря на ночь или даже две, чтобы почувствовать новый член в своей растраханной заднице. Такие, как ОН!

Музыка стучит однотипным битом где-то на заднем плане, перманентно раздражая сознание. Непослушные обладателям обдолбанные тела двигаются под нее совершенно не в такт. Невменяемого от ярости парня бесит подобная музыка, не так сильно, как ТОТ, кого он ищет, но бесит. Ему больше нравится рок или даже рэп, чем эта синтетическая пародия на музыку. А ТОТ, кого он искал… ЕМУ было похуй. Музыка ЕГО не интересовала. Совершенно. ЕГО мало что интересовало в этом мире. По большей части ЕМУ на все было похуй.

ОН тоже не мог танцевать под эту музыку или вообще не умел. Том не знал. Том только видел, как ОН нелепо однотипно дергал задом, обтянутым купленными на деньги герра Трюмпера, отца Тома, шанелевскими джинсами, так самозабвенно дергал, словно весь мир должен был сосредоточить внимание на ЕГО костлявой заднице. Она никому не была нужна, кроме старых денежных мешков, которые мелко дрожащими от возбуждения жирными пальцами лапали ее, и Тома, который считал эту задницу самой костлявой и самой совершенной, достойной, чтобы ее обтягивали самыми дорогими шмотками в мире. А ЕМУ было совершенно похуй. После третьей дозы ЕГО разум отключался и тело жаждало только одного – члена в заднице. И ему было совершенно похуй, чей член это будет. Вон того смазливого мальчика с блядским взглядом или пятидесятилетнего нефтяного магната, переевшего виагры, или член Тома. Лишь бы у этого существа были деньги на кокс и то, чем можно было бы заткнуть ненасытную задницу.

Парень, не найдя никого даже приблизительно похожего в беснующейся толпе, глубоко вдохнул и стал пробираться в сторону вип-кабинетов, которые не были доступны простым смертным и в которых предпочитала развлекаться золотая молодежь мира сего. Тому было совершенно плевать на возмущенные крики, которые он то и дело слышал в свой адрес, он намеренно болезненно толкался локтями в участки обнаженных и не очень тел, стараясь причинить совершенно посторонним людям как можно больше боли, словно это могло помочь ему. Тому было плевать на них. А его ярости – нет. Ей нужны были синяки и кровь, чтобы хоть маленько охладиться, но чужая кровь не помогала. Совсем. Тому для полного успокоения нужна алая кровь первой группы одной конкретной белобрысой небритой бляди с членом. Трюмпер-младший не сомневался, что небритой. Каждая встреча этой шлюхи с бритвой была результатом долгих и упорных скандалов. ОН считал, что брутальность ЕМУ идет. Тому казалось, что это делает эту блядь еще больше похожей на педика, хотя сильнее некуда. На эту педиковато-шлюховатую брутальность многие велись. Тому это не нравилось. Тому вообще не нравилось, когда на это ничтожество велись. Впрочем, Тома-то никто не спрашивал.

Подлетая к двери одного из кабинетов, до боли знакомой, той, за которой всегда отрывалась его компания, Том так торопился, что едва не зацепился распахнутой клетчатой рубашкой за ручку. Но Тому было похуй. Впрочем, как и всегда. Тому не было похуй только на НЕГО. По отношению к НЕМУ у Тома была два желания: трахнуть и убить. Второе сейчас было сильнее, но стоило белобрысому ничтожеству оказаться в поле зрения Тома, и все внутри сводилось к вульгарному инстинкту продолжения рода.

На вломившегося в прокуренное помещение парня совершенно никто не обратил внимания. От сладковатого пряного дыма першило в горле. На столике вперемешку валялось все необходимое для того, чтобы вечер удался: открытые и закрытые бутылки дорогого и не очень пойла, чистая и не очень посуда с остатками чего-то съестного, пакетики с белым порошком и разноцветными таблетками, ампулы с мутной жидкостью, приятное назначение которой здесь знал каждый, пачки презервативов разных размеров, расцветок и вкусов, жгуты, инсулиновые запакованные и использованные шприцы, пачки сигарет, салфетки, губная помада, зажигалки и прочая херня, необходимая подросткам для веселого времяпрепровождения. Тут нечего бояться. У владельцев таких клубов хорошие связи с полицией, поэтому здесь рамки закона значительно расширяются, разрешая то, что недоступно простым обывателям. Все можно только тем, у кого есть деньги, и тем, кто к ним каким-то образом примазался. У вип-кабинетов таких заведений два типа посетителей: те, кого любящие папы и мамы стабильно снабжают платиновыми кредитными картами, чековыми книжками и пачками новеньких хрустящих купюр, и те, кто лижет задницу первым, ну или член, или клитор – не имеет особого значения – и охотно подставляют все свои дырки для развлечения и угоды первым, лишь бы почувствовать себя причастными к элите. Первые дурят как хотят и творят что хотят, а вторые бегают перед ними на задних лапках. Вот и сейчас, лениво развалившись на обитом черной мягкой тканью диванчике, холеный длинноволосый парень жадно наблюдал за двумя полуголыми девицами не самого мерзкого внешнего вида (мерзкого в такие места просто не пускают – кому они нахуй тут нужны, если, конечно, у них нет папы-миллиардера, а у этих на лбу было написано, что ничего подобного у них нет), жадно целующих друг друга и срывающих с покрытых испариной тел остатки дешевой одежды.

Тома эта картинка не очень удивила, как и рука друга, напряженно скользящая вверх-вниз по уже напряженному до предела члену.

Они не раз и не два тусовались вместе. Да и не только тусовались, но и участвовали пусть и не в самых развратных в мире, но самых интересных сексуальных развлечениях в этом с виду благопристойном городе; и даже трахали одних и тех же девиц, и даже одновременно одну в разные дырки, получая от почти одновременного оргазма нереальный кайф. Поэтому Том не только прекрасно знал, как выглядит член Листинга и как он закатывает глаза, когда кончает, но и о его пылкой любви к театру и лесбийскому порно. Георг просто обожал поставленные самим собой лесбийские пьесы, актрисы в которых – днем милые школьницы, примерные дочери и просто образцы для подражания – творили за лишнюю сотню баксов такое, что не снилось опытным шлюхам и растатуированным порно-актрисам. Такое, что так любил снимать на скрытые камеры и мобильный друг Тома и выставлять на своей странице в сети, ловя еще большой кайф от того, что раздирает в мелкие клочки девственную плеву репутации этих малолетних блядей и наставляет их на путь истинный.

Он уже близился к первому за этот вечер оргазму, которое должно было подарить просто эстетическое созерцание красивых сплетенных в судороге экстаза тел, как железные пальцы друга с нечеловеческой силой вцепились в его горло, приподнимая с дивана и заставляя хрипеть, жадно пытаясь дотянуться до воздуха.

- Где он? - прорычал вцепившийся в горло Георга Том. Когда он был в ярости, он себя не контролировал. А когда дело касалось этой белобрысой бляди, он всегда был в ярости.

- Ты охуел? - прохрипел парень в его руках, пытаясь сфокусировать взгляд на искаженном злобой лице друга.

- Где он?! - прорычал Том, еще сильнее сдавливая горло другу. Ему было плевать, что за убийство могут посадить. Найти эту блядь сейчас было приоритетом номер один в его плохо работающем после такого количества алкоголя мозге. И убить эту белобрысую мразь хотелось намного сильнее, чем мирно дрочащего на очередную порцию шлюх друга.

- Я не знаю, - прохрипел прокуренным голосом Георг, отчаянно пытаясь разжать пальцы, сдирая с них кожу. Но Тому было похуй и на это.

Взгляд Трюмпера безошибочно вычленил в массе предметов на столе золотую зажигалку от Дюпон, которую он сам позавчера подарил после очередного крышесносного траха этой бляди. Значит, ОН был тут. ОН просто не мог быть в другом месте. Билл Каулитц просто не мог не быть вечером пятницы в одном из самых лучших клубов Берлина. В трех других ЕГО не было, как не было даже намека на эту белобрысую мразь. Тут намек был, значит, и ОН. Был. Тут.

- Врешь. Говори, - сощурившись, выдавил из себя Том.

Мутно-карие, совершенно безумные глаза и сжимающиеся до выступающих вен на горле пальцы всегда были самыми убедительными аргументами, а если добавить к этому репутацию на всю голову ебнутого психа, который забил в драке четырех человек и которого папаша со всеми деньгами и миллионами еле-еле отмазал от тюрьмы, то… вот он – коктейль, помогающий получить любую информацию. Поэтому через пару секунд, подхватив початую бутылку водки со столика, Трюмпер-младший вылетел из кабинета, направляясь в указанном ему направлении, оставив с хрипом жадно глотающего воздух Листинга в обществе замерших от ужаса блядей. Ничего. Двойной минет и тройная порция анального секса его утешит. Ну еще пара доз кокса или чего покрепче. От Тома и не такого можно было ожидать. Он никогда не был нормальным, но когда год назад познакомился с Каулитцем, то окончательно тронулся. И такие концерты повторялись с завидной частотой. Все привыкли. И всем было похуй. После дозы всем всегда на все было похуй.

Тяжело дышащий Том, отхлебывающий высокоградусное, обжигающее горло пойло, распахивал двери чилл-аутов, как они красиво назывались. Тут некому было прятаться и почти никто никогда не закрывался. Тут всем на все было похуй. И на врывающегося в комнаты невменяемого сына хозяина клуба в том числе.

Первый – старая страшная баба, вставляющая страпон в извивающуюся на низком стеклянном столике молоденькую девочку, которая годится ей в дочери, – не то. Второй – странное сплетение тел, среди которых ни одного знакомого, – тоже не то. Третий – грузный мужик с огромным дряхлым пузом методично загоняет член в рот девице с огромными силиконовыми губами и сиськами, которые каждый раз мелко тряслись, когда он слишком глубоко вгонял ей свой член – тоже не то.

А вот в четвертом. Увидев, что там происходит, и так слабо держащий себя в руках Том с ревом бросился к до боли знакомому, раскрашенному блядскими татуировками и проколами телу, к вспухшей ширинке которого уже подбирался с громким пыхтением сидящий на нем огромный качок с возбужденным членом наперевес. К ширинке джинсов, которые Том ЕМУ сам покупал. Вчера. Бутылка, прилетевшая по бритому затылку, немного охладила пыл этой перевозбужденной горы мышц, разлетевшись мелкими мокрыми стеклянными и кровавыми брызгами по видевшему и не такое помещению, а мужчина, недоуменно глухо охнув, рухнул на худое тело под ним.

В минуты ярости у людей утраивается сила. Том не был исключением. Совершенно не чувствуя веса, Трюмпер-младший сдернул эту тушу с подкачанного тела блондина, который недоуменно наблюдал за происходящим глазами с расширенными почти во всю радужку зрачками. Том с наслаждением саднул так не вовремя оказавшегося на этой бляди мужика о стеклянные столик, который не выдержал и, жалобно хрупнув, развалился на неровные куски пластика и стекла, принимая в свои объятия огромную бессознательную тушу. Не помня себя от ярости, он схватил плохо соображающего блондина за прилизанные назад ничуть не встрепанные белесые волосы. Том ненавидел блондинок. Билла он тоже ненавидел. Сильнее всех. На Каулитце уже не было ни футболки, ни рубашки, которые могли бы прикрыть блядско поблескивающие в приглушенном свете штангу в пупке и кольца в обоих сосках. Из Билла бы получился неплохой порноактер. Но ему было похуй на это. Ему всегда и почти на все было похуй.

Каулитц не мог даже сфокусировать взгляд на Томе. Кокаин и водка – хорошая смесь, если ты хочешь на время потерять рассудок и тебя совершенно не пугают последствия. Билла последствия не пугали. Тома все это слабо волновало. Схватив Каулицта за волосы, он поднял что-то недовольно проскулившего парня с дивана и, не обращая внимания на то, что блондин почти ничего не соображает и часто забывает переставлять ноги, просто волочась за Томом, как тряпичная кукла, по полу, потащил его в конец коридора, в самую дальнюю комнату, вталкивая обдолбанного по уши белобрысого парня вперед и со всей дури прикладывая его о стену холеным отстраненным лицом, заставляя болезненно застонать… а затем снова оттянуть послушную голову за волосы назад и со всей силы вмазать в стену еще раз, чувствуя, как хрустят тонкие кости и хрящи аристократичного носа с колечком септума. Рывком развернуть скулящее белесое ничтожество и с садистким удовольствием наблюдать, как из свернутого носа хлещет разбавленная водкой кровь, заливая губы, подбородок, капая на голую грудь мелкими алыми каплями, раскрашивая бледную кожу искуснее всех тату-мастеров в мире. Но Тому этого было мало. Слишком мало. Ярости Тома этого было слишком мало. Поэтому, схватив безвольного хныкающего парня за грудки, он приподнял его над полом и со всей силы приложил спиной об стену, вкладывая в удар всю ярость и злость, что бурлили внутри. И еще раз. И еще. Чувствуя, как хрустят столкнувшиеся с бетоном ребра, наблюдая, как в пустом взгляде начинает плескаться боль. И чуть-чуть сознания.

И еще раз. И еще. Сдирая тонкую кожу. Раскрашивая, как маленький мальчик раскраску, синяками и кровавыми ссадинами изящную спину, которую всем так нравилось целовать. Блядь! Чертова ненавистная белобрысая блядь! Так хотелось сделать ему больно. Невозможно больно. Хотелось по кусочку сгрызть с него всю кожу и раздробить в мелкую крошку каждую косточку, чтобы он больше никогда…

- Ты что, блять, творишь?! - визгливый прокуренный голос прорезал тишину. И на миг растерявшемуся Тому тут же прилетело кулаком по скуле и коленом между ног, заставляя согнуться Трюмпера в три погибели. У Каулитца был меткий сильный поставленный удар. Удары. Которыми он сейчас осыпал согнувшегося Тома, стараясь сделать Трюмперу как можно больнее, который отстраненно думал, что Билл мог бы петь. У него был красивый голос, безупречный слух и смазливая внешность. Но Биллу было похуй. На пение и на Тома в том числе. Впрочем, идеальной внешности у него уже не было. Как всегда после встречи с Томом. Голоса уже тоже.

Когда боль немного утихла, Том резко выпрямился, со всей силы бросаясь на чуть протрезвевшего агрессивного блондина, со всей силы вдавливая его в стену и заставляя болезненно шипеть. Пара резких движений. И покрытые кровоподтеками тонкие запястья уже сжаты длинными цепкими пальцами, которые еще недавно с удовольствием впивались в кожу шеи Листинга.

Выкрутить белобрысой бляди руки, развернуть лицом к стене, совершенно не вникая в поток отборного мата, которым он сыпал, не обращая внимания на болезненные поскуливания Билла, искалеченный нос которого снова столкнулся с покрытой его же кровью светлой стеной. Переложить оба запястья в одну руку и еще сильнее сжать. Свободной рукой рывком содрать джинсы с бельем до колена. Тому не привыкать так делать. Он сильнее Билла, у него богатая практика. У Билла перед Томом только одно преимущество – Каулитц возбуждает невменяемого парня до предела. Всегда возбуждает. Но измазанный кровью и покрытый россыпью синяков, ссадин, чужих засосов, скулящий от боли Билл возбуждает его еще больше. До боли в яйцах. А Тому не нравится, когда у него болят яйца. Впрочем… Никому не нравится, когда у него болят яйца. Поэтому, крепко прижимая к стене еще пытающегося вырываться блондина, он дрожащими руками стаскивает с себя штаны, трется полувозбужденным членом о покрытую синяками, укусами и диатезом задницу. У Билла зад всегда покрыт россыпью мелких красных аллергических прыщиков. Билл обожает мандарины – его тело ненавидит. Биллу похуй на тело. Его задница периодически протестует против мандаринов россыпями ярко-алых мелких прыщей. Тому тоже похуй на них. Нет, не похуй. Они его возбуждают. Как и все в Билле. Он вгрызается в покрытое слоем мальдивского загара и синяков плечо, заставляя Билла шипеть от боли, скулить. Слюнит пальцы, хотя этот раздолбанный за годы зад можно трахать насухую – его обладатель ничего не почувствует. Но иногда в Томе просыпалась странная жалость к Биллу. Том знает, что Биллу нравится. Точно знает. Нащупанный в нагрудном кармане рубашки легко рвущийся пакетик с белым порошком. Вот что ИМ нравится. Порошок легко липнет на мокрые пальцы. Кокаин легко всасывается любой слизистой оболочкой, и чем больше площадь этой оболочки, тем быстрее.

С каждым движением пальцев в Билла попадало все больше порошка, снова заставляя расширяться зрачки и делая тело податливым. Еще одного пакетика хватит натереть оба вставших и истекающих смазкой члена. Порошок притупляет боль. Теперь кайф получат оба, и даже двойной. Билла уже не надо держать. Члену Тома не терпится оказаться в Билле. У окутанного дурманом разума осталось только одно желание. Всем ясное желание.

Это желание заставляло блондина поскуливать, жалобно отклячив зад и молить, чтобы в него что-нибудь вставили. В такие моменты Билла вставляло все, что в него вставляли.

До предела возбужденный Том не заставил его долго ждать, грубо насаживая его на своей член. Билл не любил мягкий секс. Когда ты под кайфом, это слишком сладко. А так… от каждого болезненно-сладкого разрывающего изнутри толчка перед глазами вспыхивают яркие круги и хочется орать от удовольствия, но сил хватает только на глухие стоны в стену.

Том всегда молчит во время секса, остервенело вгоняя член в худой, искалеченный, покрытый мурашками удовольствия и аллергической сыпью зад, который ему так нравилось одевать и лапать. Он наслаждается каждым движением. Задница – лучшая часть Билла. Впрочем, у него есть еще проколотый язык, но задница все равно лучше. В нее можно вогнать член на полную длину, стукнувшись яйцами о мягкую кожу, чувствуя, как возбужденную до предела плоть сжимают горячие стенки прохода. А минет Билл делать не любил. Он не умел заглатывать член полностью, постоянно им давился, да и вообще ему хотелось блевать. Впрочем, на это похуй было уже Тому. Если Трюмпер-младший хотел, то он мог трахнуть Билла куда угодно, как угодно и где угодно. Билл не был против. Он просто тут же блевал рядом с кроватью, если Том толкался слишком глубоко в его рот.

С глухим стоном через пару минут Том кончил, на пару секунд уткнувшись носом в пропахшую дешевым куревом, потом и чужим одеколоном шею. Покинув гостеприимную прямую кишку блондина, натянув белье и штаны на измазанный спермой маленький сморщенный член, он упал на диван, пытаясь отдышаться. Секс под кокаином – нереальный кайф, но доза была слишком маленькой. Эффект скоро пройдет.

Том внимательно наблюдал за еще не кончившим блондином, который яростно дрочил, обхватив пальцами со сбитыми костяшками напряженный член с такой силой, словно хотел не кончить, а оторвать его. С подскуливанием, он подмахивал себе тощим задом с потеками спермы. Спермы Тома. Билл кончил только через пару минут, громко провыв в стену что-то невразумительное, и боком сполз по стене, откидывая голову назад, закрывая глаза и облизывая губы, покрытые пленкой собственной солоновато-горькой крови, которая еще капала из сломанного носа.

Через пять минуть, чуть придя в себя, Том рывком поднялся и за плечо поднял болезненно заскулившего блондина. С Томом Билл всегда только скулил. От боли или от удовольствия – не имело значения. Просто скулил. Всегда.

Глаза в глаза. Такие похожие. Карие. Но их цвета не видно из-за огромного черного зрачка. Том не выдержал первым и впился в губы блондина. Ему нравился соленый привкус. Их поцелуи с Биллом всегда были соленые. От крови или слез – тоже не имело значения. Тому было похуй. Биллу тоже.

- Я тебя так люблю.

- Я тебе не верю, - с невменяемой усмешкой прохрипел блондин. Ему было похуй на любовь Тома. Том это прекрасно знал.

Билл с наглой ухмылкой вцепился в подол рубашки Тома и совершенно спокойно начал вытирать ею лицо. Кровь, сопли и слюни. Конечно, именно для этого дизайнеры и делают свои шмотки. Для чего же еще?

- Какого хуя ты делаешь? - почти безразлично поинтересовался Том, наблюдая за белобрысым.

- Вытираюсь, не видишь, блять? - хрипло огрызнулся Билл, отпуская рубашку Тома и непослушными руками пытаясь дотянуться до валяющихся в ногах штанов и трусов. Но его попытки согнуться не увенчались успехом.

- Это Диор. Может, ты бы подтирал сопли чем-нибудь подешевле? - Том присел и дернул его штаны вверх, на уровне его глаз болтался измазанный собственной спермой сморщенный член Билла. Невозбужденный Каулитц был Тому даже немного противен. Но он все равно испытывал к нему тяжелое невменяемое чувство, которое кто-то когда-то додумался обозвать любовью.

- Если купишь подешевле, то буду, - опять огрызнулся блондин, скрывая член от глаз Тома под черной тканью плавок. - Ты мне нос сломал и, кажется, ребро, - поморщился он, ткнув пальцем в собственный бок, по которому расплывалось отвратительное фиолетовое пятно синяка. - Лечение оплатишь.

- Оплачу, - Том спокойно кивнул, поднимаясь с колен. Внутри было удивительно пусто и спокойно. - Я же всегда плачу, - криво улыбнулся он.

Каждый раз, когда после очередной ссоры или истерики они вот так вот дерутся и трахаются. Мало кто знает, что у Вильгельма Каулитца было уже три пластические операции. Мало кто знает, что Том вычищает из его телефона все номера его ебарей, пока Каулитцу накладывают очередную порцию швов или гипс. Мало кто знает, что потом они могут мирно жить даже месяц или полтора, пока у кого-нибудь из них гипс, пока у кого-нибудь из них не случается очередной бзик. Тогда все начинается сначала. Чужие постели. Чужие бляди. Чужие запахи. Истерики. Скандалы. Драки. Свороченные скулы. Сломанные носы и ребра. Кокаин. Трах непонятно где. Полубессознательное состояние. Скулеж. Укусы. Диатез на заднице. Синяки. Сперма, кровь и сопли. Водка. Врачи. Телефон. Гипс. Фальшивые признания и хрупкий мир.

Но им так нравится. Это их жизнь. Их мир замкнулся в этом круге, но… вдвоем им в этом круге не скучно. И они с удовольствием прожигают жизнь, ругаются, трахаются друг с другом и с другими, кайфуют, дерутся, лечатся. И со свежими силами заходят на еще один виток, приближающий их еще на шаг к черной бездне. Впрочем… Им на это похуй.

THE END