Maximeliane_Rufus все записи автора Название: С Рождеством, герр Каулитц!
Автор: Бельчонок Шуша
Беты: Smile of Cheshire, ~Cinnamon pie~
Персонажи: Билл/Том
Рейтинг: R
Жанр: Slash
Категория: romance, humor, ER, MPREG, Sequel
Приквел: Пациент № 1
Размер: Миди
Статус: в процессе
Предупреждения: однополые отношение, розовые сопли, жуткая неоригинальность идеи и полное отсутствие чувства юмора у аФФтара – все как всегда. Ага.
Размещение: только с разрешения автора
От автора: небольшой новогоднее-рождественский подарок для всех тех, кто любит нашего герра Каулитца и Блохастика. Рассказ будет выкладываться небольшими неравноценными (!!!) кусочками, каждый день. Приятного всем прочтения)) И не забывайте, что данный текст несет только РАЗВЛЕКАТЕЛЬНУЮ функцию и глубоких смыслов в нем искать не стоит.
Краткое содержание: а что ты хочешь получить от Санты на Рождество?
Посвящение: всем, кто ждал :)


POV Bill

- Не забудь подготовить документы на выписку, - в сотый раз напоминаю тщательно конспектирующей мои указания помощнице, - меня не будет в городе до 27-го числа, в форс-мажорных случаях ты знаешь мой телефон. Надеюсь, что вы все же сможете отличить их от просто экстренных.

- Да-да, - торопливо закивала головой девушка, а я подумал, что еще пара резких движений, и она точно заработает сотрясение мозга, хотя, тут и сотрясать, наверное, нечего.

- Свободна, - машу ей рукой и откидываю немного гудящую голову на спинку кресла.

Все-таки ночное дежурство дает о себе знать или уже годы.

Я невесело усмехнулся. В такие моменты ощущаешь себя старой развалиной. Ну, может, не совсем старой и не совсем развалиной, вернее, совсем не старым и совсем не развалиной – все-таки веду здоровый образ жизни, и мне никто не дал бы мои 30 с хвостиком.

Я посмотрел на часы, висевшие на стене. Опять опаздывает. Никому этого не прощаю, кроме одного человека. При мыслях о нем я невольно улыбнулся. Вот точно сейчас, несмотря на все мои запреты, несется по коридору, чтобы не опоздать, неловко переваливаясь с ноги на ногу, потому что на 38 неделе уже очень тяжело ходить. Наш сын родится большим и здоровым мальчиком.

- Я не опоздал, - в кабинет бесцеремонно, даже без малейшего намека на стук ввалился мой муж, чуть раскрасневшийся и запыхавшийся. Ну, точно несся. Как можно так пренебрегать правилами и собственной безопасностью?

- Опоздал, - ехидно улыбаюсь и, бросив взгляд на часы, уточняю: - на 37 секунд, - и с удовольствием наблюдаю, как вытягивается его лицо. Некоторые вещи не меняются, и он все так же бурно реагирует на мои почти безвинные шутки.

- Если округлить до минут, - Том глубоко вдохнул, так и замерев на пороге – еще одна дурная манера, от которой я так и не смог его избавить за почти семь лет совместной жизни, - то получится всего одна минута, а если округлить до часов, - он отзеркалил мою улыбку, и в карих глазах заплясали озорные искры, - то получится ровно 16:00, так что объективно я не опоздал, - победно выдал он, заставив меня расхохотаться.

Ну вот и как его объективно можно не любить? Но столь же объективно я не был бы Биллом Каулитцем, если бы не выплюнул очередную едкость:

- Объективно ты не можешь существовать в этой вселенной, так что давай мыслить сугубо субъективными категориями, и сойдемся на том, что ты опоздал, но не так незначительно, как мог бы, - я улыбнулся, глядя, как выражение его лица меняется с торжествующего на возмущенное, и, чтобы все это не вылилось в спор, который через пару минут перерастет в откровенную ссору, на данный момент совсем не входящую в мои планы, я решил сменить тему: - Ты чего в дверях мнешься, словно мы вернулись на семь лет назад? - я усмехнулся и встал.

- Боюсь вашего гнева, герр Каулитц, - ну а мой Том объективно не был бы моим Томом, если бы не отпустил в ответ колкость. Но в кабинет он все-таки зашел и, по выработанной под моим тщательным руководством привычке, закрыл дверь.

- Жаль, что ты не боялся моего гнева, когда делал эту дрянь на голове, - я совсем не наигранно вздохнул и, подойдя вплотную, со вздохом провел ладонью по его голове.

И как я только позволил ему оставить этот кошмар? Конечно, тугие косички все же были лучше того блохастого раздолья под названием «дреды», что было у него на голове раньше, но все равно… Вот чем его привлекают эти жуткие прически?

Но чтобы спорить с беременным Томом, который вполне себе научился огрызаться, упрямиться и делать все по-своему, не спрашивая ничьего разрешения… нет уж, увольте. Все-таки собственные нервы для меня еще что-то значили.

- Билл, только не начинай, - поморщился он и, легонько коснувшись своими губами моих, почти лениво, отстранился и, переваливаясь, направился к диванчику. - Может, лучше спросишь, что говорят врачи? - я даже представил, как в карих глазах зажигаются хитрые искры. Вот умеет он уходить от разговора, когда хочет. Знает же, как сильно я переживаю, и пользуется этим.

- Конечно, я хочу узнать, - скрещиваю на груди руки, пытаясь унять клокочущее внутри раздражение, которое до сих пор не желало смириться с тем, что беременность Тома веду не я, и которое вспыхивало всякий раз, как мы касались данной темы.

- Тогда перестань плеваться ядом и иди сюда, - обезоруживающе улыбнулся Том, стараясь поудобнее устроить вновь потолстевшую попу на диване.

- Ты же знаешь, что… - начинаю, присаживаясь рядом с ним.

- Знаю, - перебил он меня, - ты не доверяешь фрау Хольфман. Но она блестящий профессионал, - вот именно, что блестящий, мрачно отмечаю про себя. От ее люриксовых кофт, которые эта дама наверняка добывала на блошиных рынках в просто невероятных количествах, ужасно рябило в глазах. А еще для меня всегда оставалось загадкой, как у нее шея не болит от такого количества дешевых побрякушек, а уж про жирные пальцы с редкими темными волосами, которые своими касаниями оскверняли моего Тома, я без дрожи отвращения думать не мог. И старался не думать. - Билл, - на меня уставились огромные глазищи, - хватит думать о ней всякие гадости, - я хотел возмутиться, но мне не дали вставить ни слова.- У вас, герр Каулитц, все на лбу написано, вот такими буквами, - ухмыльнувшись, Том продемонстрировал, какого именно размера буквами у меня на лбу пишутся мои мысли, на что я возмущенно фыркнул:

- Не может такого быть, у меня лоб не такого размера!

- Не занудничай, лучше поцелуй меня, - я и не заметил, как его губы оказались соблазнительно близко, настолько близко, что я ощущал его чуть мятное от жвачки дыхание, смешивающееся с его невероятным запахом, который меня просто сводил с ума.

Его просто невозможно не любить. Невозможно не любить этот запах, эти огромные глаза, эту отвратительную прическу, толстую попу, проколотые (без моего разрешения и ведома опять же!) изящные ушки, длинные пальцы… его всего. Эти губы, которые хочется целовать бесконечно, кусать, пробовать на вкус, от которых каждый раз силой заставляешь себя оторваться, чтобы не зайти дальше положенного.

- И что же она сказала? - аккуратно обнимаю мужа, чувствуя напряженные мышцы поясницы. Моему мальчику очень тяжело, я это прекрасно вижу и знаю, но он скрипит зубами и терпит.

- Все отлично, - сверкнул улыбкой Том, той самой, что меня настораживала минимум последние месяцев восемь, и я до сих пор не мог разобраться, почему, - анализы просто отличные, УЗИ тоже, вес немного превышает норму, но это нормально.

- Насколько сильно сейчас превышает? - испытующе смотрю на него. Что-то с этим весом точно не так. Слишком много он прибавил за беременность. Да, конечно, в прошлый раз мы не доходили до этого срока, но показатели явно превышали обычные, и намного, и причин этому я не видел.

- Почти на пять килограмм, - помрачнел Том, прекрасно понимая, что это означает, что он все так же остается на диете.

- Не переживай, - я успокаивающе погладил его по напряженной спине, чувствуя, как он потихоньку начинает расслабляться. - Давай массаж сделаю? Ты устал.

- Да не очень, - начал отнекиваться он.

- Что-то мне подсказывает, что врешь, так что давай укладывайся, - я встал, не обращая внимания на его недовольное бухтение, помог Тому улечься на бок и осторожно, кончиками пальцев стал разминать напряженную поясницу.

Тридцать восемь недель, и все продолжает носится. Так и родит мне где-нибудь в конференц-зале или в кабинете. Но разве Томаса Каулитца можно было в чем-нибудь убедить? Он только фыркал, хорохорился, огрызался, строил глазки и выпрашивал у меня для себя еще один рабочий день. Ему же надо обязательно-преобязательно довести Марка, он же клялся ему, что самолично примет у него роды. Ах да, а как же Стефан? У него самый сложный период первой беременности, и никто в этом мире не может помочь этому истеричному ублюдку с комплексом неполноценности, кроме моего мужа. Конечно. А как же важная встреча в правительстве, ведь сам канцлер заинтересовался законопроектом, с которым, как дурень со ступой, вот уже год носились Том с Лекс и еще парой десяткой экзальтированных личностей, борющихся за права детей? И все это, конечно, не может подождать. А вот живот, который уже опустился перед родами, и наш сын, конечно, могут подождать! Я раздраженно фыркнул своим мыслям. Несносный мальчишка. Кто бы сомневался, что мои первые седые волосы появятся именно из-за него.

Из мыслей меня вырвало болезненное шипение Тома:
- Еще посильнее нажми, и ты наставишь мне синяков, - он попытался вывернуться.

- Лежи-лежи, ты же знаешь, что боль отвлекает, я не буду больше сильно, - я осторожно погладил его, а потом не удержался и коснулся губами так сильно возбуждающих меня ямочек на пояснице.

- Вы что там делаете, герр Каулитц? - хихикнул Том. - Совращаете меня?

- Именно этим и занимаюсь, - хмыкаю, и, добравшись рукой до пуговицы на джинсах, расстегиваю ее и чуть приспускаю с него штаны, начиная покрывать легкими поцелуями уже расслабленную поясницу.

- Билл, - мой сладкий супруг возмущенно фыркнул и отодвинулся, пытаясь самостоятельно сесть.

- Знаешь, сколько лет я уже Билл? – фыркаю и укладываю его обратно.

- Знаю, столько не живут, - не удержался от шпильки Том, за что получил болезненный укус в мое самое любимое место.

- Я тебя сейчас!.. - после этой громко-возмущенной фразы предполагалось, что мне сейчас должно прилететь какой-нибудь его конечностью прямо по голове, но все-таки моя физическая форма была на данный момент намного лучше, чем его, поэтому я совершенно спокойно отскочил в сторону, успев увернуться от шустрой тонкой ноги, и с ехидной усмешкой наблюдал, как он неловко усаживается на диван.

Возмущенный, тяжело дышащий, растрепанный, с задранной вверх рубашкой и расстегнутыми джинсами, которые… Я усмехнулся. Которые совсем не скрывали причин истинной злости моего мужа. – Ты не представляешь, как на меня опять будет смотреть фрау Хольфман, а ведь ты же знаешь, что заниматься сексом в последние недели…- начал пылкую речь мальчишка.

Да-да. Не маленькие и не совсем тупые, и прекрасно понимаем, что раз уж черт тебя угораздил выбрать естественные роды, то в последний месяц анальным сексом лучше не заниматься, чтобы не дай бог не повредить чего-нибудь в такой хрупкой системе внутри моего мальчика и не спровоцировать ранние осложненные роды. Хотя, по-моему, сложнее того, что мы пережили семь лет назад, не было и быть не может.

Проследив за моим взглядом, Том вспыхнул и, схватив подушку, постарался прикрыться ей.

- Ты же знаешь, что есть более приятные методы, - улыбнувшись, я вернулся к нему и, отобрав многострадальную подушку, опустился перед ним на колени. В этом мире было только два человека, перед которыми я мог так встать. Скоро их станет три. Том, моя дочь и сын. Больше никто.

- Билл, мы же на работе, - как-то совсем неубедительно возразил он.

- Разве нам это когда-нибудь мешало? – усмехаюсь.

Есть конечно моя не очень развитая в умственном плане помощница.

Стоп! Эврика, кажется, я только что совершил научное открытие! Она же не недоразвитая, она просто глухая. Наверное, на оба уха, раз понятия не имеет, чем мы занимаемся тут с Томом практически ежедневно. И вот почему она не понимает половину моих поручений. Она же просто их не слышит! Надо будет после праздников провести эксперимент, и если так, то подарю ей, из уважения и любви к собственным нервам, слуховой аппарат.

- Нет, - совсем уже неуверенно пробормотал Том, пока я расправлялся с дурацкими мелкими пуговичками на его рубашке.

Ну вот какому больному на всю голову дизайнеру вздумалось делать их такого размера? Его самого бы заставить расстегнуть пару сотен таких рубашек, чтобы у него гангрена случилась. На все конечности.

Наконец-то я расправился с ними и добрался до своего самого главного фетиша. Никогда не думал, что меня могут настолько сильно возбуждать огромные животы. Хотя какие-то там абстрактные жирные животы меня не возбуждали, а вызывали только отвращение. Меня возбуждал только один конкретный животик у одного конкретного человека. Правда, в этом человеке я любил абсолютно все. И животик, и педикулезную прическу, и ужасные проколы в ушах, и все его дурацкие привычки, и то, что сейчас так настойчиво выпирало сквозь ткань джинсов и интересовало меня больше всего.

Глупо предполагать, что после стольких лет вполне бурной сексуальной жизни мы станем на пару месяцев монахами, а ведь этот дурачок именно так и предполагал после моих слов о том, что с анальным сексом следует быть поосторожнее. Он словно забыл о том, что есть много иных путей получить удовольствие, и смиренно готовился к жизни праведника, но я ему объяснил, что можно делать так, чтобы было и безопасно, и приятно. Наглядно объяснил, с примерами и их немедленной апробацией на практике. Доставлять удовольствие я умел, идеально умел. Впрочем, как и все остальное.

И стоны, которые я ежедневно срывал с его губ, только подтверждали это.
- Помочь одеться? – заботливо смотрю, как мой мальчик, еще пять минут назад изнывающий под моими губами и руками, пытается еще немного непослушными пальцами застегнуть эти дурацкие мелкие пуговицы на рубашке.

- Я не увечный, сам могу, – тут же взъершился Том, который в последнее время как-то слишком болезненно относился к тому, что ему часто стали предлагать помощь.

- Смотри, косички дыбом встанут, если будешь так огрызаться, - усмехаюсь и подхожу к нему, чтобы обнять, но мой мальчик, раздраженно пыхтя, неловко уворачивается от моей руки.

И что опять не так? Еще пару минут назад все было идеально, а вот сейчас снова это раздраженное сопение и поджатые губы.

- Ну и объясни мне, как хирург и как ведущий специалист в области немецкой медицины, как связан речевой аппарат с волосяным покровом? – ехидно улыбнулся Том минуты через три, расправляясь с остатками пуговиц на чуть измятой в процессе нашей возни рубашке.

- Вот именно, что в области медицины, а не в области ораторского и парикмахерского искусства, - наконец-то мне удается поймать его в свои руки, чтобы дальше не продолжать это бессмысленный спор и запечатать его так резво научившийся выдавать ответные реплики рот своим.

- Хватит, а то мы никогда отсюда не выйдем, а у нас еще дел… - протянул отстранившись снова разомлевший Том. Дела у него. Ему сейчас сидеть дома и вязать носки, трусы, шапки, или что там еще вяжут, а он…

Впрочем, спорить с ним относительно его дееспособности – вещь практически бесполезная, поэтому я не нахожу нужным тратить на нее свое время.

- Ты список составил? – нехотя выпускаю своего самого любимого невероятно мягкого и такого беззащитного в этот момент мальчишку и возвращаюсь к столу, чтобы проверить, все ли имеющие хоть какую-либо ценность документы убраны на место. Убедившись, что старческий склероз мне еще не грозит, и я, наученный горьким опытом, все давно убрал, поднимаю глаза на странно замолчавшего Тома.

- Зачем нам его составлять? Мы все и так купим, - начал оправдываться он.

Вот кто бы сомневался! А потом кому опять придется ехать за вон тем вином или за килограммом соли? Конечно, мне! Потому что это создание невинно похлопает глазками и скажет, что он сам съездит и все купит, прекрасно зная, что моя совесть не позволит мне отправить его одного, уставшего, несчастного и беременного на такси за килограммом соли в город.

- Ну-ну, - хмыкаю, подхватывая пиджак, но ругаться с ним сегодня совершенно не было настроения, потому что внутри все уже давно свернулось в клубок, предвкушая тот ад, в который превратится наш новый совершенно очаровательный и совершенно идеальный дом на эти три дня.

Чертова бесхребетность! Что мне стоило сказать железное «нет» и сделать каменное лицо? Рождество – семейный праздник, но не настолько же! Для меня слово «семья» заключалось в трех вполне конкретных людях, один из которых еще не родился. Но нет, для Тома святой целью было собрать всех под крышей именно нашего дома! Чтобы они ходили своими антисанитарными ногами по нашим идеально чистым коврам, переставляли расставленные по своим местам вещи, выдыхали своих микробов в чистейших воздух нашего дома. О том, что они будут спать у нас, ходить в наш туалет и мыться в наших ваннах, я старался и не думать. Будь моя воля, я бы никого, кроме горничной, в наш дом не пускал, но… На все теперь воля Тома, возведенная в ранг неприкосновенной. И если ему и Франци так нравится отмечать Рождество в таких условиях, то мне остается лишь молча негодуя соглашаться с большинством в нашей семье. Может, хоть сын будет поддерживать меня?

POV Tom

- Папочка! – звонкий крик заставил меня вздрогнуть от неожиданности и улыбнуться.

Мое маленькое чудо неслось на меня: выбившиеся из-под шапки светло-русые волосы, раскрасневшиеся от быстрого бега на холоде щеки и блестящие счастьем карие глаза – ради этих глаз я был готов на все. Не обращая внимания на возмущенное хмыканье мужа, я присел на корточки и обнял подлетевшую дочь.

- Привет, моя хорошая! - не удержавшись, чмокаю в еще прохладную от мороза щечку и обнимаю, собираясь приподнять, но синхронно выданное:

- Стоп! - заставляет меня отказаться от этой затеи, и встать при помощи Билла, который, не делая скидки на мое положение, тут же влепил мне подзатыльник, как будто я маленький, ей-богу.

- Совсем сдурел! Куда?! - от второго подзатыльника я уже увернулся.

Ну-ну, я тебе их еще припомню. Я не злопамятный, просто я иногда злюсь и память у меня хорошая. Хотя объективно Билл был, конечно, прав. Но противное чувство вредности, которое появилось внутри меня совсем недавно, порой заставляло совершать совершенно идиотские поступки, за которые потом было безумно стыдно.

- Тебе нельзя, папочка, - не могла не внести свою лепту Франци и со счастливой улыбкой поспешила растолковать мне, что имела ввиду: - иначе могут начаться преж-дев-ре-мен-ны-е роды, - произнесла она незнакомые, я даже догадывался, из чьих уст, услышанные слова, при чем я уверен, что этот торжествующе улыбающийся кто-то даже умудрился растолковать ребенку значение этих слов, потому что жажду знать все и всегда наша дочь точно переняла от Билла.

- Умница моя! - Билл под моим завистливым взглядом подхватил радостно смеющуюся дочь на руки, - что бы мы без тебя делали, - и он с улыбкой чмокнул ее в щеку.

Мы бы и правда ничего без нее не смогли бы сделать. Мне вообще было страшно представить, что было бы, если бы в моей жизни не было Франци и Билла. Поэтому я старался поменьше думать об этом. И о своей старой жизни, которую и жизнью-то назвать сложно.

- Папочка, фрау Линн просила напомнить, чтобы вы к ней зашли и ни в коем случае не забыли, - вмиг посерьезнела дочь, снова так сильно напоминая мне своего отца.

- Ты пойдешь? - спросил Билл, который просто на дух не переваривал не только моего лечащего врача, но и классного руководителя нашей дочери. Поэтому на все переговоры в школу, во избежание нервных потрясений учителей, отправлялся я; мой обожаемый муж был весьма не сдержан на язык и имел привычку говорить то, что думает. Это я понял уже давно,и оберегая эмоциональный фон планеты, предпочитал общаться с ними самостоятельно.

- Конечно, - улыбаюсь, - я постараюсь недолго, а вы пока…

- Мы пока покатаемся на горке, - закончила за меня дочь, буквально спрыгнув с рук Билла, вручила ему свой обожаемый рюкзачок и, заявив:

- Я тебя там подожду, па, а вы пока посекретничайте, - понеслась к горке. В последние годы зимы в Берлине были очень холодные, и очень снежные на радость детворе, и эта не стала исключением.
- Осторожнее, не беги так быстро! - крикнул ей в спину Билл, сжимая в руках лямки рюкзачка, и повернулся ко мне: - Тебя проводить? - вот за этот вопрос в данный момент я был готов его просто убить!

Я знал, что у Билла были некоторые пунктики, несвойственные простым смертным, но сейчас они просто вошли в какую-то клинически-гиперзаботливую стадию, которая донельзя бесила меня. Конечно, приятно, когда о тебя заботятся, но не до такой же степени! Но ссориться в такой день не хотелось, поэтому я, подавил раздражение в себе и улыбнулся, поправил сумку на плече:

- Нет. За Франци последи, а то опять простудится, - и, чмокнув его в щеку, отправился в школу. Только задержался пару минут на пороге, наблюдая, как весело скачет вокруг Билла, что-то рассказывая, дочь, и как он преображается в такие минуты, становясь тем самым настоящим Биллом, которого не видит никто, кроме меня и дочери. Тем самым Биллом, которого я так люблю и в присутствии которого, сердце начинает биться в три раза быстрее, и у этого нет медицинского диагноза, хотя… все же есть – любовь. И я точно знаю, что в нашей семье этим болею не только я.

Я мог любоваться на них бесконечно, но у нас было еще слишком много дел, поэтому я со вздохом оторвал от них взгляд и зашел в душное помещение школы. Теплый воздух мгновенно заставил сбиться дыхание и замедлить шаг. Мне казалось, что все окружающие смотрят на меня. В прошлый раз все было совсем не так. Но в прошлый раз я и не доходил до такого срока и размера, да и о мужской беременности тогда еще никто понятия не имел, а теперь я был точно уверен, что все прекрасно видят, что это вовсе не пивной живот. И это тоже страшно раздражало, лишь мысль о том, кто там внутри, отвлекала и согревала.

Аккуратно постучавшись и получив в ответ вежливое:

- Входите, - я открыл дверь и зашел в класс, в котором училась моя дочь.

- Добрый день, фрау Линн, - я улыбнулся пожилой сухопарой женщине, сидящей за столом. Блестящий педагог и отличный человек. Я совершенно не понимал, почему ее так невзлюбил Билл. Впрочем, в этом мире было мало людей, которые ему хотя бы не были противны.

- Герр Каулитц, - улыбнулась женщина, отрывая взгляд от тетрадей, разложенных на столе, - хорошо, что вы зашли. Присядете?

- Да, конечно, – все-таки я понимал, почему девушкам не разрешают работать на таких больших сроках: очень трудно даже просто передвигаться с таким неожиданно свалившимся на тебя приятным грузом, что уж говорить про то, чтобы что-то делать. Иногда мне тоже хотелось остаться дома и просто сидеть весь день или лежать, но… Я же парень, я намного сильнее любой девчонки, да и дела мои без меня никто не сделает, хотя Билл и возмущался, но… против некоторых вещей не мог устоять даже он. И я точно знал, против каких. Но возможность лишний раз присесть, чтобы вытянуть ноющие даже после совсем непродолжительной ходьбы ноги, я никогда не упускал.

Боже, какие маленькие здесь парты! Или я такой огромный? Мне показалось, что я пытался устроиться на стуле просто бесконечно долго и бесконечно громко. Сердце билось как сумасшедшее, и даже уши загорелись от стыда. Ну как можно быть таким неуклюжим?

- Герр Каулитц, - улыбнулась женщина, - во-первых, я хотела вам лично вручить табель Франциски, - женщина, перед которой мне сейчас было так стыдно за собственную неуклюжесть, протянула мне лист бумаги.

Даже не заглядывая в него, я прекрасно знал, что увижу там набор высших баллов. По-другому у нашей дочери и быть не могло, ведь с уроками помогал ей Билл, вернее, он просто заставлял наше непоседливое чадо их делать, порой с криками, ссорами… Я улыбнулся, вспомнив, что однажды он заставил дочку переписывать домашнюю работу шесть раз, или как Франци кидалась в него тетрадками и уходила чуть ли не босиком из дома, как я кидался на него с кулаками, пытаясь доказать, что так поступать с ребенком нельзя. На что мой супруг, иронично вздернув бровь, парировал, что рожать мужчинам тоже нельзя, и просил не лезть не в свое дело, ведь он не просто так это все делает, а потом, посоветовавшись с одним из лучших психологов, и не взирая на мое возмущение, продолжил терроризировать ребенка. Но, о чудо, его просто зверские методы принесли хорошие результаты, и через пару месяцев Франци уже сама с удовольствием делала уроки и хвасталась успехами в школе. - Вы с… - женщина немного замялась, подбирая нужное слово, - с супругом проделали огромную работу, и я могу сказать, что это и ваш результат тоже, - улыбнулась она, постаравшись сгладить неловкость.
- Спасибо, - улыбаюсь и забираю листок со столбиком единиц. - Это все, что вы хотели сказать?

- Нет-нет, еще я хотела попросить вас… Дело в том, что в начале следующего семестра у нас будет проходить ярмарка профессий, и я хотела бы, чтобы вы или ваш супруг приняли в ней участие. Детям было бы интересно пообщаться со столь именитыми учеными, - да уж, Билл точно сможет интересно рассказать детям о медицине, так интересно, что они не только станут бояться ходить к стоматологу, но даже думать о людях в белых халатах. Я хмыкнул своим мыслям. А вот я, наверное, буду не очень в состоянии куда-то ходить и что-то рассказывать. Нет, все-таки на эту беседу надо было отправлять Билла, потому что я… я просто не мог отказать, поэтому выдавил из себя, чувствуя, как к полыхающим ушам добавляются еще и щеки:

- Хорошо, мы постараемся, - вежливо улыбаясь.

- Это будет просто замечательно! Я тогда вношу вас в список, - просияла женщина и что-то начала писать на первой подвернувшейся бумажке размашистым почерком.

- Это все? - спрашиваю, чувствуя, как по спине потекла липкая струйка пота. Определенно не стоило лениться и надо было снять куртку. Билл узнает – подзатыльником дело не обойдется, да меня и не особо ими проймешь, а вот весь ужас двухчасовой нотации в его исполнении я уже на себе испытывал. Не думал, что он может быть таким занудой.
Оказывается, может. Самое ужасное, что он прекрасно понял убойную силу своих нотаций, и теперь предпочитал не громкие и безобразные скандалы, а именно такой способ решения проблем. К концу второго часа я уже был готов согласиться во всем с этим инквизитором, лишь бы это закончилось. Поэтому… про мою взмокшую спину ему лучше не знать, спокойнее будет.

Я осторожно встал, сжимая в руках табель Франци:

- Спасибо, счастливого вам Рождества! – и улыбнувшись, поправил куртку.

- Вам тоже, герр Каулитц! - улыбнулась женщина. Это обращение до сих пор доводило меня до нервного тика. Такая фраза ну никак не вязалась в моем представлении лично со мной, вот с Биллом – да, но я и «герр Каулитц»? – просто несовместимые вещи, к которым не привыкаешь даже за шесть лет.

На полной скорости я вылетел из кабинета, а потом и из школы, на ходу натягивая шапку, и убирая аккуратно сложенный листок в сумку. Он пойдет в альбом, в который мы с упоением собирали все, что связано с Франци: и первый рисунок, выполненный на паспорте Билла, и его билетах в Швецию, которые он так неосмотрительно оставил на тумбочке в прихожей, и первое измятое стихотворение, которое мы учили всей семьей на рождественский спектакль, и которое мы с Биллом до сих пор помним наизусть, и первый настоящий рисунок, и фото сладкой голой попки нашей дочери, которая до трех лет просто ненавидела одежду, а потом стала настоящей модницей, и многие другие приятные родителям вещи. Билл ехидно посмеивался и говорил, что все это - наша маленькая месть, и потом, когда мы будем старыми, дряхлыми и пребывающими в глубоком маразме папашами, то будем доставать этот альбом, и делится со всеми желающими и не очень воспоминаниями, особенно с ее парнями, которых она будет приводить знакомиться.

Я окинул взглядом улицу, пытаясь отыскать, прищурившись от яркого зимнего солнца, свое семейство.

Увиденная картина не могла не заставить улыбнуться. Если бы кто-то шесть лет назад сказал мне, что эта ледяная статуя, мой куратор, который нагонял на меня просто вселенский ужас, может вот так, разрумянившись, со счастливо блестящими глазами и обветрившимися губами (сохранность которых всегда его особо волновала) совершенно забыв обо всем на свете, помогать дочери взбираться на горку и ловить ее внизу, чтобы она не дай бог не ушиблась…

Я уверен, что в этот момент он абсолютно счастлив. Есть вещи, на которые можно смотреть бесконечно. Я готов был бесконечно смотреть на свою семью, но… у нас был слишком большой список дел на сегодня, поэтому со вздохом я поправил сумку на плече и пошел к ним, прикидывая, как сделать так, чтобы все успеть к вечеру. И почему мой любимый муж еще не придумал способ, с помощью которого из одного человека вдруг – раз! – и получалось равноценных, абсолютно одинаковых, два? Главное, случайно не заикнуться при нем на эту тему, а то он же загорится идеей и про все забудет, а я хочу, чтобы у нас было самое идеальное Рождество.

Продолжение