Maximeliane_Rufus все записи автора Название: Правила игры
Автор: Иманка
Бета: Бестия
Персонажи: Том/ОМП
Рейтинг: NC-21
Жанр: angst, ЖЕСТКИЙ bdsm, dark, мат.
Категория: RPF
Размер: Макси
Статус: закончен (В процессе выкладки)
Краткое содержание: Для того чтобы играть в игре без правил, надо очень хорошо знать правила игры.

От автора:
1. Цеста не будет!
2. Все права защищены. Свидетельство о публикации № 2809020469. Полное или частичное использование без разрешения автора КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО.
3. У меня просьба - если у вас какие-то напряги с психикой и вы слишком сентиментальны, не надо читать этот фик.

Утром Марино перевернул Тома на спину и пытался заботливо покормить с ложечки каким-то бульоном. Том не стал бы это есть, тем более из его рук, но мучительно хотелось пить, а встать он не мог. Немного промочив горло, он отвернулся. Марино не стал настаивать, сделал ему укол, и Том отключился.
В обед все повторилось. Марино влил в него несколько ложек бульона. Том попытался, как и утром, отвернуться, но мужчина видимо решил, что если доктор сказал, что надо есть, значит надо съесть все. Том давился, крутил головой, но Марино фактически насильно скормил ему целую пиалу бульона. Даже мама знала, что ни его, ни брата нельзя заставлять есть то, что они не хотят. Том чуть не захлебнулся в собственной рвоте — блевать, лежа на спине, не самое прикольное занятие. Марино подхватил его на руки и отнес в ванную. Вымыл всего. Постель перестелили. Пришел врач и опять поставил капельницу.
Сколько прошло времени, Том не знал, он давно потерялся в днях и ночах. Он чувствовал себя вполне сносно, даже мог вставать — Марино наконец-то снял наручники, когда понял, что на сопротивление и агрессию у Тома элементарно нет сил. Он впал в какое-то странное состояние безразличия и апатии. Он вставал только затем, чтобы справить нужду. Его качало так, что десяток шагов от кровати к туалету казались ему километрами. Он не притрагивался к оставленной еде по нескольку дней, и тогда Марино заставлял его есть насильно. Тома рвало. Доктор прокапывал ему глюкозу и витамины. Единственное, что не менялось в его жизни — это секс. Он был регулярным. Раз в день обязательно. Том не сопротивлялся, не вырывался, лишь закрывал глаза и отворачивался. Лежал трупом в той позе, в какую его укладывал Марино. Иногда Марино был нежен, долго ласкал его, хорошо растягивал, аккуратно двигался. Иногда приходил и рвал, кусал, бил. Том держался, не кричал. Лишь потом, когда все заканчивалось, сворачивался калачиком и тихо плакал.
— Я сказал, что меня не волнует, как ты это сделаешь! — Марино влетел к нему рано утром. Том вздрогнул, просыпаясь. За все то время, что Том провел здесь, он ни разу не видел, чтобы Марино с кем-то общался по телефону. Тем более в его присутствии. — Билл, это твои проблемы! Найди его!
Том словно проснулся от длительного и кошмарного сна. В сознании что-то щелкнуло и сложилось в единую цепочку. Всё просто! Всё очень просто! Билл — телефон — люблю — пока не наиграюсь — комната — свобода. Ему надо, во-первых, выйти из комнаты; во-вторых, добраться до телефона; в-третьих, позвонить брату. Но прежде, чем ему позвонить, надо узнать, где он находится. И Марино с ним носится не просто так. Если Марино хочет играть, то Том будет играть. Только теперь он будет играть с ним по своим правилам. Том зло прищурился и усмехнулся — бойтесь исполнения своих желаний.
Марино еще ругался с неизвестным Биллом, Том не стал слушать. Встал и ушел в ванную умываться, чувствуя спиной удивленный взгляд мужчины. У него сегодня началась новая жизнь. Если ты не можешь ничего сделать с обстоятельствами, не можешь их изменить, то просто приспособься под них. Том приспособится. Он будет играть. Он даже готов принять его правила. Но… принять не значит подчиниться.
Он посмотрел на себя в зеркало. Чудовищно. Волосы отросли за несколько недель и на голове теперь черте что. Под глазами синяки. Он очень сильно похудел. Щеки ввалились. Кадык торчит так, словно хочет прорвать тонкую кожу на шее. Резкие линии ключицы… Полукружья ребер… Он так плохо не выглядел даже после изматывающих гастролей. Том умылся и почистил зубы. Улыбнулся сам себе. Он сможет. Он справится. Он очень хочет вырваться отсюда. У него все получится. И потом какая разница — его все равно трахают каждый день, хочет он того или нет. Значит, будет секс, но только по его правилам. И пусть Марино думает, что он сломал его. Пусть так думает.
Марино стоял в дверях, подперев косяк плечом, и наблюдал за ним, подозрительно прищурившись. Том выключил душ, выбрался из ванной, промокнул влажные дреды и кинул полотенце на пол:
— Не свежее. Оно здесь висит уже два дня.
Брови Марино удивленно устремились вверх.
Том подошел к нему и спокойно посмотрел в глаза.
— У меня волосы отросли. Дреды надо привести в порядок.
Он прошел мимо него и встал около окна. Закрыл глаза, внутренне приготовившись к любой реакции. Марино с утра был злой. Когда Марино злой, он рвет его и избивает. Почему-то начинать новую жизнь с рваной задницы не хотелось.
Идет.
Том напрягся. Главное не позволить телу дрожать. Надо хоть как-то расслабиться.
Ухватился за дреды и довольно ощутимо потянул на себя.
Том послушно запрокинул голову.
Руки легли на живот. Ногти царапнули кожу.
Том немного растерялся. Он никогда не изображал из себя пассивного гея. Значит, надо учиться. И чтобы правдоподобно. Иначе до телефона не добраться.
Марино укусил его за шею.
Том поморщился.
Сжал ее до боли одной рукой. Вторая с живота опустилась к члену и начала его поглаживать.
Том тихо выдохнул. Прозвучало как приглушенный стон.
Язык Марино щекотал ему ухо. Рука, царапая, опустилась с шеи на грудь. Пальцы с силой сжали сосок.
— Мне так неприятно, — прошептал Том, кривясь.
— А так? — Марино резко наклонил его вперед, заломив руку за спину.
Том ударился лицом о камень подоконника.
— А так мне больно, — он постарался, чтобы голос звучал спокойно.
— А так? — послышался звук расстегиваемой молнии. И Том понял, что рвать его все равно сегодня будут.
— Я хочу нежно, — ни на что не надеясь произнес он.
Марино замер на мгновение.
— Я хочу нежно, — повторил он громче и отчетливее.
Марино вновь схватил его за дреды и дернул вверх. Лицо вплотную к его лицу. Нос рядом с его носом. Губы рядом с его губами.
— А ты это заслужил? — зашипел Марино ему в глаза.
Том прикусил язык, чтобы не послать его матом. Вместо этого он просто приоткрыл рот и облизал сухие губы. И Марино попался. Он резко припал к его губам, кусая их, проникая языком в рот. Том… ответил. Закрыл глаза, представил, что рядом с ним девушка, и ответил. Марино не то кусал его, не то целовал. Было неприятно и больно. Том держался, терпел. Самый поганый поцелуй в его жизни. Мало того, что с мужиком, так еще и болезненный.
Свободная от дред рука опустилась на ягодицы. Он вставил в него сразу два пальца. Том замычал, задергался.
— Пожалуйста, давай хотя бы со смазкой, — попросил он.
Вместо ответа третий палец. Том вскрикнул. Марино посадил его на подоконник, закинул ноги себе на талию и вошел. Том закусил губу, чтобы не орать от боли.
— Я хочу, чтобы ты громко стонал.
Том хитро улыбнулся и обвил его шею, впился в губы. Только теперь он будет его кусать и царапать. К черту предрассудки! Он ему понравился страстным, значит Том будет страстным. Том будет таким, каким он хочет. Чтобы потом получить то, что хочет он.
Ногти со всей силы царапают кожу на спине. Сумасшедший поцелуй на какой-то грани реальности. Том вонзил зубы в шею. Марино сильно возбужден. Бьет так, что искры из глаз летят. Они оба мокрые. Скользят в руках друг друга. Том запустил пальцы в его черные волосы. Они не такие длинные, как у Билла, всего лишь до плеч, не такие пушистые и мягкие, жесткие, волнистые. И так хочется рвануть их со всей силы, так же, как он драл его волосы несколько минут назад. И Том дернул. Марино запрокинул голову, захрипел. Длинная, красивая шея. Уже два засоса есть. Том поставил третий. Рука Марино начала беспорядочно и резко ласкать его член. Он изменил угол и теперь при движении каждый раз задевал простату. Том откинулся и прислонился горячей спиной к прохладному стеклу, позволяя довести себя до оргазма. Разрядка наступила быстро и была неожиданно яркой. Том выгнулся под ним, сильнее насаживаясь на член, и кончил с громким рыком. Через несколько секунд и Марино излился в него. Наклонился к мальчишке и принялся ласково целовать губы, слизывать пот с шеи и груди. Том погладил его по спине, потрепал волосы. Он даже улыбался ему почти по настоящему.
Марино взял его на руки и отнес на постель. Аккуратно положил, как какую-то драгоценность. Сам начал одеваться.
Том не отворачивался по своему обыкновению. Внимательно следил за его передвижениями. Взгляд хитрый, игривый.
Марино ушел, не сказав ни слова, даже не посмотрел на него. Том так и не понял, понравилось ему или нет. Надо как следует все обдумать. Нельзя спешить — это самое главное. Надо все хорошо просчитать. Он выберется отсюда. Он сможет это сделать.
Ни завтрака, ни обеда Том так и не дождался. Он сидел на подоконнике, смотрел на сад, в котором периодически появлялись какие-то люди, и пытался понять, что бы это значило. Пустой желудок неприятно ныл и урчал. Том даже начал посмеиваться, что Марино решил, будто он слишком толстый и посадил его на французскую диету — с утра — секс, в обед — секс, на ужин — секс и кекс. Если не помогает, мучное отменить. Фигня только в том, что он не протянет на этой диете. Интересно, сколько он весит сейчас? У них с Биллом и до этого-то были проблемы с весом, а сейчас от него только кожа да кости остались. Билл… Интересно, а брат ищет его? Чувствует ли он, когда ему плохо. Понял ли он, когда Том чуть не умер? Сколько прошло времени? Они никогда не разлучались настолько надолго. Один раз он поехал к отцу в гости на неделю, а Билл остался дома. Брат очень остро переживал развод родителей, и так и не смог простить отца. А Том скучал по нему, хотя и не показывал этого никому. Прошло всего дня три, когда Том почувствовал что-то неладное. И правда, младший попал в больницу с острым приступом аллергии. Отец отвез его в клинику, но в палату так и не поднялся. А Том потом просиживал у постели брата все дни, развлекал и веселил, совершенно позабыв про отца. Чувствует ли сейчас младший, как старшему плохо, как он нуждается в его поддержке, в его защите? Потом он подумал, что, наверное, в группу взяли нового гитариста и у ребят новый тур, новый альбом, новый клип, другая жизнь без него, Тома. И еще не известно, нужно ли им, чтобы он возвращался… В носу защекотало, в горле встал ком. Даже если им не нужно, это нужно маме, отчиму, бабушке и дедушке. Ради них он вернется. Он выживет и вернется.
За окном совсем стемнело. Свет в комнате не включили, и Тому пришлось переместиться с подоконника на кровать.
Он проснулся от сильного удара по ребрам. Даже не сразу сориентировался, что произошло. Потом еще один удар в живот. По лицу. Том попытался удрать или как-то защититься, но ничего не получилось. Марино перевернул его на живот, вцепившись в дреды. От него сильно несло перегаром. Удары сыпались один за одним. Том закрыл голову руками. Он не мог защищаться: Марино сидел сверху и молотил по телу, как по боксерской груше. Потом слез и ушел. Том не плакал, не стонал. Просто лежал с зажмуренными глазами и прокушенной губой. Если не шевелиться, то можно терпеть. Судя по всему, глаз оплывает, и завтра он не сможет раскрыть веки. Кажется… судя по хрусту… сломаны ребра… и… почки… отбиты…
Том пришел в себя от резкой боли и того, что кто-то трясет его за плечи, от чего тело то и дело пронзала острая боль. Застонал… Глаза открыть не смог — веки отекли.
— Том! Том! Том! Том! Том… — бормотал Марино, целуя его тело.
— За… что… — кое-как выдавил он разбитыми губами.
— Потерпи, мальчик, сейчас врач приедет. Он уже вот-вот будет здесь. Потерпи… Просто потерпи…
Том с трудом перекатил голову на другую сторону. Можно подумать, что у него есть еще какие-то интересные предложения, кроме как подождать…
Он пропустил момент появления доктора. Опять потерял сознание.
В комнате кто-то орал. Врач — узнал голос Том. Второй — вроде бы Марино. Оба ожесточенно спорили. Даже чужие крики причиняли ему боль. Жаль, что сознание нельзя терять, используя только силу воли. Он бы, наверное, вообще в себя не приходил.
Дышать очень тяжело. Больно кошмарно. Вопли прекратились. Холодные пальцы начали тыкать в горячую, разбитую кожу. Том застонал. Кто-то очень осторожно приподнял его и переложил ближе к краю. Том закричал. Опять уколы и капельницы. Опять темнота.
По крайней мере, он смог открыть глаза, что не могло не радовать. Тело ныло, но острой боли уже не было. Он был в комнате один. Рядом с кроватью стояла стойка с пустой капельницей. На столике лежали шприцы и ампулы. Много ампул. Мягкое кресло около окна. Том смотрел на ампулы и иголки и пытался сообразить, может ли он их как-то применить для обороны или суицида. В принципе, для суицида можно — воздух в вену и конец фильма. Но когда-то давно он обещал Биллу, что никогда не умрет добровольно. Стало быть, вариант с воздухом в вену не подходит. Из ванной вышел врач.
— Как ты себя чувствуешь? — наклонился он к Тому.
Том предпринял попытку улыбнуться, потому что говорить сил не было.
— По… мо… ги… те… — едва слышно прошептал он.
— Мне жаль… — развел доктор руками. — Я могу всего лишь помочь тебе выжить.
— Хочу ум… ме… реть… — из глаз потекли слезы.
— Это я уже понял. Держись, парень. Я сделаю тебе обезболивающий укол и дам снотворное. Спи, Том. Тебе надо набираться сил.
Доктор на самом деле оказался волшебником, потому что дня через три-четыре Том смог доковылять до туалета самостоятельно, а через неделю чувствовал себя вполне сносно. Врач провел полное обследование еще тогда, когда Том валялся без сознания, которое, к счастью, ничего серьезного не выявило. Марино Том не видел. И, если честно, совсем не хотел видеть. Доктор с ним не разговаривал категорически, как Том не пытался его разболтать.
Но рано или поздно это должно было закончиться — врач уехал, а кроме Марино больше никто не имел права доступа в его комнату. Том не хотел встречаться с Марино вообще. Понимал, что его желания тут никого не интересуют, и что, не пройдет и суток, как его опять начнут использовать по прямому назначению, но хотелось оттянуть этот момент максимально далеко. Он забрал подушку, ушел в ванную и забрался там на окно.
Не прошло и часа по внутренним часам, как он услышал его крик:
— Том, иди сюда!
Том даже не шелохнулся.
— Иди сюда! — крикнул он уже зло.
Он не подчинился.
— Ты оглох на оба уха? — дверь распахнулась, и в ванную влетел взбешенный Марино.
Дело грозило закончиться очередным избиением. Том нехотя слез с подоконника и подошел к мужчине, глядя в пол.
— Там ужин, — бросил он.
— Я не хочу…
Том не договорил. Марино ткнул его в больные ребра. Он вскрикнул и отшатнулся.
— Я сказал, ты сейчас пойдешь и поешь, — отрезал Марино.
На подоконнике его ждала пицца с креветками, стакан колы со льдом, клубника со сливками и вишневый сок. Том выбрал с теста все креветки, выловил пальцем несколько ягод клубники, выпил сок и немного пригубил колу. Растянулся на постели. Мысленно умоляя Бога, чтобы Марино его сегодня не трогал.
Видимо, Бог в эту часть земного шара никогда не заглядывал.
Марино сел рядом с ним. Взял за подборок и резко повернул к себе.
— А теперь ты мне все, сучонок, расскажешь, иначе я тебе не только ребра переломаю, но изобью так, чтобы из внутренностей каша образовалась.
Том смотрел ему в глаза.
— Что именно?
— Что ты задумал, гаденыш?
— Задумал? — хмыкнул Том. — Я даже не понимаю, о чем ты.
— Я о том дне.
— О том дне? О том сексе?
— Да. Я о том сексе! — он сжал его горло.
— Ты был так добр со мной те дни, что я хотел как-то тебя отблагодарить, — прохрипел Том, вцепившись в его руку. — Что я могу тут задумать? Разве что внезапно сдохнуть тебе назло.
— Не ври мне, дрянь! — громкая пощечина.
Том ошарашено уставился на него.
— Я не вру. Ты был добрым со мной, ты заботился обо мне. Я хотел всего лишь сделать тебе приятное. Ответить тебе. Быть с тобой. Мне казалось несправедливым, что ты так выхаживал меня, а я тебя игнорирую. Все, что я могу дать тебе — это свое тело. И я дал тебе его, я постарался сделать, чтобы тебе было хорошо. Что ж… Твоя благодарность столь велика, что я, пожалуй, впредь обойдусь без нее, — Том отодвинулся и перевернулся на живот, уткнувшись в подушку носом и размышляя, чего сейчас ожидать — махания кулаками или рваной задницы.
Марино вышел из комнаты.
Когда стемнело и свет в его комнате погасили, Том подвинул кровать к стене и залез в эту импровизированную нору. По крайней мере, с двух сторон он будет защищен. Почему-то не хотелось еще раз проснуться от того, что тебе отбивают почки и ломают ребра. А сегодня, судя по настроению Марино, у него на то были все шансы. Кровать его тоже не сильно спасет, но хоть какая-то защита для психики. Уложил подушки, накрылся простыней и постарался заснуть. Жестко, неудобно, но лучше так.
Ночь не принесла с собой ничего, кроме болящей к утру поясницы и затекшей ноги с покалывающей ступней. Том довольно потянулся и выбрался на свет божий, предварительно убедившись, что в комнате никого нет.
— Был Том Каулитц, а стал Лис Каулитц. Вернусь домой — сменю себе имя. Зашибись, Том Каулитц сам раздвинул ноги и начал спать под кроватью. Надеюсь, брат, ты об этом никогда не узнаешь.
На подоконнике уже стояло много пищи, даже фрукты в вазе. Том нахмурился. Еду может приносить только Марино. Значит, он здесь был? Спина неприятно заныла... Быть опять ему битым в ближайший день. Как же надоело. Такое чувство, что ему доставляет удовольствие сначала избить его до полусмерти, потом выхаживать. Кстати, это надо учесть. Больной Том вызывает в нем желание ухаживать и заботиться. Значит, слабый и вечно больной — новый имидж настоящего мачо. По-хорошему, не мешало бы «слизать» манеру поведения у девчонок, но Том так давно не общался ни с какими девчонками дольше одного вечера, что даже примерно не помнит, как они себя ведут со своими бойфрендами. Том выругался. Охренеть можно! Он сидит и обдумывает, как лучше подкладываться под этого Марино. Не важно, нравственность и гордость, заткнитесь или идите к черту! Он потом послушает, что вы будете говорить, когда выберется отсюда.
На соседнем острове кипела жизнь. Лодки, катамараны, гидроциклы... Очень далеко, вплавь не добраться. Ночью были видны огоньки города. А сейчас только изумрудная полоска прикрывала часть горизонта. Они с братом любили отдыхать на островах. Любили океан. Его аквамариновую гладь. Белый песок. Там так здорово было валяться на пляжных ковриках в тени пальм. Пить кокосовый сок прямо из ореха. Теперь Том ненавидел и океан, и острова, и кокосовый сок. Но этот вид из окна его успокаивал, давал надежду, помогал выжить. Они еще будут валяться на белом песке. Они еще будут...
— Том... Том... — кто-то теребил его за плечо.
Он сонно оторвал голову от подушки. Вздрогнул — кровать стояла на законном месте, а он просто лежал на полу около стены. Рядом на корточках сидел Марино. Том нервно сглотнул, не очень хорошо понимая, чего от него ожидать.
— Иди, умойся и одевайся. Я жду тебя.
Том решил не выпендриваться. Быстро умылся, отметив, что за окном совсем темно, похоже на поздний вечер. Марино указал на шорты и футболку на кровати. Шорты были просторными, а футболка, как у Билла — короткая и в облипочку. Непривычно после нескольких недель хождения голышом вновь нацепить на себя одежду.
— Иди сюда, — поманил Марино.
Том робко приблизился.
Марино прикоснулся губами к его губам.
Том рот приоткрыл, но особого желания целоваться не выразил. Марино чуть пососал его нижнюю губу и выпустил ее с улыбкой.
— Повернись, — и, не дожидаясь, он сам развернул его за плечи к себе спиной.
Том зажмурился, ожидая удара. Вместо этого на глаза легла мягкая бархатная повязка. Том окончательно перестал понимать, что происходит. Марино взял его за руку.
— Я скажу тебе, когда будут ступени.
И они куда-то пошли.
Впервые в жизни он боялся думать и хоть что-то предполагать. Что или кто его ждет? Куда Марино его ведет? Зачем? Он вспомнил о мальчике, который был до него и которого Марино продал в бордель, потому что тот надоел. Он тоже решил его продать? Черт побери, куда он его тащит?!
Под ногами мягкие ковры сменялись холодным мрамором. Он чувствовал солоноватый запах океана, слышал пение птиц и шум прибоя. Остановился. Вдохнул его поглубже. Голова закружилась. Марино чуть потянул его за руку.
— Воздух... — расстроено вздохнул Том.
Марино усмехнулся.
— Садись вот сюда. Аккуратно... — он направил его и усадил в кресло. Снял повязку.
Том огляделся — большая комната, обставлена дорогой красивой мебелью. Картины на стенах. Окна закрыты портьерами.
Он вопросительно посмотрел на Марино.
— Ты же хотел подправить дреды, — улыбнулся мужчина. — Я привез тебе мастера.
Том даже не знал — радоваться или огорчаться. С одной стороны он рассчитывал на что-то большое, значительное, а с другой — приготовился к самому худшему. Что ж... Подправить дреды — это тоже хорошо. А вот то, что Марино вывел его из комнаты — это вообще огромный шаг вперед. Значит, он чувствует вину за ту ночь и сейчас ее заглаживает. Минус — однозначно будет секс.
Мастер неприятно быстро справился с работой. Обработал и скорректировал каждый дред-лок, подправил распушившиеся кончики. И хотя сидеть на одном месте Тому быстро надоело, все равно каждая минута, проведенная вне клетки, пролетала слишком быстро. Марино сидел в кресле напротив, наблюдал за скучающим Томом и равнодушным парикмахером.
Он закончил глубоко за полночь. Отошел, любуясь работой. Марино кивнул в сторону зеркала.
— Нравится? — спросил он у крутящегося то так, то этак Тома.
— Да, — заулыбался он.
— Ты доволен?
— Да.
— Хорошо. — Марино поднялся из кресла, учтивым жестом показывая парикмахеру на дверь: — Вас отвезут.
Когда они остались одни, Марино подошел к Тому и приобнял его за шею, притянул к себе.
— Ты скучал? — глядя ему в глаза, поинтересовался он.
— Да... — Том постарался придать лицу самое жалостливое выражение, чуть выпятил нижнюю губу и опустил глаза.
— Хочешь?
Том улыбнулся, в глубине души проклиная Марино. Но ответить надо правильно. Он же все равно возьмет...
— Да... — тихо отозвался он.
Марино потянулся к его губам. Том отстранился.
— А можно я немного воздухом подышу? — еще тише прошептал он, заглядывая ему в глаза. — Тут... у окна... Хотя бы минуточку...
Марино взял его за руку и вывел на балкон.
— Только не пытайся сбежать. Здесь высоко, а внизу кусты барбариса. Не думаю, что тебе понравится приземление на них.
Том торопливо закивал. Он готов терпеть его хоть всю ночь, лишь бы немного подышать свежим воздухом.
Он восторженно окинул взглядом сад и виднеющийся за ним океан. В лицо ударил легкий ветерок. Том втянул воздух ртом, носом так, словно это был его последний вдох. Звенели голоса редких цикад — он помнил, что они орут только днем. Где-то звучал птичий писк… Воздух! Запахи! Звуки! Мог ли он предполагать когда-нибудь, что простой глоток свежего воздуха так его впечатлит.
Руки Марино заскользили по его животу, нырнули под резинку шорт, пальцы коснулись члена, ласково сжали. Он прижался к Тому бедрами. Тот недовольно закатил глаза. Губы перекривились. Как же хотелось ему сейчас врезать. Как же хотелось его сейчас убить за все те страдания, которым Марино подверг его. Нельзя.
Мужчина повернул его к себе. Лицо Тома приобрело выражение некоторой мечтательности и щенячьей радости. Марино нажал ему на плечи. Том не понял. Он нажал сильнее, заставляя его опуститься на колени.
Когда до Тома дошло, чего от него хотят, он стал пурпурного цвета, а голова склонилась так низко, что подбородок прилип к груди. Он даже зажмурился от внезапно охватившего его отвращения.
— Ты хочешь подышать воздухом? Хорошо. Я хочу, чтобы ты сделал мне минет. Я засеку время. Сколько будешь сосать, столько потом будешь дышать воздухом. Если мне понравится, то я удвою твое время. Если не понравится, то ты уйдешь к себе. Выбирай — в любом случае ты подышишь воздухом, сколько — зависит только от тебя.
Том сморщился, с трудом проглотив собственную слюну, которая только от одной мысли об этом приобрела отвратительный привкус. Посмотрел на ширинку перед глазами. Нет… Черт! За то, чтобы просто побыть на воздухе, надо позволить трахнуть себя в рот? А потом стоять со вкусом спермы во рту и любоваться звездным небом? Нет.
Марино взял его за голову и чуть потянул на себя. Том уперся лбом ему в бедро. Нет! Боже! Как противно! Как унизительно! Да еще на коленях… Нет! Он не будет платить за воздух такую цену! Нет!!!
— Твоя минута истекла, — ухмыльнулся Марино.
Том уже не дышал. Напрягся, приготовившись к удару. Марино зашел ему за спину. Том закрыл глаза. Если что, то лучше уж в кусты барбариса с высоты рухнуть… Лица коснулся мягкий бархат. Всё, пиздец. Правильно, давайте завяжем Тому глаза, а потом будем пинать его безвольное тело ногами — очень грамотное решение. Том даже защитить себя не сможет сослепу. Марино взял его за руку, потянул вверх. Том поднялся. Куда ударит? По лицу? В живот? По спине или по ногам? Да что же это такое? Нельзя больше ничего просить… Нельзя…
Марино куда-то вел его. Ужасное состояние неопределенности. Хотя, почему неопределенности? Все вполне определенно. Сейчас два варианта — или его изобьют и оттрахают, или просто оттрахают. Варианты траха тоже могут быть разными, так что спорный вопрос, что лучше: быть избитым и оттраханным или просто быть оттраханным? Легче от этого почему-то не становилось.
Вроде бы они вернулись в его комнату. Марино подвел его к кровати и мягко толкнул. Том свалился на спину. Нельзя показывать, что ему страшно. Нельзя. Только вот дыхание предательски сбивалось. Марино лег рядом. Коснулся языком шеи. Поцеловал кадык. Наклонился к уху. Пососал мочку. Рука ласкала тело сквозь одежду. Неспроста все это. Слишком ласковый сегодня, слишком много улыбается, слишком внимательно наблюдает. Ох, быть тебе битым, Том…
Том не сообразил, что это за узкий, длинный и холодный предмет скользит по груди. Только когда футболка с треском начала рваться, он понял, что это нож. Побледнел, мысленно прощаясь с жизнью. Лезвие около горла. Касается губ… Больно царапает шею и тонкую кожу около ключицы. Том успел помолиться, попросить прощения у мамы и брата. Интересно, что он сейчас сделает? Перережет ему глотку? Или вспорет живот и вытащит кишки? Вариант с отрезанными яйцами или разрезанной задницей, пришелся его совести по душе — это тебе за вечные издевательства над Георгом, любезный Том. Заодно и у Густава прощения попросил. Ну, мало ли, вдруг чем обидел. Лезвие медленно спускалось к животу… Марино снял с него шорты. Значит, все-таки, это ему высшие силы аукают все издевательства над лучшим другом. Нож на лобке…
— А если я сейчас тебе это отрежу, — как бы размышляя вслух, произносит Марино, — что ты будешь делать?
— Сделай одолжение, — безразлично хмыкает Том. — Я истеку кровью и умру от болевого шока. И, наконец-то, буду свободным.
— Ты думаешь, что смерть — это свобода? — отрывается от игры с его яичками Марино.
— Смотря в какой ситуации, — замирает Том, чуть морщась от боли, когда Марино сильнее нажимает кончиком ножа на ствол в районе крайней плоти.
— В данной?
— Не знаю. Я здесь столько раз уже умирал… — шикает Том, зажимаясь.
— Разве я разрешал тебе умирать? — он осторожно массирует вход.
Том не стал отвечать. Он не видит его глаз, он не может понять, какая реакция у него настоящая, любое неловкое слово и всё… Не хотелось бы опять, стоя над унитазом, уговаривать себя поссать, потому что больно. А до унитаза еще и доползти ведь надо…
Марино аккуратно надавил пальцем и вошел. Том едва слышно застонал. Он припал к его губам, даря нежные поцелуи. Опять принялся целовать тело. Подразнил языком пупочную ямочку. Том даже в душе ухмыльнулся, предположив, что Марино покажет ему, как делать минет. Но дальше пупка язык мужчины не спускался.
Он растягивал его очень долго и осторожно. Даже не столько растягивал, сколько аккуратно трахал пальцами. Том вполне натурально постанывал, елозил и выгибался, лаская себя рукой. Марино, похоже, все это очень нравилось. Позволив ему кончить, мужчина хмыкнул и размазал сперму по его животу. Подул. Том заулыбался — было мокро и щекотно. Он измазал свой палец в сперме и поднес ко рту Тома. Надавил на губы, заставляя взять палец в рот. Том палец взял, но по хмурым морщинкам на лбу, было понятно, что ему все это очень не нравится. Марино зачерпнул сперму двумя пальцами и опять заставил его вылизать пальцы. Том начал давиться, закашлялся. Марино опять усмехнулся. Вернулся к заветной дырочке.
Марино оказался необыкновенно ласковым и внимательным любовником. Он так этой ночью любил Тома, что тот сходил с ума от ощущений. Он двигался осторожно, внимательно наблюдая за его реакцией. Он целовал и гладил его, вылизывая тело, мокрое от пота.
Том кончил потом еще несколько раз. Он кричал и изгибался в его руках, отдаваясь уже по-настоящему. Он стонал. Он сорвал повязку, чтобы видеть его лицо, его глаза — темно-карие, словно плитка горького шоколада, длинные пушистые ресницы, подчеркивающие их красивой черной линией. Том сам искал его губы. Сам припадал к ним. Ногти впивались в спину. Ноги крепко обхватывали его за талию.
Марино упал рядом, тяжело дыша. Том ткнулся носом в его плечо. Оба были без сил. Оба были переполнены эмоциями. Марино потрепал его по голове. Посмотрел на часы. Чертыхнулся. Сел. Том коснулся его пальцев, расстроено посмотрел, сдвинув брови домиком.
— Прости, малыш, — неожиданно нежно ответил он. — Нам же надо что-то с тобой кушать.
— Да, я бы что-нибудь съел, — тут же придвинулся к нему Том.
— Я не об этом, — рассмеялся Марино, одеваясь. — Сейчас что-нибудь принесу.
Когда он ушел, Том свернулся калачиком, накрылся простыней и благополучно провалился в сон, совершенно позабыв про еду.

***

Том грелся на солнышке, воображая, что купается в океане. Вот вода ласково касается его тела. Он ныряет и плывет долго-долго, пока хватает воздуха. Тело невесомое, легкое. Движения плавные. Он зажмурился от удовольствия и улыбнулся. Хорошо-то как… Тоскливо посмотрел на барашки волн. Кажется, гроза будет. Зарница все время появляется на горизонте. Молнии пронзают вдалеке пространство. Но туча до них еще не доползла, и он греется на солнышке. Можно сказать, последние минуты греется. Интересно, какой сегодня месяц? Помнит ли о нем еще хоть кто-нибудь? Ждут ли? Так хочется почувствовать запах грозы. Он знал, что сейчас, наверное, в воздухе парит, душно, влажно. А потом он станет легким, свежим, прохладным. Том провел ладонью по стеклу… Забыли о нем все… Билл забыл… Поклонники… Ребята… Мама помнит, он уверен… Мама… она обязательно помнит. А Билл забыл… Это ему от скуки нечем заняться, все время что-то вспоминает, живет только воспоминаниями… Даже говорит с братом… Рассказывает, как ему плохо, как он устал, как хочет домой… Билл никогда не возражает и не перебивает, выслушивает до конца. Такого никогда не было в той жизни. Билл всегда болтал, шутил, смеялся. Том уступал, делился конфетами и мармеладом… Они никогда не расставались, всегда держались вместе… Всегда… Он забыл… Это Том все помнит… Если он не будет жить в прошлом, то просто умрет в настоящем. А Билл забыл. У него новая жизнь, новый гитарист, новые песни, новый альбом… У него группа… В которой больше нет места ему, Тому. А Тому… Тому надо выжить. Выжить, чтобы вернуться. Может, не сегодня, не завтра… Может, пройдет несколько месяцев или даже лет, но ему надо вернуться… К кому? Он никому не нужен…
Том тяжело вздохнул и спрыгнул с подоконника. Надо же, от безделья устаешь больше, чем от работы. Он просил Марино принести ему хотя бы плеер, а еще лучше телевизор. Марино сказал, что плеер и телевизор будут отвлекать его от мыслей о нем. Хорошо, что Марино не умеет читать мысли, — подумал в тот момент Том, потому что сделать счастливое лицо у него получается, а вот избавиться от мыслей — нет. И мысли его настолько далеки от Марино, что и говорить не хочется. Вообще Том не понимал его. После той ночи он четко для себя решил, какую линию поведения выберет: влюбленной дуры. Именно дуры. И именно влюбленной. Так он сможет им манипулировать. Ведь заставил же Том выпустить его из комнаты. Ну, это стоило ему двух сломанных ребер, зато ему привели в порядок дреды и дали целую минуту подышать свежим воздухом. Пустячок, а приятно. Так Марино извинялся перед ним за ту страшную ночь, когда он его избил. Том это понял тоже не сразу, только на следующий день. Следовательно, Том планировал стать хорошим и иногда обижаться на его глупости. Только вот Марино, как обычно, все испортил. Его не было два дня. Потом он пришел, поставил Тома в коленно-локтевую позу, отымел без всякой подготовки и ушел. Просто трахнул и свалил. Тому было чертовски обидно. На следующий день он и вовсе ему наподдал. Не сильно, но ощутимо. Сорвал зло по полной программе. Том тогда снова забился под кровать. Марино выудил его за ногу, пнул пару раз в живот и сказал, что если Том не перестанет собирать пыль под кроватью, он ее вынесет, и Том будет спать на полу, раз ему так нравится половая жизнь. Том, в свою очередь, готов был спать хоть на потолке, лишь бы он от него отвязался. Поэтому с нежностью и влюбленностью пришлось завязать. Каждое появление Марино в комнате становилось для него настоящим испытанием. Том уже знал, что, если Марино сладко улыбался только уголками губ или протяжно и тихо урчал, как кот, которому отдавили хвост, значит, береги голову и живот — бить будет. При чем ему не нужен повод. Он просто пришел его избить. И изнасиловать. А уж если вдруг появлялся повод… Видимо, у Марино что-то не ладилось в последнее время, потому что он бил его очень часто. Если глаза мужчины сияли и искрились, значит, все будет замечательно. Он приласкает, понежничает, поболтает. Будет ласковым и заботливым. В этом случае можно что-нибудь попросить. Он не сразу, но сделает. Поиздевается, поломается, но сделает. В основном это касалось каких-то любимых блюд Тома или какой-то бытовой мелочевки, вроде другой марки зубной пасты, новой щетки или шапочки для волос, чтобы не мочить дреды. Большего он просто боялся просить. Но таким Марино был всего три раза, кажется, за месяц. В основном Тома или били, или использовали как дырку. Чего ждать сегодня?
Он не понимал, что его держит и не дает сойти с ума. Жить в постоянном страхе, бояться ложиться спать, бояться открывающейся двери, заглядывать в глаза, чтобы понять, будет сегодня больно или нет. Жить в полной тишине, без глотка свежего воздуха. Разговаривать только с собственным отражением в ванной, воображая, что напротив стоит не он, а его брат-близнец. Он понимал, что крыша тихо отчаливает, как непривязанная лодка. И он тянулся даже к Марино, потому что, когда тот бывал в настроении, с ним можно было перекинуться парой фраз, иногда поострить, иногда просто поговорить. Да хотя бы послушать человеческую речь… Как мало ему стало нужно для счастья — голос человека, свежий воздух и ласка. Но Том не сдавался. Он держался из последних сил. Он придумывал себе развлечения, которые со стороны могли показаться сумасшествием. Он подолгу делал зарядку, качал пресс, отжимался. Иногда со скуки он начинал скакать по комнате и изображать, что играет на гитаре. Но это было особенно болезненно, потому что тогда он вспоминал прошлую веселую жизнь, и хотелось выть волком от безысходности.
Сегодня Марино пришел какой-то хмурый и взъерошенный. Том опасливо покосился на него с подоконника, мысленно отметив, что вечер перестает быть томным и грозит обернуться рваным задом. Когда Марино не улыбался — это было хуже всего. Мужчина скинул халат и улегся на кровать.
— Иди сюда, — приказал сурово.
Том не стал его злить еще больше. Подошел и встал у ног, отвернулся в сторону.
— Слушай внимательно. Ты сейчас очень хорошо мне отсосешь, а потом оттрахаешь. От того, насколько хорошо ты это сделаешь, зависит количество членов, которые тебя сегодня будут иметь во все дыры. Хочешь групповуху?
— Нет, — он отшатнулся.
— Приступай, — Марино откинулся на подушку и раскинул руки в стороны.
— Марино, я… — проблеял Том.
— Займись уже делом. И самое главное, заткни свою пасть, пока я тебе ее сам не заткнул. Я жду. Считаю до трех. Два уже было.
Том сжался весь, поморщился. Мысль о том, что надо взять в рот чужой член, вызывала в нем рвотные позывы.
— Том, — протянул Марино. — Мне долго ждать?
Он забрался на кровать и сел у него между ног. Принялся неумело ласкать тело, очень сковано, очень зажато, едва касаясь кожи поцелуями и языком, максимально оттягивая момент спуска к паху. Марино некоторое время наблюдал за Томом, потом недовольно опустил его голову вниз.
Том мялся. Он не мог. Физически не мог. Психологически…
— Тебе помочь? — Марино подложил руки под голову и заинтересованно взирал на красного, как свежесваренный краб, Тома.
Он взял полувозбужденный член в рот. Втянул его, пососал слегка. Вкус и запах обычные — Марино и какого-то геля для душа. Чуть солоноватый привкус из-за капелек смазки. Похоже на сопли. Господи, и это ж надо еще как-то проглотить... Да, не слишком приятно и очень уж отвратительно. Начал его облизывать и посасывать, скользя языком по венчику головки, по уздечке, по крайней плоти. Перешел на ствол, помогая себе рукой. Кое-как ему удалось возбудить Марино. Он ласкал яички. Осторожно брал каждое в рот и облизывал. Потом опять вернулся к торчащему члену. Взял в рот головку… Марино надавил ему на затылок, вынуждая опуститься ниже. Том начал давиться.
— Нет, ну, дьявол, я хочу, хороший минет, а не это дерьмо, — фыркнул мужчина.
Он схватил его за волосы и резко опустил на член. Том закашлялся. Не выпуская дред, Марино скомандовал:
— На пол на колени, — и не дожидаясь исполнения, скинул его с кровати.
Том зажмурился, одна рука держится за его руку, вторая — вцепилась в его бедро.
— Рот!
Он сжал зубы.
— Рот, я сказал! — Марино дернул за дреды назад. Том зашипел. — Укусишь, забью, как шавку.
Что было потом, Том толком не помнил. Марино так трахал его в рот, что от недостатка кислорода и страха, он едва не потерял сознание. Он давился, когда член входил слишком глубоко. Он мычал, пытаясь упросить его закончить. Марино кончил ему на лицо и размазал по нему сперму. Содержимое желудка стремительно понеслось вверх. Марино отвесил ему пощечину и кинул на постель. Поставил на четвереньки. Взял быстро и грубо. Том кричал, просил, умолял. Но в того словно бес вселился…
Он отшвырнул безвольное тело прочь. Упал рядом, недовольно кривясь и выравнивая дыхание. Том отодвинулся на самый край и повернулся к нему спиной. Тело ужасно болело. Задний проход неприятно жгло. Горло драло. Том даже видел плохо из-за слипшихся ресниц.
Пару минут Марино лежал и о чем-то раздумывал, потом потянулся и произнес:
— Мне не понравилось. От трупа больше отдачи, чем от тебя. Какое число тебе нравится, мальчик? Три или пять?
— Никакое… — буркнул Том.
— Я не слышу, — строго повысил он голос.
— Марино, за что ты так со мной? — Том, морщась, сел перед ним на колени. — Я же делаю все, что ты хочешь. Я не перечу тебе, не сопротивляюсь. Я стараюсь подстроиться под тебя, под твое настроение. Я же тянусь к тебе. Ты — единственный живой человек в моем вакууме. Ты — единственный, с кем я могу поговорить. Всё, что мне надо от тебя, — это немного ласки и несколько слов. Я же живу в полной тишине, не слышу здесь ни звука, я схожу с ума от безделья и тишины. Я попросил тебя всего лишь об одном одолжении — телевизор или плеер, чтобы хотя бы слышать чужую речь, чтобы не загибаться тут от собственных мыслей…
— Здесь нет розеток. И не будет.
— …Я ведь даже не знаю, какое сегодня число, какой день недели, какой месяц. Я живу тут в полном вакууме. Ты лишил меня всего — солнца, воздуха, одежды, жизни. Ты лишил меня жизни! Все, что у меня осталось — мое тело. И я даю его тебе, рассчитывая только на одно — ты будешь добр к нему. Но ты все равно бьешь меня и насилуешь. А за что? Я ведь не сопротивляюсь. — Слезы обиды потекли по щекам. — Хочешь отдать мое тело кому-то? Отдай. — Том оперся на руки и покрутил задом. — Отдай! Ну же, чего ты? Зови всех! Я готов! Пусть они тоже рвут меня… Глядишь… сдохну… наконец-то… — Он упал на постель и сжался в комок.
Марино с силой пнул его, скидывая с кровати.
— Да если бы не я… — зарычал зло.
Том сел на полу и с ненавистью зашипел:
— Да если бы не ты, я бы сейчас занимался любимым делом, трахал девчонок и вовсю отрывался в клубах! Я бы жил полной жизнью и получал от каждого часа удовольствие! Я бы просыпался с удовольствием! Я бы засыпал от приятной усталости! Я бы путешествовал! Я бы общался с людьми, и мне бы было с кем поговорить! Если бы ты не украл у меня все это, я бы был свободен! А что ты дал мне взамен? Боль? Унижение? Тишину? Страх? Я ведь завишу даже от того, где ты ночуешь, потому что, если тебя нет дома, меня некому кормить!
Марино вскочил на ноги. Казалось, он прожжет глазами дыру в Томе.
— Убей меня, а… Ну что тебе стоит? Просто убей… Зачем ты так издеваешься надо мной? Просто убей… — всхлипывал Том. — Даже дети любят свои игрушки, берегут их и не ломают. А я кто для тебя? Домашняя зверушка? Таракан, которому ты с садистским удовольствием отрываешь лапки, травишь ядами и смотришь — сдохнет или выживет? Я ведь живой… Я ведь чувствую… Купи себе другую игрушку, а… Которую ты будешь любить и беречь… А меня убей, пожалуйста, а… Ну, пожалуйста, ну, убей меня…
Он схватил его за дреды и дернул вверх. Том вцепился в его руки, стараясь ослабить хватку.
— Ты жалок, — процедил он ему в лицо. — Ты ничтожество. Ты закатил мне истерику, как какая-нибудь тупая телка.
— А кто я? — его глаза горели отчаянной ненавистью. — Кто я? Я тупая телка и есть! Без права голоса и каких-то желаний! Дырка, которую тебе так нравиться рвать! Кусок мяса, который тебе так приятно терзать!
— Я думал ты мужик! — Марино тряхнул его, злобно кривясь.
— Мужиков в задницу не ебут! — ехидно оскалился Том.
Марино швырнул его на пол, пнул пару раз в бешенстве и вылетел из комнаты. Том хрипел и кашлял, жмурился, пытаясь справится с болью. Попробовал встать… Ничего не вышло. Кое-как он подполз к кровати и забрался под нее. Как же больно… Но ничего… Зато он все ему сказал. Толку все равно не будет, но хоть на душе легче стало.
В позе эмбриона Том пролежал больше суток. Любое движение вспыхивало в глазах звездочками, а в теле отдавалось пламенем. Он старался не шевелиться, не моргать и даже не думать. Спать, правда, не особо получалось, скорее он проваливался в полузабытье, и вообще его нынешнее состояние было больше похоже на сонный бред. Казалось, что сейчас откроешь глаза — и все кончится. Но сон не кончался.
К вечеру второго дня Том более-менее пришел в себя. Правда, от долгого неудобного лежания все тело затекло, он вытянулся, но вылезать из-под кровати не стал. Неизвестно, что Марино приготовил ему на этот раз. Лучше не показываться ему на глаза.
Однако Марино не появился у него и на третий день. Том не знал, какому богу молиться от счастья. Удручало только то, что если Марино не объявится в ближайшие дни, то ждет его мучительная голодная смерть. В принципе он бы протянул и на воде какое-то время… Сколько люди живут без еды, а? Том попытался выбраться из-под кровати, но не смог даже вылезти наружу — слабость такая, что… Он испугался. Он чувствовал и руки, и ноги, мог ими шевелить, но совершенно не мог двигаться. Сил не было. Вообще. Том грустно усмехнулся. Вот и все. Хотел умереть — получите, распишитесь. Прости, брат… Том старался, правда… Он очень старался… Он терпел. Он приспосабливался. Он прогибался. Заставлял себя. Он заставлял себя жить, когда очень хотелось умереть. А сейчас… У него нет сил на то, чтобы хотя бы доползти до ванной и попить. Надо как-то хотя бы выбраться. Камеры… Марино увидит, как ему плохо и придет. Может он специально не приходит, ждет, когда Том выберется из-под кровати? Фигня только в том, что Том физически не может выбраться, а не из вредности.
Голова сильно кружится. Пол под спиной ходуном ходит. Замкнутое пространство давит на сознание. Интересно, а каково это лежать в гробу? Наверное, не очень удобно. Жестко. Подушку бы сюда… И одеяло… Холодно и трясет. Не сильно, но неприятно. Интересно, а умирать страшно? Или это будет сон? Когда он умрет, то тут же покинет свое несчастное тело, не будет сидеть рядом с ним и страдать. Он полетит к брату. Через моря, через океаны он полетит к брату. Он даже не будет приходить к Марино в страшных снах и мучить его угрызениями совести, он будет рядом с братом. Будет оберегать его и защищать. Будет греть его руки. И вытирать его слезы. Он будет охранять его сон. Надо только постараться и умереть, пока Марино опять не привел своего доктора. Когда он умрет, Марино ничего уже не сможет сделать. И доктор ничего не сможет сделать. Том будет далеко. Рядом с братом. А если он забыл? Если навсегда стер его из своей памяти? К кому лететь? Ради чего умирать?
— Том? — услышал он далекий голос. — Том!.. Твою мать!.. Он ледяной!.. Уберите это отсюда!
Свет неприятно резанул по полуприкрытым глазам.
— Том! — тряс кто-то, похлопывал по щекам. — Том! Мальчик! Принеси немедленно теплое одеяло! А ты бутылки с теплой водой! Бегом!!!
Он неровным рывком взлетел и плавно переместился на что-то мягкое.
— Том! Где болит? Покажи мне, где болит? — в глаза кто-то пытался заглянуть. Том с трудом сомкнул веки. — Да что же ты такой холодный-то? Тут же тепло. Малыш, где болит? Не надо ничего говорить, просто покажи, где болит.
Его накрыли одеялом, обложили бутылками с теплой водой. Том находился в каком-то очень странном состоянии — он все слышал и местами осознавал, но совершенно ничего не мог ни сделать, ни сказать.
— Ульрих! Это я. Да… Нет, со мной все в порядке… Ну, относительно, конечно… Ну, да, потрепали… Шкуру мне подпортили… Нет, не сильно. Залатали уже… Да, неприятно, но вопрос решен и это самое главное. Это все ерунда. У меня с мальчишкой беда. Я зло на нем сорвал… Нет… Пара оплеух… Не больше… Серьезно… Ничего не должен был сломать или отбить. Но, сам знаешь, сюда никто не может войти, а я сматывался так спешно и завис так надолго… Нет, я не оставил ему еды… Да… Три дня… Нет… Мои говорят, что он три дня из-под кровати не вылезал. Как залез, так и лежал под ней… Вообще… Нет… Вообще не вылезал… Ульрих, не мог я ему ничего отбить! Ты же знаешь, как я бью. Мне двух ударов хватает, чтобы на тот свет человека отправить… Сейчас что?.. Он бледный очень, холодный. Зрачки огромные. Еле дышит. Пульс… Пульс есть… Но я его не могу прощупать. Только если ухом сердце слушать… Судороги?.. Не знаю… Судорог вроде бы нет. Он дрожит весь. Мелко так… Я его пуховым одеялом укрыл и бутылками с теплой водой обложил… Ты уверен?.. Нет, ну пнул пару раз… Нет… Не трогаю я его голову!.. Так… По рукам, по ногам пнул… Точно обморок?
Голос стремительно удалялся, а потом и вовсе исчез. Том хотел лечь на бок, на спине у него кружилась голова и сильно тошнило, но не смог. Он перекатил голову на другой бок и заметил, что… Дверь открыта! Входная дверь открыта!!! Надо встать! Надо немедленно встать и бежать! Он так долго ждал этого момента! Надо заставить себя встать! Собрав все силы в кулак, вцепившись в открытую дверь взглядом, Том с трудом приподнялся, перевернулся на живот и спустил ноги на пол. Надо двигаться быстрее. Марино сейчас вернется. Быстрее! Быстрее!!! Он сполз на пол окончательно, но если перекатываться по кровати еще как-то получалось, то вот на полу силы катастрофически кончались. Черный проем манил к себе. Том видел, что и вторая дверь открыта. Путь на волю… Свобода… Там, за этими дверями свобода… Просто надо встать и выбежать вон. И бежать, куда глаза глядят. А если не получится, то просто выпрыгнуть в окно. И лететь… Лететь к Биллу… Он ждет его… Он помнит о нем… Он скучает по нему…
— Пресвятая Дева Мария! Я все-таки вынесу отсюда эту чертову кровать! Будешь спать на полу. Согрелся хоть немного? Давай-ка обратно в постельку и спать. Оп… Вот так… Послушай меня, мальчик. Если ты хочешь опять спрятаться под кроватью, то скажи об этом сразу, я пристегну тебя к постели наручниками. Ты хочешь, чтобы я пристегнул тебя наручниками? — Том не смог ответить. По вискам текли слезы. — Вот и славно. Ну что ты расклеился? Не реви. Сейчас будет полегче. Сейчас еду тебе приготовят. Ну, не плачь. — Марино вытер ему слезы. — Правда, я не собирался морить тебя голодом. Так вышло. Я ведь только благодаря тебе выжил и вернулся. Подумал, что ты тут без меня пропадешь, и никто тебе вообще не поможет, взял себя за шкирку и заставил жить. — Он ухмыльнулся. Набрал чей-то номер. — Ульрих, объясняй, что делать... Давай ты приедешь, а? Я прямо сейчас за тобой самолет вышлю… Я понимаю, что у тебя работа, но я плачу тебе гораздо больше, так что я у тебя приоритетный клиент… Хорошо… Что делать?.. Ага… Понял… — Марино осторожно вынул руку Тома из-под одеяла и вытянул ее. Закрепил тонометр. Включил его. Прибор зашуршал, накачивая воздух в манжету и сжимая руку до неприятной боли. — Нет, ну он шевелится. Только, похоже, не соображает ничего. Вот с кровати свалился. Наверное, опять хотел в свою нору забраться. Ха, норное животное… Я его не запугиваю, я его наказываю… Да… Вот... Ага… Что он показывает? Он показывает нам… 70 на 50. Пульс 45. Дерьмо какое! Даже я понимаю, что это мало… Хорошо… Да… Я понял… Да… Я его жидким пюре покормлю… Ага… От давления, успокоительное и снотворное… А если он не будет есть, ты прокапаешь его?.. Хорошо… Ну, считай, что самолет уже вылетел… Хорошо, с меня как обычно… Ульрих, а вода? Как его поить?.. Да… Я понял… Жду тебя.
Марино снова куда-то вышел.
Том от обиды на себя опять заплакал. У него был шанс… Шанс спастись или погибнуть… И он его не использовал… Ну что он за дерьмо такое безвольное?
— Том… Том… Дьявол! Ну, прекращай рыдать. Давай-ка, я тебя уложу получше… Что у нас тут с бутылками? Теплые еще. — Марино приподнял его и подложил под спину еще две подушки, чтобы Том полусидел. Поднес ложку с водой к губам. — Пей. Вот так… Еще ложечку… И еще немного… Давай, мальчик… Сейчас мы тебя починим.
— Зачем? — кое-как выговорил Том.
Марино улыбнулся:
— Чтобы рвать мою дырку и терзать мой кусок мяса, — он нежно поцеловал его в губы.
Том не ответил. Сморщился, словно ему к лицу поднесли жабу.
Марино влил в него еще несколько ложек воды. Сделал несколько уколов. Один шприц отложил в сторону:
— А это после завтрака. Поешь и спать. Сколько возни и мороки с тобой, зверушка…
Том не стал сопротивляться — съел всё, что скормил ему Марино. Стало, действительно, получше. По крайней мере, худо-бедно, но он мог шевелиться.
— Сделать тебе снотворное? — спросил мужчина, отставляя пиалу в сторону. — Поспишь?
— Не хочу.
— А что хочешь?
— Домой.
Он хмыкнул.
— Это не обсуждается. Ты же знаешь…
— Тогда зачем спрашиваешь, чего я хочу?
Марино улыбнулся. Скинул с себя одежду. Том заметил, что левое плечо перебинтовано, и он бережет левую руку, лишний раз ее не трогает. Мужчина забрался к нему под одеяло. Обнял, прижал к себе. Том заметно напрягся. Он погладил его по голове и поцеловал в лоб.
— Спи, давай. Спи. — Он ухмыльнулся. — Зверушка… Руки все равно холодные, как у лягушонка.
Он чуть повозился, устраиваясь поудобнее у него под боком, потом закрыл глаза и через несколько минут заснул.

Продолжение следует
Продолжение
Предыдущая часть