Maximeliane_Rufus все записи автора Название: Время Феникса
Автор: Иманка
Бетта: a.lartseva
Персонажи: Том/Билл
Рейтинг: G
Жанр: Agnst
Размер: Мини
Статус: Закончено
Краткое содержание: Феникс - мифическая птица, выступающая, как правило, в качестве символа бессмертия, а также образа периодического разрушения и возрождения.
Феникс также является атрибутом аллегорического изображения надежды. В христианском мире он символизирует триумф вечной жизни над смертью.
От автора:
1. Bсе права защищены, полное или частичное использование без разрешения автора КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНО. © Copyright: Imanka, 2009
Свидетельство о публикации №1910180671
Все права на произведение принадлежат автору Иманка. Ничто из него не может быть перепечатано, распечатано или скопировано в любой форме - электронной, механической, фотокопии, магнитофонной записи или какой-то другой, а также размещено на сайтах, форумах, чатах, веб-страницах и других Интернет-ресурсах, кроме данного - без письменного разрешения владельца ©
2. Мэри Сью присутствует в каждом герое.
3. Рейтинг снижают неудачники! ((с) SEX and VIOLENCE)



- Пан Мадей, выслушайте меня! - мальчишка лет тринадцати взволнованно переминался с ноги на ногу и теребил лацкан пиджака.
- Только быстро, Джон, я очень спешу, - Анджей посмотрел на часы и отметил, что уже опоздал.
- Я тут придумал мелодию, но мистер Леви говорит, что это полный отстой… ой… говно… эм… черт… плохо в общем.
Анджей еще раз посмотрел на часы. Нда… Это полный отстой… В смысле говно… Короче, плохо. Его уже ждут.
- Окей, пойдем, посмотрим, что ты там насочинял.
Он толкнул дверь в ближайший кабинет и шагнул в класс. Джон суетливо заметался за его спиной, потом юркнул под рукой к столу, на котором лежала гитара. Анджей присел на парту и сложил руки на груди, приготовившись слушать. Мальчик долго пристраивался на табурете, потом глубоко вдохнул и ударил по струнам. Анджей поморщился. В целом, Клиффорд был прав, мелодия оказалась наредкость бездарной.
Минут через пять, когда его сознание окончательно взбунтовалось, Анджей прервал юное дарование:
- Джон, давай вот что сделаем. Есть, конечно, недочеты, но не все так критично. Переложи мне это на ноты и подойди попозже, попробуем разобраться, что тут не так и как это исправить. Я буду здесь до вечера. Постараюсь урвать для тебя полчасика, договорились?
- Спасибо, пан Мадей! - радостно подскочил мальчишка. - Я знал, что вам понравится.
Анджей улыбнулся в ответ и поспешил к себе в кабинет. В его музыкальной школе было всего пятьдесят учащихся. Каждого ученика он знал по имени, каждый мог обратиться к нему за помощью. Анджей не отказывал никому, хотя сам не играл совсем.
Перед зеркалом он замер ровно на секунду - пригладил рукой темно-русые волосы, чуть прикрывающие уши, поправил галстук и одернул пиджак. Сейчас ему опять будут предлагать молодой талант, которой он должен посмотреть и оценить. Анджей очень боялся ошибиться, отказать, пропустить самородок, он давал шанс почти каждому, лишь бы это действительно было интересно и оригинально.
У дверей его встретила Ева - любимая сестра, помощница, доверенное лицо и самый близкий друг.
- Где ты ходишь? - проворчала она. И тут же обеспокоенно спросила, заметив бледный вид и потухший взгляд: - Ты хорошо себя чувствуешь? Анджей, может, домой поедешь? Тебе нельзя перенапрягаться.
Он устало вздохнул:
- Сделай мне кофе. - Нацепил на лицо улыбку и решительно переступил порог кабинета.
Спиной к нему в кресле сидело нечто худое, с высвеченными до белизны волосами, лежащими на макушке каким-то замысловатым начесом. Еще одна жертва дешевых парикмахеров с амбициями крутых стилистов.
- Простите, - доброжелательно произнес он, садясь в мягкое кресло. - Дети… Они всегда требуют внимания.
Нечто скрывало глаза под большими очками. Анджей быстро скользнул взглядом по шее и плоской груди - парень. Каких только фриков к нему не заносила судьба… Что поделать - на сцене его рок-клуба хочется выступить многим. Он один из тех, кто платит молодым артистам за выход, позволяя выступать на одной площадке со звездами. Единственное, где Анджей никогда не уступал - это репертуар. Новичок должен четко вписаться в концепцию концерта. Он тщательно подбирал исполнителей и удачно их микшевал. Наверное, поэтому его клуб и пользовался огромной популярностью у представителей разных "цивилизаций" - здесь всегда была только качественная музыка. …У нечто были пухлые губы и идеальный нос. Искусственный от и до. Анджей не любил пластмассовых людей. Они напоминали ему кладбищенские цветы. Он едва заметно поморщился.
- Я понимаю, - ответило нечто по-немецки.
По коже волной пробежала дрожь, затем холодок спустился с шеи до самого копчика. Ладони стали влажными, а над губой выступил бисер пота. Он вцепился в гостя взглядом. Тот улыбнулся робко и снял очки.
- Я искал тебя, Анджей Мадей. Искал пять лет. Каждый день. Я вспоминал о тебе пять лет. Каждую ночь. Я нашел тебя, Анджей Мадей. Пан Мадей.
Он столько раз представлял эту встречу, но ни разу не думал, что будет настолько больно. В груди все собралось в комок и взорвалось… Или взрывалось до сих пор… Анджей кое-как удержал улыбку на лице. Откинулся на спинку, закурил, нервно сглатывая стоящий в горле комок. Его застали врасплох. Он не готов. Он не может.
Гость рассматривал его. Медленно скользил взглядом по лицу, словно пытаясь увидеть в каждой черточке что-то родное и нежно любимое, по плечам, по воротнику рубашки и узлу галстука. Остановился на руках.
- Мог не утруждаться, - с трудом разлепил Анджей губы. В голосе зазвучала прежняя обида, которая, казалось, уже давно умерла. По крайней мере, он думал, что она умерла, что переболело, прошло, отвалилось, как кровавая корка с зажившей раны, пусть и очень глубокой, но затянувшейся, покрывшейся нежной розовой кожицей.
Человек напротив хмыкнул, опуская голову и кусая губы. Анджей заметил, как задрожали у него руки, которые он тут же спрятал. Потом он резко вскинул подбородок и широко улыбнулся. И это движение Анджею тоже хорошо знакомо - фальшивый оскал все в угоду публике. Он чувствовал, что незваный гость держится из последних сил. У самого-то в горле все так же стоит комок, колючий, холодный, с которым ничего невозможно сделать, а ладони болят и покалывают, сердце в ушах мешает мозгу думать.
- Не мог, - наконец-то пробормотал парень сквозь зубы.
- Что тебе надо? - тихо спросил Анджей. Рана кровоточила и ужасно болела. Казалось, что вот-вот и на белоснежной сорочке проступят ярко-красные пятна. Из-за этого хотелось разорвать ее на груди. А еще хотелось выплюнуть сердце на пол, разорвать кожу, выпустить боль наружу, лишь бы она уже оставила в покое его тело и не терзала больше сознание. И кричать. Кричать так, чтобы стекла полопались, а люстра оборвалась и упала, рассыпавшись хрустальными кристаллами по паркету, чтобы птицы тревожно взметнулись в небо, а люди на улицах закрутили головами.
- Я пришел за тобой. - Ему тоже тяжело говорить. Голос срывается, дрожит, затихает на полуслове.
- Ты зря проделал этот путь. - Анджей запрокинул голову назад и закрыл глаза, выдыхая тонкой струйкой сизый дым, пряча стоящие пеленой слезы. Пусть он уйдет, пусть оставит его одного. Он настолько привык быть один, что не потерпит больше чужих в своем малюсеньком черном мирке, покрытым толстым слоем льда из его слез и обид.
- Я шел к тебе пять лет.
- Это не мои проблемы. - Анджей нажал кнопку селектора. - Ева, проводи гостя, он уходит.
- Том… - тревожно подался он вперед.
Анджей недовольно сморщился.
- Том умер пять лет назад. Давай не будем.
- Том! Том! Том! Том! - упрямо выкрикнул гость, вскакивая. - Том! Я искал тебя пять лет. Я знаю, что обидел тебя. Я сорвался, устал и сорвался, это был нервный срыв. Думаешь, мне легко было видеть тебя беспомощного? Думаешь, мне легко было разговаривать с врачами и слышать, что всё бесполезно? Думаешь, мне было легко? - Его трясло. Руки, губы, тело. В глазах стояли слезы. - Прости меня… Мне нужен был небольшой тайм-аут. Всего несколько часов, чтобы привести себя в порядок… - Он резко отвернулся, шмыгнул носом. - Я купил тебе всего… что ты любишь… - произносил на выдохе куда-то в сторону. - Самое вкусное… Я принес тебе из французской кондитерской ягоды в их вкусном креме… Свежие… Как ты любишь… А тебя нет… Я искал.
- Нашел? - перебил его Анджей.
- Нашел, - повернул мокрое лицо.
Анджей швырнул платок на стол.
- Молодец. Вытри сопли и уходи.
- Том, - тихо произнес он.
- Том умер, - зашипел Анджей.
Он упрямо поджал губы и настырно отчетливо повторил:
- Том. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, вернись домой. Если ты хотел наказать меня, то те пять лет ада я и врагу не пожелаю. Пожалуйста, вернись домой или позволь мне остаться рядом с тобой.
- Ты опоздал. У меня есть Ева. Я живу в маленьком домике, там нет места для чужих.
Он снисходительно улыбнулся:
- Ева… Это ты мне рассказываешь?
- Людям свойственно меняться, - раздраженно вскочил Анджей. - Уходи, иначе я вызову охрану.
Он сразу сник, ссутулился. Улыбка исчезла с лица. Подошел к нему вплотную, принялся любоваться, как будто гладя кончиками пальцев по щекам, скулам, подбородку, но не смея дотрагиваться.
- Знаешь, каково это разговаривать со своим отражением в зеркале? День за днем. Знаешь, каково это искать тебя взглядом в толпе и натыкаться на собственное отражение в витринах? День за днем. Знаешь, каково это просыпаться и думать, что вот сегодня-то у тебя совершенно точно все получится, а вечером засыпать и уговаривать себя потерпеть до завтра? Знаешь, что значит жить от рассвета до рассвета? Говоришь, Том умер пять лет назад?
Неожиданно он крепко обхватил его лицо ладонями и впился в губы поцелуем. Анджей замер от неожиданности. На мгновение закрыл глаза, позволяя языку протиснуться сквозь зубы, жадно прикусывая его, всасывая. Тонкое тело дрожало, прижимаясь к нему. Руки не позволяли отодвинуться. Анджей почувствовал, как ноги предательски подкашиваются, а живот наполняется теплом. Сердце стучит так быстро, что, кажется, не выдержит. Хотелось прижать его к себе, крепко обнять и больше не отпускать. Хотелось тискать, любить, гладить, щекотать. Но Том умер…
- Том умер… - отступил на шаг, глядя глаза в глаза. - Я жил только им эти пять лет. Только из-за него. - Улыбнулся кисло. Медленно пошел к двери, словно ожидая, что сейчас его остановят, спиной чувствуя взгляд.
Анджей вздрогнул, когда раздался хлопок закрывающейся двери. Открыл глаза, позволяя слезам пролиться. Теперь его никто не видит. Том умер пять лет назад…

Это случилось ночью - их автобус попал в аварию - сошел с трассы и перевернулся. Том этого не помнил. Он спал. А когда проснулся, врач, отводя взгляд, сообщил, что может быть, когда-нибудь, нужны операции, возможно… Он не помнил, сколько было операций, не помнил, сколько пережил боли, не помнил, сколько месяцев провел на больничной койке, сначала в окружении друзей, потом только брата, потом все чаще один. Когда после очередной операции они вернулись домой, окрыленный прогнозами Билл, оборудовал в их спальне тренажерный зал, чтобы брат побыстрее смог встать на ноги. Том старался, он очень старался, но ноги не слушались, наплевав на все прогнозы.
Через несколько месяцев Билл увлекся каким-то интересным делом, стал все реже появляться дома, наняв для лежачего брата милую фрау, преклонных лет. Правда, с фрау Том быстро распрощался: у него в голове не укладывалось, что к его телу могут прикасаться чужие руки. Из-за этого Билл ужасно разозлился, орал и психовал. Свою ошибку Том понял сразу - теперь он почти совсем не выходил на улицу, лежал в постели в полнейшем одиночестве, гоняя туда-сюда всевозможные каналы. Иногда Билл забегал домой только для того, чтобы покормить его и снова убежать к друзьям. Том сходил с ума от тишины, бил пульты и крушил все вокруг, до чего только мог дотянуться. Потом приходил Билл и опять орал, крушил то, до чего не смог дотянуться Том. Однажды он схватил его за грудки и затряс со всей силы. Он кричал ему в лицо, что не собирается быть всю жизнь его сиделкой, возить дерьмо и мыть задницу и яйца. Что хочет жить, жить полноценно, на полную катушку. Что у него есть друзья, которые из-за него, Тома, не хотят приходить к ним в дом. Что он стесняется приводить к ним девушек, потому что там его больной и беспомощный брат, от которого дурно пахнет. Что его позвоночник - это не проблема Билла, он и так делает все возможное, чтобы брату жилось хорошо, что Том должен сказать спасибо за то, что Билл не сдал его в интернат, что терпит его капризы и выделывания. Том пытался вырваться из крепких рук, потом двинул кулаком по скуле, оттолкнул кое-как. Разъяренный Билл подлетел к нему и ударил, потом еще раз, и еще. Он бил его, а Том не мог защититься, лишь беспомощно закрывал лицо руками. Потом брат упал на колени перед кроватью, уткнулся носом в подушку, рядом с его ухом, сгреб в охапку и протяжно громко всхлипнул.
"Если бы со мной такое случилось, я бы убил себя, - пробормотал тихо. - Я бы не стал жить калекой и мучить тебя".
Оттолкнул и ушел.
Тома ломало. Он кричал, лупил кулаками по матрасу и стене. Он скинул все с прикроватого столика. Если бы он только мог встать, то обязательно бы ушел. Убежал. Исчез. Билл был прав во всем - он не может себя обслуживать, он пытается привлечь его внимание любым способом и из-за этого ведет себя, как последняя истеричка, он убожество, недостойное жизни. Ноутбук звякнул - кто-то прислал сообщение. Он хотел и его разбить о стену. Помедлил.
"Привет! Как ты? Как настроение?" - спрашивала девочка-полячка, с которой он познакомился на той неделе.
"Я хочу умереть".
"Я сейчас приеду".
Том усмехнулся.
"Поздно".
Ноутбук летел красиво. Через всю комнату в стену. Глухой удар. Монитор треснул. Кнопки посыпались. Поздно. Он смотрел на окно. Четвертый этаж. До кухни он не доберется, а вот до окна…
Ева нашла его на полу. Том рыдал, закрыв лицо руками, не сдерживаясь, в голос, как никогда еще не плакал. Он не знал, откуда у нее адрес, не слышал, как она вошла, не помнил, как та жалела и собирала его. Он лишь помнил, как она дрожала, обнимая его, как вытирала щеки и убирала волосы с лица, говорила, что все будет хорошо. Потом его кто-то куда-то нес на руках. Куда-то везли и опять несли. Оказалось, Ева училась в Берлинском университете имени Гумбольдта, снимала маленькую квартиру недалеко от дома Тома.
Через тринадцать месяцев Том сделал первый шаг. Ева плакала, улыбалась и плакала, размазывая по щекам слезы. Тринадцать месяцев она была рядом с ним, каждый день и каждый час. Она увезла его в Польшу, потом они переехали в Австрию. Ева привозила к нему самых лучших врачей, мануалов и массажистов. Она таскала его по всяким сомнительным учреждениям и шарлатанам, утверждая, что если есть хотя бы маленький шанс, они обязаны им воспользоваться. Каждый день и каждый час она твердила, что у него все получится, заставляла Тома работать, приносила книги о том, как люди преодолевали свой недуг, искала информацию, заражала его оптимизмом. Она не позволяла ему раскисать и опускать руки. "Любая проблема решаема, если ею заниматься", - повторяла Ева каждый день. И Том занимался. До сведенных судорогой мышц, до кровавых мозолей, до нестерпимой боли во всем теле. Только одну боль он никак не мог заглушить. Билл искал его. Том знал об этом. Это было похоже на настоящую истерику. Объявления в газетах, на радио и по телевизору. За любую информацию о брате он обещал много денег. Том переехал в Варшаву и сменил имя и фамилию. Вскоре Билл добрался и туда. Его искали. Искали по всему миру. Ева ничего не говорила на эту тему, ничего не рассказывала и не покупала ему газет. А сам Том не спрашивал. Том умер, как и просил Билл. Том умер…

Плеча коснулись тонкие пальцы. Невесомо прошлись по спине. Переместились на затылок. Анджей поднял голову с рук. Разочарованно глянул на стоящую рядом девушку. Голова опять бессильно упала на руки.
- Прости меня, - прошептала она. - Я хотела помочь. Я же знаю, как тебе тяжело без него.
- Мне хорошо! - вскочил он резко. - Я ненавижу его! Пусть убирается к чертям.
- Анджей, я рядом с тобой пять лет. Я знаю о тебе всё.
- С чего ты решила? - оскалился он.
- Анджей… - она подошла вплотную и погладила его по груди, убирая с лацканов невидимые пылинки. - Ты только сам себе не ври, ладно. Билл написал мне три месяца назад. Я не хотела отвечать. Да и письмо вскоре затерялось. А недавно, помнишь, надо было договор переоформить? Ты был в Ванкувере в это время… Я искала, где ты хранишь в компьютере папку с договорами и наткнулась на другую папку. С фотографиями. С гигабайтами фотографий. А еще там был твой дневник…
- Он запаролен.
- Пароль "Билл" - самый дурацкий, который только можно выдумать. Я не читала его, не бойся. Лишь посмотрела даты последних записей. И тогда я решила написать ему - это был всего лишь адрес нашей школы. Вот его письмо, - она протянула конверт. - Билл остановился в "Софител Лос-Анджелес". Это напротив Беверли Центра, что на бульваре Беверли. Том, ты нужен ему, а он нужен тебе. Тебе пора возвращаться.
- Том умер, - буркнул Анджей.
- Птице феникс вообще не повезло в этой жизни - сгорает, воскресает, не жизнь, а сплошные мучения. Кто виноват, что ты из той же породы. Пришло время возрождения, Том.
Ева оставила его одного. Он выкурил пару сигарет. Потом открыл файлы и принялся их листать. Он часто так делал. Спрячется от всех и возвращается домой на несколько минут. Да и дневник он начал вести потому, что привык всегда делиться с Биллом своими мыслями, идеями, жаловаться, радоваться, хвастаться. Они всегда были вместе, всегда рука об руку, плечо к плечу, как единое целое, как один человек. Он не рассказывал об этом Еве. Он просто выливал все свои переживания на экран, доверяя их единичкам и ноликам, живущим в бездушном серебристом ящике, разговаривал с братом, советовался, хвастался, плакался, когда что-то не получалось. Ему не хватало его. Он пробовал заменить брата, пытался влюбиться и завести роман. Суррогаты быстро надоедали.

"Панна Ева Мадеювна, добрый день!
Меня зовут Билл Каулитц. Я живу в Германии и разыскиваю своего брата Тома. Он пропал пять лет назад в Берлине. Наши общие друзья сказали, что недавно видели похожего на него человека в рок-клубе Ursprung zurueck. Я бы, конечно же, вылетел в Лос-Анджелес первым же рейсом, поселился бы в вашем клубе, чтобы увидеть того человека, но я не могу этого сделать. После автокатастрофы у моего брата был поврежден позвоночник, врачи сказали, что он больше не сможет ходить. Мы отказывались в это верить. Я возил его по врачам, лечил, показывал самым лучшим специалистам. Безрезультатно. Все говорили одно и то же - он больше никогда не будет ходить. Том ничего этого не знал. Он верил мне, а я верил в него. Потом мы остались совершенно одни, один на один с этим несчастьем. Том еще держался, а я сломался, у меня опустились руки и началась депрессия. Однажды я сорвался на брате. Просто не выдержал. Я понимал, что нужен ему, понимал, что он не может обходиться без меня, и я не мог… видеть его потухшего, обессиленного, беспомощного, мрачного - это так невыносимо больно. Я уходил от него, трусливо сбегал. Целыми днями мотался по улицам, лишь бы не видеть его. Понимаю, что вел себя, как последний кретин, но ничего не мог с собой поделать. Я не мог улыбаться ему, не мог врать, что он вылечится, не мог веселить его и развлекать, не мог смотреть в глаза и видеть в них укор. Я не мог жалеть его, потому что мой брат не заслуживает жалости. А потом он пропал. Я искал его. Давал объявления, предлагал деньги… Я ищу его пять лет. Я и сейчас почти не появляюсь дома - там нет Тома и мне нечего там делать без него. Том - это мой мир. С ним он целый. Я не могу приехать к вам, не хочу врываться в вашу жизнь и нарушать ее порядок. Слишком многое не сходится. Я безумно боюсь ошибиться. Безумно боюсь, что придется снова и снова искать его. Я все равно его найду. Только каждый промах - это еще одна убитая надежда. Пожалуйста, панна Ева, если вы знаете что-нибудь о моем Томе, дайте мне знать. Возможно, он один из ваших сотрудников или постоянных посетителей. Я вложил несколько фотографий, может быть, так вам будет легче узнать его.
Пожалуйста, дайте мне знать в любом случае.
С ув., Билл Каулитц"

- Пан Мадэй, разрешите? - в кабинет просунулась кучерявая голова Джона. - Вы просили зайти.
- Да, Джон, валяй, что там у тебя, - обрадовался Аджей возможности избавиться от душащих сознание мыслей.
- Я тут подумал, а может быть лучше сделать вот так? - мальчишка уселся перед ним в кресло и снова ударил по струнам.
Он почти не слушал, бездумно смотрел на ребенка. В голове пустота, в душе темнота, страшно. Он тер виски и глаза. Хотелось прекратить эти издевательства над инструментом, но нельзя отбивать у ребенка охоту творить.
- Попробуй по-другому.
Он впервые за шесть с половиной лет взял в руки гитару. Пальцы привычно легли на лады. Немного больно - мозоли с кончиков давно сошли, нейлон хоть и податливый, но все равно врезается в мягкие подушечки. Закрыл глаза и наиграл мелодию. У мальчика просто не получается: он слышит музыку внутри себя, но пока не может выразить ее.
Мальчишка будто завороженный смотрел, как из-под пальцев учителя рождается мелодия. А потом спохватился и начал быстро записывать ее в нотную тетрадь одной ему понятной вязью точек и палочек. Нолики и единички, - подумал Том.
- Скажи, Джон, - задумчиво протянул он, неторопливо дорабатывая его "конспект". - Скажи, если бы тебя предал друг, самый близкий друг, ты бы простил его?
- Простил, - тут же отозвался Джон, внимательно следя за тем, как ноты ложатся на бумагу. - Мама говорит, что если человек раскаялся, то его обязательно надо простить. Все мы ошибаемся. Возможно, когда-нибудь и он нас простит за что-нибудь. К тому же мало ли почему он так сделал. Я бы простил. Выслушал и если бы мне его слова показались достаточно убедительными, простил бы. А вы бы простили, пан Мадэй?
Анджей не ответил, все так же расставляя на странице репризы и диезы. Протянул тетрадь мальчику, спрятав ручку в карман пиджака.
Наконец-то избавившись от будущей рок-звезды, он еще раз перечитал письмо брата. Потом еще раз. Он ведь даже его не выслушал…
Лос-Анджелес замер, словно почувствовал, что спешить некуда, у них вся ночь впереди на разговоры, взаимные упреки, ругань и, возможно, примирение. Он никуда не спешил, курил, сидя в автомобиле, пустым взглядом уставившись в бампер впереди стоящей машины. Потом медленно трогался с места, проезжал пару ярдов и снова замирал. Пробка - чудесное место для того, чтобы привести мысли в порядок и решить, как быть дальше.
- Добрый вечер, в каком номере остановился Билл Каулитц? Сообщите, что к нему пришли.
- Как вас представить? - услужливо улыбнулся администратор.
- Том. Том Каулитц. - Имя прозвучало так неожиданно привычно. - Я его брат.
Администратор что-то проверил по компьютеру и в книге записей.
- Сожалею, мистер Каулитц, но ваш брат расплатился и выехал.
- Куда? - растерялся Том.
- Полагаю, что он отправился в аэропорт, потому что он заказывал туда такси.
- Давно?
- Время выписки… Три часа назад.
Том развернулся и бегом бросился к машине.
Лос-Анджелес стоял…
Первое, что он увидел в аэропорту - табло информации. Рейс до Берлина должен был вот-вот взлететь. Он кинулся к службе контроля, попытался сбивчиво объяснить, почему самолет на Берлин должен задержаться, но не смог сказать ничего внятного. Ему посоветовали купить билет и лететь следом. Том поднялся на второй этаж и подошел к окну. Какой-то самолет медленно двигался по полю. Скорее всего, в этом самолете его брат. Сейчас их снова разделит океан. Завтра он уже не будет таким безумным. Вспомнит о Еве, о детях и школе, о контрактах и договорах, о начинающих звездах и ответственности за них. Завтра будет нормальная жизнь пана Анджея Мадея, хозяина музыкальной школы и рок-клуба. Жизнь, в которой он иногда будет разговаривать со своим отражением в зеркале, называя его чужим именем, искать близнеца взглядом в толпе и натыкаться на собственное отражение в витринах. Он каждый вечер будет обещать себе утром позвонить брату, а утром делать вид, что забыл и откладывать все на вечер. Пять лет. Каждый день. Каждую ночь. Он знает, что значит жить от рассвета до рассвета. Он очень хорошо это знает. Но завтра он обязательно позвонит брату.
- Тут такой отвратительный кофе. Давай посидим где-нибудь?
Том резко обернулся. Билл нервно засунул прядку за ухо и улыбнулся:
- Лос-Анджелес стоит, - пожал плечами, опуская смеющийся взгляд.
Он сделал шаг вперед и крепко обнял своего бестолкового младшего брата, который постоянно везде опаздывает.