Кияма_Анна все записи автора Название: Две минуты до совершенства
Автор: Nico-chan
Бета: -Diavolessa- (где-то до 9-й главы)
Персонажи: Том и Билл, эпизодически Симона, Георг, Эндрю, Густав и др.
Рейтинг: NC-17 (Т/Б, Б/Т)
Жанр: AU, romance, Hurt/Comfort, light angst/fluff
Категория: slash
Размер: maxi
Статус: закончено
О ЧЕМ: о начинающем художнике и юном гении. О любви, о жизни, об искусстве. О любви к искусству, к жизни и друг к другу.
ОТ АВТОРА: Фик очень добрый и нежный, я рада поделиться им с вами. Он становиться интереснее по мере развития событий... и мне кажется, что основной мотив его похож на эту мелодию.
Я пишу для вас. Если вам нравится, напишите и вы свои впечатления для меня.


продолжение главы 16 + главы 17-18

Глава 19

Кто может жить вечно?
Кто захочет жить вечно?
Кто посмеет жить вечно,
Когда сама любовь должна умереть?..


Мы сможем жить вечно.
Мы будем любить вечно.
Кто станет ждать вечности?
Вечность – наше сегодня.
(Queen, «Who wants to live forever?»)


Проснулся Том под вечер, хотя и не помнил, как уснул. Днем шел снег, и теперь за окном догорающее солнце раскрасило его розово-пурпурными оттенками. Голова болела как с похмелья, но еще больше болело в груди.

Он снова посмотрел на свою работу и слабо усмехнулся.
Да, это лучшее, что он когда-либо писал. Шедевры не рождаются в радости.
Не бывает счастливых гениев.

Где сейчас его гений? Сидит где-то и смотрит на Северное море. Том потер лицо и сел на кровати. Пока он тратит время здесь, у Него уходит время там.
Эта мысль стальной иглой пронзила грудь. Он должен его видеть. Он не переживет без него еще неделю.

До побережья пару часов на машине. Билл сказал, что каждое рождество проводит в домике на берегу... Это было дурацкой затеей, но если сесть в машину и проехать по побережью, есть шанс его найти. Или попробовать позвонить Арчи?.. Сердце радостно ёкнуло от этой мысли.
Том спустился вниз и нашел телефонный справочник.

- Дом семьи Каулитц, - раздался в трубке знакомый мужской голос.
- Мистер Ноубел, здравствуйте, это Том Краус, парень Билла. Вы помните меня?
- Здравствуйте, Том, конечно, помню, – голос заметно потеплел. - Чем могу служить?
- Мистер Ноубел, я вас прошу… Мне очень нужно знать, где сейчас Билл.
- Его нет в поместье. Почему бы вам не позвонить ему?
Том мысленно взвыл.
- Я вас прошу, - его голос задрожал. – Вы, наверняка, знаете, где он. Я должен его увидеть, понимаете? Должен. Я знаю все. Я все знаю о его сердце. Пожалуйста, помогите мне.
В трубке раздался тяжелый вздох.
- Том, он просил меня не говорить вам…
- Он волновался, чтобы я не бросил работу, но я ее закончил. Теперь вы можете сказать, это никому не повредит… Он говорил, что снимает домик на Северном море, скажите, хотябы в какую сторону ехать.
В трубке снова раздался вздох.
- Или это гостиница? Это наверняка гостиница, да? Вряд ли одному Биллу понадобилось снимать целый дом, да и кто для него там будет готовить? Мистер Ноубел, пожалуйста…
- Да, Том. «Маленький домик» - это гостиница.
- Спасибо! Спасибо вам огромное!
- Вам не за что меня благодарить. Я ничего не говорил вам.
- Да, конечно, не говорили. Спасибо. Спасибо еще раз.

Том отложил трубку и снова взялся за справочник.
«Маленький домик» гостиница на 18 мест. Действительно маленькая.
Он снова набрал номер.

- Отель «Маленький домик».
- Здравствуйте, могу я поговорить с постояльцем Биллом Каулитцем?
- Он ушел полчаса назад. Что ему передать?
- Ничего, спасибо, - Том сделал паузу и спросил: - а у вас есть свободные места?
- Сколько угодно, в это время года не многие едут на море.
- Я хотел бы снять номер.
- Сколько мест?
- Одно.
- Когда вы хотите заселиться?
- Сегодня. Я приеду через несколько часов.
- Питаться будете?
- Да, если можно.
- Хорошо. Будем вас ждать.

Трубку повесили.
Тому просто необходимо было убедиться, что это именно то место, если бы Билла решили позвать, он наверняка положил бы трубку, потому что его голос, несмотря на все попытки, оставался на пол-октавы выше и не переставал дрожать, да и что сказать, не знал. Он запоздало понял, что не спросил, как проехать, но адрес был написан в справочнике, и он решил, что найдет сам.


«Маленький домик» действительно был небольшим одноэтажным зданием и стоял почти у самого моря. 12 комнат, шесть одноместных и шесть двухместных, окнами выходили на пляж. Найти здесь Билла не составит труда, но в такое время все постояльцы спали, а пугать и будить его Том не собирался. Милая старушка-администратор сказала, что завтрак в девять, значит, он сможет увидеть Билла там. Том принял душ и лег. Он не надеялся, что сегодня ему удастся заснуть, но усталость взяла свое.



Еще до того, как Том открыл глаза, его мозг начал быстро соображать, где он находится и зачем он здесь. Он встал, находя на тумбочке мобильник и отмечая, что его внутренние часы сегодня его не подвели. Том быстро умылся, привел себя в порядок и с замирающим сердцем вышел из комнаты.

Столовая представляла собой продолговатое помещение. У одной длинной стены стояли столы с сухими завтраками, печеньем, молоком и фруктами в корзинках. Напротив вместо стены было большое окно, у которого стояли накрытые столики. Окно выходило на море. Был утренний прилив, и сейчас вода плескалась в пятидесяти метрах от гостиницы.

Том сразу узнал знакомую фигуру. Билл сидел спиной к входу за одним из дальних столиков и почти не двигался, глядя в окно. Сердце взволнованно забилось. Том медленно двинулся к Нему.
Волосы Билла были собраны в небрежный хвост чуть выше затылка. На нем была белая трикотажная худи с длинным рукавом и глубоким вырезом, полностью открывающим первые позвонки на спине. Все что угодно Том готов был отдать только за то, чтобы всегда иметь возможность вот так стоять и любоваться этими выступающими косточками и непослушными прядями, спускающимися на бледную кожу. Он тихонько подошел и положил руки ему на лицо, закрывая глаза.

- Не отпущу, пока не поцелуешь.

Том почувствовал, как он вздрогнул, и громкий выдох «Томми» промчался по сонной столовой. Билл крепко сжал его шею.

- Билл, я люблю тебя, - только и выдохнул Том в ответ.

Он замер и слегка отстранился, взволнованно глядя на Тома. Волнение сменилось нежностью, он тепло улыбнулся:

- Ты приехал для того, чтобы сказать мне об этом?
- Да, я решил, что больше не могу ждать и должен прямо сейчас сказать тебе об этом.
- Том, ты сумасшедший, - Билл закусил губу, смущенно улыбаясь.
- Это ты сводишь меня с ума.

Том обвил его за талию одной рукой, снимая второй резинку, стягивающую волосы, и начиная целовать. Нежно, одними губами, просто касаясь и отпуская, и снова касаясь, и снова отпуская, наслаждаясь каждой секундой и каждым прикосновением. Билл закрыл глаза и блуждал руками по его плечам и шее, прижимаясь так крепко, как будто боялся, что следующий раз, когда Том отпустит его губы, он откроет глаза, а рядом никого не будет.

Леденящий душу холод обдал Тома, едва он подумал, что может настать момент, когда он не сможет вот так же прикоснуться и поцеловать его. Вздрогнув от этой мысли, он в очередной раз коснулся губ Билла и отпустил, легонько чмокнув в нос, показывая, что ласки закончились. Билл довольно улыбнулся и открыл глаза. Но улыбка быстро исчезла с его губ.

- Том, что-то случилось?
- Нет, все как обычно, просто нам надо с тобой поговорить, - глубокая складка легла между его бровей.

Билл с недоверием смотрел на него.
- Ты устало выглядишь, как твоя работа?
- Я написал ее.
- Правда? Так быстро?
- Ты же сам говорил, когда знаешь, что хочешь, можно написать за трое суток.

Билл широко открыл глаза. Том выглядел как раз так, как будто он трое суток не отходит от мольберта.
- Ты же не хочешь сказать… но зачем? Кто тебя гнал? У тебя же еще есть время.
- У меня еще есть время, - согласился Том, мысленно добавив «У тебя его может не быть».

Билл удивленно посмотрел на него и кивнул, понимая, что Том прямо сейчас не собирается ничего говорить.
- Давай прогуляемся, только надо одеться.


- Так о чем ты хотел поговорить?

Они шли по набережной. Сильный ветер со снегом дул с моря, заставляя сильнее кутаться в шарфы. Низкие тучи висели над землей, обещая, что погода в ближайшее время не изменится. Высокие волны, набегая друг на друга, норовили перепрыгнуть через волнорезы и обрушиться на берег.

- Чем тебе нравится зимнее море? - слегка улыбаясь, спросил Том. - Я понимаю солнце, песок…
- Том, - Билл укоризненно посмотрел на него, показывая, что не хочет, чтобы он тянул время.
Том вздохнул.
- Билл, когда ты мне собирался рассказать?
- О чем?
- О твоем здоровье.
- Мое здоровье для тебя не секрет.
- Брось, ты прекрасно знаешь, о чем я.
- О чем? – он посмотрел на Тома и опустил глаза, понимая, что они оба имеют в виду одно и то же. - Кто тебе сказал?
- Твой отец.
Билл сжал зубы.
- Когда ты мне собирался рассказать?
- Никогда.
- Считаешь, что я не имею права знать?
- Я не видел в этом необходимости.
- Не видел необходимости? Ты считаешь, что мне нет никакой необходимости знать, что мой парень в любую минуту может умереть?
- Да, я считаю, что нет.

Том остановился.
- Билл!
- Том! – Билл стал напротив него, глядя в глаза. - Что от этого изменится? Что ты можешь с этим сделать?
- Я ничего не могу, - он понизил голос, - но я должен хотя бы знать, чего ждать?!
- Чего ждать? Смерти. Этого все ждут, не так ли? Когда? Вот незадача, никому не дано этого знать заранее.
- Но ты не такой как все. Почему ты отказываешься от обследования?
- Обследование? Зачем?! Зачем, мне обследование?
- Если оно не нужно тебе, подумал бы о своей семье. Каково сейчас твоему отцу?! Каково было твоей матери? – он закусил губу, вспомнив записку с подтекшими строчками, написанную неровным нервным почерком.
- А каково мне? Зачем мне знать, когда я умру? Зачем им знать, когда я умру?
- Но это эгоизм, Билл! Они переживали за тебя, твой отец по-настоящему тебя любит, он беспокоится!
- Так почему же он не беспокоится, пока я живой?! Почему он не может видеть меня больше десяти минут? Почему мы не можем просто поговорить? Почему он не может обнять меня? Почему знать, когда я умру для него важнее, чем провести время со мной, пока я жив? Сейчас я живой, и только это и имеет значение. Я живу и собираюсь взять от этой жизни все, что она мне может дать! Я не хочу знать, сколько мне осталось, я не хочу сидеть и ждать смерти! Мой отец уже девятнадцать лет только этого и ждет. Ждет, Том, - он опустил глаза и в отчаянии замотал головой. - Я не хотел, чтобы ты узнал, что это такое! Я знаю, что он любил меня, но ожидание смерти страшнее ее самой. Это сломало его. Его больше не интересую я, он не хочет знать, счастлив ли я. Он хочет знать только, когда я умру. Зачем ему это знать?
- Но это жестоко. Как можно жить, не зная, есть ли будущее?.. Я ведь на самом деле люблю тебя. Я тоже хочу знать, сколько у нас времени! Вдруг это сегодня или завтра?.. - это было не то, что Том хотел сказать, но сейчас мысли лились потоком, не давая возможности понять, что претензии эти вовсе не к Биллу.
- С любым человеком сегодня или завтра может что-то случиться.
- Но ты не любой.
- Я уже сказал, что не будет никаких обследований. Ни ради матери, ни ради отца, ни ради тебя.
- Я не смогу так… Я не хочу… Ты понимаешь, что теперь каждый раз, когда ты будешь опаздывать или не сможешь взять трубку, для меня это будет очередная маленькая смерть?

Билл прикрыл глаза.
- Вот поэтому я и не хотел, чтобы ты знал… - он с шумом выдохнул и поднял отчаянный взгляд на Тома. – Том, выслушай меня, а потом сам решишь, что делать дальше.

Он крутил в пальцах бахрому шарфа, глядя то на нее, то в сторону. Было видно, что ему нелегко начать об этом говорить. Ветер развевал его волосы, а он невидящим взглядом смотрел на все вокруг. Когда он заговорил, лицо его не выражало ни одной эмоции, а голос звучал ровно и глухо, как будто сам он был далеко отсюда.

- Я всегда видел, как они на меня смотрят. Те, кто знает. Как все они на меня смотрят… Я постоянно видел жалость в их глазах. Жалость и страх. Кто бы ни приезжал в наш дом, куда бы отец ни приводил меня - все уже знали. Они знали, что меня нельзя волновать, что мне нельзя бегать, что со мной нужно быть осторожнее, потому что в любой момент может что-нибудь случиться. Все знали. И взрослые и дети. Они были вежливы, внимательны, но они избегали меня. Они боялись ко мне подходить, боялись дружить, боялись привязываться. Они хотели быть подальше от меня, когда это случится, потому что не хотели, чтобы им было больно. Я их не винил. Я тоже не хотел, чтобы им было больно, - взгляд его стал пустым и стеклянным, он смотрел в пространство перед собой, как будто в нем видел происходившие когда-то события. – Изо дня в день всю мою жизнь меня окружали люди, на лицах которых я читал одно и то же. Блуждая взглядом по присутствующим, они никогда не останавливались на мне; выбирая, за какой сесть стол, они садились с кем угодно, только не рядом со мной. Они смотрели сквозь меня, как будто я уже умер. Даже мои родители. Позже я и сам стал их избегать. Я перестал позволять им подходить ко мне близко, я отталкивал тех, кто мог стать мне дорог. Я показывал, что они мне не интересны, и они уходили, даже когда хотел, чтобы они остались.

Он прикрыл глаза, делая глубокий вздох.
Что-то знакомое Том чувствовал в происходящем, странное ощущение, что это уже было, но не понимал, где мог видеть это.

- Время всегда было против меня. Оно всегда против, для всех, - он опустил голову. - Передо мной на части разлетелась машина, вылетев с трассы. Два парня из моей команды… Мы спорили перед заездом, кто будет первым. Они стали первыми. И я подумал, что их время истекло, но мое еще нет. Зачем чего-то ждать? Чего ждать? То, что должно случиться, все равно случится, ждешь этого или нет. Они не ждали, они не могли этого предвидеть. У них были те, кто любил их, и те, кого любили они. Они могли себе это позволить, почему я не могу? – он больше не смотрел перед собой, теперь его живой и осмысленный взгляд был обращен на Тома, речь становилась пламеннее. - Сейчас я жив, так почему бы мне не жить сейчас? Какая разница, сколько? Главное – как! Разве я могу дать меньше тому, кто рядом со мной? Когда я буду лежать как они, тогда ничто и ни для кого уже не будет иметь значения, но это будет потом. Никто ведь не ждет, я тоже не стану ждать! – он внезапно замолчал, глядя на оторванную бахрому в руке, и продолжил совсем тихо. – Я только хотел быть как все. Я никому не хотел причинять боль… но всегда причиняю ее тем, кто мне дороже других. Я забылся… Я… не должен был. Если можешь, прости меня.

Он снова замолчал.
Том тоже молчал, не зная, что сказать. Билл мог бы просто сказать «Ты сам это начал. Ты сказал, что хочешь иметь право на выбор», но он этого не делал. Он не был ни в чем виноват, но просил простить его.

Волна внезапно нахлынувшего стыда вдруг обдала с ног до головы, заставляя почувствовать себя малодушным трусом.
Он боялся, что будет больно, если вдруг Билл уйдет.
Он боялся, что станет больно, когда Билл уйдет.
Он думал только о себе и не беспокоился, что чувствовал тот, в ком другие давно не замечали живого?

В живом радостном Билле видели только призрака. Его боялись. Боялись любить, потому что боялись потерять, и предпочитали потерять еще до того, как их вынудит на это судьба. Ему купили все, что могли, чтобы не чувствовать вину, но его избегали, предпочитая не видеть, не слышать, не замечать… не умереть с ним в тот момент, когда остановится его сердце.

Том вдруг понял, где видел это. Не то место и не те обстоятельства, но этот голос, умоляющий услышать его… «Обними меня».
Он снова почувствовал себя в огромном зале, и точно так же как и тогда, он не мог ни говорить, ни шевелиться.

- Ты прав, Том. Я был эгоистичен и жесток, думая, что могу просто забыть об этом, - Билл свел брови и смотрел на море. - Я говорил, что ты можешь в любой момент изменить свой выбор, и я не буду тебя винить, если ты уйдешь. Это самое правильное, что ты можешь сделать. И самое лучшее.
Он закрыл глаза и сглотнул.

- Уходи, - «Обними меня».

Глядя сейчас на его бледное лицо, видя плотно сжатые веки и едва дрожащие губы, Том вдруг поразился, насколько был слеп, что не замечал ничего раньше… Во всем мире была только одна вещь, которую боялся Билл. Смерть не страшила его так, как одиночество. Все, чего он хотел, - иметь право быть любимым. Право, которое не мог дать сам себе, считая, что сделает несчастным любого, кто будет рядом. При том, что у него было практически все, ему совершенно нечего было терять… кроме парня, которого он знал чуть больше двух месяцев.
И этому парню, кроме него, уже тоже нечего было терять.

- Пожалуйста, уходи.

Том приблизился к нему вплотную, большим пальцем проводя по губам и подбородку. Билл приподнял ресницы. Большие карие глаза смотрели прямо в душу. В них не было слез, в них было отчаяние. «Обними меня».

- Билл, я никуда не уйду, - начал он тихо, гладя его щеку. - Ты живой, ты дышишь и ты со мной, только это сейчас для меня имеет значение. Я всегда буду с тобой. Я не буду ничего ждать, слышишь? Мне нечего ждать. Я счастлив. С тобой я счастлив – и это все, что мне нужно... Это самая большая ошибка, которую я мог совершить в жизни: быть несчастным всегда из страха стать несчастным однажды, - он легонько поцеловал его в уголок губ и крепко прижал к себе, чувствуя, как затряслись его плечи.


Он просто обнимал его и ничего не говорил, и, лишь почувствовав, что дрожь прекратилась, а пальцы больше не сжимают с силой его куртку, не спеша выпустил его из объятий. Билл поднял глаза и заставил себя улыбнуться, вытирая с лица размазавшуюся тушь.

- Это просто снег на твоем плече…
- Я знаю, - спокойно ответил Том. - Погода ни к черту…

Он чуть улыбнулся, проводя подушечками пальцев по его скуле, и серьезно посмотрел на него.
- Ты же поедешь со мной домой?

Билл кивнул.
- Ты хочешь сегодня ехать?
- Можем остаться здесь, если хочешь…
- Нет, я уже отдохнул, да и ты закончил работать, мне надо только собрать вещи… - его взгляд вдруг остановился, и он перевел его на Тома. – Том… а какая она?..
- Кто?
- Твоя картина.

Том улыбнулся. Гений оставался гением. Какие бы вопросы жизни и смерти не вставали, он не забывал о картинах.

- Она великолепна. Лучшее, что я когда-либо писал, - он подумал немного и добавил. - Чем-то похожа на твое «Сегодня».
- Мое «Сегодня»? - Билл посмотрел на него, закусывая губу, и улыбнулся, опустив глаза. – Она не провисела в галерее и полдня... Первая картина, которую я продал. Я рад, что она у тебя. Поехали, если ты говоришь, что это что-то похожее на нее, я хочу скорее это увидеть.


Глава 20

Если вообще существует наслаждение,
и им можно пользоваться, живя,
то жизнь - уже счастье.
(Джованни Джакомо Казанова «Мемуары Казановы»)


К обеду разыгрался шторм, покинуть гостиницу удалось только под вечер. Почти весь день они провели на небольшом диванчике у камина.
Для Билла фрау Марта, пожилая хозяйка отеля, всегда держала свободной особенную комнату, а если лучше присмотреться, две. Они не значились как номер, и никаким другим постояльцам никогда не сдавались. Во вторую комнату можно было попасть только из первой. Она была совсем небольшой, так что в ней едва помещалась полуторная кровать и шкаф. Первая же представляла собой подобие гостиной и была оформлена в английском стиле. На огромных окнах висели тяжелые шторы, темная кожаная мебель не давала особенно развернуться, но, если не закатывать танцы, а устроиться в кресле, на диване или на ковре перед камином с одной из книг, коих было огромное множество на полках по периметру, в этой комнате можно было очень уютно провести время.

Вглядываясь сейчас в свое слабое отражение на лобовом стекле, Том слушал мерное дыхание задремавшего Билла и вспоминал, как чуть больше часа назад лежал на том диванчике, и прижимал своего гения спиной к своей груди. Проведенные без него три недели казали далекими и забытыми, а события двухдневной давности - и вовсе страшным сном, трагическими сводками из новостей не о них.

Теперь же с возвращением в город реальность постепенно накатывала на Тома. Щетки, очищая зону для обзора, мелькали перед глазами, а в голове, как снег за окном, проносились мысли. За последние три дня его жизнь перевернулась не один раз, но подумать над этим он никак не решался, да и слишком много противоречивых эмоций и чувств боролись в нем между собой, чтобы появилась возможность ухватиться только за одну мысль и обдумать ее. Сейчас он прокручивал в голове почти каждую минуту знакомства с Биллом, пытаясь переосмыслить его поступки и слова и понять их, но все выводы, к которым он приходил, сводились к одному – что бы ни делал Билл, он всегда думал о нем, о Томе. Критиковал ли его работы, тыкая носом в ошибки, отказывался ли от отношений, держа Тома на расстоянии, хотя сам хотел быть рядом… уезжал ли, зная, что времени у него, может быть, уже нет, ради того, чтобы у Тома было будущее.
О последнем факте Том начал догадываться, увидев его записку на кухне, но окончательно убедился, как только узнал, где Билл. Не было ни одной веской причины уезжать, никакой необходимости, но, зная Билла, «эгоистичного», «самовлюбленного», упрямого и решающего за других, не оставалось сомнений в том, зачем он это сделал.

Том сжал зубы и свел брови, прикрывая глаза, как от сильной боли, пользуясь тем, что Билл не видит его лица. Будущее… Какое без Него может быть будущее?.. Он, не задумываясь, обменял бы свою жизнь на Его или разделил бы отведенные ему годы на двоих.
Хотя они и без того были поделены: их жизни уже связаны и будут длиться ровно столько, сколько длится Его жизнь. Они живут, пока живет Он, что будет потом - не имеет никакого значения, потому что «потом» уже не будет ни для одного из них. От этой мысли почему-то стало легче, и Том, как никогда раньше, почувствовал себя живым. Даже хорошо, что он не знает, как долго это будет длиться: неизвестно сколько – значит, почти бесконечно.

«Как же я соскучился по тебе», - вспомнилось ему, как он скользил губами вдоль длинной шеи и прижимался к его волосам.
«Я тоже безумно по тебе скучал», - Билл откинул голову на его плечо, жмурясь от удовольствия и переплетая их пальцы.

С того момента, как они снова встретились, он ни на секунду не отходил от Тома и каждый раз старался незаметно коснуться хотябы кончиками пальцев, закусывая губу и пряча счастливую улыбку. Он скучал не меньше, а, может быть, больше Тома, ведь у него не было конкурсной работы, которая могла бы помочь ему забыться и хотябы на время отвлечься от постоянных мыслей. И сообщений от Тома у него тоже не было. Поэтому Том и сам ни на секунду не оставлял его, обнимая, целуя, давая почувствовать, что он, наконец, рядом.

Так много хотелось спросить у него теперь, когда Том был уверен, что он расскажет, а не уйдет снова от ответа…

«Можно я кое-что у тебя спрошу? Только не злись, ладно?»
«Конечно, спроси, - Билл улыбнулся и поднес его руку к губам. – Я не хочу, чтобы у нас в разговорах появились табу. Ты можешь спрашивать меня о чем угодно. Не хотелось бы, чтобы у нас в будущем все темы сводились к одной, но это не значит, что есть какая-то запретная тема».
«Ты ведь в первый день знакомства сказал мне правду, когда говорил, что пришел не учиться, а учить? Ты пришел найти ученика?»
«Да, - и короткий тихий вздох в ответ. – Мне не хотелось, чтобы все, что я умею, пропало зря».
«А почему я? Случайность, как и тот поцелуй?»
Билл снова легко улыбнулся и коснулся губами его ладони.
«Случайность только то, что тот, кого я захотел учить, и тот, которого я хотел целовать, – один и тот же человек».
«То есть это два независимых факта?» – это было скорее утверждение.
«Да, - он слегка повернул голову и серьезно посмотрел в лицо Тому. – Я говорил тебе, что наши отношения не зависят от твоих успехов, как и если бы был кто-то, кого я посчитал бы более способным… Я учил бы его».

Том отвел глаза, не зная, как реагировать на его слова. С одной стороны, его радовала честность и объективность Билла, как и то, что он заслуженно получил такого учителя. С другой - непонятная ревность неизвестно к кому неприятно кольнула: если бы он не был таким талантливым художником, не с ним, а с кем-то другим Билл проводил бы время сутками, кому-то другому показывал бы свою студию и, может быть, кого-то другого брал бы за руку, обучая держать кисть.

Билл, как будто прочитав его мысли, улыбнулся и сжал его пальцы своими.
«Тебя обидели мои слова?»
«Не то чтобы… Просто для тебя искусство важнее людей…»
«Не людей…. Важнее моих чувств».
Том перевел на него взгляд.
«Но почему, Билл?»
На этот раз Билл отвел глаза, и Том прочитал ответ на его лице.

Билл привык считать, что его чувства ничего не значат, потому что могут закончиться, не успев начаться. Только то, что останется надолго в этом мире, имеет значение, Билл не мог позволить себе тратить время на того, кто не сможет воспользоваться его умениями. Том вздрогнул, осознав, насколько маловероятным было то, что этот Билл, держащий при себе свои чувства и с трезвой головой выбирающий, кому передать свои знания, позволил себе «забыться», поставив под удар все, чему научил его, позволив себя любить. Раньше их отношения казались собой разумеющимися и естественными, сейчас же Том понял, насколько ничтожным был этот выпавший ему шанс.
Он прижался губами к виску Билла, даже не целуя, а просто касаясь. Билл действительно очень сильно любил его.

«Расскажи, про твое «Сегодня»… - Том решил сменить тему, но почувствовав, как Билл слегка вздрогнул, пожалел, что задал этот вопрос. Он хотел перевести разговор на то, что любит Билл, на живопись, но выбрал не самую удачную работу для этого. – Если неприятно, не вспоминай, не знаю, зачем я спросил, это не имеет сейчас значения».
«Нет, все в порядке. Просто это долгая история…»
«Мы никуда не спешим, но если тебе тяжело, лучше не надо».
«Нет, думаю, теперь я должен многое рассказать тебе… Это было после того, как я узнал, что моя мать… в общем…» - он замолчал.
«Как ты узнал?»
«Арчи сказал, но не сразу. Мне тогда становилось все хуже и хуже, я часто уходил из дома на весь день, чтобы родители не видели меня… Тот день я провел за рулем и вернулся только под вечер. По всему дому были завешены зеркала. Я знал, что это может значить, но поскольку я был еще жив, мне казалось, что это преждевременно… - он усмехнулся. – Почему-то даже не приходило в голову, что, кроме меня, в этом доме кто-то еще может умереть. Мои вещи были уже собраны, Арчи сказал, что отец сейчас не в настроении и будет лучше, если я ненадолго уеду.
У нас с ним частенько бывали разлады, доходящие до скандалов… Честно говоря, я даже не понимал, что я такое мог сделать, что меня так быстро отправили сюда. Арчи приехал через несколько дней, обколол меня успокаивающим так, что я почти не соображал ничего, а потом рассказал, что похороны уже прошли. Я тогда не смог ни расстроиться из-за матери, ни разозлиться на него. Наверно, психов накачивают чем-то таким, потому что я отреагировал так, как будто он мне сообщил, что собирается готовить на завтрак. Он пробыл со мной две недели, почти не давая прийти в себя, а потом мы вместе вернулись домой. Я к тому времени уже свыкся с мыслью, что ее нет, только принять то, что больше не смогу увидеть ее, зайдя к ней в комнату, так и не смог, поэтому больше не заходил, предпочитая обманывать себя тем, что она все еще там».

Том много раз пытался представить, как удалось Биллу пережить это событие, но ничто не было таким рациональным, правильным и обидным, как это. Билл не был на похоронах, ему не дали даже возможности проститься с ней, осознать… Но, может быть, именно это и спасло ему жизнь.

«Какое-то время из-за моего «лечения» я почти не реагировал на выпады и обвинения отца, а его еще больше злило то, что я равнодушен ко всему и что мне «все равно». А потом я, наверно, просто привык, потому что, когда я сказал Арчи, что уже нет необходимости меня пичкать успокоительными, он ответил, что уже давно перестал мне их давать, - Билл замолчал, закусив губу и рассматривая белый потолок. – Знаешь, тогда что-то изменилось во мне. Я не понимал, почему ничто меня не волнует. Первое время можно было объяснить тем, что я был под «допингом», но потом… Я понимал, что я должен был расстроиться, оплакать ее… проклинал себя за черствость и цинизм, но гораздо сильнее я чувствовал обиду на нее за этот поступок, чем скорбь и утрату. Я делал все возможное, чтобы у меня был лишний день или два, на мне не было живого места и по венам уже бежали всевозможные растворы, а она, как будто издевалась надо мной, как будто говорила: «Видишь, то, чего у тебя нет и никогда не будет, я могу растоптать и выбросить, а ты за это будешь бороться всю жизнь и так и не сможешь получить».

Тому необязательно было слышать это от Билла, чтобы чувствовать то, что он говорил. Том и раньше замечал, что любовь к матери для Билла неотрывно была связана с горечью и обидой. Он и сам постоянно чувствовал горечь и обиду за него, слушая рассказ отца и задумываясь о его детстве. Но как бы ни тяжело было это слышать, он понимал: все, что сейчас говорит Билл, он не говорил еще никогда и никому, а сказать было необходимо, чтобы отпустить, чтобы, выплеснув, больше уже не возвращаться, оставив все в прошлом. Билл не нуждался в жалости, только в том, чтобы его услышали и поняли, а Том понимал его как никто другой, поэтому не говорил ничего, только чуть крепче прижимал к себе, рассеянно гладя по предплечью. Он хотел бы, чтобы какие-то слова могли здесь помочь или что-то изменить, но знал, что таких слов нет, поэтому просто ждал, когда Билл закончит, и чувствовал безграничную благодарность к старому дворецкому. Если бы не он, то не мать своим поступком, так отец, обезумевший от горя, сделали бы то, чего сами боялись больше всего на свете.

«Прошло больше двух месяцев, когда я осознал, что еще не видел ее могилу. Арчи отказывался меня туда везти, но потом сдался. Не могу сказать, что я почувствовал что-то особенное, увидев мраморную плиту чуть новее, чем остальные, но, наверно, именно это меня и разозлило. Так глупо… Неужели это то, о чем она мечтала? У нее была семья, был я, а она променяла это на кусок мрамора, и отец еще считает, что это я подтолкнул ее к этому выбору!.. Бессилие, гнев, обида, отчаяние… Я столько всего почувствовал, сколько не чувствовал в совокупности за эти два с половиной месяца, но сильнее всего было ощущение, что эта плита подмигивает мне и уже ждет, что на ней появятся и мои инициалы… - он резко выдохнул. - Оттуда я отправился на автодром… Меня всегда успокаивала скорость и необходимость мыслить трезво, но не в тот раз… Мне нужно было почувствовать, что я еще жив, что ей еще придется подождать и что я так быстро не собираюсь сдаваться… И я почувствовал это. Не помню как… но, вернувшись поздно ночью, я взялся за кисть, а когда понял, что закончил, был уже вечер следующего дня».

С любовью Билла к скорости все становилось на свои места. Подсознательно Том и раньше чувствовал, что Билл таким образом бежит от чего-то или в его «избалованной» жизни не хватает острых ощущений, но не ожидал, что его предположение окажется еще ближе к правде, чем он думал. Острых ощущений у Билла было слишком много, поэтому он играл с судьбой, чтобы не забывать, что такое жизнь и чувствовать ее… Чтобы быть способным творить, художник не должен об этом забывать, не так ли?.. Как и у многих творческих людей, у Билла был свой наркотик.
Но с тех пор, как они стали встречаться, он больше не бывал на автодроме… Надежда, что Биллу хватало того, что он чувствовал к Тому, чтобы ощущать себя живым, приятно согревала душу.

«Почему ты решил продать Ее?»
«Я не мог и не хотел оставаться в том доме… Еще меньше хотел встречаться с отцом, поэтому решил, что куплю собственное жилье и перееду как можно скорее. Ты, может быть, думаешь, что как только я это решил, все исполнилось… Это не совсем так. Мне понадобилось почти два года. Я рисовал с пяти лет и всегда знал себе цену. Я бывал на выставках, видел чужие работы и сравнивал со своими… Но до этого у меня не было необходимости показать их кому-то или выставлять, поэтому я не знал порядков, не понимал устройства мира искусства… Я был самоуверен, мне казалось, что, только глянув на картины, меня должны принять с распростертыми объятиями, и то, как ко мне вначале отнеслись, было для меня неожиданностью.
С Ней мне просто повезло, Арчи перезвонили через пару часов и сообщили, что она продана. Это вселило в меня надежду, и я попытался предложить другие свои работы галереям, но читая мое резюме, не глядя даже на полотна, со мной отказывались работать или предлагали такую цену, что проще было их сжечь. Я стучался в агентства, пытался получить заказы, но на деньги от того, что мне предлагали, едва ли смог бы одеться. Тогда… - он зло усмехнулся, - я организовал выставку и за два дня до нее рассказал одному журналисту «по большому секрету», что кое-кто из известных художников решил выставить свои работы под псевдонимом. К нужному времени этот «секрет» знали даже за пределами города. Выставка прошла лучше, чем я ожидал. После нее на аукционе экспозиция распродалась за пару часов, а я смог купить себе квартиру. Позже искусствоведы развеяли миф, что это кто-то из известных авторов, а меня назвали «неизвестным гением». После этого многие работы стали перепродаваться в разы дороже, чем были куплены, и разошлись по коллекциям. У меня появились заказы, мое имя стало известно. Только когда я выиграл сначала конкурс Дюрера, потом попал в десятку в Риме, кое-где в газетах появились мои фото, но и сейчас есть те, кто уверен, что на вручение «загадочный художник» отправил своего поверенного, чье имя использовал, как псевдоним. На моих буклетах по-прежнему нет данных обо мне и по-прежнему с теми, кто не разбирается в искусстве, но кого интересуют звучащие имена «солидных» художников, я обсуждаю заказ, как секретарь вечно занятого и отсутствующего Билла Каулитца».

Это признание было куда откровеннее чем то, о чем спрашивал Том, но сейчас он задавался вопросом, почему за сегодняшний день он узнал о Билле больше, чем почти за три месяца знакомства? Почему сейчас он слышит об этом впервые? Может быть, раньше Билл считал это «незначимым», как и все остальное, что могло обеспокоить Тома?.. Скорее всего, так и было. У Тома были свои заботы, и Билл не давал ему возможности думать о чем-то постороннем. И Том снова чувствовал болезненный укол совести. Билл всегда делал так, но сам Том и не задавался этим вопросом, хотя Билл обещал рассказать обо всем, о чем он спросит. Билл всегда так был уверен в своей гениальности, что у Тома просто не могло появиться мысли, что не всем вокруг с самого рождения Билла было известно, что он гений. Был еще один вариант ответа на вопрос, почему Билл не говорил об этом раньше, но думать о нем не хотелось. Не хотелось даже допускать мысли, что Билл мог просто раньше не доверять Тому, не быть в нем уверенным, поэтому и не говорил с ним о своих проблемах. С начала их знакомства создавалось впечатление, что у Билла нет проблем, и никогда не было.

Когда-то Тому казалось, что, узнай он о Нем чуть больше, все сразу станет простым и понятным, теперь он знал больше, чем мог желать, но сказать, что поступки Билла стали для него очевидными и предсказуемыми, было бы самообманом. Граней у него было куда больше, чем в камне с самой сложной и дорогой огранкой, и тянуло к нему не меньше.
Билл не просто был очень талантливым художником, он мог заставить любого поверить в него и при этом не обмануть ничье доверие. Том задумывался, стал бы он на месте Билла тем, кем стал Билл, и все чаще приходил к выводу, что вряд ли даже пытался бы. Мало было обладать талантом, был необходим неуемный характер и желание, а такие желания чаще всего рождаются из необходимости. У Билла не было такой необходимости, кроме желания доказать себе, отцу и всем вокруг, что он жив и за свое короткое время может успеть куда больше, чем иные за полвека.

Пропасть, которая когда-то разделяла их миры, теперь казалась Тому размером с галактику, и еще более невероятным казалось то, что они сошлись в общей точке, которой Билл позволил стать одной из своих граней. Том осознал, что, кроме Арчи, был единственным, кто знал другого Билла: милого, упрямого, взбалмошного… и любимого. Для всех остальных он мог быть кем угодно, но рядом с Томом он весь принадлежал Тому, и сейчас, глядя на его подрагивающие во сне пушистые ресницы, Том чувствовал, что держит в руках маленькую живую птичку, одно неосторожное движение для которой может стать роковым. Об этом он старался не думать последних пару часов, но вот теперь понимал, что избежать этого не удастся.


Он припарковал машину у дома Билла и сидел, упираясь лбом в руль. Билл любил поиграть с судьбой, и отчасти Том теперь понимал, почему его отец считает, что все, что окружает Билла, – для него игрушки. Он никогда не бежал от риска, не собирался отсрочить опасный час, сидел ли он при этом за рулем или поднимался по лестнице на маяк. Он не боялся смерти, Том очень отчетливо это понимал, но самому Тому с Его судьбой играть вовсе не хотелось. Одному Богу было известно, как он соскучился и как до дрожи во всем тебе хотел бы подняться в квартиру к Биллу, лежать этой ночью рядом с ним, обнимать, шептать, что мечтал об этом каждую минуту, проведенную без него, целовать, пока не заболят губы, и слушать, как начнет сбиваться его дыхание, как вырвется первый несмелый стон и его «Томми… да…». Но что делать теперь, он не знал. Вряд ли Билл оценит заботу о нем и безропотно согласится отказаться от близости, до этого ведь его не смущал тот факт, что это для него опасно… Том и сам, чувствуя его на расстоянии вытянутой руки… да что там руки, даже думая о нем, он не мог представить, что они будут просто лежать по разные стороны кровати, что не сможет погладить его или поцеловать… но рискнуть им ради похотливого желания был не готов. Он тяжело вздохнул и услышал рядом движение и тихий шепот.

- Том?
- Да?
- С тобой все хорошо?
Том ободряюще улыбнулся.
- Конечно, устал немного. Идем, я помогу тебе отнести чемодан.
Билл непонимающе захлопал глазами.
- Разве ты не останешься?
- Я бы хотел, но… - он сжал переносицу. – Мне надо переодеться и в душ… И ты же картину хотел посмотреть… приведу комнату в порядок и… лучше я завтра заеду за тобой… Да, - он кивнул, как будто сам себя пытался уговорить, что так будет лучше.

У Билла давно были запасные вещи Тома, и проблем с горячей водой не было, и оба знали это. Чтобы привести в порядок комнату, Том мог выехать завтра за час до его приезда, да и Билла интересовала вовсе не комната, так что, в любом случае, это была не та причина, чтобы отказаться провести вместе ночь, после того, как не виделись почти три недели, и, что хуже всего, неизвестно было, много ли этих ночей у них оставалось. Том прекрасно знал это, как и то, что это знал и Билл. Сердце от такого знания разрывалось на куски, но Билл ничего не ответил, только спокойно кивнул и попросил открыть багажник.

Прощание вышло совсем сухим. Билл почти официально приобнял его, коснувшись губами щеки, и, сказав, что будет завтра ждать звонка, попрощался.

Прощание вышло совсем сухим. Билл почти официально приобнял его, коснувшись губами щеки, и, сказав, что будет завтра ждать звонка, попрощался.

Так противно Том давно себя не чувствовал.
Как будто разбил изысканный китайский фарфор, а сам с неуклюжим «извините» принес взамен дешевую штампованную подделку.
Он бы хотел остаться, всей душой хотел, зацеловать его всего, снова сказать, что всегда рядом… но, если откровенно признать, испугался. Из всех возможных вариантов событий только один, которого он больше всего боялся, маячил перед глазами, мешая осознать последствия каждого из принятых решений. Теперь чем больше он думал над этим, тем меньше такое решение казалось ему верным. Как бы поступил на его месте Билл? Большую часть ночи Том провел в мысленном диалоге с ним, и каждый раз слышал от самого себя: «Ты… Ты идиот, Том! Неужели ты считаешь, что умереть одному в холодной постели лучше, чем чувствуя твои поцелуи и ласки? Может быть, я снова рассуждаю эгоистично, но даже если забыть обо мне, ты ведь и сам себе потом не простишь, что тебя не было рядом, если мне станет плохо… Разве нет?» Сейчас Том смотрел на это совершенно с другой стороны. Когда-то он убеждал Билла не решать за него, а сейчас сам сделал то же самое, но хуже было то, что к этому примешивалась мысль, что если Биллу, явно расстроившемуся из-за его трусости, действительно станет плохо и вдруг понадобится помощь… он не простит себе, что сбежал, оставив его одного.

К утру Том довел себя почти до отчаяния. Чувство вины смешивалось с тревогой, его трясло, так что едва часы показали девять, он набрал его номер.
Но никто не ответил.
Билл, конечно, мог еще спать, но убедить себя в том, что лучше его пока не будить, не удалось, поэтому не больше, чем за пять минут, он позвонил сорок раз, и окончательно уверил себя в том, что так крепко спать Билл не может. Наспех одевшись, он схватил ключи от машины и выскочил из дома, продолжая подносить телефон к уху, слушая длинные гудки.
К счастью, утренняя пробка стояла в сторону, противоположную от дома Билла, поэтому меньше, чем через пятнадцать минут, нарушив максимальное количество правил для такого короткого участка дороги, Том взлетел по лестнице и нажал на звонок. Мелодия проиграла «Марсельезу» и замолчала, но открывать никто не спешил, за дверью было тихо. Он нажал еще раз и еще… наконец, развернулся, тяжело вздыхая, и съехал спиной по двери.

Очертания предметов расплылись, он шире открыл глаза, глядя вверх и моргая, чтобы мокрые соленые дорожки не начали делить его лицо. Совесть снова напомнила, что он сам вчера уехал, хотя Билл хотел, чтобы он остался. Том рвано выдохнул, содрогнувшись всем телом, и услышал, как в кармане звякнули ключи, которые он вчера так и не отдал Биллу.

Шмыгнув носом, он быстро провел по лицу руками и, попав дрожащей рукой в скважину, открыл дверь. Рука снова набрала номер Билла, заставляя играть мелодию где-то со стороны гостиной. Он сделал к ней пару шагов, как вдруг дверь ванной открылась, и хозяин квартиры с влажными волосами и полотенцем на плечах вышел, прислушиваясь к мелодии, и удивленно уставился на Тома.

- Том? Что случилось?
Том опустил руку с телефоном, так и не выключая вызов, и прислонился затылком к ближайшей стене, закрывая глаза. Билл зашел за телефоном и через секунду снова предстал перед Томом, неверящим взглядом глядя то на дисплей, то на него.
- Том… Скажи же хоть что-нибудь… - он подошел вплотную и слегка встряхнул его. - Должно же быть какое-то объяснение тому, что на моем телефоне больше, чем полторы сотни звонков за последние двадцать минут!..

Том протянул к нему руки, обхватывая за плечи, и прижал к себе, упираясь подбородком в его макушку.
- Билл… прости… - голос его был ровным, лицо спокойным и слишком бледным, только бессвязная речь говорила о том, что внутри него все дрожит. - Я знаю, что обещал… я знаю, что не должен был… но я не могу без тебя… Даже двадцать минут не могу. Я таким не был… Еще три дня назад я не знал, что такое страх… А сейчас сам себя за него презираю и ненавижу. Я так испугался… Прости меня…

Билл поднял на него взгляд и внутри все сжалось. Он никогда не видел у Тома таких глаз. Обычно глубокие чайные улыбающиеся, когда он смотрел на Билла, сейчас они были зеркальными, как при высокой температуре. Билл не видел даже их цвета, только свое отражение.

- Том… Все ведь хорошо… Я просто был в душе, не думал, что ты будешь звонить так рано… Я должен был взять с собой телефон… Прости, что заставил тебя переживать.

- Это не твоя вина. Я сам дурак, ты прости, что напугал, - он коснулся губами его лба. - Наверно, мне лучше уйти. Обещаю, что этого больше не повторится, - он попытался отодвинуть Билла, но Билл только сильнее сжал его плечи.

То, как стучало сердце Тома, путаная речь и слишком спокойный голос по сравнению с тем, что он произносил, говорили Биллу куда больше, чем мог сказать Том. Билл не злился, скорее, сам испугался этой холодной решимости и прижался к нему крепче, как будто хотел согреть его.

- Останься. Посиди со мной… Пожалуйста.

Том рвано выдохнул и кивнул, заставляя себя улыбнуться.
- Все в порядке. Я сделаю, как ты хочешь.
- Подожди секунду, я сейчас, - Билл махнул рукой в сторону гостиной и ушел в спальню, вернувшись через минуту, крутя что-то в руках.

Том сидел на диване, не двигаясь, но кровь начала приливать к его лицу, постепенно возвращая ему нормальный цвет. Билл сел рядом, взяв за его руку, заставляя обратить на себя внимание, и посмотрел на то, что держал в другой руке.

- У меня есть кое-что для тебя. Эти часы заказал мой отец, когда мне исполнилось двенадцать. Ты успел с ним познакомиться, но мало что знаешь о нем… Он инвестор. Вложил много денег в науку и медицину, - Билл грустно улыбнулся, - ради меня тоже… Но единственное, что он смог сделать для меня и для себя, - эти часы, - он оттянул резинку напульсника, показывая прижатый к запястью металлический диск на силиконовой ленте, похожий на круглую батарейку. – Видишь? Я полностью не разобрался, как они связаны, но часы всегда точно показывают мой пульс, который считает этот диск, где бы ни находился я и где бы ни находились эти часы. Я никогда его не снимаю, даже в душе, - он продел в браслет руку Тома и застегнул замочек. – Я хочу, чтобы теперь эти часы были у тебя. Верхние цифры – мой пульс.

Сердце Тома забилось чаще, и он осторожно провел пальцем по стеклу циферблата, как будто жизнь Билла зависела от этого механизма, и поднял глаза.
- Почему они не у твоего отца?
Билл опустил глаза.
- Когда умерла мать, он сказал, что у него нет больше сына, что он не хочет знать, жив ли я, и швырнул их мне. Это было сказано со зла, я знаю, что он уже много раз пожалел об этом, но я их ему не вернул, - он слегка улыбнулся, чувствуя пальцы Тома, поглаживающие его запястье, и посмотрел ему в глаза. – Только хочу тебя предостеречь… мне бы не хотелось, чтобы все свое время, ты проводил, глядя на них. Это только для того, чтобы сегодняшнее никогда не повторялось, чтобы ты не волновался напрасно, но не для того, чтобы ты каждый раз, глядя на часы, боялся за меня и не сводил с них глаз. Лучше позвони, приди… я всегда рад видеть тебя и слышать твой голос.

Билл перевел взгляд на его губы и несмело прижался к ним, не закрывая глаз и не ожидая, что Том ответит, но Том не дал ему отстраниться, притягивая к себе ближе и превращая это спонтанное касание в настоящий поцелуй. Билл облегченно выдохнул и раскрылся, позволяя целовать себя.

- Прости, что уехал вчера, - прошептал Том, почти не отрывая губ. - Я поступил, как осел, и очень быстро понял это. Собирался с утра за все извиниться, а получилось… еще хуже.
- Почему же ты уехал?
- Потому что идиот, - он слегка отстранился, внимательно глядя в его глаза. – Ты ведь понял вчера почему, я видел, что ты разозлился.
Билл вздохнул и обнял его, устраивая голову у него на плече.
- Том, ты должен понять, что люди смертны. И ни ты, ни я не исключение, - он говорил уверенно и немного устало, словно удивлялся, как другие не видят таких очевидных вещей. - Воспаление легких или несчастный случай могут заставить мое сердце остановиться еще до того, как оно само решит, что с него хватит. У меня было много времени подумать над этим, и я уже понял, что в этом ничем не отличаюсь от других. Я не боюсь того, что рано или поздно случится с каждым. Не жду, не спешу, но и не боюсь… У меня лишь на один шанс больше, - Билл поднял голову, заглядывая в его глаза, - но только на один. Я и раньше просто наслаждался процессом, пользовался тем, что пока еще живу, а теперь у меня есть ты. И раз ты понял, что вчера это было ошибкой, то должен был понять, что это не жизнь, когда не можешь то, за что любишь ее и ради чего только и хочешь жить. Мне не нужна долгая жизнь без тебя.
- Прости, - Том провел подушечками пальцев по его щеке и наклонился, снова касаясь губ. – Прости.

Он давно не дарил ему таких нежных поцелуев, как эти. Видимо, Билл научил его все же тому, чему и пытался научить, или его голос обладал какой-то гипнотической способностью, Том не удивился бы, узнав об этом. Все, что он чувствовал в этот момент – были Его губы, и не было уже никакой разницы, что было вчера, что было еще десять минут назад и что будет завтра. Сердце стучало чуть быстрее, чем обычно, но это не было связано с беспокойством, скорее с легким волнением, которое когда-то заставило его обернуться в вестибюле и снова и снова возвращаться взглядом к незнакомому парню в клубе, чтобы посмотреть на его улыбку.

Билл тоже не пытался перевести поцелуи во что-то большее. Он улыбался в губы Тома и нежно обводил пальцами его брови, лоб, скулы и подбородок. Не нужно было смотреть на часы, чтобы знать, с какой скоростью стучит его сердце: его стук отчетливо слышался сквозь хлопок футболки. Но в нем не было ничего тревожного, скорее радостное, как будто оно говорило «спасибо» за то, что его, испорченное и неправильное, все же любят, и ему, хрупкому и ненадежному, доверили беречь такое сильное и важное чувство.
главы 21-22