Maximeliane_Rufus все записи автора Название: Три встречи, четыре прощания.
Автор: Kleine Katze
Персонажи: четыре разных Билла и четыре разные девушки.
Рейтинг: G и R
Жанр: Angst, Fantasy
Категория: Het
Размер: Мини
Статус: Закончен
От автора: Это попытка заглянуть в души тех, кого привыкли обобщать словом "фанатки", и доказать, что любовь на расстоянии существует, хотя и с грустной судьбой. Билл - не одно и то же лицо в разных историях. И они не только о любви. Об иллюзиях и жестокости, о взрослении и разочаровании, но все вариации на одну тему - Билл и те, кто его любит.
[b]Содержание:[b]
1. Солнце (Angst, G, притча)
2. Слабость (R)
3. Сад (Romantic, Fantasy, G).
4. Свобода (Angst, G)

1. Солнце.
Сколько ей было лет? Пятнадцать, не более того. Может быть, даже меньше.
О чем она мечтала? О многих вещах, из которых самой прозаичной казалась победа в школьном конкурсе красоты.
Знал ли об этом кто-нибудь? Едва ли. Не думаю. Еще недавно ей были чужды честолюбивые помыслы, но все изменилось. Однажды она захотела стать известной – только для него. Захотела поразить мир – только для него. Захотела улыбаться, как эти красивые девушки в журналах, томно дрожать длинными ресницами, менять наряды, мило говорить глупости – а еще лучше остроты. Захотела, чтобы жить стало так же легко, как танцевать, и все для него, потому что он был солнцем, а она пропустила сквозь себя каждую каплю его света. Что с того, что она никогда его не видела? Она заболела солнцем, и никто не мог ей помочь. С того дня она жила мыслями о будущем – блестящем будущем, когда она выйдет навстречу солнцу и выдержит его сияние, не поникнув.
У нее было две сестры и тесная комната, которую они поделили на три угла, а в четвертом стоял компьютерный стол. На компьютере они работали по очереди. У нее были карие глаза и темные волосы. Она никогда не красила губы, глотала слова, если смущалась, и совсем не умела танцевать. Задевало ли это ее? Может быть, немного. Но она ждала, что он придет когда-нибудь, не сейчас. К тому времени все станет другим. О, конечно.
Однако он пришел гораздо раньше.
Услышав о концерте, она поверила не сразу, ведь ей хотелось смотреть в далекое будущее, а концерт приближал его, стирал границы. Ее тайный план был нарушен. Когда в городе расклеили афиши, сомнений не осталось. Она похорошела, и даже сестры не стали подшучивать, когда она пришла домой с новой сумкой, в которой лежал драгоценный билет и много свертков. В ее распоряжении не было личного стилиста, и она собиралась украсить себя так, как умела. И вот потянулись один за другим дни – долгие четыре недели, и каждое утро оставалось все меньше цифр, отделяющих ее от таинственного, необъятного, решающего вечера.
На что она надеялась? Ни на что – и на все. Ее попеременно охватывало то уныние, то веселье, и никак не удавалось выбрать между ними. А солнце становилось все ближе и больше, оно заслоняло небо, и его свет лился сплошным потоком, в котором вязли движения и растворялось сознание. Начинался полусон, в полусне она дождалась того самого вечера. Будущее стало явью, застав ее врасплох. Она торопливо расчесалась, накрасила губы и глаза – и шагнула ему навстречу.
И вот толпа и звуки сдавили ее с обеих сторон. Некоторые люди ее почти пугали, и было немного холодно, и группа опаздывала на полчаса, и ей не повезло добраться до самого первого ряда. Это было ничто по сравнению с главным – они должны были встретиться. Он должен был узнать ее, услышать стук сердца, которое билось не так, как другие, а в ритм с ее собственным. Как она себе это представляла? Никак – и все же как-то. Пусть кругом были тысячи людей, пусть двоюродная сестра со своим мужем стояли неподалеку и высматривали ее, чтобы не потерять, пусть все было иначе, но она все-таки надеялась. В полусне двигалась, в полусне смотрела на сцену, в полусне ждала.
Когда он выбежал вперед – последний из всех четырех – она впилась в него глазами, стараясь поймать каждый жест, каждую улыбку. Он был, правда, не совсем таким, каким она привыкла видеть его на фото, а еще больше – в своих мыслях. Его глаза смотрели дерзко, в нем ключом била жизнь. Ему исполнилось двадцать лет. Значимая цифра. Зал взорвался криком, но она не могла кричать. Он улыбнулся ей один раз и один раз пропел целую строчку, глядя ей в глаза. Именно ей! Новые туфли жали ноги, пот лился тонкими струйками по спине, а она думала – лишь бы не смялись волосы, они ведь так красиво уложены. И плохо, что дезодорант лежал на самом дне сумочки, ведь что, если…
Но он позвал на сцену не ее. Одну из тех, что стояли у самой сцены и смотрели ему в рот. Той девушке помогли подняться, он взял ее за руку и спросил ее имя. Они немного поболтали по-английски, вместе смеясь над его произношением. Девушка держала себя так свободно – словно не понимала, что ее ненадолго, на несколько минут пустили в их мир, в запретный мир. Они спели пару куплетов песни, и он чмокнул ее в щеку. Смогла бы она так же просто смотреть на него и смеяться над его произношением? О нет, не смогла бы. Это больно укололо ее, и вместе с тем как бы она хотела оказаться рядом с ним там, на сцене!
Три часа показались ей одним мгновением, одним глотком воды. Все кончилось внезапно и слишком просто. Сцена опустела, толпа потеряла ориентир и хлынула во все стороны сразу. Спев последнюю песню, он вытер мокрый лоб полотенцем и кинул его в толпу. Полотенце упало справа от нее и было немедленно растерзано в клочья. И вся эта толпа стремилась теперь поскорее оказаться на воздухе, глотнуть прохлады. Сестра с мужем затерялись в лавине тел. Ее же понесло к самому краю, к ограждению, к стене. Она все еще не понимала, что это конец. Это было все равно что спектакль без финала. Она ведь так ждала этого дня!
Две девушки с татуировками на плечах толкнули ее, пробираясь мимо, и краем уха она услышала их разговор. Они собирались прямо сейчас ехать за группой, на следующий концерт. Группа улетает сейчас, поняла она. Он улетит сейчас тоже, а она найдет сестру и вернется домой. И это все.
Но это было еще не все.
За ее спиной прятался потайной коридорчик, и вдруг ей показалось, что она слышит немецкую речь. Его голос она узнала бы из тысячи. Охранник заметил и направился к ней с предупреждающим жестом – никому не полагалось видеть закулисные сцены. Группа отработала деньги, дальше – табу. Но она успела оглянуться, и память запечатлела – там, в глубине, в свете приоткрытой двери он стоял, обнимая девушку. Та, смеясь, положила голову ему на плечо, он посмотрел на нее и обнял крепче. Эту девушку она никогда раньше не видела. Даже не подозревала о ее существовании. Напротив стоял его брат. И они смеялись все трое – далекие от нее так же, как земля далека от солнца.
Это и был финал спектакля? Пожалуй. В тот вечер – да.
Что же он дал ей? Что за глупые чувства, к чему она стремилась? Разве это сделало ее хоть каплю счастливей?
О да. Она была счастлива четыре недели. Это огромный срок!
Четыре недели в предвкушении счастья.

2. Слабость.


Когда она уже отчаялась, кто-то остановился перед ней и кашлянул.
Несмело подняв голову, она увидела длинные ноги, обтянутые плотной черной тканью, и сверкающий, вызывающе откровенный пояс с пряжкой-короной прямо над…
Он смотрел на нее сверху, сложив руки на груди, и в его холодном, надменном лице она прочла такое вселенское равнодушие с огоньком неприязни, что ей стало страшно. Он смотрел не с высоты своего роста – с высоты трона, к которому было брошено таких сердец, как ее, – сколько? Он не считал и не собирался считать. Он устал, он был раздражен неприятным телефонным разговором, после которого мобильник полетел в стену, а брат вытолкал его из номера со словами «Иди, проспись!» Нет, он не был пьян. Почти. Просто сейчас ему было на все наплевать.
- Откуда ты взялась? – бросил он ей.
Девчонка сидела у двери, мешая войти. Как это было скучно.
Она сжалась, не узнавая его. Вспыхивающие карие глаза настолько загипнотизировали ее, что она забыла даже подняться с пола. В конце коридора кто-то зашумел, он быстро обернулся туда, раздувая ноздри. Переступил с ноги на ногу, нервно засунул руки в карманы. Все на нем было дорогим, глянцевым, затейливым. Жилет с мехом, полупрозрачная футболка, браслеты, цепочки, напульсники.
- Что тебе нужно? – отрывисто спросил он.
С колотящимся сердцем она еле слышно выдавила:
- Я просто хотела…
Это была ее первая фраза, сказанная Биллу Каулитцу.
Он презрительно усмехнулся.
- Автограф? Ну, валяй. Где писать, чем? Я что, кровью должен?
Его тон немного отрезвил ее. Закусив губы, она поднялась на ноги. Он смотрел на нее с брезгливым почти любопытством. Давно уже он не сталкивался с такими… вот так просто, у двери номера. Как только пробралась.
- Как ты сюда попала, я спрашиваю!
- Мой брат – портье, – тихо сказала она, не узнавая ни одной черточки на красивом, жестоком лице. – Я попросила пустить меня на один вечер…
Сказала машинально, но не посмела поправиться.
Он пригляделся к ней чуть внимательней.
- Сколько тебе лет?
Она молчала. Холодные руки покалывало, она растирала их, борясь с искушением закрыть глаза. Зачем только она пришла сюда.
- Сколько лет, я спросил, – вкрадчиво повторил он.
- Пятнадцать, – выговорила она, уже не чувствуя даже стыда.
Он поморщился. Малолетки… злые слова, сказанные по телефону, ударили в голову, заставляя кровь тихо кипеть в венах. Он усмехнулся.
- Ну, и что тебе надо?
На этот раз он вложил в слова примесь издевательского соблазнения. Чуть больше придыхания, нагло изогнутая бровь. Она прошептала ледяными губами, мгновенно пасуя:
- Ничего…
- Да ну? – и он, качнув бедрами, сделал шаг вперед, тесня грудью к стене. – Ничего? Так я и поверил.
Уперся руками в стену, не давая ей сдвинуться с места. От него пахло вином, потом и злостью. Агрессивная, жаркая волна грозила поглотить, швырнуть на самое дно. Нельзя было верить голодному желанию в его глазах, но она слишком привыкла верить и верила. Он небрежно приподнял ее лицо к себе одной рукой и улыбнулся – дьявольски, искушающе.
- Как тебя зовут? – выдохнул горячо почти в рот.
- Маргарет…
Этих кроваво-красных губ она боялась теперь больше всего. Боялась до обморока, она ведь не хотела так…
- Сойдет, – промурлыкал он. – Я люблю блондинок и рыжих, но и черненькие бывают ничего. Перекрасишься для меня, а?
Он усмехнулся снова – почти дружелюбно – и впился в ее рот так, что она застонала, забилась, пытаясь оторвать от себя. Он прижал ее теснее, ему было плевать. В это терзание – не поцелуй – вложил всю накопившуюся злобу – о, как она бушевала в нем еще полчаса назад! Девчонка отвечала неумело, приходилось все делать самому. Он зашарил рукой по телу, не скрывая. Ему было плевать. Когда он позволил ей дышать, она глотнула воздух и ухватилась за его руку. Яд уже проник в кровь. Теперь она никуда не уйдет. Он знал все это наизусть. Это и распаляло, и вызывало презрение. Какие они все одинаковые, взгляды-вздохи-реснички, все хотят одного и того же. Пусть даже и так, но, черт возьми, кому нужны их вздохи? Ему надо?
Да, надо. Сейчас. Он сгреб ее и, не глядя, всосался в шею, она даже не пикнула, только обмякла в руках – может, сознание потеряла? На кой черт ему тело без памяти! Впился зубами в кожу, она болезненно вскрикнула. Так-то лучше. Вынул из джинсов карточку, наугад провел ею и втащил добычу в номер, ногой захлопывая дверь.
- Отпусти меня, – умоляюще прошептала она на полпути к цели.
Он внезапно отпустил, и она пошатнулась.
- Иди, –сказал коротко и равнодушно. – Иди, что стоишь? Уходи, ну!
Она не уходила. Что ей мешало? Все это он знал наизусть. Передышка даже пошла на пользу. Небрежно изучил ее с ног до головы. Неторопливо обошел, сел на кровать и, вытянув руки вперед, приказал спокойно:
- Раздевай.
- Что? – пролепетала она, стоя перед ним.
- Раздень меня. Сама.
Под его сжигающим взглядом она подошла и стала непослушными пальцами расстегивать браслеты. Он молча наблюдал, лениво вытянув руки. Она не умела обращаться с замысловатыми украшениями, возилась бесконечно долго, пальцы немели. Он не торопил, и это было еще хуже. Один браслет упал на постель. Он схватил его и зашвырнул на пол.
- Второй, – приказал коротко.
И мучения продолжились. Она в кровь исцарапала пальцы о его пряжку, он ничего не говорил, упираясь руками в постель позади себя. Его глаза были жесткими, холодными и алчными, она не могла в них смотреть, но сопротивляться не могла тоже. Его воля управляла ею.
- У тебя парень-то хоть был? – скучно спросил он.
Она не выдержала и закрыла глаза, оседая на постель. Никто еще не унижал ее так… так легко. Что она делала здесь, рядом с чужим человеком? Горячие, цепкие руки сжали ей плечи.
- Ты что, никогда еще?..
Она молчала и только дрожала.
- Что тебе здесь надо? – и он хорошенько встряхнул ее. – Пришла посмотреть на Билла? Ну, посмотрела? С маленькими девочками я не вожусь, поняла? Годика через три приходи, если захочешь.
И что-то заставило ее сказать:
- Я хочу…
- Тогда повтори, – прошипел он, наклоняясь к ее уху. Руки снова отправились блуждать, трогать, надавливать. Его тело, его запах, он.
- Я хочу тебя, – повторила и не поверила – неужели она сказала это?
Он опрокинул ее навзничь.
И сковывающие чары его магнетизма сгинули, как завеса. Осталась только постель и два голых тела на ней. Неприкрытая, отвратительная правда. Она помнила все очень четко – его плечи, липкие от пота, эти звуки, непристойный скрип кровати, боль и собственное тело, вдавленное в простыни. Он даже не пытался быть нежным, он свел все к минимуму. Эти дурочки, ее подружки, они только болтали, как проведут ночь с Каулитцем, только болтали, а сами рассыпались у входа в отель, а она решила быть смелой. И пошла дальше, но она не собиралась заходить… так далеко. Ей казалось, что тот мальчик с лукавыми глазами и милым смехом, тот, кого она любила, умер – или его никогда не было. Никогда не было. Она глотала слезы, лежа рядом с ним. Пустая, как высохшая бабочка. Было больно, и она не чувствовала ничего, кроме тошноты, а перед глазами стояло его красное, искаженное судорогой лицо, и впервые в жизни ей хотелось умереть.
Он пошевелился и сказал глухо:
- А теперь уходи.
И добавил спустя секунду:
- Только не говори, что некуда. Я это от вас сто раз слышал.
И, не стесняясь ее, не пытаясь найти одежду и прикрыться, поднялся и направился – она догадалась – в душ. Кого ему было стесняться?
Ведь это был его номер.
Когда он вернулся, ее уже не было. Он брезгливо сгреб смятую одежду и кинул в угол. Сдернул простыню со следами грязи и кинул туда же. Ему и так будет неплохо. И, сменив белье, он был уже почти спокоен.
Ночь окутала город. О чем думал он, лежа с закинутыми за голову руками и улыбаясь мечтательной улыбкой? О женщине с рыжими волосами, которая имела привычку самонадеянно помыкать им на основании старшинства. Она была старше его на десять лет, но это не значило ничего. Мужчина – он. Билл Каулитц сильнее женщин. Он еще докажет ей. Докажет. И Билл улыбался, глядя в темноту, как никогда напоминая мальчика с лукавыми глазами и милым смехом.
О чем думала она, бредя домой по пустой темной улице?
Этого она не сказала никому, никогда.

3. Сад

Золотые мягкие листья летели, плавно качаясь, вращаясь и падая. Вращаясь и падая. Ясное небо – глубокое и высокое – дышало покоем. Было раннее утро. И не единого звука. Должно быть, где-то поблизости росли цветы – пахло медом.
На поросшей мхом и травой скале, обхватив колени, сидел маленький мальчик с карими глазами и русыми волосами. Он улыбался и, вдыхая запах меда, смотрел то вниз, то в стороны. Это место очень интересовало его. Внизу и вверху клубились облака. Они белели всюду, только над зеленой скалой их не было совсем. И он не боялся высоты.
- Здравствуй! – окликнул знакомый голос. Девочка с двумя светлыми косичками подошла к нему и села рядом. Они секунду смотрели друг на друга и заулыбались, вспомнив что-то.
- Это ведь ты, правда?
- Это я. Я тебя узнала!
- И я тебя. Я здесь все узнаю.
- И я! Ты помнишь, что там, внизу?
Мальчик покраснел.
- Там корабли! – торжественно объявила девочка. – Неужели ты забыл?
- Нет, я помню! – оживился он. – Двери открылись, и мы вышли на берег. А они ждали нас. Такие большие и яркие. И еще играла музыка…
- Кто-то пел…
- Но мы так и не поняли, кто. И мы взошли на них и поплыли…
- Ты на золотом, а я на зеленом…
- Да, - упавшим голосом сказал мальчик. – На разных…
Наступила тишина.
- Сколько тебе лет? – спросила девочка.
- Восемь. А тебе?
- Тоже восемь, глупый. Как же нам может быть по-разному?
- Да, я забыл…
И они опять помолчали.
- Где ты живешь?
- В Германии. А ты?
- В России.
- А это далеко?
- Не знаю…
- Ты меня вспоминаешь?
- Да. А ты?
- Я тоже. Знаешь, у меня есть брат. Его зовут Том.
- А как зовут тебя?
- Билл. А тебя?
- По-разному. Один раз меня назвали Ундиной. Пусть я буду Ундина.
- Смешное имя, – сказал мальчик.
- Ничего не смешное! – рассердилась она.
Листья летели.
- Разве раньше у нас не было имен? – спросил он.
- Может, и были. А потом мы их потеряли.
- И мы были большими, да?
- Да, а потом снова стали маленькими.
- А где же все, кто был с нами?
- Кто – все?
- Кто уплыл на кораблях в тот день?
- Не знаю. Они… где-то есть.
- Я бы хотел их увидеть, – вздохнул мальчик. – Нам было так весело.
- Если и увидишь, не узнаешь.
- Почему?
- Так…
- Но ведь тебя я узнал?
- Это другое.. – серьезно сказала девочка. – Мне пора. У меня уже утро.
- А здесь всегда утро, – сказал мальчик.
Пахло медом.

Листья летели, отсвечивая золотом.
Мальчик с косой черной челкой смотрел вверх, где сквозь облака едва ощутимо проступали очертания громадного, величественного… он не мог понять, что там. Мальчик измерил взглядом расстояние между скалой и облаками. Они никак не мог бы допрыгнуть до ближайшего облака, а уж по ним-то он легко забрался бы наверх… он вздохнул и снова сел на траву, обхватив колени.
- Привет!
Он оглянулся и подвинулся, освобождая место для девочки со светлыми косами.
- Я давно тебя не видела. Ты не вспоминаешь больше…
- Просто столько всего происходит… – смущенно сказал он. – Мы создали группу. Я и брат, и еще у нас теперь есть два друга.
- Ты будешь известным.
- Я хотел бы. Откуда ты знаешь?
- Так…
Тишина вливалась в сердце.
- Может, нам и повезет. Школу я терпеть не могу. А ты любишь учиться?
Она пожала плечами.
- Я привыкла. Некоторые предметы мне даже нравятся.
- Ты будешь отличницей.
- Я хотела бы. Откуда ты знаешь?
- Так…
Листья летели.
- Однажды ты сказала… – начал он.
- Что?
- Что если я увижу кого-то из них там, то не узнаю?
- Я помню.
- А если я увижу тебя, то узнаю?
- Не знаю, – тихо сказала она.
- Мне нравилась одна девушка, – немного погодя сказал он. – Я ее поцеловал. Правда, Том увел ее у меня на другой же день.
Она не ответила. Он искоса посмотрел на нее.
- А тебе кто-нибудь нравился?
- Нет, – сердито сказала она.
- Почему?
- Мне пора. У меня уже утро, - сказала она, поднимаясь на ноги.
- Я узнаю тебя! – крикнул он ей вслед.
Листья летели.

Здесь пахло медом, и утро сияло торжественной радостью, которую не нарушал никто. Их голоса звучали, растворяясь в тишине и не причиняя ей никакого ущерба.
- Не огорчайся. Я знала, что ты не сможешь вспомнить.
- Где ты стояла, скажи еще раз?
Его волосы были длинны и черны, как смоль. Ее распущенные волосы падали на плечи, и она смотрела на него с печальной улыбкой.
- Во втором ряду, пятнадцатая справа.
- Было слишком шумно…
- Конечно.
- И свет слепил глаза. Я и в первом ряду ничего не видел…
- Я понимаю. Не оправдывайся. Ты совсем не должен меня вспоминать.
Он с изумлением посмотрел на нее.
- Но для этого я и стал известным. Чтобы найти тебя!
Она не ответила. Потом спросила:
- Ты помнишь корабли?
Он широко раскрыл глаза, а потом поник.
- Почти нет. Так… что-то иногда…
- Я тоже. Как будто неловко, да? Говорить о них.
- Даже здесь, – шепнул он.
- А ты помнишь то, о чем мы говорим, когда возвращаешься?
Он покачал головой, и его лицо потемнело.
Листья летели.
-Как ты думаешь, что здесь останется, если мы…
- Больше не придем?
Он кивнул.
- То же самое. То же, что и сейчас.
- А я думал, это только для нас.
- Так и есть.
- Я помню музыку, – вдруг сказал он. – Ту музыку. Я хочу однажды записать ее на бумаге.
Она улыбнулась.
- И я тоже.
- Ты учишься в консерватории? – догадался он.
- Да.
- А я вот только ноты и знаю.
- Зато у тебя красивый голос.
Он улыбнулся нехотя.
- Завтра у нас церемония. Музыкальная награда. Комета две тысячи восемь.
- Смешное название, – сказала она.
- Наверное, – согласился он.
- Вы победите. А потом еще раз, и еще.
- Может быть.
- Разве ты не рад?
- Я все равно найду тебя, – тихо сказал он.
Пахло медом.

Здесь утро сияло, как и прежде, но они сидели рядом на зеленой скале, и им было тяжело.
- Она стала такой маленькой.
- Да, – тихо отозвался он. – Мы выросли.
- Сколько тебе лет, Билл?
- Двадцать три. А тебе, Ундина?
- Тоже двадцать три, глупый. Как же нам может быть по-разному?
Он молчал. Говорить было так трудно.
- Как ее зовут? Твою невесту?
- Не надо об этом.
- Почему? Я рада за тебя. Ты не веришь?
- А кто он?
- Дирижер в нашем оркестре. Ему двадцать семь. Он хороший человек.
- Ты любишь его?
- А ты ее?
Тишина вливалась в сердце.
- Мне кажется, что там… да, там я люблю ее, – неуверенно сказал он.
- И я так же.
- Кто мы?
- Люди.
- Люди – там. А кто мы здесь?
Она улыбнулась, прислушиваясь к шелесту листьев.
- Ты больше не придешь сюда, Билл.
- И ты тоже. Я не хочу этого!
- Мы и так слишком задержались. Такое мало с кем бывает…
Он быстро стер что-то с щеки.
- Лучше бы я тебя вообще не помнил.
- Скоро ты и не вспомнишь. У вас будет трое детишек. Твоих детишек.
Они долго молчали.
- Я знаю, что это не конец, – сказал он, и она поняла.
- Конечно, нет.
- Двери внизу и двери вверху, правда?
- Да.
И они посмотрели туда, где за облаками смутно проступали очертания ворот.
- Они откроются когда-нибудь.
- Они всем открываются.
- Значит, я еще увижу тебя, – сказал он.
Она улыбнулась и тоже стерла что-то с щеки.
Тишина переливалась в небе.
- Мне пора, - виновато сказал он. – У меня самолет…
- Да, иди. И до встречи.
- До встречи, – повторил он и оглянулся в последний раз.
Золотые листья летели и летели.
Утро сияло.

4. Свобода.

Как ее звали? Допустим, Кристина.
Она сидела на стуле в комнате с задернутыми шторами, а со стены на нее смотрело изученное до мельчайших черточек лицо. Она любила это лицо, или ей так казалось. Карие глаза, блестящие волосы, маленькие родинки на шее и одна побольше – под губой. Родное лицо, почти близкий человек, чья улыбка с экрана вызывала раньше ответную улыбку. А теперь…
Он объявил дату свадьбы.
Сколько у нее было плакатов? Кажется, около сорока. В ее комнату вместились не все, и часть нашла пристанище на кухне. Еще диски, футболки, календарь, ее собственные рисунки. Она рванула ящик стола и вынула всю пачку сразу. Сколько сил она вложила в них. Мечтала подарить однажды. Зачем они теперь? Как будто группа останется прежней. Как будто ничего не изменится.
«…- Ты уже знаешь?
- Что знаю?
- Билл женится. Билл Каулитц женится!»
Сенсационная новость.
- Мне не нравилась ваша музыка, – сказала она, обращаясь к юноше на плакате. – Мне нравился ты.
Он смотрел на нее, откинув голову, с влажным томным блеском в глазах. Он умещался на этом постере весь, от макушки до кончиков пальцев. Купить бы аквариум и посадить его туда. Живут же рыбки… или хомячки.
Пять часов назад она вернулась из автобусного тура и вошла в свою квартиру. Брат еще не вернулся с озера. Мама ушла в институт, а отец был в командировке. Дом встретил ее неприветливо, как будто съежился от сознания собственного несовершенства – он ведь не был в Европе. Мир немного исказился. Звуки за окном были незнакомы, комната казалась чужой, вещи – пресными и бесцветными, будто не принадлежали ей. Просто лето кончилось. Кончилось лето.
Но еще оставалась одна надежда, одна радость. Они должны были приехать двадцать восьмого августа, и до этого дня она планировала не пускать в свое сердце осень. Она ждала этого дня до тех пор, пока час назад ей не позвонила подруга и сообщила… да. Радостная новость. Компьютер в ремонте, нет, я только приехала. И на ком? Так спокойно это получилось. На ком? Ну кто бы мог подумать. Ни разу, никогда их не видели вместе и даже не приписывали друг другу, хотя Биллу-то приписывали многих, и некоторые потом подтверждали, а оказывалось, что это ложь.
А она, она была умной девушкой и с красивым, редким голосом. И их никто, ни разу не видел вместе. Должно быть, он ее правда любил.
- Она мне нравится, – сказала тогда подруге. – Я рада за него.
- Но это неправда, – час спустя сказала она юноше с плаката. Билл улыбался ей так же безмятежно и кокетливо. Он застыл в своем две тысячи седьмом году, в своем восемнадцатилетии. Он еще не знал ни о будущей болезни, ни о победах, ни о женитьбе. Если бы ей позволили, она осталась бы там вместе с ним.
Пару раз глаза защипало, но только пару раз. Она смотрела по очереди на каждый плакат, и перед ней проплывали фрагменты его жизни. Это была и ее жизнь, что бы они ни говорили. И ей приятно было вспомнить каждый из фрагментов. Хорошие это были времена. Три с половиной года. Жаль, что она начала рисовать их так поздно. Может быть, тогда был бы стимул подарить, а не складывать в стол…
«…- Пора начинать думать о реальности, Кристина.
- Это и есть реальность. Он – часть реальности.
- Но не твоей.
- Откуда ты знаешь?»
И мать удивленно смотрела на нее. Конечно, не ее реальности. Просто обидно было слушать это вот так… сказанное вслух. Конечно, не ее. Но освободиться не получалось. Он долго держал ее. Что она могла поделать?
Дома никого не было, и следовало воспользоваться этим. Прежде всего, она нашла в столе билет – билет на двадцать восьмое августа – и разорвала его почти с наслаждением.
- Иначе это не закончится, – пояснила она плакату. – А я больше не хочу думать о тебе. Совсем, понимаешь?
Ей предстояла большая работа, она вооружилась ножницами и принялась за дело. Шуршащий глянец падал на пол тихо, как падают осенние листья. В этом шелесте звучала кроткая грусть, но грусть обманчивая. Она-то знала, что сейчас он счастлив.
Под конец остался только один плакат, где Билл умещался весь, от макушки до кончиков пальцев. Она остановилась возле него, на мгновение засомневавшись: не оставить ли на память? Но уговор с собой был не таков.
- Прости, – сказала она ему. – Надеюсь, у вас все получится. Ты только не гонись за деньгами. Понимаешь, в жизни есть вещи поважнее.
Потом она сложила плакат к плакату и вытащила из-под стола древний чемодан. Только один плакат попал в него, а за ним последовали футболка, диски и календарь. Запихнув чемодан обратно, она сгребла в кучу рисунки и плакаты и на некоторое время исчезла из странно опустевшей квартиры.
Потом она вернулась и оглядела стены. Все было в порядке. Некому больше было напоминать ей.
Тогда она отдернула шторы и впустила реальность.