Амариллис все записи автора Ещё 2 главы романа "Россия:общий вагон"

13
Из всех радикальных друзей Рощина самым приличным был Тема. Часто они вдвоем, заложив руки за спину, дефилировали по Летнему саду и рассуждали о высоком. Никита, приезжая в Питер, становился вольным слушателем этого ходячего университета. Тема и Рощин оглушали мраморных богинь спорами о Бодрийяре и Хаким-Бее, о войне англичан с зулусами и теории консервативной революции.
Тема был адептом философии Александра Дугина и утверждал, что прочитал и понял все труды бородатого мыслителя. Скептик Рощин был уверен, что теории Дугина не может понять никто, даже сам Дугин. На что Тема презрительно отвечал:
— Рощин! Ты человек с одним мозгом!
Рощин обижался минуты на две, а потом радостно спрашивал:
— Ага, а у тебя в черепе их что, два помещается?
— При чем тут череп? — Интеллектуальный денди брезгливо кривил губы. — Твой единственный мозг, спинной, находится не в черепе, а в позвоночнике, как у простейших.
Однако, смиряя свой снобизм, Тема пытался растолковать широким массам конспирологический смысл откровений мистика Дугина. Для этого он печатал на принтере газетку «Иерархия», набранную издевательски мелким шрифтом, и тщетно писал Дугину письма, требуя взять часть расходов на себя. Дугин эзотерически молчал, а «Иерархия», которую никто не хотел покупать, пылилась у Темы на антресолях, пока Тёмина мама не заклеила ею окна. Тогда Тема разочаровался в жадном Дугине и стал переводить Славоя Жижека.
Так они и жили, борясь с глобализацией исключительно силой разума и печатного слова.
Однажды осенним вечером они втроем гуляли по темному Летнему саду, взахлеб обсуждая арест Лимонова и необходимость «коренных преобразований на всех уровнях действительности». Как вдруг Тема, громче всех кричавший про террор и диктатуру умственного пролетариата, остановился и сказал:
— Да, кстати, я на работу устроился.
— Куда? — рассеянно спросил Рошин, недовольный тем, что его перебили.
— В ФСБ, — спокойно ответил Тема.
Зловещая каббалистическая аббревиатура повисла в воздухе. Рощин превратился в статую. Грянул мистический порыв ветра. На окаменевшие плечи Рощина шумно посыпались листья с невидимых деревьев. Маргинальный филолог закашлялся. Тема хранил олимпийское спокойствие.
— Артем! Опомнись! Это же палачи! Враги народа! У них руки по локоть в крови! А в подвалах — пыточные камеры! — вопил, узнав о трудоустройстве сына, Тёмин папа, Александр Михайлович Рутман, старый диссидент и кухонный оратор.
Александр Михайлович любил выпить водки в компании Темы и Рощина, пожурить «молодых бунтарей» за «подростковый радикализм», а потом покровительственно рассказывать им о своей борьбе с режимом, прижимая то одного, то другого «мальчишку» к своей волосатой груди.
Думал ли когда-нибудь Александр Михайлович о том, что измена заведется в недрах его собственного семейства? Нет! Такое ему не снилось и в самых страшных кошмарах.
— Я тебя вырастил! Я тебя воспитал! А ты?! Что ты делаешь, Артем, перекрестись! Это же инквизиторы! Убийцы! Душегубы! — причитал старый Рутман, посыпая пеплом махровый халат.
— Я тебя породил — я тебя и убью! — подстрекательски вставлял начи¬танный Рощин.
— Вот именно! — в запале соглашался Александр Михайлович, но потом испуганно осекался и с опаской смотрел на сына: как-никак человек из органов, позволительно ли такое при нем говорить?
— Это что же теперь? В своей родной семье, у себя на кухне, лишнего слова нельзя сказать? Ничего себе внедрились! — жаловался Рутман на ухо супруге, миролюбивой домохозяйке и почитательнице Блаватской.
— Да не волнуйся ты так, выпей таблетки, долго он там не задержится, — говорила мудрая женщина, понимавшая все об истинной сути бытия.
Поначалу Тема объяснял свою работу в органах стандартно: надо разрушать систему изнутри, а врага — знать в лицо. Но ему, конечно, никто не верил. Тогда флегматичный интеллектуал признался: он пошел в ФСБ, чтобы не идти в армию и не попасть в Чечню, которую Тема называл не иначе как Независимая Республика Ичкерия. Рошин эту версию принял, а Александр Михайлович все равно страдал.
Поведение Темы после его попадания в органы несколько изменилось. Гулять по Летнему саду, рассуждая о революции, у него не было времени, да и выглядело это теперь как-то неоднозначно.
Зато уже на вторую неделю работы Тему, который на всех студенческих попойках отделывался одной бутылкой пива и ложился спать, чтобы наутро бодро идти в библиотеку, впервые принесли домой. Его сослуживцы.
Александр Михайлович, увидев в своей диссидентской прихожей людей в штатском, державших бездыханное тело сына, потерял всякую осторожность и закричал: «Изверги! Чекисты! Изуверы! Вы его убили!»
Но Тема был не мертв. Тема был мертвецки пьян. Так в ФСБ было принято отмечать офицерское звание товарищей по службе. Народу в «конторе» было много, поэтому Тему стали приносить домой регулярно. Александр Михайлович объяснял внезапный алкоголизм сына по-своему. И — грешно сказать — втайне радовался. «Вот видишь, Нюша! — говорил он жене, отвлекая ее от десятого тома Блаватской. — Он пьет, значит, мучается! Значит, совесть его неспокойна! Значит, еще не все потеряно! Значит, есть надежда, что рука у него дрогнет, когда он нас с тобой расстреливать будет!»
Работая в ФСБ, Тема приобретал новые привычки. Но это не заставляло его отказываться от старых. Например, он по-прежнему переводил Жижека, зарабатывая на антибуржуазной философии гораздо больше, чем на страже федеральной безопасности. Поэтому и безопасность эту Тема охранял спустя рукава. Все секреты, почерпнутые им в недрах «конторы», он щедро разбалтывал своим боевым друзьям.
«Тема, почем государственная тайна?» — говорил ему теперь Рощин вместо приветствия. И предлагал прорубить в стене страшного здания окошечко, нарисовать вывеску «ЧП Рутман» и вывесить расценки.
В частности, Тема выяснил, что в ФСБ есть «дела» на всех без исключения. У обычных, законопослушных граждан папочки тоненькие и скучные: где родился, где учился, где работал, на ком женился. И все.
А вот у граждан, вызывающих у государства определенный интерес, дела растут и пухнут. Например, в «деле Рощина» хранилось несколько дословных конспектов его лекций, на которых речь шла о творчестве Бориса Савинкова и о романе «Бесы». Несмотря на уверения Темы, что папки пылятся в архиве (в тех самых подвалах, где, как считал старый Рутман, находятся пыточные камеры) и никому до них нет дела, Рощину этот факт весьма не понравился. Кто-то из студентов стучал. И это было неприятно.
Верный товарищескому долгу больше, чем присяге, Тема выкрал из архива рощинское дело и торжественно подарил ему на день рожденья русской революции. Узнал он и имя осведомителя. Имя было Маргарита Рукосуева. Та самая Рита в трусиках. Вот на что может подвигнуть женщину неразделенная любовь!
А еще в своих странствиях по архивам ФСБ Тема наткнулся на дело Михаила Вострухина — того самого бледного Миши, которого Рощин лечил Миллером. В папке было множество фотографий Миши под красными флагами, где серп и молот перекрещивались на манер свастики. Видимо, Миша, осчастливив изрядное количество «Таней», нашел-таки у себя на полу оброненную Рощиным книгу Лимонова, прочитал и на этот раз — поверил.
Карьера человека в штатском закончилась, как и предсказывала его родительница, довольно быстро. Однажды Тема сидел на работе и читал в Интернете очередную статью Жижека, которую ему предстояло переводить. Тут у него за спиной раздались шаги командора, и Тёмин начальник произнес роковую фразу:
—- Собирайте вещи, завтра вы едете в командировку в Чечню.
Тема встал из-за стола и тихо, но смело, как декабрист на допросе, ответил:
— Нет, в Ичкерию я не поеду!
— Тогда пишите рапорт! — рявкнул палач, изувер и душегуб, даже не обратив внимания на недозволенное название мятежной республики.
И Тема написал рапорт. А потом сделал то, о чем, по его словам, мечтал со дня поступления на службу. Отдавая рапорт, он наклонился и вежливо сказал на ухо своему, теперь уже бывшему, начальнику: «Иди ты на ...!» Потом повернулся и медленно, с достоинством, покинул кабинет. Правда, за дверью нервы у «молодого бунтаря» сдали, и он бросился бежать, забыв даже захватить со своего стола дискеты с переведенными текстами Жижека, о чем впоследствии очень жалел. Потому что переводить пришлось заново.
— Я же тебе говорил, Нюша! Я всегда знал, что вырастил героя! Моя кровь! Моя школа! Моя порода! — восклицал Александр Михайлович, выпивая у себя на кухне «за подвиг разведчика» и впервые за долгое время чувствуя полное демократическое раскрепощение.
Потом Тема, по-прежнему не хотевший воевать за «сохранение государственной целостности РФ», поступил в аспирантуру и, обеспечив себе пацифистское будущее на несколько лет вперед, занялся изучением истории современных радикальных партий. В списке источников аспирант Рутман с гордостью ставил ссылку на секретные архивы ФСБ.
14
Однажды на улице, недалеко от метро «Китай-город», кто-то нежно взял Никиту за локоть.
— Звезда моя! Я так и знала, что когда-нибудь мы с тобой встретимся! — защебетала «матушка», извиваясь всем телом, затянутым в джинсу, и прижимаясь к Никите. — У тебя взгляд — как у закоренелого натурала! Что, у меня нет никакой надежды? Ну ладно, пойдем тогда кофе выпьем, я тебе расскажу одну страшную историю!
Никита невольно подумал, что страшная история касается Яськи, и позволил «матушке» завлечь себя в кафе. Но история, конечно, касалась самой «матушки», которую, как выяснилось, звали Гриша.
— Да не бойся ты, я тебя не съем! Я хочу тебе это рассказать! Я слабая женщина и очень напугана! А ты сильный мужчина — должен меня успокоить и дать совет! — Гриша вертелся на стуле и по привычке стрелял глазами направо и налево.
Стрельба, впрочем, ничуть не мешала его повествованию. Правда, Гриша был человек увлекающийся, и поэтому, пока он добрался до самой истории, Никита невольно узнал тысячу и одну подробность интимной жизни «матушки».
— Сегодня утром, перед тем как все это случилось, я в церковь ходила, там у меня любовник дьячком служит. Ну, значит, потрахались мы с ним...
— Что, прямо в церкви?
— В подсобке, — скромно потупился Гриша. — Ты только не рассказы¬вай никому, батюшка мой к духовным особам сильно ревнует, однажды чуть не прирезал меня, когда с одним алтарником застукал. А если я с кем-нибудь светским — ничего, сквозь пальцы смотрит, говорит, это не измена, а так, мелкий блуд, и тут же грех отпускает...
Никита попытался убежать, но «матушка» вцепилась в него мертвой хваткой и усадила обратно.
— Ну, не сердись, зайка, сейчас я тебе самое главное расскажу. Есть такой сайтик один, где мы... — «матушка» многозначительно повела накрашенными глазами, — где мы оставляем объявления, когда хотим с кем-нибудь познакомиться. Недавно я туда написала, разрекламировала себя во все щели и телефон свой оставила. И вот вчера звонит мне какой-то приятный мужской голос. Прочитал, говорит, ваше объявление, хочу встретиться, буду ждать там-то и там-то на желтой «десятке». Я, разумеется, согласилась. Сделала себя красивой, забежала к Максимке в церковь — за вдохновением — и пошла. Смотрю, стоит желтая «десятка», а в ней — двое. Ну, думаю, чем больше — тем лучше, и села в машину. А они, хлоп, на кнопочку нажали и все двери заперли. А сами — быки такие накачанные, и вид у них совсем не предвещает тепла и ласки. Я испугалась, говорю, насиловать будете? А они так вежливо мне отвечают: «У нас, Григорий Александрович (я опупела, меня так никто никогда не называл!), на самом деле есть к вам предложение, но оно отнюдь не сексуального характера». И суют мне в нос какие-то короч¬ки. Я прочитала, и у меня глаза вывалились от страха. Там написано «Федеральная служба безопасности»!
Никита, до этого слушавший вполуха, заинтересовался. «Матушка», оглянувшись, перегнулась через столик и жарко зашептала:
— И началось! Они мне говорят, вы, мол, Григорий Александрович, имеете обширные связи, знакомства во всех слоях общества, разные люди через вас проходят... так и сказали, что через меня проходят! Бесстыжие хари! Так вот, говорят мне быки, мы хотим, чтобы вы нам сообщали о всяких депутатах, членах правительства, бизнесменах крупных, звездах шоу-бизнеса, буде таковые на вашем пути попадутся... А что, спрашиваю, сообщать-то, я же девушка легкомысленная, хорошо, если имя успею спросить, а так и имени не знаю, не то что государственных тайн. Они ржут и отвечают: государственные тайны мы сами знаем, от вас нам нужна совсем простая информация: кто из известных людей... Тут они замялись, видимо, слово подбирали кор¬ректное, ну, чтобы не пидорами называть, а потом родили: принадлежит к сексуальным меньшинствам!
— И как, ты согласился... согласилась? — Никита запутался в окончаниях и з&чился краской.
«Матушка» погладила его по руке и одобряюще улыбнулась:
— Я дурочку включила. Не знаю никого, говорю, я ведь девочка дешевая, на панели работаю, а какой депутат на панель пойдет... а они не отстают. Полчаса меня пытали. Я уж себя всю с ног до головы помоями облила, грязью обмазала, а они все не отстают, у нас, говорят, о тебе совсем другие данные... Я к Аполлону посоветовала обратиться. Пусть, думаю, эту истеричку два чекиста в желтой «десятке» посношают, посмотрю я на нее после этого, как она будет свою толстую морду в гримасу английской королевы скла¬дывать! Только так и отвязалась! Больше не буду в объявлениях свои телефоны оставлять!
— Ты думаешь, они твой телефон в объявлении нашли? — спросил Никита наивную «матушку».
Гриша поперхнулся и с ужасом воззрился на него. Никита понял, что, вместо того чтобы утешить, перепугал «слабую женщину» окончательно, и попытался отшутиться:
— Может, ты им сам оставлял когда-нибудь, ты ведь даже имен не помнишь, а они маскируются хорошо, такая у них профессия...
— Нет! — «Матушка» чуть не плакала. — Я эти гнусные рожи никогда не забуду! Я их точно первый раз в жизни видела!
Потом Гриша справился с собой и решительно заявил:
— Все! Бал закончен! И пока тыква не превратилась в тампон, Золушка сваливает, теряя туфли! Буду делать загранпаспорт, у меня в Норвегии — давняя любовь, в гостинице ночным портье работает. Поедем вместе?! Политическое убежище получим, как гонимые представители сексуальных меньшинств. А?
Никита вежливо отказался.