КЭШЛС (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора Iggy Pop назначен послом Дня музыкального магазина

xeniL (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора IGGY POP/biopic

Читать далее...

Roman-Roman (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

24 сентября Stooges вернутся в Москву(уже по традиции в Б1,даже начало концерта тоже)).

Также 22 сентября будет концерт в Ледовом Дворце в Питере.

Dont_come_close (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора В колонках играет - Ramones Lifes a Gas

bumbuma (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора Что то все попритихли после концерта.

Dont_come_close (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора
В колонках играет - Sid Vicious - My Way

В забитом под завязку гигантском клубе "Б1-Maximum" "крестный отец панк-рока" Джеймс Джуэл Остерберг, известный всему миру как Игги Поп, и его собравшаяся впервые с 1973 года группа Stooges дали единственный концерт.

 

По пояс голый рокер выскочил на глаза московской публики "чертом из табакерки", и с такой частотой завертелся по сцене, так задорно закричал в микрофон, что по зрителям прошел удивленный вздох - "сколько же он так выдержит?" Шестидесятилетний длинноволосый задира не просто выдержал полтора часа концерта. К безостановочному, дико-стильному и какому-то отчаянному движению по сцене прибавились и привычные для певца "штучки". Так, он с разбега нырял в бушующую толпу фанов, а секьюрити за ноги вытаскивали вокалиста обратно - это занятие называется stage diving, и честь первооткрывателя рискованного фокуса принадлежит именно Игги. Он братался с народом, бросался в партер почти полными пластиковыми бутылками с минералкой (партер радостно в ответ метал в артиста всякий мусор и фрагменты одежды) и всячески по-приятельски задирал публику. Хорошо еще, что не стал, как в молодости, резать жилистый живот осколками пивной бутылки. К концу концерта Поп, конечно, устал - заметнее стала хромота, чаще вода лилась не на публику, а на голову певца, но он ни на секунду не отпустил "вожжи", которыми держал зал - это чувствовалось даже, когда, приняв картинную позу, герой вечера полупрятался в тени боковых порталов, сверля глазами бурлящую толпу. Вопрос о том, жив ли рок-н-ролл, был с повестки дня снят.

Игги всегда везло на людей. Примеры - Джон Кейл из Velvet Underground, который продюсировал первый альбом Stooges, и Дэвид Боуи, который не раз спасал Попа во времена, когда казалось, что жизнь скрутила его в наркотической карусели. Также можно вспомнить его роль в "Мертвеце" Джима Джармуша или сделавшую певца мегазвездой песенку In The Deathcar из фильма Эмира Кустурицы "Аризонская мечта" - действительно величайшую поп-композицию. Но ни гипнотические мелодии Горана Бреговича, ни злые романсы из альбома Avenue B в этот вечер, конечно, не звучали. Только рок - сырой, безумный, неудержимый. И как ни странно умный и минималистично отточенный - похожий на фигуру самого фронтмена - без единой капли жира.

Шоу в "Б1" было превосходным и по содержанию, и по организации. Программа основана на старом, проверенном материале - недавно вышедший новый альбом The Weirdness критика встретила прохладно. На песенке No Fun, которую в свое время перепевали Sex Pistols, из зала за руки была вытащена пара довольно прилично выглядящих "панков", которые, побегав по сцене, на удивление чисто заголосили с Игги в микрофон припев, ни разу не вступив не в тон и не в такт... Этот прием был повторен еще пару раз, но, как и положено в хорошем "рок-цирке", не стал навязчивым. Необходимо отметить и чрезвычайно адекватный "разогрев" - перед Игги выступала московская команда "Ривущие струны" (название пишется именно так - через "и"), выпустившая недавно дебютный альбом и заслуженно "поднятая на щит" музыкальной прессой. "Струны" играют самый настоящий "гаражный рок" - и были восприняты публикой вполне доброжелательно.

Парадоксально, но никакого "панка" Игги Поп не играл никогда. Та музыка, которую он придумал на рубеже 60-х и 70-х, получила название прото-панка или гаражного рока. Но концерты Stooges представляли собой настолько жестокий ураган энергии, а в песнях содержалось столько рок-н-ролльного электричества, что даже если бы Игги в 70-х пропал в героиновых туманах, он все равно остался бы одной из главных легенд стиля. И панки научились у него главному - они поняли, что эти ураганы есть сердце и смысл рок-музыки.

Итог концерта - радостно удивленные лица людей, просто слушавших музыку и не решившихся участвовать в слэме (массовом полутанце-полудраке, традиционно происходящем перед сценой на таких мероприятиях) и общее ощущение счастливой туманной усталости после шоу - а ведь играла очень громкая, быстрая и агрессивная музыка. Объяснять, как Игги удается оставаться таким - несгибаемым и неукротимым - можно долго. Предложим вариант. Он перекачивает между людьми огромное количество энергии, и эта Ниагара эмоций (не мармеладно-положительных, а физиологично-естественных) очищает и его самого. Чем не рецепт долголетия?

bumbuma (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора И это было вау.Аминь.

шелдон (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора Купил новый Rs с нашим любимым вечно-полуголым дедушкой на обложке.
Внутри - несколько страниц,довольно большая статья про него же.
И немного новостей - греть Игги и Эштонов будут "Ривущие Струны".

Dum_Dum_Girl (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Comics-Man (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Глава 2 "Забытые миром ребята"

 из книги "Прошу убей меня"

Рон Эштон: Мой младший брат Скотти и сосед Дэйв Александер были настоящими панками. Я был просто странный парень. В школе я был или чудак, тупица, или уродец. И меня называли «жирный битл», потому что на маскарад я всегда наряжался в битловскую одежду.

У меня было мало друзей. По большей части меня интересовали всякие нацистские штучки. Я пошел в немецкий класс и учил наизусть речи Гитлера. Носил в школе эсэсовский значок, малевал в тетрадях свастики, пририсовывал всем портретам гитлеровские усики и нарисовал маленькие эсэсовские молнии на руке. Так что я не был истинным панком хулиганского толка, как Скотти и Дэйв.

Мы просто были неприспособленные. Помню, однажды в начале года мы попытались снова вернуться в школу. Я поспорил с Дэйвом и Скотти, на сколько нас хватит. Я сказал: «Дэйв, ты не выдержишь и трех часов, Скотти хватит на полдня, а я, наверно, смогу отсидеть там целый день».

Дэйв повернулся ко мне, у него в руках была большая банка «Кольта 45». Хотя было около девяти утра, он уже оприходовал две такие. Он сказал: «Ты проиграл. Я уже отваливаю».

Скотти хотел, чтобы его выгнали, так что он подошел в раздевалке к какому-то парню, схватил за руки и начал щипать его кусачками и выкручивать. Паренек побежал к директору, а потом мы услышали из громкоговорителя: «Скотт Эштон, зайдите к директору!» Он сходил, и его выгнали из школы.

Игги Поп: Это были самые ленивые раздолбаи, самые грязные свиньи в мире. Их сгноили и разбаловали их собственные мамочки. Скотти Эштон был совершенно бестолковым ребенком. Их отец умер, его и Рона, так что дома у них с дисциплиной было туго… Знаешь, Дэйв Александер и Рон Эштон смылись из школы и отправились в Ливерпуль, чтобы быть поближе к Beatles.

Рон Эштон: Мы с Дэйвом Александером съехали крышей на музыке. Постоянно тусовались, слушали записи и рассуждали о «Битлах» и «Роллингах».

У нас даже была своя группа. Ну, как бы группа. Мы назывались Dirty Shames. Мы писались и говорили: «Мы гении!» А потом слушали запись и говорили: «Чёоо? Ну, может, пока звучит не очень…»

У нас была репутация великой команды, потому что мы никогда не играли. Однажды нас даже пригласили на «Дискаунт Рекордз» встретиться с парнем, который устраивал первое шоу Rolling Stones на Олимпийском стадионе в Детройте. У нас внутри все пело от возбуждения, а потом нас словно обухом по голове стукнули: черт, ведь мы же не умеем играть! Так что мы сказали этому парню, что уезжаем на прослушивание в Лос-Анджелес.

Через какое-то время Дэйв сказал мне: «Слушай, я тут собрался в Англию, не хочешь присоединиться?» Тогда я продал свой мотоцикл. У меня была «Хонда 305», которую я взял вместо машины, когда сдал на права. И вот мы продали мой байк и улетели в Англию.

Мы сходили на The Who в «Каверну». Народу набилось как в ебаной консервной банке.

Мы проломились почти к самой сцене, и тут Тауншенд расхерачил свой двенадцатиструнный «рикенбакер».

Первый раз я очутился в настоящем аду. Люди, как свора собак, бились за кусочки Тауншендовской гитары, другие врубались в толпу в попытке вырваться на сцену, а он долбил их гитарой по черепам. Какие там аплодисменты, какие крики - это больше походило на звериный вой! Весь зал опустился до уровня животных, которых не кормили неделю, и вот кто-то бросил им кусок мяса. Я здорово струхнул. По мне, там было совсем не прикольно. Но это действо оказывало гипнотический эффект. Это было словно «Самолет горит, корабль тонет, так давайте передавим друг друга!». Сроду не видел людей, которым настолько посрывало башни - эта музыка выводила людей на самую обочину сознания, превращала их в стремных психов. Именно тогда я понял, что «вот этим я и буду заниматься».

Когда мы с Дэйвом вернулись домой, нас вышибли из школы за наши длинные волосы. Я заодно отрастил огромные баки. У меня были битловские сапоги до колен - большые кожаные твари с кубинскими каблуками - кожаная жилетка и узкий воротник на всю шею. Директор глянул на меня, пошел пятнами и заявил: «Так не пойдет!» Я сказал: «В пизду» - и начал тусоваться перед «Дискаунт Рекордз», где работал Игги.

В 1966 году Игги еще звали Джим Остерберг. Когда я познакомился с ним в старшей школе, он был правильным мальчиком. Тусовался с примерными детьми, которые носили хлопковые рубашки, кашемировые свитера и кожаные мокасины. Игги не курил, не пил и не употреблял наркотики. По вечерам после школы он работал в магазине «Дискаунт Рекордз», и вот тут-то я и решил познакомиться с ним поближе.

Именно там и тусовались мой брат Скотт и Дэйв Александер - перед «Дискаунт Рекордз», ходили плевали по машинам.

Уэйн Крамер: О Скотти Эштоне надо сказать, что он был отличным бойцом. Однажды он спас мою задницу, и заодно задницу Фреда Смита.

Как-то вечером мы пошли в Анн-Арбор посмотреть, как Игги Поп играет на барабанах в Prime Movers - это такая блюз-группа, которая активно использовала электрический звук. Игги определенно был лучшим ударником в Анн-Арбор. Он был на порядок круче всех.

Тогда я еще зачесывал волосы назад, еще не переключился на другую фишку. Фред зачесывал волосы вниз, и они почти закрывали уши, что по тем временам считалось очень длинно. Мы чувствовали себя крутыми, смотрели на группу, и тут подвалила какая-то компания и стала приебываться к Фреду, давать ему подзатыльники и спрашивать: «Так ты мальчик или девочка?»

Их было много, и я подумал, что, мол, нас с Фредом всего двое и через пару минут нас вынесут отсюда вперед ногами. Это было бы совсем не здорово.

Когда напряжение достигло апогея, появился Скотти Эштон. Он отбросил этого парня, и пинал его по всему танцполу, объясняя, что, мол, «отъебись от ребят, они мои друзья».

Больше всего меня впечатлило то, что я его толком и не знал. Скотти был просто братом девушки, с которой встречался Фред.

Кэти Эштон: Впервые я увидела группу Игги, Prime Movers, в одном клубе в Анн-Арбор, он назывался «У Мамочки». Мне было четырнадцать, мои невинные девичьи деньки. Следующим вечером играли МС5. Они были из Детройта, и никто о них ничего не знал.

МС5 были редкостные отморозки. Уэйн Крамер был такой зализанный, но Фред носил длинные волосы, что в те времена встречалось редко. Так что я сразу запала на Фреда. А он сошел со сцены и спросил, не соглашусь ли я потанцевать с ним медленный танец, пока остальная группа будет играть? Я ответила: «НЕТ!»

Фред был поражен, похоже, он свято верил, что я сразу повисну у него на шее. В любом случае, он пригласил меня на танец - на медленный танец.

Уэйн Крамер: Мы сменили немало обликов, прежде чем появился МС5. Сначала моя команда и команда Фреда Смита были соседями-конкурентами в Линкольн-парке, пригороде Детройта. Фредову группу называли Vibratones, а мою - Bounty Hunters, мы назвались так, когда Конрад Коб отдал нам одноименную тачку - страшную на вид и фиг догонишь на дороге.

Мы все любили тюнингованные стритрейсерские тачки и невъебенные двигатели. Я даже устроился на дрэг-стрип продавать мороженое - «Мороженое, кому холодного мороженого?» - чтобы отвисать там каждую неделю. Дрэг-рейсинг был у нас в крови. Он такой шумный и быстрый, совсем как наша музыка.

Прикольная фишка - перекрестное опыление дрэг-рейсинга и рок-н-ролла: впервые я увидел живой рок-н-ролльный концерт на дрэг-стрипе. Это был Дел Шеннон, а на сопровождении - детройтская инструментальная группа, Ramrods. Они носили красные свитеры, использовали фендеровскую технику, и очень грамотно танцевали на обратке дрэг-стрипа. Я решил тогда, что это самое крутое зрелище в моей жизни.

Так что мы с Фредом Смитом собрали местную супергруппу из лучших музыкантов наших двух команд, да еще затащили в команду Роба Тайнера. Он был ярко выраженным битником, именно он предложил название МС5. Роб сказал, что звучит это как серийный номер - и клево лепится к нашей автозаводской жизни.

Знаешь, мы были из Детройта, и «МС5» звучало так, как будто сошло с конвейера автозавода. А мы смотрелись как малолетние подонки, видок у нас был тот еще. Мы зачесывали волосы назад, в стиле помпадур, и носили узкие штаны.

Кэти Эштон: После выступления МС5 «У Мамочки» Фред Смит отвез меня домой. Я была с подругой, которая собиралась остаться у меня на ночь, и я отправила ее в дом первой, потому что хотела остаться наедине с Фредом.

Я сказала: «Вежливо напоминаю, что я дышу тебе в затылок».

Выяснилось, что Фред отлично целуется. Если честно, лучше, чем с ним, я никогда не целовалась.

Конечно, мои братья прифигели от того, что я целуюсь с каким-то совершенно незнакомым парнем. Мама тоже заметила и пришла в дикую ярость. В конце концов, мне было только четырнадцать. Но потом Фред проводил меня до двери, а навстречу выполз мой брат Ронни. Ронни тогда носил длинные волосы, Фред тоже, так что ситуация быстро утряслась до «ладно, все нормально».

Но лично я была в трансе. Я крепко запала на Фреда. Так сказать, положила на него ТВ-глаз.

Рон Эштон: Когда мы с Дейвом вернулись из Англии, я стал играть в его группе, Chosen Few. Потом группа распалась, и я ушел в команду, где ударником был Игги Поп, в Prime Movers.

Они меня выгнали. Потом я вернулся и стал их администратором. На концертах они давали мне выйти и спеть несколько песен, но тут ушел Игги. Он решил пойти учиться к Сэму Лэю, популярному чернокожему блюз-ударнику, и уехал в Чикаго.

Игги Поп: Когда я услышал Paul Butterfield Blues Band и Джона Ли Хукера, Мадди Уотерса и даже Чака Берри, играющего собственные мелодии, я просто не мог вернуться и слушать Британское Нашествие, ну знаешь, группы типа The Kinks. Извини, конечно, The Kinks - это здорово, но когда ты молодой пацан и пытаешься понять, что же ты за хуй, получается «Эти ребята звучат как пёзды».

Я пытался ходить в колледж, но не смог. Встретился с гитаристом Пола Баттерфилда, Майком Блумфилдом, который сказал мне: «Если ты и впрямь хочешь играть, тебе надо ехать в Чикаго». И я отправился в Чикаго с девятнадцатью центами в кармане.

Меня подвезли какие-то девчонки из «Дискаунт Рекордз». Они высадили меня около дома парня по имени Боб Костер. Боб был белым и владел студией «Джаз Рекорд Март». Вписывать меня он обломался, и я двинул в район к Сэму. Прикол в том, что я был там единственным белым в округе. С одной стороны, было страшно, с другой - прикольное приключение, все эти маленькие музыкальные магазинчики, всякие амулетики висят, народ ходит в пестрой одежде. Я пришел на хату к Сэму, и его жена немало удивилась, что я ищу его. Она сказала: «Его нет, может, хочешь жареной курицы?»

Так я встретился с Сэмом Лэем. Он играл с Джимми Коттоном, и я ходил посмотреть, как они играют, поучиться чему-нибудь. И изредка удавалось перехватить халтурку полабать баксов на пять, может, на десять. Как-то я играл с Джонни Янгом - его наняли играть в церкви для белых, а я соглашался играть очень дешево, так что он взял меня с собой.

Это было то еще ощущение. Мощное переживание - оказаться рядом с этими ребятами. У них был недетский авторитет, охуительные джазмены. Вот что я заметил за этими черными ребятами: музыка лилась у них из пальцев, словно мед. Такая детская и просто чарующая в своей простоте. Этот способ самовыражения, скорее даже стиль жизни, был таким естественным. Они постоянно пили, в воздухе пахло сексом, народ собирался сплошь пижоны, там была куча ребят, которые и слышать не хотели про работу, зато потрясно играли.

Я осознавал, что они на голову выше меня и что все происходящее было для них естественно. С моей стороны было бы нелепо пытаться сделать студийную копию их стиля, чем, в общем-то, и занималось подавляющее большинство белых блюз-групп.

Потом однажды вечером я засмолил косячок. Всегда хотел познакомиться с наркотиками, но все как-то не получалось, потому что в поле моего зрения попадала только марихуана, а я серьезно болел астмой. Надо сказать, ни в наркотиках, ни в выпивке я не видел ничего интересного. Я просто хотел играть, хотел серьезно заниматься чем-нибудь, вот и все. Но эта девушка, Вивьен, которая подвозила меня до Чикаго, оставила мне немного травы.

Однажды вечером я шел мимо станции водоочистки около Луп; тамошний пейзаж с рекой посередине - совершенный индустриальный стиль. Сплошные бетонные берега, испарения от Марина Тауэрс. Там я выкурил косяк, и меня конкретно вставило.

Я подумал, что мне всего-то и надо - играть собственную версию примитивного блюза. Я могу рассказывать о своем опыте так же, как эти парни рассказывают о своем…

Это я и проделал. Освоил набор их вокальных приемов, а заодно и их развитие фраз - расслышанных, нерасслышанных или просто стянутых с блюзовых песен. Так что «I Wanna Be Your Dog» - скорее всего, просто перевранная «Baby Please Don’t Go».

Рон Эштон: Игги позвонил мне из Чикаго и сказал: «Эй, почему бы вам, ребят, не заехать за мной?» Это был первый шаг к решению: «А почему бы нам не собрать группу?»

Игги Поп: Когда мы начали репетировать, была зима и я жил с папой и мамой, потому что у меня не было денег. Мне приходилось топать полмили сквозь метель до автобусной остановки. Потом еще минут сорок пять на автобусе, а потом еще десять пешком до дома Эштонов.

Рон Эштон: Игги жил в трейлере на Карпентер роуд, на самой окраине Анн-Арбор. Он ездил к нам на автобусе. Помню однажды, когда он просил деньги на орган, его мама заставила его постричься. Она сказала: «Я дам тебе денег на орган, если ты пострижешься».

Таким макаром он сделал себе прическу в стиле Реймонда Бера. Ты когда-нибудь видел, как Реймонд Бер играет тормознутого психа с Натали Вуд? Ну, там где он стрижен совсем коротко, почти гопниковский ежик?

И с этакой прической Игги по приколу напялил белые мешковатые штаны, точнее комбинезон, и его остановили полицейские, потому что решили, что он сбежавший псих.

Игги Поп: Штука была в том, что Ронни или Скотти еще не враз открывали дверь, они любили спать до самого обеда. Я звонил, звонил, звонил, звонил в дверь, и иногда они появлялись, иногда нет.

Если нет, то приходилось включать поливальный шланг и брызгать водой им в окна, кидать камешки, кричать всякую фигню, кидать снежки. В конце концов, я попадал в дом, и потом еще приходилось их будить снова и снова. Они были смурные, мне приходилось ставить им по несколько правильных записей, чтобы привести их в хорошее настроение. Ближе к вечеру заходил Дэйв Александер, который жил на той же улице.

Ронни, Скотти и Дэйв были грамотными засонями, совсем как мой Средний Запад. Земля, о которой забыло время. Пит Тауншенд как-то здорово об этом сказал. Мол, яркому человеку нелегко жить на Среднем Западе, потому что там нет Лондона или Нью-Йорка, а они необходимы, они наполняют тебя энергией, окружают тебя, танцуют вокруг, стирают все иллюзии…

Рон Эштон: Первый раз Игги увидел Doors, когда они выступали в Йост Филд хаузе, на выпускном вечере Мичиганского университета. Мы все туда поперлись, но только Игги попал внутрь, может, потому, что он привык ходить в университет и у него завалялся старый пропуск.

Я побродил снаружи, было хорошо слышно, как они играют. Моррисон нажрался в стельку, а народ упорно требовал «Light My Fire».

Моррисон над ними прикалывался. Говорит: «Мичиганский мужик!» и начинает изображать гориллу. Думаю, они кидали в него пивом и продолжали вопить «Light My Fire!» до конца выступления.

Игги Поп: До выступления в Йост Филд хаузе Doors меня не сильно прикалывали, потому что их подход к музыке был совсем не похож на детройтскую рок-сцену. И МС5 не любили Doors. Фред Смит постоянно твердил: «Господи, ненавижу этих пиздунов».

Но я пошел посмотреть на них, как они играют концерт на выпускном балу у этих больших, нелепых, тупых американских мудаков и их девочек. Народ пришел посмотреть на группу, которая написала «Light My Fire».

Сначала группа вышла на сцену без Моррисона, звучали они абсолютно говенно. Звук был кошмарный, хуже, чем просто пизда - как старая пизда, ха-ха-ха. Вялый, мерзостный и несбалансированный - они играли рифф из «Soul Kitchen» раз за разом, пока певец готовился выйти на сцену.

Наконец Моррисон вышел, изрядно пошатываясь, но весьма сексуально. Вид у него был улетный. Он сильно напоминал Хеди Ламара из «Самсона и Далилы», такая же голливудская прическа: завитые локоны цвета воронова крыла, сальные и блестящие. Нельзя не признать, прическа впечатляла.

Моррисон смотрел на зал огромными, почти черными глазами, потому что его зрачки были расширены до предела. Наверняка он чего-нибудь принял, а может просто перевозбудился. Да, так. Одет он был здорово: в черную кожаную куртку, черные кожаные штаны, фетровые сапоги и рубашку с кружевами. Шаткой походкой он добрел до микрофона: «Я спою, но попозже…»

И правильные американские мальчики думали: «Чё это за пизда с ушами?»

Потом Моррисон открыл рот, приготовился запеть - и спел пиздатейшим голосом, фальцетом. Он пел, как Бетти Буп, и отказывался петь по-человечески. Ну и типа они допели почти до конца песни и вдруг остановились. Моррисон огляделся, подошел к гитаристу и сказал: «Слышь, брат, сыграй-ка вот эту…»

Вроде бы это была «Love Me Two Times», и это было нечто. Пока Моррисон опять не запел фальцетом.

Таким раком концерт и шел. Меня сильно торкнуло. Меня прикалывало противостояние; меня прикалывало, как он доводит зрителей до бешенства. Да, да, да. Там сидели сплошь студенты-активисты, футболисты-убийцы, будущие вожди Америки - те, кто сегодня стал рок-звездами Америки, - и Моррисон не только злил их, он их одновременно гипнотизировал. Я обжимал девчушку, которую притащил туда с собой, и думал: «Как же здорово!»

Все действо длилось минут пятнадцать-двадцать, потом им пришлось стащить Моррисона со сцены и быстренько увести, народ уже готов был броситься на него. На меня это произвело неизгладимое впечатление.

Я подумал тогда: посмотрите, они - полный отстой, но выпустили лучший сингл в стране! Если уж этот черт сумел, я тоже смогу. И сделаю это прямо сейчас. Хватит ждать.

Рон Эштон: Первый концерт мы дали в Грэнд Болрум. Я сказал: «Давайте дадим Дэйву Александеру в руки бас, я возьму гитару, а брательник будет играть на чем-нибудь, издали похожем на ударную установку».

Вечером перед выступлением мы еще не знали, что наденет Игги. Он сказал: «Расслабьтесь, уж в чем-нибудь я точно приду».

Мы заехали за ним, он вышел в чем-то типа старой белой ночнушки, в которой, наверно, спала еще его прабабушка. Всю дорогу он подметал полами асфальт. Раскрасился он, как мим, и сделал себе африканский парик из завитой алюминиевой фольги.

Всю дорогу до Грэнд Болрум мы курили косяки. Впереди был наш первый концерт, и мы изрядно нервничали. Потом перед нами очутилась стайка гопников и попыталась спихнуть нас с дороги. Так что когда мы добрались до Болрума, нервы у нас пошаливали. А когда мы вышли из машины, черный охранник на парковке сказал: «Пиздец, это у вас что, механический человек?» У него чуть жопа не порвалась от смеха.

Скотт Эштон: Игги сбрил брови. У него был друг, Джим Поп, с больными нервами, который потерял все волосы, в том числе и брови. И когда Игги сбрил брови, мы начали звать его Попом.

В тот вечер в Болруме было жарко, Игги потел, и вот тогда-то он и понял, зачем человеку брови. К концу выступления его глаза офигенно раздулись из-за краски и яркого света.

Джон Синклер: Все было охуенно настоящим, просто трудно было поверить. Игги был не похож ни на что, что ты видел в жизни. Это было не похоже на группу, не похоже на МС5, не похоже на Джеффа Бека, не похоже вообще ни на что. Это был не рок-н-ролл.

Игги придумал такой психоделический бубнеж и использовал его как фон, на переднем плане осталось его шутовство. Остальные ребята смотрелись, говоря высоким штилем, его марионетками. Они просто устраивали ужасный шум, но это были не песни, скорее такие ломающие сознание ритмы - я их называл «трансы». Это было ближе к североафриканской музыке, чем к року.

А Игги вытанцовывал, как в балете «Ожидание Годо». Он был не похож на Роджера Долтри, понимаешь, что я хочу сказать?

Рон Эштон: Ощутимую часть инструментов для того первого шоу мы придумали сами. Представь себе миксер и в чашке немного воды. Я просто включил его и засунул туда микрофон. На пятнадцать минут, перед нашим выходом на сцену. Звук был улетный, особенно учитывая усилки. Ревело любо-дорого. Еще была стиральная доска с контактными микрофонами. Игги надел ботинки для гольфа, встал на доску и начал елозить по ней ногами. Мы прилепили контактные микрофоны к пятидесятигаллонной бочке из-под бензина, на которой играл Скотти, а вместо палочек он пользовался двумя молотками.

Еще я стрельнул у мамы пылесос, потому что он звучит как реактивный двигатель. Всегда любил реактивные самолеты. ВВВВВРРРРРРР!

Скотт Эштон: Люди просто не знали, что и думать. Джон Синклер, менеджер МС5, просто стоял, открыв рот. Это и была главная цель - снести нафиг стены и выжать из людей все говно. Единственное, чего мы хотели - сделать это своим способом.

Нашлись люди, которым наша затея категорически не понравилась, нашлись и те, кто начал ходить на каждое наше выступление. Они орали и ждали, что им будут орать в ответ, а Игги посылал их на хуй.

Игги Поп: На мой двадцатиоднолетие мы играли на разогреве у Cream. Я потратил целый день, припер двухсотгаллонную бочку из-под бензина из Анн-Арбора в Детройт, и мы налепили на нее контактный микрофон, чтобы Джимми Силвер ударил по ней один раз в нашей лучшей песне. Я в одиночку волок ее три пролета по лестнице в Грэнд Болрум, а потом мы выяснили, что наши усилки не работают. А когда мы вышли на сцену, народ орал: «Давайте Cream! Мы хотим Cream! Валите отсюда, давайте сюда Cream!»

Я стоял там, внутри меня резвились две дозы оранжевой кислоты, я вопил: «Идите все на хуй!» Это был наш самый отстойный концерт.

Потом я поехал с Дэйвом Александером к нему домой. Абсолютно убитый. Сидел и думал: «Господи боже мой, мне уже двадцать один. Вот так. Дела идут неважнецки».

Мама Дэйва приготовила для меня чизбургер и воткнула в него свечку. Смысл был в том, что надо продолжать двигаться, и дела со временем наладятся. Не сдаваться.

scare (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Из книги: Iggy Pop. I Need More.
The Stooges and other Stories by Iggy Pop
with Anne Wehrer. N.Y. 1982

Вольный перевод с американского: А.Герасимовой

Разыскивается за убийство

Да, во времена Stooges со мной происходило много дурацкого. Как-то раз ночь напролет протрескались кокаином с нашим роуд-менеджером Джоном Адамсом. Забавный был парень. Наркоман, в общем-то. На самом деле тогда, в 1970-м, группа начала распадаться. Я жил на 26-м этаже, в комнате 26-G, в точности как размер иголки, которой мы пользовались. На 26-м этаже небоскреба, единственного на весь городок Анн Арбор, штат Мичиган. Вот там-то я и жил - пришлось. Я же певец, фронтмен, как тут не жить на самом верху. Нам бы всем жить на самом верху.
Короче, сижу я там всю ночь на кокаине, уже рассвет начался. Из окна видно весь город, и мы с Джоном смотрим, как потихонечку наступает день, и по улицам начинают кружить полицейские машины - сначала две, потом четыре, потом шесть - как будто бредень тянут. Они тянут, а мы наблюдаем. У нас, у меня и Stooges, всегда были странные отношения с властью, с полицией, своего рода любовь-ненависть. Сидим наблюдаем, так? И думаем: ишь ты! Думаем: ты смотри! Кого-то ловят. Интересно, кого они ловят, трали-вали и тому подобное. На кого тут облава?
А не спал я еще отчасти потому, что банки открываются только в девять, а мне надо было обналичить чек в банке напротив, мне часто приходилось с этим банком иметь дело, потому что в роке много быстрых денег, особенно в случае со мной. Тогда все было иначе, никаких туров - мы играли по выходным. Играли свою дикую музыку, нас приглашали, нам платили, никакого менеджмента, никаких агентов. Был какой-то агент, но это так, одно название, раз, правда, выслал мне сто долларов на покрытие расходов, когда я первый раз лечился (метадон-гольф-валиум).
Тем временем кольцо сжимается, а мы с Джоном смотрим, а мне к девяти надо в банк, потому что я собираюсь забирать свое электропиано и ехать в Детройт на арендованной машине, то есть, в общем-то, на краденой - форд-галакси, который я взял на день, а катался месяц, так? То есть скорость, это было важно.
Спускаюсь я в банк, зрак размером с баскетбольный мяч. И в очень ТАКОМ состоянии, с длинными рукавами, стою в очереди. Стою себе в очереди в банк - землистого цвета паренек, весь ввалившийся, изможденный, зрачки огромные, длинные прямые каштановые волосы. Одет как все, в "левиса", рукав только, как всегда, длинный.
Стою, чтобы обналичить чек на 3000 баксов. Нервничаю: яркий солнечный свет, ну и вообще. НЕНАВИЖУ очереди, какие бы то ни было. Стою напряженный: ненавижу стоять среди обычных людей, особенно в каких-нибудь офисах и всяческих деловых помещениях. Вдруг слышу слева как будто стук копыт. Поворачиваюсь туда, в этот момент в банк влетают целенаправленной рысью два огромных, здоровых, накачанных мужика в дешевых костюмах, с короткой стрижкой. Раннее утро в банке, полно народу, толчея, и можете себе представить, они несутся ПРЯМО ко мне, прямо ко мне, поднимают меня в воздух - прямо в воздух поднимают, ни слова не говоря. И я ничего не говорю. Я совершенно растерялся. Подхватили меня и выбежали из банка, вынесли меня оттуда. Один живо открывает дверцу машины и швыряет меня на заднее сиденье.
Я буквально окаменел. Окаменел! Свыше всякого окаменения и ужаса. Все, думаю, концерт окончен. Поймали меня, короче. Я был уверен, что меня поймали, так? Я не представлял себе, что теперь будет, и начал сходить с ума. "Что я сделал? Что я сделал? В чем меня обвиняют?". Молчат.
Оказалось, искали убийцу. Так что в этот день я был арестован за убийство. Искали убийцу, а я в точности подходил по описанию. Хороший урок для молодого музыканта: нечего шляться в одиночку.
Короче, попадаю я в участок, так, причем они уже на полпути присмотрелись получше, сверили приметы со своими ребятами по рации и поняли, что обознались. Поняли, что обознались, и все-таки решили на всякий случай меня проверить.
В те времена, в середине шестидесятых и даже в семидесятые годы, Мичиган был воистину полицейским штатом. Я весь мир объездил, но такого фашизма, как там, нигде не видел, разве что в России.
Они вообще считали: весь город отдан нам на откуп, что хотим, то и делаем. Странно, потому что вообще-то Анн Арбор уже тогда, в шестидесятых, был довольно славным городком Среднего Запада, с довольно дружелюбным населением. Такое странное несоответствие: целый город мирных ребят, отданных на растерзание этим лунатикам.
Ну и, короче, они обнаруживают у меня дороги - ибо я был настолько глуп, что трескался в руку. И я был невероятно обдолбан и невероятно напуган. Телефон в доме stooges был отключен, а Джон отрубился, а у меня даже адвоката не было.
В результате они сказали, что отпустят меня, если я разрешу им обыскать свое помещение. Если бы я не разрешил, они закрыли бы меня на 72 часа, а это слишком долго для торчка. Как ни странно, я согласился.
Поехали ко мне: сержант, лейтенант и я. Ничего предосудительного не обнаружилось - только целая ку-ча метадона, машин, иголок и всякого хлама, разбросанного по полу.
Поскольку за вшей и прочее тому подобное не сажают - в те времена я был весьма неряшлив, личная гигиена не была моим сильным местом - то брать меня было, в общем-то, не за что, хотя они сказали, что материала хватает: метадон, шприцы и так далее, тем более рецепта не было.
Так что они обрабатывали меня часа два, чтобы я настучал на своих друзей и выдал кого-нибудь. И к концу дня я себе понравился, так как выяснил относительно себя одну вещь: а именно, что я ни на кого не могу настучать, чего бы это ни стоило. Я был уверен, что им ничего не стоит меня посадить. Только что Джон Синклер получил несколько лет за пару косяков, и, поймав меня, они получили бы продвижение по службе.
Но настучать на друга - это было свыше моих сил. В общем-то, это было самое важное для меня в моей группе, Stooges: дружба. По-моему, дружба как музыкальный стиль гораздо важнее, чем вот это вот - иг раем мы блюз или не блюз, и так далее. Мы были группой друзей. А менты, как выяснилось, блефовали.

Кое-что обо мне самом

Наверное, надо рассказать что-нибудь обо мне самом. Я ходил в институт (high school). К 20 годам у меня была своя группа, Stooges. Короче, я хотел петь в группе и сочинять песни, трали-вали и тому подобное.
Никто из нас не был хорошим музыкантом - я был хорошим барабанщиком, но это же не значит быть певцом, так? Все остальные играли в команде под названием "Dirty Shames" ("Грязные позоры"). Они играли под пластинки, то есть те ноты, которые знали. А которые не знали, те пропускали. "Грязные позоры" -ансамбль ОДНОНОТНОЙ САМБЫ.
Короче, мы создали группу и несколько месяцев нечего не делали, только болтали. На самом деле я подбивал парней на репетицию, принося травы или гашиша. Мы были молоды и только втягивались в курение, знаете, как нравилось.
Когда мы начали репетировать, была зима и я жил с родителями, потому что денег не было. По утрам я вставал и находил на столе два с полтиной доллара, оставленные мамой. Мы жили в поселке из вагончиков-прицепов, в пяти милях езды через весь город от Ронни и Скотти Эштонов - басиста и барабанщика. Десять миль на автобусе, а потом еще пешком. Я закутывался потеплее, клал в карман кропаль или немножко травы, что у меня там было. Очень серьезно относился к репетициям. Амбициозный был парень. Я всегда хотел быть только на самом верху, самым известным, самым знаменитым. Короче, полмили пешком сквозь снег до остановки, сорок минут на автобусе и еще десять минут до их дома.
Необходимо было начать играть в какое-нибудь такое время, похожее на утро, потому что в полчетвертого возвращалась с работы их мама, а она не разрешала громкой музыки. Ей отдохнуть хотелось после работы.
Но эти парни были самые разлентяйские поросята из всех малолетних преступников, так? Совершено избалованные, испорченные мамками - белый хлеб, шоколад и тому подобное. Один из них, Дэйв, так и испортился до смерти. Ужасно было. Он был слишком пьян, чтобы жить.
Проделав весь этот путь, я должен был исхитриться заставить их открыть, потому что они норовили дрыхнуть до полудня. Они спят, а я звоню, звоню, звоню. Приходилось брать садовый шланг и поливать окна, бросать камни, орать всякое, снежками кидаться. Наконец я попадал внутрь, и там приходилось будить их еще пару раз. Такие капризные - никак не желали просыпаться. Приходилось поставить им пару пластинок, чтобы привести в чувство. Потом стал заходить Дэйв, он жил неподалеку. Но в то время нас было всего трое: я, Ронни и Скотт.
Наконец около двух они уже были у меня в состоянии поиграть, и мы спускались в подвал. Спускались в подвал, выключали свет, и тут ребята по-настоящему серьезно сосредотачивались, чтобы выдать музыку - что-нибудь эдакое, фантастическое. Это были совершенно свободные, недисциплинированные, испорченные, преступные мальчишки, они отлично умели смотреть телевизор или мастырить произведения искусства, вроде коллажей из рекламных постеров и тому подобное. Ясное дело, кайф был необходимым условием - тогда еще только трава.
Они отлично умели мечтать и смотреть сны - то, в чем так силен мой пыльный Средний Запад. Затерянный мир. Отсюда вышло много революционных умов, с американского Среднего Запада. Пит Таунсенд хорошо об этом сказал. Он сказал: яркой личности на Среднем Западе должно быть трудно, это тебе не Лондон или Нью-Йорк, который все время по-новому вставляет, трется об тебя и стирает все иллюзии. В Нью-Йорке можно понять, кто ты есть, просто постепенно понимая, кто ты НЕ. Иллюзии пропадают. Если ты что-то хорошо умеешь, в большом городе найдутся тысячи людей, которые делают это лучше тебя; а на такой пыльной свалке, как Анн Арбор, штат Мичиган, мельчайший из гениев легко становится лучшим умом в округе - Суперменом в болоте.
И вот мы пытались репетировать, так, создавать группу, Stooges, в 1967 году. Спускались в подвал, никакого света, кроме рождественской гирлянды и какой-то еще лампы на полу, и я играл на гавайской гитаре особым способом, который я изобрел, чтобы издавать одновременно два звука, как самолет. Не знаю, как еще описать: похоже на звук самолета. Звук ранних Stooges, много позже ставший звуком ранних Sex Pistols. Короче, вот так я играл, а Рон играл на басу, а Скотти я научил играть на барабанах и сделал ему барабаны. Мы чувствовали, что надо бы купить ему настоящие, но я уже целый месяц проработал на двух работах: одна - подавать гамбургеры, колу и картошку-фри, а другая - на складе магазина уцененных пластинок в Анн Арборе, и этот месяц полностью исчерпал мои возможности. Я заработал на маленький усилитель Fen-der Princeton и еще на усилитель Kustom, который звучал говенно, но выглядел так, что я, как всякий ниггер-деревенщина, не мог устоять. После этого я обнаружил, что больше работать не в силах, так что пришлось обойтись без барабанов.
Так что я подобрал на помойке 55-галлоновые бензобаки и превратил их в барабаны. Скотти молотил по ним со всей дури: звучало громоподобно, как землетрясение. Еще мы расписали их непристойностями, вроде "сиськи" и "письки".
А спереди были нарисованы индийские символы любви и перерождения. (У Stooges, видите ли, было две стороны, одна из них совершенно дрянная, гадская, склонная к фашизму и насилию). И вот мы начинали играть - очень громко, очень быстро, не останавливаясь и варьируя темы. В то время это был чистый инструментал, как будто джаз сошел с ума. Очень североафриканский, племенной звук, при этом очень электрический.
Так мы играли минут десять. Потом все начинали хотеть опять укуриться. Через десять минут все начинали ныть: "Ой, фу, как мы устали". Но то, что мы вкладывали в эти десять минут, было настолько тотально, настолько первобытно-дико, что земля содрогалась, расступалась и поглощала презренную действительность.
Нас не заботило ни сочинение песен, ни чередование аккордов. Я ничем таким не интересовался, пока не пришло время записываться; подписав контракт, я решил, что хорошо бы научиться писать песни - ну и научился.
Музыка у нас была текучая, крайне концептуальная. У нас была всего одна песня, под названием "Взвинтись", или я менял название на "Приступ астмы", "Прощайте, раздолбаи" или не знаю там, "Иисус любит Stooges". Таким вот образом, трали-вали, все и начиналось.
Наконец мы решили, что нам необходим отдельный дом, где мы могли бы нормально репетировать, так? Иначе, как видите, время и деньги тратились впустую. И тогда появился этот дом в центре кампуса Мичиганского Университета. Прекрасный старый дом на улице-аллее, обсаженной деревьями. Через неделю кухня была заколочена. Это было типичное жилище рок-музыкантов, только мы не были рокерами. Мы вряд ли смогли бы сыграть что-нибудь из Чака Берри.
Дом - это было совсем другое дело. Мы продолжали искать свой звук. Мы не знали, с чего начать, пока не услышали Гарри Парча. Мы слушали пластинку Гарри Парча (если не знаете - поищите) с четырьмя-пятью друзьями, Рон скакал по дому, переодетый горбуном, устраивал полтергейст, мы подвывали Парчу, как привидения, веселились, запирали все двери, включали и выключали свет. Один парень, Крег Сазерленд, где-то нашел ЛСД, и мы попробовали. У него был неудачный трип, и он провел ночь в кустах. Еще у него была дорогая гитара, но играть на ней он не умел, и, бьюсь об заклад, до сих пор не умеет. Нас обвиняли в недружелюбности. Справедливо, но все хорошие команды стремятся жить замкнуто.
Мне всегда нравилось жить в мужской компании. Даже со своей командой в одном доме иногда хорошо. Когда хочется музыку поиграть или еще что, здорово, когда вокруг друзья, близкие отношения. Экономически удобно и вообще полезно.

Первый трах

Именно в этом доме я впервые трахнулся. К нам постоянно приходили девчонки, но лично я не трахался до двадцати лет. Так, потереться об кого-нибудь сквозь джинсы или за хорошую жопу подержаться было приятно, но трахаться я не хотел.
Была одна подруга, вообще-то это была подруга Чака, но она на меня глаз положила. Они вообще часто на меня поглядывали: барабанщик и вообще, думали: "Парень молодой, отчего не попробовать", знаете. А эта уже институт закончила, ей было 25, что мне тогда казалось крайней старостью. Когда тебе 20, думаешь: 25 - Бог мой, до чего древний возраст!
Так или иначе, она за мной ухлестывала. У нее был ребенок. Не знаю, не люблю я трахать девок, у которых есть ребенок. Не люблю и все. Неловко как-то рядом с ним находиться, и можно проникнуться тяжелой ревностью к этому ребенку.
Ну, у нее был довольно симпатичный ребенок. Вообще она была милая, приходила, жарила мне яичницу. Ухаживала, значит, за мной.
Она хотела, чтобы я ее трахнул. Однажды мы целовались и так далее у нее на диванчике, и она говорит: "Почему ты не хочешь пойти до конца?" Я обломался. Наконец как-то ночью в моей комнате - у меня была такая странная комната с маленьким балконом. Я там срал, на этом балкончике, и оставлял сохнуть. И вся мебель у меня в комнате, включая две одинарных кровати, шаталась и накренялась. Я сделал из всего этого лабиринт, так что нельзя было видеть дальше, чем на два-три фута в одном направлении. Своеобразная была комнатка. Короче, она меня укурила хорошей травой. Я тогда мало марихуаны курил, и она на меня сильно действовала.
Я только что тогда научился курить (сигареты и траву) и был страшно рад. У меня всегда была астма, и я не мог курить. Как-то раз иду по улице, и вдруг кто-то выпустил дым мне в лицо, дело было осенью, самый худший сезон для астматика. "О, дым, все, сейчас упаду!" - но ничего подобного не произошло. АГА! - подумал я. И немедленно начал курить по паре пачек "Кэмела" в день, что для меня было очень вредно, и по сей день у меня бывают приступы.
Мы были на балкончике - по случаю ее прихода я убрал все говно и вынес туда постель. "Это" оказалось несложно, и я даже не вполне понимал, что происходит. Каким-то образом она умудрилась все сделать сама. А потом я кончил. Дальше все было как во сне: я сел, не говоря ни слова, сорвался с места, сбежал по лестнице, прыгнул на ее велосипед и со страшной скоростью помчался прочь. Я был в таком вздрюченном состоянии, что повернул не туда и врезался в машину, перелетел через нее и приземлился на ноги.

Нам повезло

Однажды у нас был дом, этот деревенский дом, я часто о нем думаю. Знаете, я довольно чувствительный человек, хорошо воспитанный: в общем, я люблю людей, знаете, такой приличный юноша. С другой стороны, все, к чему прикасались Stooges, превращалось в говно. Мы разрушали дома с легкостью необычайной, как четверо яростных павианов. Мы же были хулиганы, так? В Stooges я был хулиганом, так? Но сам-то по себе я другой.
Так вот, этот дом, нам повезло с этим прекрасным белым домом, и он так помог нашей музыке. Мы достигли таких высот, что хоть помирай. Таких высот, что в конце концов никакая музыкальная индустрия не стала бы нас продюсировать. Это был большой старый прекрасный белый деревенский дом в двенадцать ком-нат, построенный стариком по фамилии мистер Бейлис - фермер Бейлис - построенный его собственными руками от фундамента до мебели. Он уже сильно разбогател, продавая по частям свою огромную ферму, сначала под школу, потом отдельным людям, потом под поселок вагончиков. Наш дом стоял на трех-четырех акрах земли, с прекрасным длинным садом и аллеей. Исключительный дом. Я так его любил. Он был почти весь сделан руками - паркетные полы, огромное витражное окно, чудесный пасторальный вид, прекрасные деревья в саду. Замечательный сад - вот что может сделать человек, когда работает с душой.
Я жил на чердаке - лучше не бывает. Высоко в воздухе среди ветвистых деревьев, два окна, создающие приятный сквозняк. Чердак был сделан из кедра, и у меня там была огромная, так называемая корабельная кровать, он сам ее сделал, с тонкими матрасами, и никаких простынь-наволочек. Только одна подушка, а также гитара и 50-ваттный гитарный усилитель - не то чтобы огромный, но для комнаты вполне приличный. Как рявкнет! В комнате был большой шкаф с замечательным зеркалом, также сделанный самим хозяином - он был отличный плотник - и все это я раскурочил, и, в общем, на третью неделю туалеты уже не работали, и так далее, и так далее.
А сам он иногда приходил. Никогда не забуду, как он приходил. Он очень любил свой дом. У него было чувство, что его как будто насильно заставили покинуть этот дом, несмотря на то, что он добровольно расстался с ним за деньги. Видимо, уже не имело смысла жить там, ведь он был уже не фермер и уже не молод. Это все его жена виновата - ну и кошмарный же у нее был парикмахер - это она свела нашего бедного старого благородного медведя по безжизненной тропе к безрадостным воротам. Прощай, солнечный свет; здравствуй, зоопарк. Переехал, небось, на какое-нибудь ранчо, без лестниц, по совету врача. Чем это лучше, чем в Сибирь по этапу? Он так любил свой дом. Дом пережил человека.
Он появлялся в самые неподходящие моменты, как привидение. Говорил что-нибудь вроде: "Привет, ребятки, не хотите ли морковочки или чего-нибудь, что я вырастил?" Но мы не были так добры к нему, как он того заслуживал. Мы все были в некоторой паранойе, потому что мы курили траву, так, а в то время в Мичигане это было целое дело. Стыд и позор, что трава встала на пути нашего отношения к этому человеку. Он так и не выгнал нас из этого дома. Старый фермер Бейлис был пятым Stooge'м.
Наконец, вскоре после того как мы распались в 1970 году, дом снесли. Теперь там шоссе - Eisenhower Parkway. Где-то там лежит его жизнь. Фермы больше нет, но я остался свидетелем.
В том доме бывали хорошие репетиции. Однажды приехала пожить Нико. Она была очень милая, и некоторое время мы с ней дружили как мальчик и девочка. Я сказал ей, что собираюсь в Мичиган к своей команде - им-то, мичиганским парням, никогда не было особого интереса уезжать далеко от Детройта - а она говорит: "Джимми, я поеду с тобой". Так и сказала. А я подумал: "Такая продвинутая дама, и вдруг поедет со мной зачем? Она, наверное, псих". Так оно и было, и я обязан ей целым миром. Она меня многому научила насчет, well you know, I'd never licked pussy before. Мне очень нравилось заниматься с ней сексом. И еще она научила меня всему, что касается вина, настоящего вина.
Когда мы репетировали, она всегда сидела, слушала и радовалась - приятно, когда кому-то нравится то, что ты делаешь - она была замечательным слушателем. Еще она пыталась готовить нам еду. Каждый день варила коричневый рис и иногда подавала свежие фрукты, но в основном коричневый рис с овощами. Старалась для нас. Варила в кастрюле коричневый рис и бросала туда овощи, и там всегда было столько перца и острого соуса, что никто не мог это есть. Но она старалась.

Stooges

Итак, я расскажу о своей первой группе. Начнем с Дэйва, Дэйва Александера. Он у нас стал играть на басу. Это был приятель из того же квартала, друг Скотта Эштона, барабанщика. Он был весь какой-то пунцовый из-за плохого обмена веществ. Все время мазался "Клирасилом", который рекламировал Дик Кларк. Должен сказать, что Дэйва уже нет в живых.
В общем, у него были рыжие волосы, очень длинные, и нож в кармане. Росту он был 5 футов 7 дюймов и носил "левиса" в обтяжку. И вот, короче, эти джинсы: жопы-то у него как таковой не было, и эти штаны - очень узкие, так, но на талии они ему все равно были великоваты, и штаны вечно сползали, прямо смешно, при том что карманы были полны всякой всячины - расчесок, ножей, бутылок джина или что он там пил, лопатников и прочее. Это в Мичигане называется "выходить из берегов". Еще у него были битловские ботинки, потому что они с Роном Эштоном (нашим гитаристом) однажды свалили из школы и уехали в Англию, в Ливерпуль, чтобы быть поближе к "биттлз", и целый семестр там тусовались.
Эти парни на пару лет меня моложе. Отец у Дэвида был мясник, а мать домохозяйка - очень нервная дамочка. Дэйв родился в мичиганской деревушке Уитмор-Лэйк, там все население человек 150, так что дети получались дегенератами. Потом он переехал в Анн-Арбор. Годам к двенадцати он уже торчал на клее, на ромиларе, и на секонале, наверное, тоже - на чем он только не торчал. Все время ему надо было торчать на какой-нибудь дряни. Любил сидеть дома. Наглухо испорченный был пацан, вообще насквозь гнилой, так? Если надо было поработать дольше десяти минут, он начинал ныть. Но ему хотелось играть в группе, и машина у него была, и деньги, что весьма полезно. Он мог достать усилитель и купить бас, так что мы его приняли.
Такие смешные делал вещи. Как-то раз, помню, увидел где-то в кино, как Джимми Хендрикс поджигает гитару. И вот на одном концерте, это был Silver Bell Hideout в Бирмингеме, штат Мичиган, он решил поджечь СВОЙ бас. Он же видел, как это делается в кино, и даже лак не пострадал, так? Уж не знаю, под чем он там был, но решил. И угораздило меня именно в тот вечер одолжить ему рубашку, одну из своих любимых рубашек. И вот играет он на сцене, в моей рубашке, мы поем пару песен, и тут он торжественно слагает с себя бас - ха-ха-ха - и собирается его поджигать. Укладывает его на сцену, с соответствующей жестикуляцией, и поливает сжиженным газом для зажигалок. И когда он поджег его, бас вспыхнул, как факел. Ничего там не пришлось раздувать и так далее. Пламя взметнулось фута на три. Дэйв смотрит на это дело в полном - никогда не забуду - в полном шоке и ужасе: "Ой, что же теперь делать?". И решает - чтоб уже не совсем потерять лицо на сцене - гасить пожар своим телом. И падает прямо грудью на огонь: в МОЕЙ рубашке. Он, кстати, не особо пострадал. Но на рубашке - на МОЕЙ, блядь, рубашке! - образовалась круглая дыра. Не то чтоб он сильно подгорел, но вид был не очень. То есть не вышло дело. Промахнулся маленько. Но я думаю, главное - намерение.
Эх, никогда не забуду Дэйва. Однажды, перед самым первым концертом Stooges, он сказал, что закинулся кислотой и хочет расписать мою древнюю гавайскую гитару (вокруг которой тогда строился весь наш звук) фосфоресцирующими цветочными узорами. Ну, я говорю: давай, вперед, нафигачь мне всяких там: бабочек, знаете, вот это. И он нафигачил прямо по датчикам, а это же маленькие магнитные микрофоны. Таким образом, за день до концерта гитара была испорчена. Как оказалось, это изменило ход истории, так как мне пришлось играть стоя. На гавайской гитаре я играл сидя, а на этой пришлось стоя, и во время моего дебюта с меня постепенно соскользнули штаны. Все подумали, что это часть представления: я был в курчавом парике из алюминиевой проволоки, все лицо в белилах и ботинки для гольфа. Вот вам, пожалуйста, Дэйв. С самого начала он стал совершать мелкие музыкальные поступки, типа скидывать головки с усилителей и швыряться предметами. У него к этому был особый талант. Такой вот был Дэйв.
Скотт Эштон - это был малолетний преступник. На Элвиса Пресли смахивал, смазливый такой юноша, нечто среднее между Элвисом и Фабианом, крутой чувак, настоящий хулиган, боец и все такое. Рукава всегда закатаны. У него тоже были обтягивающие "левиса" и остроносые ботинки, а также элвисоидный чубчик-помпадур. Отец у них с Роном - они были братья - помер, поэтому дисциплины в доме было мало. Он тусовался на улице возле пластиночного магазина, где я работал, когда барабанил в Prime Movers. Стал приходить к нам на репетиции, сидел на лестнице с парой своих дружков. Крутой тусовочный пацан, причем малолетка. Как-то попросил меня научить его играть на барабанах. Он мне нравился. Симпатичный был парень, знаете. Я сказал: "Ну давай, научу". Научил кой-чему, и однажды вечером он сел за мои барабаны и начал стучать. Через Скотта я познакомился с остальными - Дэйвом и Роном. Они все тусовались под аптекой Маршалла, куда я потом ходил за дозой. Говорил, что я диабетик. Знаете эти аптеки в маленьких городках.

Stooges набирают ход

Что было хорошо в Stooges, так это то, что мы жили практически абсолютно без денег, даже когда у нас появились контракты с рекорд-лейблами, - никаких средств к существованию, кроме того, что мы могли заработать сами, своими силами. Никто в нас не вкладывался, не поддерживал. Один чувак, Джон Адамс, вложился, правда, в усилители. Это был дорожный менеджер, который постепенно подсадил группу на наркоту. Карточный шулер с наркоманским прошлым и философским образованием - опасное сочетание. И деньги у него водились. Но на самом деле никакой официальной поддержки мы ни от кого не получали. Приходили ди-джеи, я им показывал палец. Все дураки ненавидели то, что мы делаем, но вся эта, казалось бы, полная отверженность и нищета никак на нас не отражалась.
Иногда приходилось репетировать в куртках и перчатках - ну и что? Мы были фанатики. Любое препятствие обращалось в смех. И при всем том я высчитывал - я был самый умный в группе - что мы потеряем и что выиграем с помощью ди-джея. Но в сердце все это не проникало, я играл в это, как в игру. Мы никогда не играли в разбойников. Мы просто играли музыку. Может быть, не лучшим образом, но время-то шло.
К 1970 году я отрастил себе здоровенное эго, а это весьма полезно для сцены. Многим нравилось то, что мы делаем, многие знали, кто мы и зачем. У нас был свой звук, всесокрушающий, как татаро-монгольская конница, тысячи маленьких монголов с саблями, на почти невыносимых частотах.
Ребята из группы начали мне завидовать, подкалывали меня, развешивали по дому плакатики: "СПЕШИТЕ ВИДЕТЬ ИГГИ, У НЕГО ГОВНО ЗЕЛЕНОЕ". Забавно, как некоторые вещи берутся прямо из воздуха: название "Iggy and the Stooges" как-то прилипло и осталось. Промоутеры увидели в моем имени деньги, я не мог импрепятствовать. Stooges развалились в 1970 году, а альбомы переиздаются до сих пор.Последний эпизод Stooges связан с плохими продажами альбома Fun House (1969). Билл Харви, вице-президент выпускающего лейбла Electra, и Дон Галуччи, продюсер этой пластинки, вылетели первым классом прямо из Нью-Йорка в Анн Арбор, дабы послушать ее и оценить коммерческие возможности третьего альбома Stooges.
Ответ был: НЕТ! Контракт был разорван.
И все же с каким удовольствием я вспоминаю, как этим благопричесанным мудакам было физически неловко ждать пять часов в таком напряжении, что ни в кресло сесть, ни к стене прислониться, ни в туалет сходить.
Нам же, несмотря на скорую гибель, как раз удалось создать свой лучший альбом. Песни, услышанные в тот июньский день, зомбировали этих говнюков в напряженных, неловких позах, с болезненно застывшими улыбками.
Пускай мы всего лишь кучка раздолбаев, но есть в мире нечто такое:

Дорожные менеджеры (roadies)

Наши менеджеры были самые отъявленные маньяки, хладнокровные бандиты и убийцы всех времен и народов - все как один. Моя гордость и радость. Такому бэнду только таких и надо. Нам не до шуток, нам нужны солдаты, мы же рокеры, так?
Был у нас Дэйв-Догмэн, в прошлом капитан военно-морского флота, служивший во Вьетнаме. У него были автоматы, в том числе великолепный русский АК-47, и все прочее; усатый гений, похожий на Стейси Кича или Берта Рейнолдса, из Понтиака, штат Мичиган, по фамилии Данлэп. Наверняка ты смеешься, Дэйв, читая это - черкнул бы, что ли, пару строк по адресу: п/я ФБР, 250 Вест 57-я стрит, Нью$Йорк 10019. Еще был Лео Битти. Тоже хулиган из Понтиака, нарциссист-хулиган. Последнее, что я о нем слышал - что он лежит в психбольнице. Что-то у него было с мозгами - нарциссический мальчик, длинноволосый, стройный, красивый, весь изящество и балетные цыпочки. У меня все роуди были отличные. "The streets and fields that never die". Jim Morrison.
Потом был Берни. Берни во Вьетнаме командовал танком. Кучу народу перебил; когда Stooges развалились, он вернулся в армию.
Еще Зик Зеттнер, деливший со мной комнату 26G, ныне покойный. Позже он играл в Stooges на басу. Ростом под 6 футов 4 дюйма, вспыльчивый, но славный, очень хорош собой, очень.
Потом, был невероятный Дон Кул, "Don Cool from Liverpool". Дон Кул был всегда такой грязный, что грязь было не просто видно - ее можно было слышно за несколько футов: воняло будь здоров. Честный пот, смешанный с запахом униженных и оскорбленных. Дон был полуграмотный; он вырос в детройтском гетто, в квартале от завода "Крайслер". Ходил ладонями назад, типичная негритянская походка, называется pimping. Обладал нечеловеческой силой, я таких больше не встречал. Был целиком и полностью предан Stooges, особенно лично мне. Он был моим домашним животным. Спать мог где угодно, как правило, свернувшись на полу. Выполнял любые поручения с полной отдачей и никогда не повышал голоса. Фанатик! Весьма интересный тип и ценный кадр. Думаю, мы были первыми из людей, которые были к нему добры.
Однажды мне довелось заглянуть туда, откуда явился Дон, в ту жизнь, которую он вел до нас. Я захотел его проведать. Просто сам, лично для себя захотел. Мрачное зрелище, развалившиеся хижины и так далее. Я нашел дом, очень грязный и вонючий. Повидал его мать, бесформенную от дрянной пищи - вот что нищета делает с людьми; плохие зубы, и взгляд такой побитый, подавленный. Она пыталась быть со мной вежливой: "Нет, Дона нету", - но жизнь сделала ее тусклой, лишила эмоций. Обо всем она говорила одинаково, ничто не менялось у нее внутри. Но его все равно не было, и вот сажусь я в машину и отъезжаю футов на десять, и - никогда не забуду: невдалеке возвышается махина "Крайслера", а через дорогу ползет крохотный ребенок, едва научился ходить, совершенно без присмотра, - девочка. Выскакивает машина, на большой скорости, светло-голубой "олдсмобиль" или "бьюик", такая неописуемая штука. И они переехали ребенка. И умчались. Вот так.
Но главный мой любимчик - Луир, Эрик Хэддикс. Очень он мне нравился - чрезвычайно узкий в бедрах, почти вообще без бедер, размер 26-й, наверное, и невероятно широкий в плечах; невероятно стройный, довольно мускулистый, квадратная челюсть, глаза почти восточные, - парень из деревенской общины под самым Детройтом. Общество рано отвергло его за какую-то совершенную им жестокость - а ведь славный был малый. Открывая дверь, он всегда был в черных перчатках. Обычные зимние перчатки. Понимаете, о чем я? Это производило большое впечатление. Никогда не улыбался. Короче, все они были красавцы. Молодцы. Вот такая у нас была команда.

Моя жена

Я был женат. Однажды я женился - в 21 или 22 года - на красивой девушке. Ее звали Венди Вайсберг. Некоторое время она официально была Венди Остерберг. Познакомился через однокурсников, когда она училась в колледже. Мне было 19. Молодой еще.
Я проучился всего семестр. Обнаружил, что студенты - полные кретины. В то время я как следует боялся девушек. Ужасно стеснялся, а она была ТАКАЯ красивая, она мне нравилась. С мальчишескими замашками, прекрасно сложена - еврейская девушка из Шейкер-Хайтс, богатого пригорода Кливленда. Ее папаша владел сетью фермерских магазинов "Гигантский Тигр". Типа Джо Блоу, знаете: я сам себя сделал, я крут, у меня дом, у меня шашлыки, у меня "кадиллак", и я знаю, что к чему. И у ребенка есть все. А она была такая классная - хулиганка, знаете - на все готова, никакого кокетства, очень, очень хороша собой - прямые черные волосы, длинные, до пояса. С материнской стороны там была индейская кровь, глаза совершенно черные, удивленно-испуганные - словно у оленя в свете фар. Очень хороша. Так что, когда я ее впервые увидел, даже заговорить не решился.
Прошло какое-то время, и вот мы со Stooges играли в одном колледже в Делавэре, штат Огайо. У нас тогда уже вышла пластинка, но публика, особенно студенческая, нас совсем не знала. Придут - не придут? В огромном зале собралось человек 60, а то и 20, а заплатили, наверное, вообще 12. И тут появляется Венди. Я увидел ее перед концертом. Я обалдел. Вспомнил моментально. Это из тех людей, которых всегда держишь в памяти на случай, если снова встретишь: можешь и не встретить, но я всегда верил, что если хочешь, обязательно встретишь. И всегда это сбывалось. Ну, я и говорю, мол, привет, как дела? А она, оказывается, очень хотела меня увидеть и удивилась, что я ее помню. Мы немножко поболтали.
А я в тот вечер выглядел шикарно. Это был мой белый период. У меня были белые носки и континентальные полусандалии. Они продавались в магазине "Регал Шуз" на Таймс-Сквер - тапочки что надо, так? Сутенерская вещь. А также мягкие, узкие выцветшие джинсы - не клеша - чуть коротковатые, и чистейшая, белейшая футболка в обтяжку, и длинные волосы ниже плеч, каштановые (мой натуральный цвет), слегка волнистые, завивающиеся на концах. Короче, она повелась.
Она повелась, и мы договорились встретиться после концерта. Она была с парнем, но меня это не отпугнуло. Судя по всему, ей очень нравилось то, что я делаю. Она считала меня настоящим визионером. Слышала нас только на пластинке, где я пою таким протяжным, низким голосом.
Ну, и выходим мы к этим 12-18 зрителям. Может, их и меньше было. Выходим играть, и с первой же песни я завожусь. Прекрасный зал, отличная сцена, и мне так хотелось сыграть для нее как следует, вот я и завелся. Получалось действительно здорово. Но я как-то не чувствовал отдачи от публики, надо было чего-то большего. И со второй песни я давай себя калечить: бичом хлестать, лупить барабанной палкой. И при этом (на самом деле было вовсе не больно) музыка становилась все лучше и лучше. Появлялись странные, прекрасные обертона. Чарующие звуки. Великолепное состояние. И вот все кончилось.
Наш обычный короткий, но прекрасный сет, минут 20, закончился, а мы в тот вечер играли одни. 20 минут для 12 человек. Я был весьма доволен собой. Причем не то чтобы сильно покалечился, но кровь текла. Где-то поцарапался сломанной барабанной палочкой, где-то по лицу попал. Может, сгоряча губу прикусил об микрофон, знаете, когда пытаешься его сожрать. Какие-то мелкие повреждения, не больше, чем от тернового венца. По мере того как мы играли, я все сильнее расходился, чего-то мне хотелось эдакого.
В общем, прозвучали здорово. Играли все хорошо, и мне нравилось то, что мы делаем, хотя и была некоторая неловкость от того, что наша музыка так круто выпадает из окружающего контекста.
И тут подходит она. Чуть не плачет. Видно, что плакала. И сердится, типа: "как ты мог так со мной поступить?". Мне так нехорошо стало. Я никогда не думал, что кто-то (кроме, разумеется, мамы с папой) может как-то там за меня волноваться; я, честно говоря, и сейчас не очень в это верю. Мне кажется, если люди проявляют какую-то заботу и уважение к твоей персоне, то забота и уважение направлены не совсем на тебя, а на кого-то, кем они хотели бы, чтобы ты был. На самом деле ты как таковой их не интересуешь, они хотят как-то воздействовать на твои эмоции, подергать за душевные струны. Ты можешь на это отзываться, но насколько они искренни - вот вопрос.
Так что Венди заставила меня кое о чем задуматься. Она была с парнем, но как-то в процессе беседы я сообщил ей, что люблю ее и хочу быть с ней. Она говорит: "у меня есть парень", а я говорю: ну и что. В следующие выходные я взял напрокат машину и поехал за сотню миль к ней в Коламбус. Я презрел все препятствия: ее отца, ее парня, ее замечательный университет. Шел напролом, пока не добился своего.
Перед тем, как завоевать ее окончательно, был промежуточный период, когда я ездил к ней в гости. У нее была своя квартира в Шейкер-Хайтс, со стереосистемой. Я тогда впервые по-настоящему послушал песню Лу Рида "Героин". Никогда не забуду, как мы сидели с ней в этой квартире - с девицей, нацеленной на такую хорошую жизнь - хорошая девушка - хорошая жизнь - хороший колледж - и я тогда тоже был такой хороший мальчик. Понимаете, о чем я. Я тогда еще не пробовал никаких наркотиков, и вот сижу в этой пустой комнате и слушаю "Героин". У нее тогда еще не было всей той хорошей мебели, которую она потом приобрела. Совершенно пустая комната. Шикарная квартира, как рекламируют в воскресных газетах.
Она тогда была девственницей. Мне позарез НАДО было ее поиметь. Мы ходили на озеро или в кино, а потом в ее любимую забегаловку с гамбургерами. Она была единственной, кто мог заставить меня съесть гамбургер. Мы ставили пластинки в музыкальном автомате. Ей страшно нравился Джуниор Уокер, его песня про любовь "What Does It Take" - красивая такая песня про любовь - и еще Фрэнк Синатра "My Funny Valentine", ну и просто всякий рок дурацкий. Мы сидели и слушали музыкальный автомат, желательно, чтобы столик был прямо рядом с переключателем.
Потом мы поженились.
Ее родители не приехали. Мои приехали. Свадьбу играли на лужайке перед входом в дом Stooges. Все красиво. Погожий летний день. Невеста в белом платье, длинные черные волосы. Как ни крути, интересная история. Первым делом примчался Дэнни Филдз, мой журналист из "Электры", "архитектор", так сказать, моей карьеры. За ночь до того я позвонил ему и сообщил, что женюсь. Он чуть язык не проглотил. Я оказался таким приличным юношей, и он не знал, как сказать, типа: "А как же твой имидж?". "До завтра", говорит. И прилетел из Нью-Йорка.
Ди-джей с детройтского радио WABX Расс Гибб позвонил узнать, что за фигня происходит, но не сказал мне, что разговор транслируется в прямом эфире. Я внезапно столкнулся с таким аспектом публичности, как интерес к личной жизни. Радио WABX не верило своим ушам: КТО же пойдет замуж за Игги Попа?
В это время ребята из группы сидели на крыльце, пили пиво, подбрасывали монетки и заключали пари: сколько времени мы с ней продержимся. Все это в полный голос, понимаете, да? "Я даю месяца четыре, от силы пять". - "А я думаю, не больше дня, я знаю Игги". Дэнни говорит: "Джим, ЧТО ты делаешь? Подумай о своем имидже". Мой макробиотически-дзенский менеджер Джимми Сильвер говорит: "Слушай, главное для Джима - это правда, реальность". Дэнни так только глянул на него и говорит: "Какая в жопу реальность! На хуй она нужна!". А я в то время увлекался дзеном, следил за своим здоровьем - такой миролюбивый дзенский парень, который следит за здоровьем и норовит отлупить себя барабанной палочкой. Как бы то ни было, в тот месяц я попал на обложку журнала "16".
Свидетелем был Джонни Эштон, одетый в форму полковника СС - настоящую - при полном параде. Все дела улаживал мой менеджер. Послал свои 12 долларов в Universal Life Church, чтобы все было законно. У нас был анализ крови, лицензия и прочее. Пришли друзья команды из Анн-Арбор, плюс ее друзья. Все относились к событию скептически, кроме нас. Она была еще красивее, чем всегда; я так ее любил. И вот мы поженились. Мой отец сказал: "Джим, у тебя хороший вкус".
Но что было потом... Для начала она сообщает, что все ее подружки собираются остаться на несколько дней. Мне эти подружки не нравились, так? - толстые, болтливые, отвратные во всех отношениях. Внезапно я понял, что это нарушит всю внутреннюю химию дома. Кроме того, я понял, что парни, сидя на крылечке и заключая пари, на самом деле ревновали. Я это интуитивно почувствовал. В те времена я еще не умел задумываться о таких вещах всерьез. Ревновали. Все мужики - голубые. Они ревновали.
Короче, ее друзья собирались у нас остаться. Мне они не очень нравились. Плюс к тому, событие-то было особенное, хотелось отпраздновать его вдвоем.
Потом прибыло барахло. Все новые и новые коробки поступали вверх по лестнице. Какая у меня там была берлога, помните? "Маршалл", подушка да матрас, больше ничего. Пара шмоток, и все, пустая комната на чердаке. У нее была машина, "понтиак леманс" с откидным верхом. Это ладно. Но вдруг у меня появляется радиоприемник с будильником - это у меня-то, который больше ДВУХ ЧАСОВ В НЕДЕЛЮ не работает! Радиоприемник с часами и будильником! Появляется навороченный кофейный столик со стеклянным верхом и специальной полочкой для каких-то, не знаю там, штучек. Что еще? Появляется коврик - прекрасный коврик. Верхняя простыня, нижняя простыня, четыре подушки и два одеяла (одно электрическое), и покрывало с желто-бело-зеленым цветочным узором - веселенькие такие цветочки. Ну и, разумеется, телевизор. И, разумеется... в общем, куча всякого БАРАХЛА. Вдруг я обрастаю благоустроенным мирком, как какой-нибудь еврейский принц. Тут-то я и начинаю соображать, как бы мне от нее избавиться. Я ее, конечно, любил, но...
И вот солнце заходит. Свадебный вечер, все такое. Мой барабанщик, Скотти Эштон, был весьма и весьма симпатичный парень. И он положил глаз на Венди, да и она на него повелась, так? А я САМЫЙ ревнивый человек в мире. И вот она просыпается среди ночи и в полусне рассказывает, что ей приснился Скотти.
Я так напрягся. Я просто сразу очень сильно обломался. Это первое; а второе - она хотела, чтобы я бросил курить траву. Говорила, что это вредно, и что наша группа - сборище умственно-отсталых уродов, которые тянут меня вниз, и мне нужно от них избавиться и заняться чем-то самому, а она мне будет помогать, так? Я был в шоке. Я ушам своим не верил: эта козявка, эта недоросль несчастная так бессовестно преувеличивает свою роль! Для меня-то она была всего лишь вместилищем моих романтических устремлений. Я любил курить траву, и я любил свою группу.
Кроме того, она любила спать по ночам, а я любил спать, когда захочется. И на гитаре играть, когда захочется. И вот однажды ночью мне приходит идея песни - прямо среди ночи - а у меня эта женщина в постели. Вот тут-то я понял: или - или. Или она, или мое дело. Причем учтите, я ее очень любил.
И я начинаю сочинять одну из своих лучших песен, "Down on The Street". Закрылся в кладовке и наигрываю тихо, приглушенно - настоящий кач, настоящий первобытный ритм. Звучит неплохо. Но тут я перехожу к следующей музыкальной идее, а сам думаю: "Надо бы потише". А потом думаю: "Э нет! НЕ НАДО потише!". Вылез из кладовки и как въебал на полную. Обломал ее страшно. Зато песня срослась. Удивительный момент - рождение!
В конце концов пришлось ее выставить. Было море слез. Она не сдавалась. Мы решили: может, она уйдет на пару дней, вернется через недельку. И она смоталась.
Я снова был свободен. Можно было опять шляться по улицам, как раньше, глазеть по сторонам. Зашел в забегаловку, где школьники тусовались после уроков. На самом деле первая пластинка Stooges была написана именно там. Там была кофейня и туалет. Я приходил заранее, садился на балкончике и наблюдал, и это становилось материалом для песен.
Я зашел туда и увидел Бетси. Ничего подобного я еще не встречал. Очень хорошенькая. В физическом отношении полная противоположность моей жене - блондинка, беленькая как снег. Ей было 13, и она смотрела на меня изучающе.
Короче, вы поняли, что было дальше.

Рисковая игра

Смешно, знаете - несчетное количество раз после хорошего концерта друзья говорили мне: "Было здорово". - "Правда было здорово? - спрашивал я. - Тебе правда понравилось? На самом деле? То есть действительно хорошо? Всем понравилось?" - И так далее, и наконец: "Да нет, НА САМОМ ДЕЛЕ тебе не понравилось, я ЗНАЮ, никому не понравилось", - и так далее, и тому подобное. Это, конечно, дурной вкус, но что я еще могу сказать? Ужасно хочется, чтобы людям понравилось то, что ты делаешь, но в то же время это постоянный риск, рисковая игра. Я затем в музыку и полез. Лет в 15, ближе к окончанию школы, пришлось быстро выбирать: либо вся эта рутина, либо какой-то другой образ жизни.
Язык у меня всегда был подвешен отлично, из меня получился бы неплохой адвокат или даже политик: что-то, а убалтывать я умел. Но я видел, как живут родители моих одноклассников - весьма преуспевающие, - какая у них нецельная, ненастоящая жизнь. Эти сорокалетние люди, не лишенные привлекательных черт, привыкшие жить на широкую ногу, на самом деле света белого не видели.
Выдающихся личностей среди них не было. Всем своим видом они говорили: и ты можешь стать таким же, заскорузлым и толстым. Никаких серьезных разговоров не поддерживали. В них не было поэзии. Не было поэзии, волшебности не было. Они не были самими собой. Они существовали в мире собственности и власти.
Смешно - я вырос в вагончике, но отец настоял на том, чтобы я обучался, так сказать, по ту сторону границы, с детьми из обеспеченных семей.
На самом деле грустно. Я-то, знаете, хотел быть заколдованным и жить в волшебном лесу. А вокруг были все эти люди со своим идеалом: хороший район, хороший дом с подстриженной лужайкой, хорошая специальность, классно выглядящая жена, свой офис с кучей подчиненных и политический вес. Что-то, знаете, такое, что можно подсчитать. И детей, разумеется, чтобы их воспитывать.
Так что буржуазная жизнь меня совершенно не привлекала, но и рабочим становиться, конечно, не хотелось. Вообще дрянное было окружающее, особенно дети в школе. Вот я и решил рискнуть и податься в музыку - это была единственная веселая возможность - чтобы ускользнуть от всего этого. Я бы сдох без настоящей рисковой игры - без чего-то настоящего, осязаемого.
Кроме того, меня прикалывал сам по себе аппарат, я был в него просто влюблен. Присутствие электричества в больших дозах всегда сообщало мне невероятную уверенность и комфорт, особенно то, как огромная колонка с включенным в нее инструментом расталкивает воздух - именно это они делают, толкают воздух и толкают меня. Мне страшно нравились микрофоны, какие они красивые. И барабанный бит. Было такое чувство - надо валить, надо отсюда валить. Ненавижу эту жизнь! Все в ней ненавижу! Не хочу так жить. Это отвратительно. Я чужой среди этих людей, и единственное место, куда можно спрятаться - это музыка. Единственное убежище, правда.
Это был серьезный риск - подписаться на пять сетов за вечер, шесть вечеров в неделю, за 55 долларов на мою долю. Но ничего больше не оставалось. Большая игра: смогу я вовремя остановиться или зайду так далеко, что назад дороги уже не будет?
Я не думал тогда ни о каких пластинках, контрактах. Это был просто побег, вроде юношеской влюбленности. Ну и, конечно, вошел во вкус: Это было летом 1965 года, как раз вышел новый Боб Дилан, "Bringing It All Back Home", и "Роллингов" тоже новый альбом. Я тогда много Дилана слушал.
Короче, попробовал я вернуться в школу - и не смог. Я играл в школьной команде "The Prime Movers", познакомился с гитаристом Пола Баттерфилда, и он сказал: если действительно хочешь играть, надо ехать в Чикаго. Я поехал в Чикаго с девятнадцатью долларами в кармане и постучался в дверь к великому барабанщику Сэму Лэю, из первого состава Баттерфилда. Он жил на углу Хоуман и 65-й улицы, в самой гуще Вест-Сайда - район довольно стремный, ходить по нему страшно - и открыл мне. Вписал меня в подвал под музыкальным магазином "Делмарк", хозяин которого, Боб Кестер, каждый вечер пытался на меня наехать. Ну и что: зато я мог репетировать в магазине и находить работу в качестве музыканта. Боб любил блюз, отлично в нем шарил и был своим человеком среди черных блюзменов Чикаго. Он до сих пор выпускает хорошие пластинки на лейбле "Делмарк" (Грэнд-стрит, Чикаго, Иллинойс).
Я начал играть с этими черными дядьками: меня, юного оборванца, брали играть. Первое, что я про них понял - что музыка течет у них с пальцев, как мед, очаровательно-детская в своей простоте, без всяких там аранжировок, в отличие от белых чикагских групп, которые на самом деле не врубаются. То есть никаких аранжировок. У каждого гитариста штук по двадцать очевидных риффов, и каждый знает, что делать, чтобы это подходило к песне. Все играют, и все срастается. Они СЛУШАЮТ друг друга. Мощная вещь. Как-то ночью я сидел на берегу реки Чикаго - я часто зависал там, около завода по переработке отходов, напротив тех небоскребов, откуда Стив МакКуин в кино грохает машину в реку с 65-го этажа, - сидел там и думал о структуре: может, не надо играть все эти сложные тексты; может, начать писать и петь песни.

Как я был голубым

Когда я достиг призывного возраста, случился как раз крупнейший и, надеюсь, последний в современной американской истории призыв в отсутствие ОБЪЯВЛЕННОЙ войны. Был конец 1966 года. Им надо было набрать 650000 человек за три месяца, и чтобы каждый служил по два года. Гребли всех подряд, независимо от физических недостатков. Это как следует ударило по карману пап и мам, дорогой читатель. Парней с десятью зубами, и тех гребли. Взять Билла Фигга, это был мой друг, барабанщик из группы "The Rationals": у него еще в детстве было повреждено колено, и там стоял стальной стержень. Билл боялся призыва, но еще больше он боялся, что его ребята осудят. Поэтому они и работали по школам, а не по месту жительства. Тем самым, если хочешь бунтовать - бунтуй на глазах у всех своих друзей. Друзья они тебе или нет? Нет, блядь! Зачем они идут в армию? Чтобы их там убили. Билл Фигг не вернулся.
Мне не хотелось служить по нескольким причинам. Во-первых, я не желал вписываться в американское общество с его дурацкими мужчинскими ценностями. Во-вторых, а как же моя музыкальная карьера? - она не терпит перерывов. Кроме того, хрена с два я буду спать в казарме вместе с кучей стриженых мачо - ненавижу мужиков, особенно тех, которые называют себя "мужиками" - сколько же в них говна! Я рад, что все они так или иначе сдохли.
Но больше всего меня страшила перспектива провести два года в условиях еще более жесткого социума, в компании отвратительных жестоких кретинов, чьи отцы воевали во Вторую мировую.
В то время я еще играл в "The Prime Movers" - блюз-бэнд, все старше меня. Я выжидал, готовился к появлению Stooges.
И что же я сделал? Стратегия была следующая. Во-первых, я сказал маме: "Мам, что-то я хожу оборванцем". Ну, она и купила мне такую одежду, как мамы обычно покупают, да? Приличные, ужасно сидящие серые брюки и дурацкий свитерок. Я постригся как можно короче. Замаскировался под идеального маменькиного сынка.
Идея была сыграть голубого. В те времена это было крайне сложно. Вся наша группа отправилась на призывной пункт в специальном автобусе - просто самому прийти было нельзя, только на этом автобусе для транспортировки призывников.
Мы все прошли тест на умственное развитие, потом пошли по врачам. Надо было раздеться до трусов и встать в очередь. Я в своем углу разделся, а трусов на мне не было - хитрый план, а? Поддрочил маленько и выхожу прямо на свое место в очереди с гигантским стояком (11 на 1 и 3\4 дюйма под углом примерно 94 градуса). Я и четырех шагов не сделал, как раздается крик: "Стоять!". Подходит сержант: "ПОЧЕМУ БЕЗ ТРУСОВ?!!"
Так что засекли меня сразу. "Помогите, пожалуйста", - говорю. Меня послали в комнату отдыха привести себя в порядок. Я надышался посильнее, чтоб задыхаться, помчался по коридору и столкнулся с врачом. Трясло меня как следует. Он говорит: "В чем дело?". Я говорю: "Дело в том, что я голубой, и мне страшно тут находиться голому с другими мужчинами". Отправили к психиатру, он давай спрашивать: "Что значит - голубой? Кто такие педерасты?" и так далее. Я так вошел в роль, что он купился и отвел меня вниз к капитану - я уже чуть не плакал, весь трепетал и содрогался. Ему стало так противно, что он уже не мог соблюдать профессиональный нейтралитет и выпиздил меня оттуда. Полтора часа, и с военной обязанностью покончено: день прошел не зря.
Это был один метод. Рок Экшн применил совсем другой. Он на несколько лет моложе меня, так что проходил через два года. Сначала - не знаю уж как - он отказался садиться в автобус. Но приехал сам, на своей машине. Тогда я еще играл с "Prime Movers", а он был мой протеже, барабанщик. Он подошел к делу СЕРЬЕЗНО. Двое суток с лишним не ложился спать, бухал и бесился, так? И перед самым выездом нарисовал себе помадой на лбу двухцветную молнию. ПЛОХОВАТО выглядел парнишка. Рукава закатаны, мотоциклетная куртка, отшвыривает пивную банку и направляется ковбойской походочкой прямо в ворота. Учтите, это было еще до того, как кожа повсеместно вошла в моду. Его немедленно скрутили и посадили в барак. Но он умудрился оттуда выбраться, и дело было сделано.
Армия - прекрасное поприще для молодых артистов!

Dum_Dum_Girl (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Dum_Dum_Girl (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Dum_Dum_Girl (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Dum_Dum_Girl (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Dum_Dum_Girl (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора

Аноним (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора Чем больше у меня денег,чтобы слоняться туда-сюда,тем меньше я туда-сюда слоняюсь.
Секс может быть более фактической штукой,чем любовь.Ты знаешь,удался он или нет,понравился он тебе или нет.Ты не изменишь своего мнения об этом через десять лет.
Я стал Игги,потомучто у меня был босс-садист в музыкальной лавке.Я играл в группе The Iguanas.Желая унизить меня или напугать,он говорил:"Игги,принеси-ка мне кофе без кофеина".Это выводило меня из себя,ведь тогда крутых ребят называли Таб или Рок.У меня появилась кличка,которую знал весь город,и это было мучение.Как-то мы играли на разогреве у Blood,Sweat&Tears.За вечер мы заработали,кажется,пятьдесят баксов на всю группу.Зато у нас появилось много новых поклонников,и Nichigan Daily напечатал о нас большую статью,в которой автор называл меня Игги.Я такой:"Бля!О нас пишут в прессе,но зовут меня Игги".Но что я мог сделать?Я знал цену пиару.Так что я приделал маленькое "Поп" на конце.Мне потребовалось тридцать лет,чтобы превратить это имя в то,чего мне хотелось.
Когда-то я работал с Донателлой Версаче.Ее ассистент настаивал,чтобы я пользовался сортиром для знаменитостей.Мне это очень понравилось:"Конечно,я буду пользоваться вип-сортиром,я же сраная звезда!"
Моя мать была святой.Она научила меня быть бесконечно милым.
Знали бы вы,что приходится переживать после пары граммов дерьмового кокаина,четверти галлона "Джэк Дэниелс" и ночи с отнюдь не лучшей телкой в твоей жизни,когда,проспав два часа,ты просыпаешься в утренний час пик и слышишь за окном гудки машин,все серо,холодно и хочется подохнуть.В такие моменты я сожалел о прошедшей ночи.Но не слишком долго.
У меня никогда не было этого мачистского отвращения к пидорам,но я и Боуи?Никогда,никогда,никогда,никогда.
Я не так уж однообразен.Как-то в журнале People вышла фотография,на которой я пылесошу пол.Иногда я его пылесошу,а иногда -заливаю кровью.Многие пытались меня переиггипопить.Например,Джи Джи Эллин.На сцене он вытворял черт знает что:срал,трахался.Он перенял у меня эту черту и усугубил ее.Но это не заставило меня с ним соревноваться,наоборот,это меня напугало.Я увидел цвет своей блевоты -она была зеленой от желчи-и понял,что зашел слишком далеко и не могу больше так продолжать.Зеленая блевотина дала мне шанс остановиться и осмотреться.Постепенно я завязал с наркотиками.
Всегда ищите поляну,где еще никто не пасся.
Все дело в крови.Христиане это использовали в истории с Христом.Ведь что он на самом деле сделал?Он ведь общался с запойными рыбаками.А когда его спрашивали:"Почему ты общаешься с проститутками и рыбаками?"-он говорил:"Потому что я нужен им."Вот это фраза.Понимаете?Но нашему военнизированному обществу на самом деле нужна кровь.Нам нужно немного крови.Нам нужно немного страдания.Вроде того,что индивид должен страдать во благо всех.Я с этим играюсь.Поначалу я смотрел на Иисуса Христа и думал:"Вот это ракурс!" Я под него косил.Но в конце-концов на каком-то уровне -это все шоу-бизнес.

Аноним (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора В колонках играет - The Passenger

Когда я лежал в психушке,мой психоаналитик дал мне совет,которым я часто пользуюсь.Он сказал:"Прежде чем что-то делать,подумай,сможешь ли ты из этого выбраться".Хорошая мораль для нашего времени.Этот совет принес мне много пользы.
Возле моей школы по субботам устраивали дискотеки.Снимали для этого сарай.Однажды,когда мне было четырнадцать,объявили,что приедет выступать Джерри Ли Льюис.Он приехал и хмуро на нас посмотрел.Все остальные светились эстрадными улыбками,а он и не думал.Его волосы были цвета белого шелка,он был в смокинге и выглядел,как блондинистый Дракула.Подойдя к пианино,он стукнул по нему ногой и сказал:"Я не буду на этом играть".Он услышал,что оно расстроено и ушел со сцены.
Впервые мне захотелось стать музыкантом,когда мы ехали по двухполосному шоссе в Мичигане.Я сидел сзади в каддилаки 1949 года - мой отец всегда знал толк в машинах.В динамиках Фрэнк Синатра пел:"Fairy tales can come true,it can happen to you if you're young at heart".Отец подпевал.С того дня,когда люди спрашивали меня,кем я хочу стать,я отвечал:певцом.
Потом,с возрастом,я стал понимать,что это не очень-то реально.И тогда я решил,что стану политиком.
Мы жили в трейлере.На стоянке номер 69.А всего номеров было 113.Во всем этом лагере высшее образование было у двух людей - моих родителей.
Мои родители уступили мне свою спальню,я переехал туда со своей ударной установкой.Отец сидел тут же,с пятимиллиметровой армейской стрижкой,и читал газету.Родители хотели развить во мне творческую жилку.Со временем их представление о творчестве стало растягиваться.Состарившись,они вдруг поняли:"О Господи,наш сын - Игги Поп".
У меня нет особых предпочтений.Я предпочитаю пять долларов трем долларам,вот,пожалуй,и все.
Кажется,Господь нассал на всех моих врагов.Много лет меня мучило,что влиятельные люди,услышав мои песни,никогда их никуда не ставили.Им нравилась только музыка,которую я ненавидел,и я желал им смерти.В какой-то момент появился просвет.Я слышал свою музыку в барах,ее стали брать для телевидения и рекламы.Когда мои старые вещи сделались популярными,мне было неудобно выпускать новые,я боялся стать памятником в плохом районе,на который все срут.
В туалете я ссу довольно редко.Я почти всегда ссу на заднем дворе или в саду,потомучто мне нравится ссать на своей частной собственности.
Я рассказываю жене всякие боевые байки,ничего от нее не скрываю.Мне кажется,это правильно,потому что,если уж кто-то хочет кого-то узнать,он должен чувствовать,что действительно его знает.Ну и получается,что коэффициент стыда уже довольно давно падает,а чистая радость-растет.

ForEver_ME (Iggy_Pop_For_Us) все записи автора В колонках играет - i wanna be your dog
Настроение сейчас - ))))

вчера был др одного из самых великих людей современности...вчера он отпраздновал своё ШЕСТИДЕСЯТИлетие....гений панка....он играл его ещё до того как тот появился...и пусть когда он под коксом он думает что он стакан апельсинового сока....но мы его любим за то что он жив и продолжает творить)))))