verbava все записи автора Дэвид Гилмор – Что сказал бы Генри Миллер

Когда я сам был мальчишкой, мне казалось, что есть такое место, куда попадают плохие ребята, когда их выгоняют из школы. Оно должно было находиться где-то за краем земли, как кладбище слонов, только там полным-полно тоненьких белых мальчишечьих косточек.

***

Посмотрев в окно, я обратил внимание на то, что луна висит в небе неестественно низко – она, должно быть, заблудилась и ждала звонка из дома.

***

– Значит, как бы ты хорошо ни жил, у тебя все равно всегда есть проблемы?
– Все дело в том, с какими ты сталкиваешься проблемами, – ответил я. – Те проблемы, что стоят передо мной сейчас, мне нравятся больше, чем те, с которыми мне приходилось сталкиваться раньше.

***

Сначала камера снимает все – лестницу, кирпичи, изящную женщину, потом в кадре возникает Одри, снятая средним планом, потом – бац! – и только Одри, потом – бац! – и крупным планом экран заполняет лишь ее лицо: фарфоровые щеки, остренький подбородок, карие глаза. Она перестает перебирать струны, вскидывает глаза, с удивлением смотрит на кого-то рядом с камерой.
– Привет, – мягко говорит она.
Это один из тех моментов, ради которых люди ходят в кино. Если увидеть эту сцену хоть раз – не важно, в каком возрасте, – забыть ее уже нельзя никогда. Вот пример того, что может делать кинематограф, как он может пробить любую защиту и разбить вам сердце.

***

Фильм был сделан в те времена, когда вестерны обычно снимали в цвете, и в большинстве случаев героев в них играли актеры с волевыми подбородками и благородными помыслами, больше походившие на персонажей мультфильмов, чем на живых людей.

***

Клинт согласился играть в фильме за гонорар в пятнадцать тысяч долларов, но – я специально подчеркнул это, говоря с Джеси – настоял на том, чтобы сценарий был переписан, полагая, что фильм станет интереснее, если его герой вообще не будет ничего говорить.
– Как ты думаешь, почему он это сделал? – обратился я к Джеси.
– Здесь все понятно. Об актере, который ничего не говорит, зритель может думать все, что ему заблагорассудится, – ответил сын. – А как только он откроет рот, его образ в глазах зрителя тут же сильно померкнет.

***

– С годами я понял, Джеси, что после того, как напиваешься, принимать жизненно важные решения нецелесообразно. – Сын открыл было рот, чтобы что-то сказать, но я продолжил: – Даже если ты не в стельку пьян, а уже протрезвел.

***

– Было время, когда я думал, что моя жизнь начнется после окончания университета, – ответил я. – Потом мне стало казаться, что я начну жить, когда выйдет моя книга или когда я стану знаменитым благодаря какой-нибудь другой ерунде. – Я рассказал сыну о том, как мой брат однажды сказал мне удивительную вещь: он считал, что его жизнь начнется, когда ему стукнет пятьдесят.

***

Испуг иногда бывает настолько сильным, что доводит почти до паралича, кажется, что тебя током бьет, как будто ты вставил пальцы в розетку. Именно так я себя чувствовал, когда смотрел пару сцен в «Психо»: не сам эпизод в душе, потому что тогда я закрыл глаза руками, а сцену непосредственно перед этим, кадры, на которых через занавеску видно, как что-то прокралось в душевую. Я прекрасно помню, что, когда в тот летний день мы вышли из кинотеатра, мне даже показалось, будто солнце стало светить как-то по-другому.

***

Становилось ясно, что наши отношения меняются. Я чувствовал, что раньше или позже – хотя, скорее раньше, – мы, я и Джеси, вступим в противостояние, в котором я проиграю. Как и все другие отцы в истории нашего мира.

***

Ты ведь знаешь, Джеси, что по этому поводу говорил Генри Миллер. Если хочешь избавиться от женщины, преврати ее в литературу.

***

– Пап, а ты согласен с тем, что нельзя одновременно иметь женщину и хотеть ее? – спросил Джеси.
– Нет, не согласен. Но я тоже так думал, когда был в твоем возрасте. Если я какой-нибудь девушке слишком сильно нравился, мне трудно было относиться к ней серьезно.
– Что же изменилось?
– В частности, мое чувство благодарности.

***

Было очень холодно, пронизывающий, порывистый ветер метался вдоль улицы как разбойник, высматривающий добычу. Он поджидал тебя у двери в дом, а потом, когда ты отходил от нее на приличное расстояние, хватал за воротник и наносил сокрушительный удар.

***

Эта картина вызывает чувство острой ностальгии, как будто Луи Малль написал сценарий о том времени своей жизни, когда он был очень-очень счастлив, но понял это лишь много лет спустя.

***

Вспоминаю последнее интервью, которое я взял у Дэвида Кроненберга, сделав мрачноватое замечание о том, что воспитание детей чем-то похоже на череду расставаний – сначала с подгузниками, потом с комбинезонами и наконец – с самими детьми. «Вас постоянно покидают прожитые ими детские жизни», – сказал я, но Кроненберг, дети которого уже стали взрослыми, перебил меня вопросом: «Да, но разве на самом деле сами они когда-нибудь от нас уходят?»

free_readings