verbava все записи автора Зэди Смит – О красоте

Ему нравилось слушать непривычную для уха Белси болтовню о делах, деньгах и прикладной политике, рассуждения о том, что равенство – это миф, а культурный плюрализм – пустая мечта; он дрожал при мысли, что искусство – Божий дар, ниспосланный кучке избранных, а литература по большей части лишь прикрытие для необоснованных идей демократов. Он делал слабые попытки спорить – чтобы с радостью подвергнуться осмеянию, услышать в очередной раз, что он законченный либерал, книжный червь и горе-философ. Когда Монти сказал, что меньшинство часто требует равноправия, которого не заслужило, Джером беспрепятственно впустил в себя эту новость и лишь сильнее вжался в податливый диван. Когда Майкл заявил, что если ты чернокожий, самосознание тут ни при чем, все дело в меланине, Джером не ответил традиционным для Белси истеричным выкриком: «Скажи это куклуксклановцам, пришедшим в твой дом с горящим крестом!», а просто дал себе слово меньше носиться со своим самосознанием.

***

– Клер, дорогуша, я бы ахать не стала – неужели нельзя было сообщить?
– Честное слово, Кикс, все так быстро случилось, – сказал Уоррен. – Разве я женился бы на этой женщине, если бы у меня было время подумать?

***

Семья умирает тогда, когда быть вместе ужаснее, чем быть одному.

***

Время измеряется не годами, а чувствами. Зора чувствовала себя по-старому.

***

В его голосе стояли слезы, он боялся, что ему не скажут правды. Сердиться на него было нельзя, но Кики все-таки почувствовала досаду. Эти дети так упорно добиваются статуса взрослых, даже когда его признание совершенно немыслимо, а случись какая-нибудь петрушка, при которой их взрослость очень пригодилась бы, как они вдруг снова дети.

***

И она попыталась восстановить самое раннее воспоминание о Говарде – их первую встречу и первую ночь. Это был нелегкий трюк: в последние десять лет ее память превратилась в забытую под дождем негнущуюся железку, в ржавый музейный экспонат, переставший быть ее собственностью. Даже дети знали ее воспоминания наизусть. Итак, на индийском ковре в ее бруклинском доме без лифта, все окна распахнуты, большая серая нога Говарда наполовину за дверью, упирается в раму запасного выхода. В Нью-Йорке смог и температура под сорок. Ее дешевенький магнитофон играет «Аллилуйю» Леонарда Коэна, песню, которую Говард называл «псалом, разрушающий псалом». Кики давно смирилась с этой музыкальной частью воспоминания, хотя в тот раз «Аллилуйи» не было – «Аллилуйя» была позже, несколько лет спустя. Однако разве устоишь перед очарованием такой возможности, и Кики включила «Аллилуйю» в семейный миф. Теперь она понимала, что совершила ошибку. Крошечную, конечно, но свидетельствующую о глубоких изъянах. И почему она всегда соглашалась на исправленные Говардом версии прошлого?

***

Чуть ли не впервые за неделю Говард и Кики стояли в одной комнате, всего в трех метрах, и смотрели друг на друга, как два официальных, развернутых лицом, но никак не перекликающихся полнофигурных портрета.

***

Хотя в колледже Зора слыла «личностью», «студенткой со взглядами», горячилась она не всерьез и домой свои взгляды не уносила, а то и забывала их прямо на пороге аудитории. Похоже, у нее не было убеждений в том смысле, в каком они, по-видимому, были у остальных. Стоило уроку закончится, как она понимала, что с тем же успехом и воинственностью могла бы отстаивать другую точку зрения: защищать Флобера, а не Фуко; спасать от нападок Остин, а не Адорно. Неужели окружающие и правда чему-то привержены, гадала Зора. Только ли она чувствует собственную обезличенность, или подобно ей все разыгрывают спектакль?

***

Она могла рассказывать свои истории весь вечер, что она и делала, когда ее просили. Но ее истории больше не имели к ней отношения.

***

Зачем нам враждовать? В любви, как и… в науке, все средства хороши.

***

Самая большая ложь о любви – что будто любовь дает свободу.

free_readings