verbava все записи автора Филипп Лежён – В защиту автобиографии

Уже четверть века я изучаю автобиографию — описываю, но вместе с тем волей-неволей и упорядочиваю материал. Если послушать окружающих, получается, что я то ли занимаюсь жанром, который существует исключительно в определениях, которые я же ему и даю (иными словами, всё — вымысел, остаемся ли мы о том в блаженном неведении или признаём в открытую), то ли этот жанр, напротив, существует в реальности, но несет с собой, скажем прямо, гибель современной литературе. Этакий смертоносный вирус, убивающий искусство и творчество! Я, говоря по правде, даже не знаю, что тут возразить.

***

Чем не приложение к Декларации прав человека: право описать самому свою жизнь... Все автобиографии рождаются свободными и равными.

***

Есть ли на свете автобиографии, где автор и вправду говорит только о себе? Мы всегда так или иначе втягиваем в наши истории других. Близких. Тех, кто поверяет нам свои тайны. От кого мы скрываем наши. Сегодня ли, вчера ли, но жизнь идет, союзы распадаются, возникают ссоры, измены, желание отомстить. Не бывает частной жизни без стен. Без полупрозрачных перегородок. Без компромиссов. А выходя из печати, автобиографический текст нарушает достигнутое хрупкое равновесие. Близкие, причем неожиданно и из вторых рук, узнают сокровенные мысли, которые вы в свое время из деликатности от них утаивали. Или столь же неожиданно видят, как на всеобщее обозрение выставлена сокровеннейшая часть их собственной жизни, которую они в более счастливые времена делили с вами.

***

Живи общество в условиях абсолютной гласности, оно бы не мучилось подобными проблемами, а в автобиографиях можно было бы сказать все; но тогда и автобиография оказалась бы ненужной. Однако такое общество — всего лишь химера, и мечтают о нем те, кто при случае с охотой разрушат любые перегородки, особенно если сами уже извлекли из них выгоду.

***

В этом и состоит предмет спора: должно ли ставить преграды литературному творчеству, жертвуя самой главной его способностью — врачевать и будоражить мир, — во имя боязливого законопослушания?

***

Автобиография — не только словесная конструкция, но и социальный поступок. Обещая говорить правду и свидетельствовать о реальности, пишущий, хочешь не хочешь вмешивается в отношения между людьми. Отсюда — страх перед автобиографией. Ее презирают, но боятся. Она притягивает, но подступаются к ней с опаской. Пытаются завладеть ее колдовской силой, а ответственности избежать. Пойманный тут же прикидывается, что он — не он: “Какая я вам летучая мышь? Я — птица, не видите, что ли, я же с крыльями”. Дескать, я — художник, с меня и взятки гладки.

***

Индивид — не химера, а реальность, хоть и очень хрупкая.

***

Для вас те сокровища — медяки. Вы — чужие. А каждое такое прозвище — только между нами, моими родными и мной. Оно принадлежит им, как же я могу его выдать? Ведь у вас тоже есть свои прозвища, и я на них не зарюсь. Но мой опыт — это мой опыт; как и сами эти словечки, он банален, а значит — неповторим. Для меня в тех словах — всё, а другой в них ничего не заметит. Представьте: вас знакомят с угреватым толстяком, и вы не можете поверить, что это и есть тот виртуоз-пианист, о котором вам столько говорили. Но вот он садится играть, и происходит чудо. С моими словечками — то же самое. Надо, чтобы они играли.

***

Со страхом думаешь, что после тебя останутся письма, дневники, бумаги, самое сокровенное. Что невесть кто сунет в них однажды свой грязный (или пусть даже чистый) нос. И обнаружит давно увядшие цветы. Жизнь ведь неповторима.

***

Семейный фотоальбом — вроде сладкого дурмана. Родных в нем водой не разольешь. И никто никого не обманывает, так получается само собой. В конце концов поверишь, что так и было. Иногда я завидую Руссо и его эпохе, когда детей не портретировали. Не делали рабами изображений. Конечно, я вижу по фотографиям, как меня любили. Вправду любили. Но я себя от этого чувствовал как в тюрьме: в клетке этой любви. Забальзамированным, как мумия.

free_readings