Hunter S. Thompson – The Rum Diary (1960s – 1998) |
Кто только не являлся работать в «Ньюс»: все типы – от диких молодых экстремистов, страстно желавших порвать мир напополам и начать всё заново, до старых усталых ханыг с пивными брюшками, которым только и хотелось, что пожить в блаженном покое, прежде чем упомянутая банда психов порвет мир напополам.
***
Пока пальмы проскакивали мимо, а огромное солнце выжигало дорогу впереди, во мне вспыхнуло что-то такое, чего я не ощущал со времени моих первых месяцев о Европе, – смесь неведения и отвязанности – самоуверенность типа «а фиг с ним», что обретает человек, когда ветер дует в спину и он по четкой прямой начинает двигаться к неведомому горизонту.
***
Мы пожали друг другу руки, У Сандерсона была крепкая, отработанная хватка, и у меня возникло чувство, что когда-то в молодости его убедили мерить мужчину по силе рукопожатия.
***
– Моему агенту нужны кое-какие снимки из казино. Не так легко их заполучить.
– Почему? – спросил я.
– Нелегальщина, – объяснил Сала. – Когда я только-только сюда приехал, меня застукали за фотографированием в «Карибе». Пришлось с комиссаром Роганом повидаться. – Он рассмеялся. – Он спросил меня, каково бы мне было, если бы я сфотографировал какого-нибудь несчастного ублюдка у рулетки и этот снимок появился бы в газете его родного городка аккурат перед тем, как он захотел бы взять ссуду в банке. – Он снова рассмеялся. – Я ответил, что мне было бы глубоко плевать. Я, черт возьми, фотограф, а не работник сферы социальных проблем.
***
Здесь народу в казино было больше, но атмосфера висела все та же – ощущение какого-то тупого неистовства. Примерно так чувствует себя человек, принимающий стимулятор, когда все, что ему на самом деле хочется, – просто поспать.
***
Сандерсон расслаблялся так редко, что в его естественных манерах было что-то неловкое и ребячливое, почти трогательное. Он так далеко ушел от себя, что уже, как мне кажется, не знал, кто он такой.
***
– Счастлива, – пробормотал я, пытаясь удержать это слово в уме. Но это было одно из тех слов, вроде Любви, значение которых я всегда не вполне понимал. Большинство людей, постоянно имеющих дело со словами, не слишком в них верят, и я не исключение. Особенно мало я верю в большие слова вроде Счастливый, Любимый, Честный и Сильный. Они слишком размыты и относительны, когда сравниваешь их с резкими, гадкими словечками вроде Подлый, Дешевый и Фальшивый. С этими словами я чувствую себя легко и свободно, ибо они тощие и запросто лепятся на место, а большие слова тяжелы – чтобы наверняка с ними сладить, нужен или священник, или кретин.
***
После одной ночи слишком долгого сна в вонючем гроте, где мне и на минуту оставаться не хотелось, для пребывания в котором не было никакой причины, кроме того что он чужой и дешевый, я решил послать его ко всем чертям. Если там была абсолютная свобода, значит, я досыта ею наелся и отныне намерен был искать что-то менее абсолютное и куда более комфортабельное.
***
Оставшуюся часть вечера я почти ничего не говорил, а только сидел и пил, пытаясь распознать, становлюсь я старше и мудрее или просто старше.
***
Меня так и подмывало спросить его, чего ради он вообще нанял Сегарру или почему он выпускает третьеразрядную газету, когда мог бы по крайней мере попробовать выпускать хорошую. И тут я вдруг понял, что до смерти устал от Лоттермана; он был мудозвоном и даже сам этого не знал, Лоттерман вечно болтал про Свободу Прессы и Продолжение Выпуска Газеты, но будь у него миллион долларов и вся свобода в мире, он все равно издавал бы никчемную газетенку, потому что у него элементарно не хватало ума издавать хорошую. Он просто был еще одним шумным мудаком в бесчисленном легионе прочих мудаков, что маршируют под знаменами людей больших и достойных. Свобода, Истина, Честь – достаточно потрещать сотней подобных слов, и за каждым соберется тысяча мудаков, помпезных хмырей, которые одну руку тянут к знамени, а другую под стол.
***
Во всем этом деле было что-то зловещее, словно Бог в приступе омерзения решил стереть нас в порошок.
***
Звуки сан-хуанской ночи плыли по городку сквозь слои влажного воздуха; звуки жизни и движения, пока одни люди к чему-то готовились, а другие бросали попытки, звуки надежды и звуки стойкости – а поверх всех этих звуков тихое, смертоносное тиканье тысяч голодных часов, одинокий звук времени, что течет всю долгую карибскую ночь.
Рубрики: | Романы * * * Хороший текст |
Комментировать | « Пред. запись — К дневнику — След. запись » | Страницы: [1] [Новые] |