LiPa147 все записи автора Мир еще никогда не был таким бессмысленным и пустым. Ведь все это ложь, что время лечит. Время только притупляет боль. А на самом деле я уже два года не живу, а просто существую.
Потому что именно два года назад мир разделился для меня на “до” и “после”…


…C Cашкой мы познакомились в клубе. Я была с подругами — Юлей и Наташей, мы тогда вместе учились в 9-м классе, а он — с двоюродным братом Стасом. Мне сначала понравился его брат — высокий, загорелый, с блестящими черными волосами и щетиной, красивый какой-то нереальной, киношной красотой. Но он запал на Юльку, и они весь вечер протанцевали медляки. Мы же с Сашей и Наташкой сидели за столиком и болтали. Потом Стас с Юлькой уехали, а Саша отправился нас провожать — сначала мы вдвоем проводили Наталью, а потом еще три часа проговорили у меня на лестнице. Сашка оказался очень трогательным и забавным, а когда улыбался — у него на щеках появлялись такие прикольные ямочки. Я узнала, что он заканчивает институт, работает в автосервисе (в отличие от лоботряса Стаса, который нигде не учился и не работал), любит ту же музыку, что и я.

Короче, уже через неделю мы с Сашкой начали встречаться. Он заезжал ко мне по вечерам на мотоцикле, и мы ехали кататься, или шли в кино, или просто гуляли по парку и болтали. Нам никогда не было скучно вдвоем, всегда появлялись новые и новые темы для разговоров. Через несколько месяцев у меня должны были быть экзамены в школе — Саша занимался со мной физикой и математикой. Объяснял он очень понятно и доступно, я врубилась во все законы, научилась решать любые задачи. Даже моя мама Сашку полюбила. Когда он заходил к нам, маман сразу же наливала чай, накрывала стол, иногда специально пекла для него какой-то мудреный пирог. Удивительно, но после появления Сашки наши с мамой отношения только улучшились! Она даже была согласна, чтобы после экзаменов мы с Сашкой поехали вместе в Крым.

И в один день все рухнуло. Я до сих пор не могу смириться с этим, и каждый раз, когда вспоминаю свое поведение, сердце на пару секунд замирает, а потом обрывается и падает куда-то вниз.

26 июня я сдавала физику. Мой учитель, седой, противный старикан, долго гонял меня по билету, который я знала досконально, потом заставил решить несколько задач и уже в конце, когда другие учителя из комиссии предложили поставить мне “пять”, задал какой-то сложный вопрос. Я запуталась в этих импульсах, массах и силах и сказала какую-то глупость. Учитель презрительно посмотрел на меня и наконец-то сказал: “Вы свободны. Ставлю вам 4”.

На улице меня ждал Сашка.

— Ну чего, 5?

— Нет, 4! — радостно ответила я. Я действительно была рада, что экзамены наконец-то закончились, и не важно, с каким результатом.

— Почему 4? — расстроился Сашка. Я начала путано объяснять про импульсы, но он меня перебил:

— Лиза, ну я же тебе сто раз это объяснял! Ну почему? Ты же это знала и могла ответить, что, сложно было сообразить? Нельзя быть такой глупой!

От этих его слов меня прорвало. Я начала орать, что вовсе не глупая, что это он сам дурак, что такого он мне точно не объяснял, а значит, он и виноват. Сашка старался меня остановить, что-то говорил, но мне было жутко обидно. Я разрыдалась, а он, вместо того чтобы меня успокоить, просто стоял и смотрел. Наверное, ему тоже было обидно — я тогда об этом просто не подумала.

— Чего ты уставился? — крикнула я. — Тебе приятно, когда другим плохо? Знаешь, я вообще думаю, что нам надо расстаться. Ты меня достал, ты издеваешься надо мной.

В этот момент Сашка побледнел, а губы его сжались в тонкую линию. Но мне в этот момент почему-то хотелось сделать ему как можно больнее.

— Все, дорогой, прощай. И не забудь забрать у меня свои ролики! — крикнула я и убежала со школьного двора. Пока Сашка оставался в поле зрения, я оглядывалась на него: он стоял у своего мотика и смотрел мне вслед — без слов, без попыток остановить меня или вернуть. Чего уж там — он даже “прощай” мне не сказал!

Дома я прорыдала пару часов и вместе с успокоением до меня дошло: это же я виновата! Я первая начала орать, обижать его. Я вспомнила, что старалась как можно больнее уколоть Сашку, и мне стало ужасно стыдно. Я закрыла глаза и увидела ту же картинку: он стоит, бледный, как простыня, и не реагирует на мои обвинения. Сердце защемило: как же сильно, остро, навсегда я люблю его! И больше никогда не буду обижать, никогда-никогда! Я тут же добежала до телефона и набрала его номер. К телефону подошла его мама и сухо ответила: “Саша в ванной”. Я не могла терпеть и попросила ее передать: “Скажите, что Лиза ждет его в пять вечера, пусть приходит обязательно!”

В пять Сашка не приехал. Я прождала его до семи и набрала номер снова. Мама ответила: “Он уехал к тебе” и тут же бросила трубку. Я вышла на улицу, побродила возле подъезда — придумала сотню сценариев, как он приедет и я скажу ему, что виновата, что прошу прощения и очень сильно его люблю. Мне так хотелось обнять его и понять, что все осталось, как раньше.

В десять я поднялась домой и снова набрала его номер. Трубку долго не брали. Наконец, рыдающий женский голос сдавленно ответил: “Алле”. Я с трудом узнала Сашину маму. “Здравствуйте, а можно Сашу?” “Саши нет, — как-то безэмоционально ответила мама, — он разбился на мотоцикле, три часа назад”. Я не поняла, о чем она говорит и глупо переспросила: “Как это?”, “По дороге к тебе”, — ответила мама и повесила трубку…



Потом была поездка на то самое место, где Сашин мотоцикл вылетел навстречу грузовику, похороны, на которых его мама даже не взглянула на меня, поминки, где я потеряла сознание… Но даже это оказалось не самым страшным. Потому что после всего этого, когда красное пятно крови с шоссе уже смылось, во мне осталось всего лишь одно чувство — дикое, нереальное чувство вины. Он разбился из-за того, что переживал наш разрыв, думал, это серьезно, ехал, наверняка, забрать ролики, сказать “прощай”… А я так и не смогла сказать ему, что была виновата! Что люблю его! И каждое утро, просыпаясь, я думаю, что все могло бы быть по-другому, если бы не моя дурацкая, глупая, детская выходка… И до конца моей жизни я буду думать о том, что не сказала самых главных слов — и мой единственный любимый человек умер, считая, что я его не люблю.