-Kaunotar- (DepecheBook) все записи автора
В колонках играет - Полина Гагарина Я тебя не прощу никогда
Настроение сейчас - тупой ступор

Дэвид открыл глаза.
Комната плыла, будто в старом и нестрашном почти фильме ужасов. «Вертолёты» были для него делом привычным, особенно когда пустой ещё с позапрошлого обеда желудок мучительно давал о себе знать. Во рту был отчётливый привкус желчи, от которого зубы казались шершавыми, как пемза. Облизнув сухие губы, Дэйв сощурился на свет, с трудом проникающий в комнату сквозь мутное, как рыбий глаз, стекло окна. А за окном была глухая ночь, разбавленная только светом фонаря, раскачиваемого ветром.
Дэвид вздохнул.
Дэвид попытался встать.
Попытка оказалась неудачной, потому что непреодолимая сила земного притяжения больно шлёпнула его на место - в грязный, с вечера заблеванный угол, в котором он проспал до трёх часов ночи, уютно свернувшись калачиком. «О нет… » - подумал Дэйв, почувствовав, как к горлу снова подкатывает жгучий комок. «О да…» - подумалось ему ещё раз, когда он ощутил привычный голод в венах: зов, идущий откуда–то из тёмных глубин его издёрганного естества. Взявшись пальцами за подоконник, он заметил, что у него обгрызены ногти. «Твою маму… », - почти автоматически прошептал Гэхан. Его шёпот отозвался тысячным шелестом голых стен. Снова один. Один в огромном доме посреди самого развратного и опустившегося города в мире, один в чужой стране, один на всём белом свете. Самому себе ни хрена не нужный…
Я жду её. А её всё нет… - он прижался лбом к стене, в то время как пальцы упрямо лезли в карман за наркотиком…
Он машинально и совершенно безысходно потянулся к трубке телефона и набрал давным-давно вызубренные на память семь цифр, подсмотренные некогда в записной книжке Мартина. Сжав трубку так, что побелели пальцы, он ждал, обрываясь сердцем, замирая и нервничая, сжимая в потной ладони полиэтиленовый пакетик с нетронутой дозой.
- Бля, - донеслось с другого конца. Дэйв судорожно сглотнул. – Только одна свинья могла позвонить мне в такое время. Сукин сын, нахуй забудь этот номер. Потому что у меня сейчас медовый месяц. Отъебись, понял?! - брызгали нервные, дёргающиеся нотки голоса. «Ну какая же ты всё-таки мразь, жёнушка…», - подумал Гэхан. Его выдал хрипловатый смех.
- Удивила. Тереза…
- Как ты, гнида, узнал мой номер?! Вмажься и сдохни!!!
- Возвращайся, а? Веришь, я сам себя за эти слова сейчас ненавижу, но я всё ещё люблю тебя…
- … - молчание стало почти осязаемым и угнетало Дэйва хуже подступающей ломки. Ему слышались в этой тишине, наполненной только дыханием двух человек, самые гнусные мерзости, самые нелепые и тяжкие обвинения, самая непрозрачная карамель фальши и презрения, замаскированных под упрямое нежелание говорить. И гордость, полутонная обоюдная гордость, от чего становилось окончательно паршиво… Его пальцы судорожно дрожали, нервы едва не звенели от напряжения в ожидании хотя бы чего-нибудь: хоть вздоха одобрения, хоть гудков, частых гудков отбоя… Но ничего не было. Дэйву казалось, что его ухо с болезненной точностью улавливает малейшие намёки на звук, а усталый мозг додумывал несуществующие, но угрожающие его самолюбию подробности за неимением реальных слов, звуков и уже тем более действий. Он и сам не верил в жизнеспособность своего предложения, и мучительно ждал подвоха, брани.… Или хотя бы гудков, частых гудков … "Ну брось же ты трубку, наконец, не топчи мою и без того растоптанную гордость, её уже топтали без тебя, до тебя… брось трубку во имя спасения меня от моих собственных демонов! Хотя… зачем тебе спасать меня, если мне самому это в лом. Прости, что я посмел в тебя поверить".
- А… похуй. Всего хорошего.
В трубке у Терезы понеслись короткие гудки.
Отложив телефон, он несколько мгновений смотрел в одну точку. Потом встал и пнул аппарат несколько раз босой ногой, пребольно ушибив палец. Через минуту, психанув окончательно, Дэйв выдернул его из сети, попутно раскурочив розетку. В ладони неприятно мокрел пакетик с дозой, пальцы нервно тряслись, сердцебиение грозило разорвать грудь, пульс молотом стучал в ушах… Потянувшись за полураскрытым несессером, лежащим на столике около дивана, он неосторожно смахнул его на пол. Тонко звякнуло - разбился шприц, игла отлетела куда-то к плинтусу… Матернувшись, Дэвид отшвырнул под стену и пакетик, но тут же, согнувшись в три погибели, малодушно полез искать его, забыв о том, что лишился "поршня". Найдя, пожертвовав при этом ногтем, измазавшись в вековой пыли, Гэхан принялся лихорадочно соображать, где у него мог заваляться одноразовый (при одной только мысли о нём он поморщился) шприц. После пяти минут раздумий его осенило - в аптечке, в столе.
Дэвид достал ложку и зажигалку.
Дэвид рассмеялся.
Наскоро перетянув руку жгутом, он сделал себе инъекцию, после долгих попыток попасть в исколотую вену. Блаженно прикрыв глаза, он раскинулся на полу, приходя в себя как после холодного душа. Облизав зачем-то закопчённую зажигалкой ложку, он прямо на паркетине разровнял белую кокаиновую дорожку, и вдохнул её, как живительный воздух...
Через четверть часа всё повторилось. С доведённой до автоматизма пугающей точностью. Ещё через пять минут снова был кокс, причём вовсе не по забывчивости, присущей наркоманам со стажем.
Дэвид хотел раствориться в мутном свете фонаря, так безжалостно резавшем ему глаза…
Он пришёл в себя от прохладного прикосновения к вискам.
От ощущения, что чьи-то лёгкие и холодные пальцы перебирают его спутанные волосы.
«Мама?»
«Тереза?»
Он не сказал, он только подумал. Веки были тяжёлыми, отказывались разлепляться. Тело ныло, где-то в глубине мозга пылала огнём маленькая пустыня Сахара, мешая сосредоточиться хоть сколько-то на собственных действиях. Хотелось пить. Мучительно…
- Дэйв…
Этот голос звучал только в его голове?
- Дэвид…
Может, всё-таки мать? Нет, слишком молодые вибрации, слишком чужой тембр, отзывающийся не в тёплых закутках детства, а где-то пониже пупка… «Что со мной?», - молчаливо подумалось Гэхану, в то время как его покрасневшие от переборов и недосыпов глаза стали влажными.
- Ну что ты с собой делаешь, Дэвид?
Усилием воли распахнув ресницы, Дэвид понял две вещи: девчонку эту он не знает. Никогда не видел. Она годилась ему в младшие сёстры, равно как и в юные любовницы – ну ничем не брезговал Гэхан в смутное это время… Только не было на ней печати принадлежности к тому дну, с которого он сейчас медленно и болезненно пытался всплыть, чтобы не дать лопнуть собственным перегруженным от затянувшегося нырка лёгким. Она была чистой – подозрительно и удивительно. Факт этот поверг Дэйва в пучину молчания, заставив лишь нахмурить брови в недоумении.
- Ты… - выдавил, наконец, он, но она только приложила палец к его губам, призывая к молчанию.
- Нет… - в её серо-голубых глазах он увидел слёзы, которые, сорвавшись, упали ему на лицо. Смятение, переполнявшее Дэвида, всколыхнулось с новой силой. Он решительно не понимал происходящего. Тем более, когда она прижалась к его искусанным губам сестринским поцелуем, в котором было так же мало плоти, как и силы в его худых руках. Почему-то ему захотелось смять её тонкое серое платье, уйти в монотонность возвратно –поступательных движений и забыться – только не в привычном кайфовом угаре, а в простой человеческой радости. Тонкое тепло её губ податливо уступило жару его нервного рта… Лёгкие касания этой девочки делали его сильнее. Ему хотелось всего и сразу…
- Кто… ты?
- Просто отдай мне свою боль. И не спрашивай меня ни о чём…
- Обмен болью… Теперь это так называется? - рассмеявшись сухо, будто рассыпав стеклянные капельки бисера, Дэвид посмотрел на неё из-под ресниц, - Что ж… Этого добра у меня навалом…
Ответом на его сарказм была её нежность…

Дэвид открыл глаза.
В комнате царило пыльное утро, в котором он проснулся один, хотя предплечье ныло от ощущения чужого веса. Его прошибло ознобом от реальности происшедшего и нереальности его собственной жизни. Он метался по дому ища и не находя ответы…
Но день сменялся ночью, и когда ему становилось совсем плохо – приходила она. Дэйв плакал от близости сумасшествия, а она собирала его слёзы губами…
Он считал её своим Ангелом.
Своей галлюцинацией.
Он считал её своей.

После детокса ему было тошно. Тошно жить, тошно дышать, тошно думать. Придя домой он ждал спасительной темноты, чтобы вновь увидеть её – после полумесяца больничной палаты, тахикардии, бреда и муки. Ему было плохо, как никогда раньше…

Мартин сидел в лёгкой прострации. Ему недавно сообщили, что из реабилитационной клиники вышел тот, чей некролог он так боялся и так подспудно ожидал увидеть в самое ближайшее время. Ночь была уже достаточно зрелой, когда тишину прорезала трель звонка. Сердце Гора упало. Но рука сама потянулась за трубкой.
- Да…
- Марти? - голос на другом конце явно принадлежал Дэйву.
- Привет, котяра… Как же я рад тебя слышать!
- Я тоже рад…в «Синайских кедрах» меня сделали человеком.
- Уверен? Ты ещё малой кровью обошёлся…
Мартин не знал. Мартин не слышал, как плачет, глядя в окно его фронтмен.
Потому что та, которую он считал своей, та, что молилась за него, та, что была готова принимать его боль как свою, осталась там, в клинике. А может и вовсе умерла…
Во всяком случае, Дэвид точно знал, что он больше не увидит своего ангела. Впившись ногтями в мякоть ладоней, он глотал слёзы.
Дэвид закрыл глаза…
Знал ли он о том, что она всегда была с ним и что она вытащила его с того света? Что имя её - любовь. Любовь множества фанатов стояла у него за спиной и слушала биение его сердца…