FluchSchmetterling все записи автора

Попытка №3 выложить...  

 Название: Post bellum.
Автор: FluchSchmetterling aka Tenshi-Tenshi
Персонажи:  Австрия; Пруссия, Венгрия.
Жанр: эээ, сумбур и бред?.. романс, немного ангст (если честно, не очень в этом разбираюсь)
Рейтинг: PG
Дискламер: Химаруя имеет всех, а я всё еще не имею Химарую.
Предупреждения: тем, кто любит видеть Пруссию в качестве ГДР - он здесь не в качестве ГДР. И у автора хромает стиль. И обоснуй величиной с четверть фика. Литературной ценности не представляет. И еще кое-что: если вам не нравится, умейте конструктивно объяснить, почему. Если нравится - желательно тоже.
Размещение: если найдется такой человек, кто захочет спереть, можно, но только  с этой шапкой и ссылкой на первоисточник - то есть сюда. Если узнаю, что без всего вышеперечиселнного - найду и жестоко расправлюсь ^__^.

(1) Резиденция великого магистра находится в Вене. Там же находятся казначейство ордена и библиотека, хранящая исторические архивы, около 1000 старых печатей, другие документы.(2) Восстановление ордена произошло в 1834 при содействии австрийского императора Франца I.(3)«Помогать — Защищать — Лечить».(4) После Второй Мировой Австрия была разделена на 4 зоны оккупации, поэтому я не думаю, что Родерих мог творить всё, что ему заблагорассудится.(5) По решению Потсдамской конференции, Восточная Пруссия была разделена между Советским Союзом и Польшей. Небольшая часть, включавшая часть Куршской косы и город Клайпеда (Клайпедский край), была передана Литовской ССР.(6) Очки олицетворяют его музыку, если кто не помнит.(7) Это были СССР, Франция, Англия и Америка.(8) План Маршалла.(9) После войны Венгрия на 40 с лишним лет попала в сферу влияния СССР.(10) Закон о постоянном нейтралитете 1955 года.(11)Отношения Венгрии с соседями складывались весьма непросто. Причиной конфликтов всякий раз являлись случаи дискриминации по отношению к мадьярскому меньшинству. Ситуация изменилась в середине 1990-х годов, когда к власти в Венгрии пришли социалисты, приоритетом которых стало не только сближение страны с Евросоюзом и НАТО, но и нормализация отношений с соседями.(12) В наши дни Тевтонский Орден состоит в основном из сестёр ^__^.(13) В 90х, где-то за 5-7лет, австрийская музыка достигла европейского уровня, если не перегнала. Вена снова становится почти «музыкальной столицей» Европы.

Если вам этого мало - Википедия и вот это http://www.globalaffairs.ru/numbers/17/4983.html вам в помощь.

Когда Родерих касается клавиш, он морщится: рояль расстроен. Где-то с Первой Мировой. Конечно, можно было бы вызвать настройщика, но чем это поможет, если переломана музыка в душе.
Иногда, начиная играть, он забывает, что мелодия звучит на полтона ниже, чем должна – льётся чистым ручейком, и будто бы всё возвращается на круги своя. Но потом он понимает, что – ничего нового, тот же вечный Моцарт или Гайдн, и хочется захлопнуть крышку. После них, Великих, Родерих не может признать то, что слышит сейчас.
Часто Австрия желает вернуть прошлое, когда он был в расцвете сил и не являлся тенью Германии. Чтобы снова: балы, прекрасная, полная музыки Вена… Вместо вымотанного, усталого Гилберта у него дома(1) – Венгрия, милая, юная, сильная и гордая девушка, его Венгрия.
Гилберт! Захочешь сказать про него что-нибудь хорошее – и то не получится. Эдельштейн невольно фыркает, когда вспоминает это милитаристское – прежде, – но от этого не менее бессистемное создание. В сорок седьмом он уже готовился хоронить Пруссию, и был немного удивлён спокойствием Елизаветы. Едким таким спокойствием.
Людвиг подписал бумагу об уничтожении Пруссии как государства, а победители упразднили декрет о ликвидации Тевтонского Ордена. И их ожидал большой сюрприз в виде вломившегося к концу заседания торжествующего Байльшмидта – подзабыли ведь, и Австрия тоже, кто представлял собой вышеуказанный Орден. А Венгрия еле сдерживала себя, чтобы не расхохотаться: уж она-то не забывала ничего!
В итоге Гилберт поселился у него – мол, восстановлен твоим императором(2), значит, хочешь не хочешь, отвечать за это тебе. И почему-то заселил прусс комнату Елизаветы времен до её замужества. Хозяин дома поначалу воспринял это как насмешку, а потом понял: всё гораздо проще. Да и не до насмешек было тогда Гилберту – долго зализывать раны и долго привыкать к новой работе. Вон, круги под глазами, постоянно где-то в отъезде и чертыхается изредка.
Однажды, проходя мимо комнаты Пруссии, Родерих слышит, как тот спорит сам с собой, срываясь чуть ли не на брань:
– Как же мне всё надоело! Достало, достало! Я был создан воевать, а не быть сиделкой, дьявол подери!
– А девиз свой вспомни: «Helfen – Wehren ­– Heilen»(3). Узнаёшь?
­– Сдооохни! Мой был девиз, мой! Но тогда… Тогда он не мешал мне воевать! Передо мной все преклонялись!..
– Время войн прошло, твоё время – тоже, и если б не эта маленькая лазейка, то танцевали бы на твоём гробу Боннфуа, Брагинский и прочие ублюдки!..
– …твою мать, это лучше, чем сойти с ума. Разговоры с самим собой – первый признак шизофрении.
– Ты и так никогда не был образцом адекватности.
Гилберт резко повернулся в сторону двери.
– Прошу простить, что прерываю этот бред, – усмехнулся Австрия. Впрочем, усмешка вышла горькой.
– Какого чёрта, Эдельштейн?! – наверное, Байльшмидт был не в восторге от того, что кто-то наблюдал его приступ слабости. Особенно если «кем-то» оказался Родерих.
– Во-первых, я хозяин этого дома, – обманчиво мягко начал последний. – И могу делать здесь всё, что мне заблагорассудится, – блефует, понятное дело(4). – Выселить тебя – в том числе. Во-вторых, определись уже, где ты живёшь – а то всё мечешься, мечешься…
– Заткнись, очкарик. Просто заткнись, – сначала бывший Пруссия говорит очень тихо. Потом – его несёт. – Ты… понятия не имеешь, каково это – потерять всё! Всё, что у тебя было! Даже себя – почти потерять! – подходит ближе. – Понятия не имеешь, что значит видеть, как твои земли делятся между этим придурком Польшей, этим дьяволом Россией, даже Литве перепадает кусок, но – ничего Западу!(5) – вцепляется в одежду. – Да ты, очкарик, прыгал бы от счастья, если бы я совсем загнулся, нет?! – утыкается лбом в плечо.
Австрия в растерянности и смятении: в последний раз истерика у Гилберта была…Не было у него никогда истерик! Даже если порасспросить Венгрию, Родерих готов очки свои заложить(6), что не было. Хотя кому они теперь нужны: оправа треснула, трещина пересекла одну из линз…
А сейчас он не знает, что делать. Прижать к себе, пожалеть?.. Пруссия – не Венгрия, да и вообще не девушка. Подумав и найдя более приемлемое, как ему казалось, решение, он аккуратно отцепляет его руки от себя, при этом отвечает – твёрдо, чётко:
– Многое из того, что ты назвал, я уже испытывал. Это действительно неприятно. Но ты жив, а значит надо идти вперед и не оглядываться.
Байльшмидт поднимает голову и ухмыляется – очень похоже на себя прежнего.
– Австрия, как и был – зануда! – алые – от природы ли, от пролитой ли крови – глаза сверкают, но общий вид их обладателя оставляет желать лучшего. – Спасибо за моральную поддержку, и всё такое, а теперь – убери свою австрийскую задницу вон отсюда, чёртов философ…
Эдельштейн уходит, закрывает за собой дверь. Он улыбается: таким Пруссия нравится ему гораздо больше.

* * *

После этого разговора Родерих понял, что был прав – в некотором роде. Их эпоха, эпоха европейских держав – прошла, и правят бал юнцы, оперившиеся слишком рано, вроде Америки, Англия и Франция – закадычные враги, вечные противоположности, – и Советский Союз, бессмертный Россия на востоке.
Этот чёртов двадцатый век пришел и перевернул привычный уклад жизни вверх дном.
Зачем? – спрашивает себя Австрия. Зачем он пошел за полубезумным Гилбертом и Германией с его юношеским максимализмом? Зачем за ними пошла Хедервари?.. Что, в конце концов, получилось: Людвиг – на коленях, его земля разделена пополам; Пруссия – официально не существует; в его, Родериха, доме беспрепятственно почти поселились Союзники(7), порядком раздражая. Но от них хоть какая-то польза: в реставрации дома, к примеру; а Америка помогает латать дыры в экономике(8), за что Родерих ему благодарен.
И Венгрия, любимая Елизавета, которая следовала за Германией до самого конца! Её взял под свою опеку Россия(9). «Интересно, увижу ли я еще когда-нибудь её улыбку?..»
А через десять лет после войны Австрия решает: больше никто ни во что его не втянет. Заявляет о нейтралитете(10), делая вид, что не услышал выразительное «Хн!» Цвингли, и выселяет засидевшихся «гостей» со словами: «Благодарю за помощь, пойдите вон», оставаясь вдвоём с Байльшмидтом; отныне – идти вперёд и не оглядываться, как сам сказал.
А ещё лет через тридцать он, открыв дверь, видит на пороге Елизавету – молодую, но умудрённую жизнью женщину – не ту, что была его женой. Он рад, он очень рад…Но почему-то не может посмотреть ей в глаза. Она – улыбается и крепко его обнимает; напряжение улетучивается.
Они пьют чай. Венгрии тяжело: с соседями она не в ладах, но очень старается быть более любезной и милой с ними, загнав поглубже излишнюю гордость. В конце концов, она хочет объединить свой народ(11).
Они просто сидят и говорят обо всём, будто бы не было ни ссор, ни развода, ни войн. В разгар беседы у дверей кухни раздаётся бесцеремонное покашливание – Гилберт возвратился из очередной командировки: стоит, опирается о косяк, смотрит с прищуром – видать, давно слушает:
– Счастливый Австрия снова женится?
Венгрия встаёт из-за стола:
– А ты, стало быть, так и ходишь в девках? – издевается. Но вместо удара – мягкий поцелуй в щёку. – Я тоже рада тебя видеть.
Великий Пруссия слегка розовеет, а Родерих тихонько посмеивается, деликатно закрывшись чашкой: краснеющий Байльшмидт – что-то в этом есть.
С этих пор Елизавета часто заглядывает: слишком многое связывает её с этими двумя, чтобы распрощаться так просто. Иногда, летними вечерами, она и Гилберт выходят на балкон и подолгу о чём-то разговаривают – изредка доносятся гневные вопли последнего. И как-то раз Австрия не выдерживает и, подождав немного, тихонько заходит следом, а там – воздух какой-то другой. Будто в нём мириады частиц цветов, ветров, событий, крови – в воздухе витают воспоминания. Как если бы мысли были более материальны.
На длинном плетёном кресле сидит Венгрия и задумчиво смотрит вдаль, перебирая волосы Пруссии, положившего голову ей на колени и задремавшего.
Елизавета замечает его и жестом предлагает сесть рядом. Шепот:
– Только не возревнуй… – приглушенный смешок.
– Знаешь, – начинает она. – Людвиг поднимается на ноги. И этот восточный парень, Кику, тоже…
– …а Италия всё так же бесполезен и любит пасту и пиццу? Оба Италии, разумеется…
Снова смешок. Родериху приятно знать, что Германия и его союзники пришли в себя, однако не горит желанием видеть его. Не перегорело еще. И уступать Людвигу в чём-либо он не собирается.
– Хорошо, что время войн закончилось…
– …Это не войны исчезли, – бурчит разбуженный Гилберт. – Это ты свыкся с запахом пороха.
– Может быть. Всё может быть.
– Ага, точно. Чёртов двадцатый век…

* * *

А позже Австрия видит, что бывший Пруссия привык быть нынешним Тевтонским Орденом, особенно когда тот возглашает всякие странные вещи в духе:
– О, женщины! Я восхищаюсь моими сестричками!(12) Они столько делают! Я крут! Великий я!..
И Родерих решает сменить оправу очков. А рояль он настроит собственноручно.(13)

23 – 26.04.09