Глава 2

Не стесняйся, пьяница, носа своего - он ведь с нашим знаменем цвета одного

 

Живя в загадочной отчизне
из ночи в день десятки лет,
мы пьем за русский образ жизни,
где образ есть, а жизни нет.

Родившись в сумрачное время, 
гляжу вперед не дальше дня;
живу беспечно, как в гареме, 
где завтра выебут меня.

Когда поднимается рюмка, 
любая печаль и напасть 
спадает быстрее, чем юбка 
с девицы, спешащей упасть.

Какая, к черту, простокваша, 
когда живем всего лишь раз, 
и небосвод — пустая чаша 
всего испитого до нас.

Напрасно врач бранит бутыль, 
в ней нет ни пагубы, ни скверны, 
а есть и крылья, и костыль, 
и собутыльник самый верный.

Понять без главного нельзя 
твоей сплоченности, Россия:
своя у каждого стезя, 
одна у всех анестезия.

Налей нам, друг! Уже готовы 
стаканы, снедь, бутыль с прохладцей, 
и наши будущие вдовы 
охотно с нами веселятся.

Не мучась совестью нисколько, 
живу года в хмельном приятстве;
Господь всеведущ не настолько. 
чтобы страдать о нашем блядстве.

Не тяжелы ни будней пытки, 
ни суета окрестной сволочи, 
пока на свете есть напитки 
и сладострастье книжной горечи.

Как мы гуляем наповал!
И пир вершится повсеместный.
Так Рим когда-то ликовал,
и рос Атилла, гунн безвестный.

Чтоб дети зря себя не тратили 
ни на мечты, ни на попытки, 
из всех сосцов отчизны-матери 
сочатся крепкие напитки.

Не будь на то Господня воля, 
мы б не узнали алкоголя;
а значит, пьянство не порок, 
а высшей благости урок.

Известно даже недоумку, 
как можно духом воспарить:
за миг до супа выпить рюмку, 
а вслед за супом — повторить.

Когда, замкнув теченье лет, 
наступит Страшный суд, 
на нем предстанет мой скелет, 
держа пивной сосуд.

Вон опять идет ко мне приятель 
и несет холодное вино;
время, кое мы роскошно тратим, 
деньги, коих нету все равно.

Да, да, я был рожден в сорочке, 
отлично помню я ее;
но вырос и, дойдя до точки, 
пропил заветное белье.

Нам жить и чувствовать дано, 
искать дорогу в Божье царство, 
и пить прозрачное вино — 
от жизни лучшее лекарство.

Не верь тому, кто говорит, 
что пьянство — это враг;
он или глупый инвалид, 
или больной дурак.

Весь путь наш — это
времяпровождение,
отмеченное пьянкой с двух сторон:
от пьянки, обещающей рождение, 
до пьянки после кратких похорон.

Я многому научен стариками, 
которые все трезво понимают 
и вялыми венозными руками 
спокойно свои рюмки поднимают.

Седеет волос моих грива, 
краснеют припухлости носа, 
и рот ухмыляется криво 
ногам, ковыляющим косо.

Пока скользит моя ладья 
среди пожара и потопа, 
всем инструментам бытия 
я предпочел перо и штопор.

Познавши вкус покоя и скитаний, 
постиг я, в чем опора и основа:
любая чаша наших испытаний 
легчает при долитии спиртного.

Наслаждаясь воздержанием, 
жду, чтоб вечность протекла, 
осязая с обожанием 
плоть питейного стекла.

Мы пьем и разрушаем этим печень, 
кричат нам доктора в глухие уши, 
но печень мы при случае полечим, 
а трезвость иссушает наши души.

На дне стаканов, мной опустошенных,
и рюмок, наливавшихся девицам,
такая тьма вопросов разрешенных,
что время отдохнуть и похмелиться.

Вчера ко мне солидность постучалась. 
Она по седине меня нашла, 
но я читал Рабле и выпил малость, 
и вновь она обиженно ушла.

Аскет, отшельник, дервиш, стоик — 
наверно, правы, не сужу;
но тем, что пью вино густое, 
я столь же Господу служу.

Любых религий чужды мне наряды, 
но правлю и с охотой и подряд 
я все религиозные обряды. 
где выпивка зачислена в обряд.

Людей великих изваяния 
печально светятся во мраке, 
когда издержки возлияния 
у их подножий льют гуляки.

Какое счастье — рознь календарей 
и мой диапазон души не узкий:
я в пятницу пью водку как еврей, 
в субботу после бани пью как русский.

Паскаль бы многое постиг, 
увидь он и услышь, 
как пьяный мыслящий тростник 
поет «шумел камыш».

Нет, я не знал забавы лучшей, 
чем жечь табак, чуть захмелев, 
меж королевствующих сучек 
и ссучившихся королев.

Снова я вчера напился в стельку, 
нету силы воли никакой;
Бог ее мне кинул в колыбельку 
дрогнувшей похмельною рукой.

А страшно подумать, что век погодя, 
свой дух освежив просвещением, 
Россия, в субботу из бани придя, 
кефир будет пить с отвращением.

Когда друзья к бутылкам сели, 
застрять в делах — такая мука, 
что я лечу к заветной цели, 
как штопор, пущенный из лука.

Где-то в небе, для азарта 
захмелясь из общей чаши, 
Бог и черт играют в карты, 
ставя на кон судьбы наши.

Однажды летом в январе 
слона увидел я в ведре, 
слон закурил, пустив дымок, 
и мне сказал: не пей, сынок.

"Эачем добро хранить в копилке? 
Ведь после смерти жизни нет", — 
сказал мудрец пустой бутылке, 
продав ученым свой скелет.

К родине любовь у нас в избытке 
теплится у каждого в груди, 
лучше мы пропьем ее до нитки, 
но врагу в обиду не дадим.

Я к дамам, одряхлев, не охладел, 
я просто их оставил на потом:
кого на этом свете не успел, 
надеюсь я познать уже на том.

Когда однажды ночью я умру, 
то близкие, надев печаль на лица, 
пускай на всякий случай поутру 
мне все же поднесут опохмелиться.