BRATYA все записи автора
Церковно-Научный Центр "Православная Энциклопедия". ... В досоветской России к масленице готовились тщательно: хозяйки запасались мукой, сметаной яйцами и маслом, дети и подростки укатывали и заливали длинные горки, строили «снежные городки», плотники сколачивали большие качели и карусели и т.д. К масленице приурочивались ярмарки и народные гуляния (в городах на их организацию тратились немалые бюджетные средства), благотворительные балы и т.д. Считалось, что встретить, провести и проводить масленицу надо весело и богато, и тогда весь оставшийся год в доме будет мир и достаток. ... Открывались ярмарки, при которых устанавливали качели и карусели, выступали исполнители духовных стихов, бродячие певцы и циркачи. Известна давняя традиция устраивать на масленицу ряженые шествия, в которых участвовали бессемейные мужики и молодые парни. Обычно рядились в зооморфные образы: надевали тулуп мехом наружу, мазали лицо сажей, привешивали хвосты и гривы из мочала и т.п. Ряженые ходили по домам, требовали угощение и собирали всевозможный горючий хлам «на Масленицу» (для костра, который зажигался вечером Прощеного воскресенья). Там, где хозяева скупились, гостям не возбранялось что-нибудь украсть. Семейные мужики, дети, девицы и женщины обычно в маскарадах участия не принимали, поскольку это развлечение считалось небезопасным для души, да и сами участники ряженого действа должны были соблюдать определенную осторожность. К примеру, они читали защитные заговоры от нечистой силы, в некоторых местах снимали нательный крестик, чтобы не сквернить святыню, после маскарада мылись в бане, а потом шли на исповедь в церковь...
Елена Голубева

У нас седня Масленица, прилетела к нам ластовица,
Села ж она на колу, кидает масло по кому,
У кого нету – скулъя тому

На дворе – Сырная седмица, «масленица-объедуха – денег приберуха». Каждый день масленичной недели имеет свое название: понедельник – «встреча», вторник – «заигрыш», среда – «лакомка», четверг – «широкая Масленица», пятница – «тещины вечерки», суббота – «золовкины посиделки», воскресенье – «Прощеное воскресенье» или «проводы».

В досоветской России к масленице готовились тщательно: хозяйки запасались мукой, сметаной яйцами и маслом, дети и подростки укатывали и заливали длинные горки, строили «снежные городки», плотники сколачивали большие качели и карусели и т.д. К масленице приурочивались ярмарки и народные гуляния (в городах на их организацию тратились немалые бюджетные средства), благотворительные балы и т.д. Считалось, что встретить, провести и проводить масленицу надо весело и богато, и тогда весь оставшийся год в доме будет мир и достаток. Масленица без блинов – не масленица. Блины начинали печь еще с Родительской субботы накануне церковной Недели о Страшном Суде. Первый масленичный блин хозяйка комкала (отсюда пошло выражение «первый блин – комом») и откладывала на карниз слухового окна птицам. (Давным-давно люди верили, что птицы – это души умерших предков, но затем народная фантазия населила птицами райский сад и наделила их функциями посредничества между Царствием Небесным и этим светом.)

Блины гораздо древнее хлеба; они появились еще в те времена, когда любая пища, приготовленная на огне, считалась культовой (свидетельствующей о принадлежности к миру человеческой культуры), в отличие от сырой пищи, употребляемой животными. Первоначально блинное тесто готовилось из забродившей каши, которую разводили водой и, позднее, сырыми яйцами. Блины пекли не только на масленицу, но и на поминки (тризну), на свадьбы, на Рождество и Рождественские святки, на Троицу и Зеленые святки, на все Родительские субботы, на Ивана Купалу. Блинами угощала зятя теща в первый визит молодоженов к родителям невесты; как молодой муж ел первый блин, так и оценивали целомудрие молодой жены.
В России начала XX в. масленица знаменовала не столько встречу весны, сколько окончание зимнего периода свадеб. Предполагается, что специальные дни встреч с родственниками («лакомки» – зять угощает тещу и тестя, «тещины вечерки» – теща угощает зятя и его родителей, «золовкины посиделки» – молодая жена угощает и одаривает сестер мужа) – отголосок древнего обычая умыкать невесту без предварительного сватовства, а уже post factum устанавливать родственные отношения между семьями жениха и невесты. Молодой на масленицу как бы отчитывался перед обществом (миром) о создании новой семьи, щедро угощая и одаривая каждого гостя, особенно, родственников жены, а молодая жена заручалась поддержкой родственников мужа, прежде всего, его незамужних сестер. Повсеместно на масленицу молодым устраивался своеобразный экзамен. К примеру, молодожены, празднично одетые, держа остальные наряды в руках, должны были являться к месту гуляний, демонстрируя достаток новой семьи и заботы своих родителей. Молодых со всевозможными ухищрениями катали на тройках и с горки, заставляли прилюдно целоваться, есть особым образом блины (завязывали руки и давали один блин на двоих), проверяли, смогут ли они найти друг друга в толпе и с завязанными глазами и т.д.

На горе жоров крутился, Иван своей хвалился,
«Моя женочка молодая, Какы клюквинка мохывая,
Земляниченька боровая…»

Во вторник, на «заигрыш», начинались последние перед Великим постом смотрины для девушек-невест, которые выходили к горке, одетые в несколько слоев одежды, чтобы казаться дороднее. В некоторых губерниях девицам и холостым молодым мужчинам, назначалось шуточное наказание за то, что еще не создали семьи: к ногам или рукам привязывали всевозможные предметы, которые снимали только после откупа.

А дорогая-то наша Масленка,
Да что хорошая наша пригожая!
А покатайтесь-ко, красны девушки,
А покуль воля-то, воля батюшкина.
Ой, а другая-то воля матушкина.
Ой, неровен-то да сват навяжется,
И ен не пустит меня гулять на улышку.
Ой, я украдуся, ой да нагуляюся,
А наворуюся, ой да нацелуюся!

На широкую масленицу, начинавшуюся в четверг, когда гуляния приобретали особый размах, родители старались девушек не пускать.

Свиньи болота порыли,
Хлопцы по девкам завыли…

Зато с этой поры к гуляющей молодежи присоединялись взрослые всех возрастов. Считалось, что если хозяйка от души покатается на горке и спуск будет долгим, долгим (длинным) вырастет ее лен, тонкими и прочными выйдут пряжа и полотно.

С четверга по воскресенье блинов готовилось и поедалось столько, сколько влезет и даже больше. В городах ими торговали, буквально, на каждом углу, а в деревнях их просто дарили всем встречным. Открывались ярмарки, при которых устанавливали качели и карусели, выступали исполнители духовных стихов, бродячие певцы и циркачи. Продавцы спиртного за три дня широкой масленицы наживались на весь Великий пост. Известна давняя традиция устраивать на масленицу ряженые шествия, в которых участвовали бессемейные мужики и молодые парни. Обычно рядились в зооморфные образы: надевали тулуп мехом наружу, мазали лицо сажей, привешивали хвосты и гривы из мочала и т.п. Ряженые ходили по домам, требовали угощение и собирали всевозможный горючий хлам «на Масленицу» (для костра, который зажигался вечером Прощеного воскресенья). Там, где хозяева скупились, гостям не возбранялось что-нибудь украсть. Семейные мужики, дети, девицы и женщины обычно в маскарадах участия не принимали, поскольку это развлечение считалось небезопасным для души, да и сами участники ряженого действа должны были соблюдать определенную осторожность. К примеру, они читали защитные заговоры от нечистой силы, в некоторых местах снимали нательный крестик, чтобы не сквернить святыню, после маскарада мылись в бане, а потом шли на исповедь в церковь.

Церковь, по понятным причинам, ряженые действа не благословляла, масленичные буйство и обжорство не приветствовала и вообще посвятила последнюю седмицу перед Великим постом размышлениям о Страшном Суде. В уездах, расположенных вблизи от крупных паломнических центров, вероятно, под влиянием не только пастырей Церкви, но и странствующих богомольцев, маски ряженых ассоциировались уже не с животными тотемами-прародителями, но с нечистой силой. К XX в. ряженые собирали горючее для масленичного костра в уездах, отдаленных от центров Православия. В остальных местах кострище формировали дети и подростки под руководством выбранных от общины взрослых, а желающие примерить на себя звериные образины веселились отдельно.

Но чем разгульнее становилось веселье, тем отчетливее в масленичных песнях звучала тема проводов масленицы и начала поста.

Мы Масленицу прокатили,
И мы сыр с маслом починали,
И наша Масленица была тороплива,
И мы думали, Масленица семь неделек,
А наша Масленица семь денечков.
А мы пойдем к попу споведаться,
А мы про вcи грешки ему расскажем…

После литургии в Прощеное воскресенье было принято с земными поклонами просить прощения не только у живых, но и у усопших родственников. Люди несли на кладбища блины, крошили на могилы хлеб и яйца, оставляли штофики водки: «нищая братия помянет, а птички небесные Боженьке молитвы донесут». Считалось и до сих пор считается, что самые доходчивые молитвы об усопших возносят нищие, дети и птицы.

Завершал праздник большой костер «до неба», в котором часто сжигали чучело масленицы, а также остатки скоромной трапезы. Постом хозяйки говорили детям: «Молочко (маслице, яичко) сгорело, в Ростов улетело». К утру Чистого понедельника в домах уже не должно было оставаться никаких следов масленичного разгула. С утра семейство «смывало масло» в бане, хозяйка отдраивала посуду, в которой готовилась масленичная еда, вечером благочестивые миряне шли в церковь стоять Великий канон, а неблагочестивые – «полоскали зубы» водкой. Проводив масленицу, народ встречал Великий пост.

Трудно удержаться от соблазна увидеть в масленице временный возврат в веселое язычество, своеобразные каникулы перед долгим и суровым постом. Протестанты, со свойственным им категорическим глобализмом, примерно такого мнения и придерживаются. Языческой (антихристианской), по их мнению, была масленица в начале XX в., таковой ее возродили неразумные энтузиасты в наши дни. Основа масленицы, читаем в одной благочестивой статье, это блины, то есть жертва мертвым, а также чествование идола Масленицы, которому, оказывается, некогда «верили и поклонялись». Да и не Масленица это вовсе, а страшная Снегурочка, при ней обретается некий Масленик (все, что осталось от снегуркового жениха–громовика). «В четверг был загул особенно острый. С летальными исходами от слова «летать». Очень часты были случаи переворачивания самодельных качелей и каруселей, и девицы ломали себе шеи». Среди перевернутых качелей и покалеченных девиц шатались ряженные, в том числе и лошади, олицетворяющие Солнце. Особенно тревожит автора то, что народ воспроизводит языческий обряд с чистой совестью, мол, потом отстоим молебен, покаемся, и Господь простит. Но «Бог в такие игры не играет», а вы, братья и сестры, подумайте хорошенько, прежде чем утешаться блинами или (о, ужас!) прокатиться с горки…[1] Хотелось бы узнать, в какие такие игры играет Бог, и как об этом узнал автор статьи?

Но, говоря серьезно, возрожденная в советскую «эпоху застоя» масленица, действительно, имеет много архаикоподобных черт, что и дает сторонним наблюдателям повод называть ее языческой. Во-первых, этот праздник называется «Проводами русской зимы». Поэтому, во-вторых, в нем практически не слышен тот мощный семье- и общинообразующий мотив, который был характерен для масленицы дореволюционной. В-третьих, нивелированы онтологические зависимости между масленичным весельем и семейным благополучием, семейным благополучием (от словосочетания «благо получили», предполагающего в т.ч. нравственный аспект) и совокупным благополучием всей общины. Да и само веселье уже иное. Сомнительно, чтобы современный человек, хорошо усвоивший девиз «Бери от жизни все!», посреди шумного гуляния остановился послушать исполнителя духовных стихов, – пожалуй, единственной откровенно христианской составляющей дореволюционного народного праздника.

Начиная с советских времен, энтузиасты возрождения старых российских традиций забывают о том, что, масленица предшествует Великому посту и без него теряет свой смысл. Те, кто ищет в масленичном веселье доказательства языческой природы народной веры, обычно закрывают глаза на очень важное обстоятельство: в пост русский человек входил добровольно и подготовлено. Чем? Многовековой пастырской заботой Церкви и самой народной культурой, стремившейся по мере своих сил усвоить сложную богословскую премудрость и потому породившей посредника между собой и церковной догматикой – духовные стихи.
Духовные стихи обычно исполнялись бродячими, чаще всего слепыми, певцами на ярмарках, базарных площадях или у монастырских ворот. До наших времен дошло немало песенных сборников, записанных в XVII в., но как жанр устного народного творчества стихи духовные были распространены уже в XV-XVI вв. Самые известные стихи – «О Голубиной книге», «О Лазаре» и «Об Алексее, Божием человеке». Среди массы сюжетов, основанных на литургических толкованиях отрывков из Святого Писания и житий святых, «русские стихи о Страшном Суде чрезвычайно многочисленны, обильны вариантами и принадлежат, очевидно, к самым сильным и впечатляющим темам народной духовной поэзии» [2]. Исследователь устной народной словесности Г. Федотов называет источники, вдохновившие народ на сочинение стихов о Страшном Суде, – слова Ефрема Сирина и инока Палладия, апокрифические «Вопросы Иоанна Богослова Господу на горе Фаворской», «Вопросы Иоанна Богослова Аврааму» и «Хождение Богородицы по мукам».

Страшный Суд народной веры, согласно духовным стихам, связан с судьбой матери-земли, которая кормит человечество и страдает от тяжести людских грехов.

И сойдет на землю бездушный бог,
Бездушный бог Антихристос:
Он поколет святое пророчество.
От той-то от святой-то крови
Загорится матушка сыра-земля…

Но «сыновняя любовь не допускает гибели матери» [3], поэтому мировой пожар Господь затушит «потопием»:

И вымоет матушку сыру-землю
Аки харатью белую,
Аки скорлупу яичную,
Аки девицу непорочную,
Аки вдовицу благочестивую.

На обновленной земле соберутся воскресшие люди, и

Тогда будет Суд немилостив,
Немилостив будет ко грешникам.

Сын Божий в стихах духовных предстает строгим Судией, на Страшном Суде Он спросит грешников «с яростью»:

Что, души грешные, ко Мне в рай не шли?
У Меня в раю птицы райския…

Птицы как насельники Царствия Небесного – прекрасного цветущего сада – часто встречающийся в духовных стихах образ. Господь приглашает в свой Небесный сад немногие души праведников, говоря:

Готова вам пища райская,
Одежда во веки неизносимая
И птица райская,
Во веки вам на утешение.

На этой же земле, рядом с райским садом (или под ним), расположила народная эсхатология ад. От взора святых и Богородицы место вечных мук укрыто «камнями горючими» и «плитами железными», чтобы насельники рая не слышали «крику и зыку» мучимых в аду грешников. В отличие от райского блаженства праведников описание адских мук в духовных стихах представлено в подробностях:

Мразы им будут лютые…
Котлы им будут медные…
Змеи груди их высосаемы.
И сердце их вытягаемо…
Смола им кипучая…
Язык в темя вытянут…
…..От великого страха и ужаса
И сами те ангелы ужаснутся,
Увидючи муки прелютыя.

Но ангелы и святые не смеют перечить суровому приговору Судии. Пресвятая Богородица, жалея грешников, просит Сына Своего о милосердии, но Спаситель отвечает Царице Небесной:

Разве Ты хочешь видеть Меня
Во вторые, Бога, на распятии
Все ради их проклятыих?
….Расплачется Всепетая Госпожа,
Владычица Богородица…
Не могу Я ту чару выпити,
Горькими слезами плачучи.
Не жаль Мне такового народа многогрешного,
А жаль Мне Своего Сына родимого
Христа Царя Богонебесного.
Грешники попытаются оправдаться незнанием Закона Божьего, «в чем был грех, в чем спасение». Господь отвечает:

Были вам книги созданы,
В книгах было вам все написано,
По чем душу спасти, по чем в рай взойти:
Душу вам было спасти постом и молитвою,
А в рай взойти – святой милостынею.

Но жизнь грешников закончена, исправлять ошибки уже поздно. Божий приговор в духовных стихах абсолютен, у осужденных на вечные муки нет ни малейшей надежды на смягчение или отсрочку наказания. И тогда грешники возопиют:

Уж вы матери наши родныя!
Чево младых нас не учили,
Чево до крови нас не бивывали
И кровавых рубашек не сымывали?

В последнем отчаянии «припадут грешные ко сырой земле», но она не сможет ответить им и защитить их. Тогда «со слезами умильными» грешники покорно примут свою долю:

Прости ты нас, прекрасный раю,
Прости ты нас, Мати Богородица,
Прости ты нас, Крест Пресвятый Христов,
Простите нас вы, вси ангелы,
Простите нас, святи вси Божии…
Уже мы идем в преисподний ад.

Как заметил Г. Федотов, в духовных стихах «у осужденных навеки уста не открываются для хулы, для проклятий. Их вера и любовь к Богу сопровождает их и в аду. Они осуждены не за отсутствие этой веры, а за скудость добрых дел, которых требует от них закон Христов». [4]

На фоне веселых масленичных хлопот исполнение и прослушивание мрачных духовных стихов на поверхностный взгляд кажется нелепым, особенно, если воспринимать масленицу и Великий пост как два совершенно не связанных между собой периода. Однако, будучи динамически развивающейся системой, традиционная народная культура не допускает дискретности своих времени и пространства; в каждой точке «здесь-и-сейчас» она остается самой собой. В этой связи культурные феномены амбивалентны: смеемся с мыслями о смерти (на масленицу), плачем, размышляя о жизни (во время Великого поста). Творчество слепых нищих певцов столетиями воздействовало на сознание слушателей, вырабатывая привычку к духовным «развлечениям» и помогая Церкви убедить людей осознать ответственность за свою жизнь не только перед членами общины или семьи, но, прежде всего, перед самими собой. Подробное и полное отчаяния описание мук отверженных грешников заставляло слушателя обратиться к своей душе. Душа же, по народному представлению, отраженному в духовных стихах, может быть спасена, прежде всего, милостыней; помощь нуждающемуся – лучшая жертва Богу. Народная вера во многом отступает от церковной догматики, но ключевая для христианства заповедь о любви и милосердии к ближнему ею была усвоена очень хорошо.

Собственно, масленица к XX в. практически утратила культовую архаическую основу. Языческая подоплека праздника начала рушится уже тогда, когда христианская великопостная триодь сдвинула «древнюю разгульную масленицу со своего исконного места – 24 марта, в силу чего она утратила свою первоначальную связь с весенней солнечной фазой»[5]. Речь идет о древнем празднике пробуждения медведя из зимней спячки и чествования духов предков – комоедицах, которые еще в XIX в. отмечались жителями белорусского Полесья. Под влиянием церковного календаря языческие комоедицы распались на две части, превратившиеся в масленицу (вершина праздника – Прощеное воскресенье) и зеленые святки, над которыми царят Троицкая Родительская суббота и т.н. «Навская Троица» или «Троица мертвых» (четверг первой неделе по Пятидесятнице). Встреча народной культуры с культурой церковной дала начало т.н. двоеверию, которое, на самом деле, является процессом семантического сближения двух первоначально различных смысловых универсумов: христианства и славянского язычества. Воздействуя друг на друга в общем знаковом поле единого российского пространства, церковная книжность и стихийная народная вера породили то, что называют национальными особенностями русского Православия.
В СССР народные и церковные праздники разделили судьбу патриархальной семьи и Церкви. Под закат советской идеологии партия и правительство все же обратились к дореволюционным традициям. Однако они не смогли или не захотели соотнести, якобы, возрождаемые обычаи милой старины с потребностями быта и духовности людей.

Истоки обновленного праздника следует искать не в живой истории, а в умах кабинетных работников, и теперь «Проводы русской зимы» многие всерьез воспринимают как обряд, во-первых, исконно народный, а во-вторых, языческий, чудом выживший в условиях «свирепых» христианских гонений. Итак, мы провожаем (сжигаем) зиму, встречаем весну, т.е. радуемся солнышку. Значит, зима у нас и есть Масленица, а весной (т.е. Солнцем)… пусть будет ряженая лошадь (кто-то или что-то ведь должно его символизировать?). Все логично. Примерно так и были написаны пресловутые «Русские веды».

Однако, если обратиться к, собственно, язычеству, лошадь у славян не символизировала Солнце (источник тепла, света и жизни). В ритуалах древнеарийских племен это животное значило гораздо больше: оно репрезентировало всю Вселенную. Почитание коней в этом качестве сохранялось у тех народов индо-арийской группы, которые вели преимущественно кочевой образ жизни или их благосостояние сильно зависело от военных успехов (например, народы Скандинавии в эпоху викингов). У славян-земледельцев еще в языческую пору культ лошади стал архаическим, вымирающим, и, в конце концов, вошел в комплекс ритуалов, связанных со смертью (тем светом, хаосом, источником неуправляемой и поэтому страшной силы).
Конь также играл определенную роль в культе Ярилы (Яровита), которого зачастую ошибочно считают персонификацией дневного светила. На самом деле, Ярила был языческим божеством плодородия и сексуальной мощи, гуляния в его честь приурочивались не к Масленице, а ко дню летнего солнцестояния, совпадающего с церковным празднованием рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, или (под влиянием церковного календаря) к заговению на Петров пост. В силу зависимости благосостояния земледельцев от плодородия земли и здоровья семьи культ Ярилы оказался живучим. К примеру, в Воронеже массовые ярильские игрища прекратились лишь в 1765 г. благодаря усилиям святителя Тихона Задонского.

Следующая ошибка – отождествление Масленицы (так называют сжигаемое вечером Прощеного воскресенья чучело) с персонификацией зимы. Существо, воплощающее смерть и (у западных славян) зиму, называлось Мореной (Маржаной); в XV в. польский хронист Длугош сравнивает ее с римской Церерой. Чучело Морены сжигали ради повышения плодородия земли, но не на масленицу, а на Ивана Купалу. Однако историк Б.А. Рыбаков считает, что словами «морена» и «купала» называли кукол, которых изготавливали ради того, чтобы вскоре уничтожить, а сами обряды уничтожения должны были просто знаменовать смену сезонов года, соответственно, смену видов основной деятельности и меню. «Чучело зимы, сжигаемое на масленицу, носило название этого праздника, а сам праздник получил свое имя от того, что в неделю накануне Великого поста Церковь разрешала есть молочную пищу, в том числе масло. Никакого языческого смысла в названии соломенной куклы Масленицей, как видим, нет. Если бы какой-нибудь не очень внимательный путешественник описал праздник русской масленицы, то он мог бы сказать, что у русских есть богиня Масленица, в честь которой пекут изображения солнца (блины), а идола которой по миновании праздника сжигают.»[6]

Если масленичный костер, обычно возжигаемый вечером Прощеного воскресенья, просто знаменует начало весны и Великого поста, то зачем же трудиться над изготовлением чучела? Дело в том, что в древних ритуальных общественных кострах сжигали, как правило, всевозможный антисанитарный и пожароопасный мусор, отгоняя, таким образом, нечисть, грозившую людям, домашним животным и растениям болезнями и внезапными пожарами. Предполагается, что сжигаемое чучело символизировало многочисленные беды, готовые обрушиться на головы нечистоплотных. Появление традиции жечь большие костры с санитарными целями датируется археологами рубежом II и I тысячелетий до н.э. Обычай сельских поселений также был усвоен городами. В наши дни общественные костры из накопившегося за зимний сезон мусора жгут в России, на Украине, в Белоруссии, в Сербии, Черногории, Словении, в Италии, Австрии, Испании и др.
В отличие от России, в европейских странах масленица развивалась именно как пост-языческий феномен, о чем свидетельствует вышедший в средние века на первые позиции и превратившийся в карнавал обычай рядиться в зооморфные образы. В огне средневекового масленичного костра сгорало обмазанное кровью и нечистотами чучело, которое называлось Зимой, Смертью или Чумой и которому предварительно оказывались большие почести. В погребальный масленичный костер летели не только старые соломенные подстилки, смоляные бочки и т.д., но также одежда и постельные принадлежности больных. Кстати, люди были убеждены в том, что успех мероприятию обеспечивает участие всех жителей поселения, включая клириков, которые, в соответствии с духом средневекового карнавала, должны были вести себя «наоборот» общепринятым правилам поведения духовных лиц. В обычных (не запятнавших себя ересью) католических храмах или около них проходили т.н. «дурацкие» мессы и всешутейшие соборы, пиры и вакханалии.

Европейский общегородской карнавал с его правилами «жить по естеству» и «вести себя наоборот» безуспешно попытался пересадить на русскую почву Петр I, но рассада не прижилась. В православной России не было и подобия европейских увеселений, во всяком случае, русские не обмазывали друг друга грязью и нечистотами как европейцы, гуляющие на «сажную» пятницу. Миновали нас также «похотливый» (в России – Чистый) понедельник с «безумной» масленицей (в России – Чистый вторник).

Однако сравнение русской масленицы с карнавалом и, опосредованно, с языческим ритуалом (в частности, с римскими календами или с эллинскими комедиями), становится все более популярным: одна статья держится за другую, другая – за третью и т.д. В результате, в некоей виртуальной реальности, действительно, существует карнавальная богиня Масленица, идол которой сжигают, а чествуют ее блинами. Но язычество и порожденное им двоеверие не виртуальны, а прагматичны, «от мира сего». В этом «сем мире» зиму побеждает центральное отопление, человек уже не ждет с напряжением наступления лета, ведь хлеб и овощи в городских магазинах продаются круглый год, а самолеты в Египет летают регулярно (кстати, в сельской местности, как правило, зиму и не провожают: некогда). Зачем, спрашивается, играть «в старину», если живая народная культура уже давно от нее отказалась? История человечества знает массу неудачных примеров искусственного оживления умерших верований (хотя бы псевдоязычество германского нацизма) и ни одного удачного. «Прошлые мифы не возвращаются в неизменном виде… уже потому, что мы никак не можем проникать в мир, которому наш опыт… чужд»[7].

Примечания:

[1] Подробности масленичного триллера см. по адресу: http://www.ekklesiast.ru/arhiv/2001/02_2001/12.htm или http://www.invictory.org/lib/2004/04/maslenitsa.html (это два практически идентичных материала; первый написан в 2001 году Еленой Чуйко, второй – переписан с незначительными изменениями в 2004 году пастором церкви «Утренняя Звезда» Константином Шаповаловым.)

[2] Г.Федотов. Стихи духовные. М., 1991. С.105

[3] Там же, с. 107

[4] Там же, с. 115

[5] Б.А.Рыбаков. Язычество древних славян. М., 1994. С. 376

[6] Там же, С. 377

[7] К. Хюбнер. Истина мифа. М. 1995. С. 383
http://www.liveinternet.ru/journal_post.php?journalid=2005062