Ptisa_Lucy все записи автора
Автор
Григорий_Родственников,
В соавторстве с Сашей Веселовым
http://proza.ru/avtor/adikvatnyjj
Последняя пара дней уходящего года мне не слишком понравилась. Да и кому понравится, если… Впрочем, не буду забегать вперёд и расскажу всё по порядку.
Познакомился я с девушкой, зовут Клава. У неё отец айтишник. Мне имя не очень приглянулось, не люблю всякие компы и интернеты. У меня, правда, у самого имя не сахар. Автоном. Папаша нарёк, когда на автокомбинате слесарем работал. У нас в родне у всех имена чудные были. Папу дедушка измыслил назвать Пячегодом (Пятилетка за четыре года). Но я не ропщу. Автоном имя хоть и дурацкое, зато редкое, девушки на него ведутся. А девушек я люблю. А чего ещё делать после работы? Я на базаре женским бельём торгую, дружок устроил. Отстоял за прилавком до шести вечера и свободен, как птица — лети куда хочешь.
Кстати, на базаре с Клавдией и познакомились. Ей розовые ажурные трусы приглянулись. Друг на них бирку приспособил — Bordelle. На самом деле его жена швейный цех держит. Но покупателям об этом знать ни к чему. Вот и Клавдия на этикетку повелась. Взяла трусы, пальчиками гладит, резинку теребит, даже понюхала.
— У вас отличный вкус, — говорю. — Сразу видно эстетически развитого человека. Такого белья в этом захолустье не сыщешь. Лучший британский бренд. Сама королева по дворцу в них ходит.
— Да уж больно название двусмысленное, — морщит она хорошенький носик. — Развратом отдаёт.
— Ага, — соглашаюсь. — В этом и шарм. Разве вам не хочется быть свободной от предрассудков и низменной застенчивости?
— Да и цена кусается. Три тысячи за труселя! Это же грабёж!
— Они стоят пять. Но за такую цену никто не купит — народ у нас дикий. Вот и приходится продавать себе в убыток.
— И всё же, три тысячи — это слишком дорого…
— Вы очень красивая, — отвечаю с придыханием. — Отдам за две, но с одним условием!
— Каким? — интересуется она, а сама аж млеет от моего комплимента.
— Если согласитесь со мной поужинать…
— Ой, я даже не знаю, — жеманится она. — Я же вас совсем не знаю.
— Меня зовут Автоном. Приятно познакомиться.
— Какое интересное имя.
— Редкое, да. Но вы можете звать меня — Авти.
— А я Клава, — и реснички вниз.
— Принято, — говорю, и меняю деловой голос на приторный, — так что мы с вами, Клава, поужинаем нынче в «Бельведере».
«Бельведер» — это пафосное место в нашей заштатной дикости, а у меня там армейский кореш на фейс-контроле.
Смотрю — среднее образование и отсутствие перспективы выйти замуж за принца повелось на мое предложение:
— Так неожиданно, но я «два через два» во вторую смену работаю, не могу сегодня…
— Принято! Вот ваши «слипы», модель с высоким вырезом, для красивой фигуры и тех, кто с понятием, — и снова с делового на сахарный: — Тогда послезавтра в восемь в Бельведере.
— Так это же первое января будет?
— Вот и отлично, встретим Новый год вместе.
Клава, пунцовея как маков цвет, рассталась с двумя тысячами рубликов, приняла моё предложение, и, пряча покупку в пакет, не смея посмотреть мне в глаза, тихо буркнула в сторону:
— Шалунишка! — и убежала.
Ах, все мы немножечко «Фрекен в бок», так говорю я, когда девушки артачатся сами раздеваться и им приходится помогать — пока они задумываются о смысле сказанного, их спейсеры, бра и минимайзеры оказываются в моих руках. Клава-Клава, ты ещё многого обо мне не знаешь.
— В восемь у «Бельведера»! — крикнул я вслед и вернулся к работе.
— Тёплое бельё есть?
— Вам танго на меху или стринги с начёсом?
* * *
Тридцать первого декабря утром меня ждал сюрприз. Хотелось выспаться перед новогодней ночью, однако мой секретный номер, о существовании которого знали лишь единицы друзей, бесцеремонно вырвал меня из объятий Морфея.
Звонил сменщик Царьков Илюха:
— Авти, караул… тебя тут психическая ищет… я не при делах… но Белладонна ей твой адрес дала… А лярва, походу, Академию заканчивала.
Белладонна — это хозяйка нашего павильона Белла Антоновна Свидрач.
— Царьков, ты про что, а? Какая ещё Академия?
— Белладонна твой адрес бабе дала, которая говорит, что ты её оприходовал… и хочет к прокурору… понял ли?
— Нет, — признался я. У меня всё всегда было по согласию и последний раз хоть и не помню, когда, но явно не вчера. — Царьков, а что за баба-то?
Электрические сигналы в мобильнике преобразовались в частые прерывистые гудки, и одновременно с ними заливисто проснулся дверной звонок. Звонили долго и настойчиво, звонили всё время, пока я искал чем прикрыться и не торопясь шёл к двери, зевая и завязывая на животе шнурки треников.
Открываю. Вот вам и Фрекен в бок. Передо мною стоит Клава. И по её перекошенному личику я сразу догадался, что романтический ужин в «Бельведере» отменяется.
Даже не успел изобразить радостное изумление, как получил уверенный и сильный удар в солнечное сплетение. Пока я словно рыба хватал ртом воздух, Клавдия втолкнула меня в квартиру и следом зашла сама.
Схватив меня за волосы, жаль давно не стригся, эта фурия притянула меня к себе и заглянула в глаза. И в огромных чёрных зрачках я увидел… Нет, ничего не успел увидеть, потому что получил болезненный тычок в нос.
Я сидел на полу и одной рукой массировал живот, а другой собирал кровавую юшку, сочащуюся из обеих ноздрей. А злая тётка стояла надо мной, широко расставив толстые ноги. Да-да, толстые, мясистые, как у лягушки-переростка. И как я мог польститься на такую непривлекательную особу? Где твой утончённый вкус, Автоном?
— Клавдия, — простонал я, — мы же цивилизованные люди. Разве можно сходу драться? Вы же девушка, а не «держиморда околоточная»…
— Убью, маслобой драный, — прошипела она и сунула под мой подбитый нос кулак немаленьких размеров. И, о ужас, между большим и указательным пальцем я обнаружил бледно-синюшную татуировку: «МИР».
Вроде, с первого взгляда, ничего особенного. Девочка когда-то наколола по глупости, потом пыталась свести. Только у моего сменщика Илюхи Царькова такая же. А он бывалый, три ходки в места не столь отдалённые. Я как-то спросил его, неужто так мир любит, что даже на себе увековечил? А он ответил: «Дурак ты, Автоном. Это значит: «Меня исправит расстрел».
Так вот почему «Академия»… Это же так зона по-ихнему называется. Вот это влип, вот это поворот на сто восемьдесят градусов.
А эта криминальная амазонка вынимает из-за пазухи трусы розовые и на пол бросает со словами:
— Это что за подстава? Над честными девушками издеваешься, маслобой?
— Помилуйте, Клавдия, трусики фирменные контрабандные. И при чём здесь масло? Я ничего не взбиваю. Что вы всё, маслобой да маслобой. Если, конечно, вам хорошее масло нужно, то я достану… белорусское есть или голландское…
— Молчи, бесогон! — рычит она и аж слюнями брызжет.
— Какие-то у вас словечки мудрёные, я таких не знаю. Вы мне лучше простым языком объясните, а начните с того, почему вы не на работе? Сами говорили: «два через два»…
И тут не даёт ответа, а только вдруг медленно начинает моя гостья по стене сползать, словно из её нахрапистой бесцеремонности вынули заводную пружину, устраивается на полу напротив меня, и, растирая по личику макияж пополам со слезами и соплями, начинает голосить протяжно:
— Да какая же теперь может быть работа, ой, какая же я дура, ой повелась, а ты, гадина, зачем на базаре мудруешь, что за напасть такая, ой, дура я, дура!
И снова песня о главном. Что-то случилось? Нет, припев этой песни мне легко зашёл, потому как ничуть не противоречил моей мировоззренческой концепции. Бабы — дуры, не потому что, а вопреки всему! Однако ответа на главный вопрос, что случилось, не давал. За малое время прокрутил я в сотрясённом мозгу всё, что знаю о наркотиках, новогодних розыгрышах и похождениях буйно помешанных граждан. Больше походило на буйно помешанных, но случай редкий. Так с чего начать, если ножи и вилки прятать поздно, попробуем разговором отвлечь.
— Так ты, Клава, почему, говоришь, на работу-то не пошла?
— Не пошла вот, — всхлипнула Клава, — трусы твои проклятущие надела, и сразу такое пошло-поехало, с ног валюсь, перед глазами огни скачут, грудь болит, соски как укусил кто, в жар меня кинуло, промокла вся, и мысли бесстыжие лезут, как будто меня пятеро в цирке…
— Стоп-стоп, это что значит — пятеро, по очереди, что ли?
— То-то что сразу!
И опять заревела. Точно: клиника! Куда её теперь, в Кащенко или в Белые Столбы? Вот на уроках безопасной жизнедеятельности детям всяким бредом про пожары и другие стихийные бедствия головы забивают, а что делать, куда звонить при встрече с психами? Об этом ни полслова!
— Я, Клава, не знаю, почему ваша простодушная невинность не позволяла вам ранее видеть вокруг себя всеобщей тотальной сексуальной озабоченности, но только это не повод на работу не идти. Вы что же, считаете, если работяга железяку какую в станке крутит, так он про эту железяку думает? Нет, Клава, не про железяку!
— Да знаю я, о чем вы все думаете-то, и ты знаю зачем в Бельведер звал, только я не такая, а согласилась от тоски!
— Допустим, от тоски, но при чём здесь работа?
— Позвонила я на работу, как была в одних трусах, а во мне гонор поднялся как у Суперстар, ну и обсказала им, где я видела их с их древесно-стружечными планами, опилками и шлифовальными машинами!
Снова рёв, слёзы и мои утешения пропускаю, только конкретно суть:
— И началось: с соседями вдрызг, с родителями в клочья, и всё из меня прёт, то я министерка какая, то из блатных, то Путина крестница, а всё трусики виноваты ваши!
— Однако, странные рассуждения, ну, поплавились у вас предохранители, ну немного повздорили-поспорили-поговорили, но при чём же здесь трусики. Вот заметьте, ко мне вы без них, то есть с ними в руках пришли, а пёрло из вас зоной как новогодний фейерверк!
— Не тебе, маслобой, меня зоной попрекать! — оскалилась она. — Говори, извращенец, чем трусы натёр?!
— Я?! Натёр?! Помилуйте, Клавдия, это уже не смешно. Если уж начистоту, какой дурак копеешные слипы чем-то натирать будет? Хорошо что при примерке не порвались. Матерьяльчик дрянь!
— Натёр, чтобы поиздеваться! Я, как только их напялила — чуть по соседям секса просить не побежала, еле скинуть успела.
— Экая вы горячая женщина…
— Наркотические трусы! Или, может, ты их конским возбудителем пропитал?! — и опять мне кулаком в нос тычет.
Вижу, спорить бесполезно. Говорю:
— Хорошо. Согласен на возврат товара. Только без фирменной упаковки не приму.
Тут она коробочку из сумки достаёт и в лицо мне швыряет.
— Подавись!
— Теперь всё в порядке. — Взял с тумбочки кошелёк. — Получите ваши две тысячи рублей.
А подлая зэчка мне пальцем грозит:
— Нет, баклан, алтушками не отделаешься. А за моральный ущерб?
— Хорошо, — вздыхаю. — Возьмите три.
— Опозорил честную девочку и копейками отделаться хочешь?
— Помилуйте, не пятёрку же вам давать?
— Нет, не пятёрку — пятьдесят штук гони!
Я аж дара речи лишился.
— Вы в своём уме? У меня таких денег нет.
— Придётся найти, — и нехорошо улыбается.
— Знаете, Клавдия, — строго говорю. — Вы, наверное, по своей Академии стосковались? Если немедленно не покинете мой дом — позвоню в полицию.
— Нечем звонить будет, бесогон, когда Ибрагим тебе руки вырвет. — И дверь толкает. А за дверью громила небритый стоит.
— Зачэм сэстру мою обыдел? Сэйчас убывать тэбе буду.
Короче, отдал я налётчикам деньги. Наскрёб сорок четыре тысячи, больше не было. Думаю, нужно сообщить органам о вымогателях, не дарить же такие деньжищи. Только когда мои кровные вернут — неизвестно. Остался ты, Автоном, без гроша на новый год. И такая тоска меня взяла, хоть волком вой. Сел на кровать, верчу коробку из-под труселей и вдруг понимаю, что не «фирменная» наша вещица, что Илюха с дружками в подвале шлёпают — незнакомая. И иероглифы на ней не китайские, а японские. Объёмные такие, приятные на ощупь. А самое удивительное, понимаю, что написано, словно в моей голове онлайн-переводчик заработал:
«Избранница! Амэ-но Удзумэ — Фея луны, богиня счастья, любви и радости, дарит тебе волшебство. Надень, и фонтану твоих наслаждений позавидуют небожители».
Что за наваждение? Какой ещё фонтан? Может, и правда трусы какими-нибудь возбуждающими феромонами пропитали?
Не знаю зачем, но надел я на себя эти розовые слипы. И что думаете? Будто тысяча солнц в моей голове взорвались, ощутил я себя женщиной, да настолько голодной до мужиков, что едва рассудка не лишился. И такие извращения на ум пришли, что в самом отвязном порно не увидишь. Хорошо, что Ибрагим ушёл, иначе несдобровать ему.
Скинул трусы, стою весь в поту. Ну и вещица, однако. А ведь можно их использовать по назначению. Ни одна баба не устоит, если наденет. А я тут как тут, готов к грязному сексу. И так я воодушевился, что решил немедленно эксперимент провести. Поехал на работу, там сегодня должна Шурка в подсобке товар перебирать. Девушка красивая, но робкая. Ничего, главное её уболтать надеть волшебные труселя. Язык у меня проворный — сумею!
Только вместо Шурки начальницу встретил. И чего наша Белладонна тридцать первого на работу припёрлась?
А я уже в раж вошёл. Умоляю, говорю, вас, Белла Антоновна, помочь моему горю. Достал по случаю интимное бельё для своей невесты. Но если с размером ошибусь — век не прощу себе! У вас такая же богатая фигура, как у моей девушки. Один в один! Не могли бы примерить трусики?
Она смотрит на меня, как на психа:
— Ты, Автоном, в своём уме? Какая женщина после другой трусы надевать будет?
— Умоляю вас! Вопрос жизни и смерти!
Одним словом, уговорил. Взяла она труселя и в подсобке скрылась.
Не долго ждал. Открывается дверь, и нежная ручка меня за пиджак хвать…
И такое началось — словами не передать. Честное слово, за такой секс и жизнь отдать не жалко.
А потом мы поженились. Не смогли жить друг без друга. Я думаю, что будет, когда волшебные трусы износятся? Но они же волшебные. Вдруг им сносу нет.
Фамилию я жены взял. Был Тютькин — стал Свидрач. Я теперь не на рынке мёрзну, а в тёплом начальственном кабинете сижу. А на дубовой двери золотая табличка:
ДИРЕКТОР
Автоном Пячегодович Свидрач
———————————-—---—-—--—
Уголовный жаргон:
Бесогон — глупый человек, дурак.
Маслобой — онанист.
Алтушки — мелкие деньги.
Баклан — 1. неопытный вор; 2. мелкий спекулянт.
https://proza.ru/2025/01/06/959