Я видел бегущую стрелку – значит, мир еще продолжал вертеться. Не такой уж и замечательный мир, но вертеться он все‑таки продолжал. А поскольку я осознавал, что мир продолжает вертеться, я по‑прежнему жил на свете. Не такой уж и замечательной жизнью, но все‑таки жил. Как странно выходит, подумал я: неужели лишь по стрелкам часов люди могут удостоверяться в том, что они существуют? На свете наверняка должны быть и другие способы подобной «самопроверки». Однако, как ни пытался я придумать что‑то еще, ничего больше в голову не приходило.»
Начало........Так мы поженились. Правда, без чьего-либо благословения: ни друзья, ни родители, ни сестра, - никто не порадовался нашему браку. Мы даже не сыграли свадьбу. Пошли было регистрироваться, - а у него и прописки нет. Поэтому мы просто решили, что поженились. Купили маленький торт и съели его вдвоём, - вот и вся свадьба! Для совместной жизни сняли квартиру. Ледяной человек работал на морозильном складе, где хранилось мясо. Нечего и говорить, он запросто выносил холод и совсем не уставал, сколько бы ни работал, к тому же почти не ел. На работе его ценили за все эти достоинства и платили зарплату больше, чем кому-либо другому. Мы жили счастливой мирной жизнью, никому не мешая, да и нам никто не мешал.
В его объятиях я думала о глыбе льда где-то там, в каком-то месте, о котором, пожалуй, знал лишь он один. Об этой твёрдой и окоченелой глыбе льда - самой большой в мире. Но она находилась далеко. А он всем своим видом напоминал миру о ней. Сначала я терялась от его объятий, но затем привыкла, и даже стала любить, когда он меня обнимал. Он по-прежнему ничего не говорил о себе, да и я не спрашивала. Обнимаясь в темноте, мы молча обладали этим огромным льдом. Льдом, сковавшем в себе неизменными много миллионов лет прошлого мира. В нашей совместной жизни не возникало ничего, что можно было назвать проблемами. Мы крепко любили друг друга, и ничто этому не мешало. Окружающие постепенно привыкли к его существованию и с течением времени начали обращаться к нему с разговорами, всё чаще замечая: "А он хоть и ледяной, но особо не отличается от обычных людей". Но в глубине души они, конечно, его не принимали, как и не понимали моего замужества.
Мы отличались от них, и эту пропасть ликвидировать было невозможно.
Я вышла замуж за ледяного человека.
Мы познакомились в гостинице при лыжном курорте, - пожалуй, самом подходящем месте для такой встречи. В фойе шумно толпилась молодёжь, а он тихо сидел себе с книжкой - подальше от камина. Время шло к полудню, но мне казалось, что вокруг него оставался прохладный свет зимнего утра. "Видишь! Вон - ледяной человек", - шепнула мне подружка. Тогда я ещё совершенно не знала, что это такое - ледяной человек. Подружка сама только слышала о существе с таким именем. "Наверняка, сделан изо льда, поэтому его так и зовут", - сказала она совершенно серьёзно, будто речь шла о привидениях или заразных больных.
Ледяной человек был высокого роста с жестковатыми на вид волосами. Черты лица выдавали в нём молодость, но в твёрдых как прутья волосах местами встречались похожие на не растаявший снег белые пряди. Скулы выделялись застывшими скалами, пальцы покрывал никогда не тающий иней. А в остальном он нисколько не отличался от обычного человека: правда, не столь симпатичной, но если присмотреться, достаточно привлекательной внешности. Что-то в ней заставляло содрогнуться сердце. Особенно глаза - этот немой проницательный взгляд, блестящий как сосулька зимним утром, - они казались единственным проблеском жизни в состряпанном на скорую руку теле. Я некоторое время разглядывала его, стоя поодаль. Однако он ни разу не поднял голову, продолжая неподвижно читать книгу, будто бы уверяя себя, что рядом никого нет.
«Я иду, пока идется, используя сто процентов моих сил. Беру, что хочу, чего не хочу, не беру. Это и называется жить.»
Харуки Мураками, «Норвежский лес»
«Какой бы ни была истина, невозможно восполнить потерю любимого человека. Никакая истина, никакая искренность, никакая сила, никакая доброта не могут восполнить её. Нам остаётся лишь пережить это горе и чему-нибудь научиться. Но эта наука никак не пригодится, когда настанет черёд следующего горя.»