злой__сказочник все записи автора В колонках играет - Dark Sanctuary - Ame de Décembre
Дождь становился все сильнее.
... Первые серебристые капли упали в продрогшие ладони; руки были такие холодные, что мне показалось, что сейчас они превратятся в крошечные сияющие льдинки, но они почему-то скатились вниз, так и не замерзнув, и разбились об асфальт.
Я подставила лицо этим первым каплям, слушая, как тоскливо завывает, запутавшийся в ветвях деревьев без листьев, ветер. Острые тоненькие веточки пронзали его невидимую плоть, причиняя невыносимые мучения, он отчаянно мечтал только об одном, вырваться на свободу, слегка развивая края моего распахнутого легкого пальто. От этого пальто не было никакой пользы, мне все равно было холодно. В этом отвратительном сером холодном городе никогда не бывает тепло.
Мне вообще никогда не бывает тепло.
Мне даже летом холодно...
А потом капли забарабанили чаще по коже, тяжелые и холодные, как этот ветер, как это небо, как этот город, как это тело...
И дождь становился все сильнее, пока хмурые небеса не разразились ливнем.
Я быстро промокла, но мне, если честно было все равно. Мне вообще было все равно.
Знаете, нет ничего, чем чувства безразличия, полного безразличия к происходящему. Вы скажете – депрессия, отчаяние? Да ладно, вы хотя бы что-то чувствуете, вам хотя бы хочется умереть... А мне уже не хочется даже этого, хотя совсем недавно я только об этом и мечтала. Я спрашивала эти серые хмурые небеса, почему, почему... Только один единственный вопрос.
Почему та автокатастрофа не убила меня? Зачем оставила в живых, в полумертвых, доживать жалкую бессмысленную жизнь, полную безразличия к тому, что с тобой происходит? Оставив только этот шрам... на всю жизнь... на лице, и в душе, неизгладимый шрам. Сотрясение мозга с частичной потерей памяти – это все ерунда, а этот шрам никогда не зарастет... Впрочем, мне уже все равно. Я не хочу, чтобы он зарастал, он все, что мне осталось от моего прошлого, закончившегося в тот момент. Прошлого, о котором я не помню.
Мне говорили, что это было счастливое и чудесное время. Лучше не думать об этом. Потому что оно навсегда прошло, исчезло, кануло в Вечность.
...Эти капли – глаза бесконечности – смотрят
в бесконечность родную, в материнское око.
В облезлом и мрачном парке никого не было, кроме меня конечно. Ветер, вырвавшись из плена, с силой раскачивал старые качели на длинных цепочках. Краска на раме поблекла и местами слезла, а когда-то очень давно, когда их только покрасили, возможно, они выглядели куда более жизнеутверждающе. Или просто я смотрела на вещи по-другому?
Я прошла мимо грязной песочницы, где какой-то ребенок забыл ярко-зеленое ведерко, небрежно швырнула промокшую до нитки школьную сумку на лавочку и плюхнулась сама следом, забравшись на мокрое дерево с ногами, и прижав колени к груди.
Вода стекала по лицу с мокрых прядей волос, выбившихся из растрепавшегося хвоста, капли бежали за ворот рубашки, пробираясь туда, где сохранилось еще хоть немного тепла, каким-то удивительным образом.
Из-за этих капель могло показаться, что я плачу, но на самом деле это не так, это всего лишь дождь...
Это всего лишь один бессмысленный день одной бессмысленной жизни, которая почему-то все продолжается и продолжается. Но мне уже все равно. Мне абсолютно все равно...
Чтобы со мной не случилось.
Темнело.
В парке зажигались фонари там, где их не успели разбить и где еще остались живые, не перегоревшие лампочки. Их свет был холодным и каким-то призрачным, размытым из-за дождя. Это дождь... это всего лишь дождь.
Я просидела так очень долго, я продрогла до костей, и не знаю, что заставило меня встать с лавочки и все-таки сделать то, чего мне так не хотелось. Пойти домой, впрочем, как я глупа и наивна, когда называю это место своим домом. Привокзальная площадь куда больше мой дом, чем это место... И лучше бы я осталась спать на этой лавочке, замерзла тут со всем, умерла от холода, чем вернулась туда.
Подъезд, отвратительный запах которого ударяет в нос, высокие ступеньки разбитые и сколотые, местами торчат железные каркасы, за которые цепляются носки старых стертых кедов, сейчас еще и мокрых до нитки, грозя нелепым и смешным падением.
- Где тебя носило, маленькая сучка?! – после долгой паузы на пороге появилась эта заплывшая жиром бесформенная женщина, моя единственная родственница и опекунша. По ее раскрасневшемуся лицу и раздутым ноздрям я без труда догадалась, что злить ее еще больше сейчас опасно для жизни. Я молча прошмыгнула в прихожую мимо нее, небрежно сбросила кеды и носки. Босиком, оставляя мокрые следы на полу, прошлепала в свою комнату, на ходу расстегивая пальто и пуговицы пиджака школьной формы.
- Трахалась с кем-то в подворотне? – вдогонку бросила тетя, я мученически закатила глаза и прикусила губу, лишь бы только сдержаться и не ответить ничего, но быстро подумала, что мне нечего терять. Если она выгонит меня из дома, едва ли мне будет хуже.
- То, что из-за родственных связей тебе приходится меня терпеть, не дает тебе права поливать меня грязью, - сказала я недрогнувшим голосом, стараясь оставаться спокойной, хотя мне хотелось тоже сказать ей все, что я о ней думаю, - и унижать мое человеческое достоинство...
- Что-что!? – оборвала меня она, - какое такое достоинство? Я не ослышалась?! Нет у тебя никакого достоинства, дрянная девчонка. Шляешься черти с кем по подворотням, с какими-то выродками и друзьями-наркоманами...
- Нет у меня никаких друзей, - перебила я рассерженно, потому что это было слишком. Найти более одинокого и нелюдимого человека чем я наверное было сложно, поэтому друзья-наркоманы были плодом ее больной воспаленной фантазии, которую несомненно питал и дешевый алкоголь. Ему же она была обязана своим розовым цветом лица, с которым напоминала поросенка. Злого поросенка.
Я захлопнула дверь своей комнаты у нее перед носом, прежде чем она успела что-то ответить и прижалась спиной к стене, закрыв глаза. Какое-то время было тихо, только дождь шуршал по стеклам, но вскоре она опомнилась, и начала орать какие-то ругательства и с силой бить в дверь кулаками.
Я вытряхнула из сумки учебники и тетради, слипшиеся и мокрые, бросила сумку в угол комнаты, туда же пальто и пиджак, стянула галстук, оставшись в одной мокрой белой рубашке и черной невзрачной юбке, мокрых, словно их только что постирали. Я взобралась с ногами на подоконник и обняла колени.
- ...открой, черт возьми, дверь! Чокнутая идиотка! Дура чертова... – доносилось из-за двери.
- Отвали, - бросила я одними губами, так тихо, что она не могла меня слышать, хотя наверняка очень разозлилась бы за одно только это слово. Я положила голову на стекло и посмотрела на размытую дождем улицу. Машины неторопливо катились по асфальту, поднимая в воздух целые фонтаны золотых в свете фонарей брызг.
- Лена! – перечислив все известные ей ругательства и обидные слова моя опекунша вспомнила о том, что у меня есть имя, хотя, ей наверняка было непривычно называть меня так, она предпочитала употреблять куда более емкие «маленькая дрянь» и «чертова девчонка», особенно когда разговаривала со своими подругами.
Пусть оставит меня в покое, пусть только оставит меня в покое...
Я закрыла глаза, прикусила обветренные от холода губы.
Я тебя ненавижу, - произнесла я мысленно, сглотнула комок, мешавший дышать. Слезы? Вряд ли... Я разучилась плакать, потому что на долю человека выделено определенное количество слез, как и счастья, и похоже я уже исчерпала свои запасы и того и другого...
- Лена!!!... Я тебя ненавижу, - это было последнее, что она мне крикнула из коридора, еще раз ударила в дверь кулаком и наконец-то оставила меня в одиночестве и тишине.
В безысходной и черной пентаграмме страданья...