ds_nevermore все записи автора В колонках играет - И.С. Бах - Соната для скрипки и клавира №1 си минор (кажется)
Я сидел у ее кровати, глядя на нее, спящую, и даже во сне она, кажется, плакала… Так показалось мне. Хотя, конечно, это лишь капли дождя с мокрых, белых как снег волос…
Что я наделал?.. Эта чертова роковая ночь, что похоронила мою последнюю надежду, но… не это главное… Моя дорогая Хельга, моя… любимая Хельга, впрочем, и теперь, как и прежде, не моя, ты должна жить… Ты единственная, кто этого достоин… Черт побери!.. Кто же там, наверху, так жестоко посмеялся над нами?.. Я хочу умереть, но никогда уже, впереди – вечные муки, круги ада, плата за единственную ночь – чертова вечность… И ты, Хельга, хочешь умереть… Я знаю, каково это, я понимаю твое желание, как никто другой, но не могу… Не могу тебе позволить совершить это. Никогда, моя дорогая, не смогу…
Все, чем я могу помочь тебе теперь, это попытаться сделать твою несладкую жизнь немного легче, ведь твоя обжигающая не то холодом, не то пламенем ненависть, что оставила на моей спине шрамы в подтверждение пусть не страсти, но все же чувства, твоя ненависть теперь ни к чему, она не имеет больше смысла… Я мог бы стать для тебя кем-то, кто бы мог о тебе позаботиться, кем-то, кто окружил бы тебя теплом, кто согрел бы, а не сжег, кем-то родным, с кем ты могла бы поделиться своими мыслями, кем-то, кто приятной беседой о музыке, например, развеял твое одиночество, кем-то… Но как? Как теперь? Ведь где-то очень глубоко, в моей зачерствевшей душе все еще не истерты в пыль крупицы чести… Странно думать о чести после того, что сделал… Но тем не менее эти крупицы, не больше песчинок, не позволят мне делать вид, что ничего не было – да и забыть это невозможно, мгновения, когда я был самым счастливым и самым несчастным в одно и то же время, когда любовь победила смерть, а желание расправилось с жалким милосердием, когда Хельга, единственная, кого я люблю, ненавидела меня всем своим существом, и я был, должно быть, единственным, кого она ненавидела, когда я, привыкший брать, отдался ей, той ночи, чертовым непреодолимым желанием… Нет, такое нельзя забыть, такое никогда не повторится…
Я должен рассказать. Рассказать ей все. С самого начала. И до последних минут. Про алхимию, про живую воду, про бессмертие… И про эту ночь.
Рассказать. Ей. Все.
Не знаю, сколько еще я просидел вот так, у ее кровати, но, когда отвлекся наконец, от своих тяжелых, гнетущих, убивающих и не способных убить мыслей, за окном уже светило солнце… И я поспешил уйти, ни к чему ей видеть это старое морщинистое лицо в момент пробуждения… Да и вообще ни к чему…
Я заперся в своей комнате, пытался собраться с мыслями, но даже не представлял, как говорить ей обо всем, как… «Дорогая, знаешь, я бессмертен, я алхимик и, кстати, это я изнасиловал тебя вчера на кладбище»… Ужасно звучит. Хотя вполне соответствует реальности…
А может быть, я смогу? Притворяться, играть… Мог же раньше. И сейчас смогу, разве нет? Сделать вид, что все в порядке, что прошлой ночью ничего не было, что вообще ничего не было, начать жизнь с чистого листа… Поздно.
Слишком поздно. Слишком далеко зашел. Слишком сложно объяснить…
Вернулся все же в ее спальню, уже вечером, и за окнами стояла тишина, сотканная из скорби и васильковых сумерек. Хельга стояла у окна, кутаясь в свой чертов свитер, лицом к двери, рядом с креслом, когда я вошел в комнату.
- Сэр, я… - она хотела что-то сказать, но… прости, моя дорогая, сегодня буду говорить я.
- Хельга, - просто называть ее вслух по имени… Вслух по имени – как она никогда меня не назовет… Что будет после того, как я скажу ей? Впрочем, когда я думал о последствиях! – Сядь, прошу тебя, я должен с тобой поговорить, моя дорогая, - «прошу тебя»? Что дальше? «Не соблаговолите ли Вы…»?! Я дождался, когда она сядет на кресло, и тяжело вздохнул. Ты думаешь, моя дорогая, что я стану обвинять тебя в чем-то, ругать? Нет… Мои слова будут куда страшнее, чем упреки… Потому что нет ничего страшнее правды.
- Сэр… - она подняла на меня свои кристальные глаза, полные боли, красные от слез. Ты снова плакала, моя дорогая?... Ну почему же ты не убила меня вчера до? Всем было бы легче… Впрочем, я сам выбрал свою судьбу. – Что с Вашим лицом, сэр?..
- С лицом… - повторил я, мои царапины… Хм, ты еще не видела спину, моя дорогая. – Это… кошка, - дикая исландская кошка постаралась, моя дорогая. – Впрочем, все по порядку. Я решил рассказать тебе все. Надеюсь, ты готова слушать. Эта история, странная, едва ли правдоподобная, но случившаяся на самом деле, началась в 1645 году… Когда я родился на свет…
- Что?.. – и без того бледная Хельга совсем побелела. Наношу удар за ударом по твоему несчастному сердцу, но разве ложь была бы для тебя лучше? Нет, нет, даже самая страшная правда лучше, достойнее любой лжи. Держись, моя дорогая, и дослушай до конца.
- Я живу уже 327 лет… или немногим больше, после 100 перестаешь считать. И я бессмертен. Живая вода, - и еще десятки слов между этими фактами, сотни событий, войны, перевороты, скитания. – Великая Книга Тайных Знаний гласит, что убить меня может только… бедная исландская девственница с добрым сердцем… Вот почему…
С каждым последующим словом она все отчаяннее мотала головой, не верила, в конце концов поднялась с кресла, резко, порывисто, метнулась к двери.
– Это какой-то бред! Этого не может быть! Вы… Вы сумасшедший! – моя бедная Хельга… Я поймал ее за руку и усадил обратно в кресло.
- Ты не веришь? – спросил я тихо, тяжело вздохнул и достал из кармана пиджака тонкую колбу с мутным зельем. – Я докажу тебе, моя дорогая… - залпом, одним глотком. Главное – решиться. Снадобье начинало действовать, и Хельга испуганно смотрела, как чернеют волосы, как разглаживаются морщины, как вдруг ее старый муж превращается прямо на глазах в того страшного человека, который посмел сделать – как я мог?.. Я не мог иначе… неизбежность… - с ней то, что нельзя простить, забыть, стереть из памяти. Никогда.
- Нет! – Хельга пронзительно закричала, прикрыла рот ладонью, дрожащими пальцами, вжалась в спинку кресла. Какой страх… Какой животный, инстинктивный страх… Во всех нас, что ни говори, живет зверь, который рано или поздно вырывается наружу. Страхом или страстью, яростью или желанием… - Я… Я ненавижу Вас! – она обхватила голову руками, и снова крик, такой искренний. – НЕНАВИЖУ!!! – Хельга снова хотела убежать, я не дал, упал на колени перед креслом, у ее ног, хотел взять за руку, не решился, не смог, не посмел. Недостоин даже прикосновения пальцев… Достоин лишь пощечины, хлесткой, горячей. Получил ее тут, заслужил. И Хельга бы продолжала, если бы у нее было больше сил, если бы не была еще так слаба… И я бы рад был, если бы она била меня, нещадно била, ругалась, если бы снова и снова пыталась убить, хоть и тщетно теперь, я был бы рад, но она замерла.
- Это мой истинный облик, истинный облик твоего старого дряхлого немощного мужа… Прости мне эту ложь… - что же я не прошу прощения за ночь?! За то, что сделал?! Потому что чувствовал в ней ответный порыв?! Нет, порыв, порожденный ненавистью, не имеет значения… Нет, черт побери…
- Да как Вы… Как Вы вообще смеете… говорить мне все это?! – снова крик, срывающийся в плач, в рыдание, и хрупкие плечи, скрытые под нелепым свитером, дрожали, и прерывистое дыхание…
- Я люблю тебя… - слишком часто стал повторять эти слова, хотя обходился без них веками, не помню, когда говорил их другой женщине, никогда прежде эти слова не имели такого значения, хоть и были совершенно бессмысленны. Как глупо, но я не могу не говорить их, этих странных слов, не могу молчать. – Я знаю, ты не веришь мне, ты не поверишь после того, как я…
- Замолчите! – отчаянный крик, и, кажется, задребезжало тонкое оконное стекло. И я бы с радостью провалился сквозь землю. Если бы мог…
- Ты никогда не поймешь меня, Хельга, я и сам понимаю себя с трудом, но знаю, истинно знаю только одно: я люблю тебя…
- Замолчите, черт Вас подери! – еще один удар, молодец, моя дорогая, отомсти. Причини мне такую же боль, как я причинил тебе, пусть это станет искуплением. Ну же…
- Ты никогда не поймешь этого… - я не смотрел на нее, не смел смотреть в глаза, не смел? Да, пожалуй, именно так… - Но я люб…
- Заткнитесь, черт побери! – снова крик, и еще одна пощечина, прошу, продолжай. Я хочу хоть как-то искупить свою непростительную вину перед тобой, но нет… Вряд ли это возможно. Вряд ли что-то вообще возможно теперь… Я все испортил сам.
Наш разговор – если это вообще можно назвать так – прервался стуком в дверь, не дожидаясь ответа, на пороге показался Вилли.
- Скверные новости, хозяин… - сообщил он, ничему не удивляясь.