злой__сказочник все записи автора В колонках играет - Autumn Tears - This... My Melancholic Masquerade
Из лабиринта своих мыслей, войны голосов внутри моей головы меня вырвал слабо различимый звук подъезжающего автомобиля, донесшийся с улицы, известивший меня о том, что мой законный супруг соизволил вернуться из города. Я подумала о том, что, возможно, тоже хочу съездить в город, навестить Ингу в больницу. Интересно, что он скажет, если я попрошу его об этом?
Я нахмурилась, пытаясь ответить про себя его предполагаемыми словами, встала с пола, и выпрямилась, разминая затекшие спину и ноги. Сколько я просидела так, у окна, спрятав лицо в коленях, обнимая их тонкими руками с этими совсем свежими вчерашними шрамами. Время потеряло смысл, да и я потеряла счет, в этом неудобном положении, на этом холодном полу.
Смешно. Мерзко. Спряталась, как ребенок от своих проблем, забилась в темный угол и проревела целый день, разговаривая, сама с собой. Да, кажется, ненависть к моему проклятому супругу плавно перерастает в ненависть к самой себе, что даже веселит меня. Похоже, сегодня я выплакала все свои слезы и на смену им пришли красные болящие глаза и горькая самоирония. Радоваться этому? Да, пожалуй. Конечно, это не спасет меня от моих горьких мыслей, от тяжелых дум о своем будущем, но, по крайней мере, удержит от безудержных и безумных поступков... Я вспомнила прошлую ночь, зажатый в своей руке нож, вспомнила булавку, и мучительно поморщилась. Неужели все это сделала я, неужели...
Иногда я не узнаю себя. Иногда...
Добрая, слишком добрая девочка. Глупая наивная Хельга, которая бы пожертвовала всем ради других, ради своей сестры, ради тех, кто ей дорог. Ты ведь никогда бы не подняла руку, тем более с оружием на другого человека? Ты бы никогда не попыталась убить сама себя? Не правда ли? Ты и сейчас слышишь меня, голос в своей голове, существование которого ты отрицаешь? Или же нет, впрочем... Ты как раз свалишь на меня все эти безумные и отчаянные поступки.
Заткнись.
Я сжала голову пальцами, мучительно зажмурилась, повторяя одно слово тысячи раз, чтобы не слышать этот проклятый голос, и не думавший останавливаться, и не думавший молчать.
Заткнись.
Хорошо. Если ты так хочешь этого, я могу замолчать. Я буду наблюдать за тем, как твой замечательный старый супруг изводит тебя, издевается и смеется над тобой, как время будет превращать тебя в подобную ему дряхлую черствую старуху. Много времени, чтобы сгнить под могильными плитами твоего замужества совсем не понадобиться. И... как только ты все осознаешь, как только ты поймешь, ты, наверное, вспомнишь обо мне...
Заткнись. Замолчи. Прекрати.
Я вышла из комнаты быстро и уверенно, дошла до ванной, где не было зеркал, и, наклонившись над раковиной, открыла оба крана. Умылась прохладной водой, протерла глаза. Холодные капли быстро стекали по моему лицу, капали с волос на черную ткань платья. Так могла капать чья-то кровь.
Моя. Или его?
Каждый человек имеет право на жизнь, право которое никто, никто, никто, слышишь, никто не имеет привилегии отнять. Жизнь каждого человека исключительно и целиком принадлежит ему, в его руках. Кроме моей. Моя – исключение. У меня нет своей жизни, у меня есть только моя сестра, только ее жизнь, ее будущее, ее счастье, ее судьба. По этому я должна осознавать, что не все так плохо. Я жива, здорова, у меня есть крыша над головой, мне не нужно больше пахать с утра до ночи, да и мой супруг не такое уж и страшное чудовище. Я все преувеличиваю, и даже ненависть к нему я раздуваю, как угли в костре. Если я прекращу заниматься этим я смогу увидеть в нем человеческие черты, я смогу избавиться от этого призрения по отношению к нему, я смогу вспомнить, осознать, что он всего лишь старик, очень-очень пожилой человек. К старости все люди становятся несколько заносчивыми, резкими, странными, но помимо этого и безумно одинокими.
Одиночество – это самое страшное слово, и сильнее всего оно всегда ударяет по старикам.
Скука? Нет, что вы. Одиночество. В этом проклятом старинном замке, кроме меня и мало разговорчивого дворецкого никого нет. В этом проклятом замке царят тишина и забвение, и они сводят с ума, путают мысли даже у меня.
Я тоже ощущаю это горькое чувство, чувство одиночества, здесь, как нигде в другом месте. Почему я не чувствовала его в Исландии, в своей родной милой стране? Потому что там мне некогда было думать об этом, я работала с утра и до ночи, к тому же меня окружали знакомые места, знакомые люди – друзья детства, бывшие однокурсники, люди которые хоть и почти не звонили мне, но лишали меня ощущения этой пустоты, этого горького одиночества. Оторвавшись от своих корней, от родной земли я ощутила, горько и явственно, что чувствуют старики, в домах престарелых, в пустых квартирах...
Ты разговариваешь с давно ушедшими людьми.
Ты разговариваешь сам с собой. На разные голоса, интонации, манеры. Ты сходишь с ума.
Ты слушаешь тишину, разговариваешь с ней...
Это знакомо вам, сэр, не правда ли?
Я выключила воду, и постояла мгновение, напряженно смотря в раковину, что-то такое крутилось у меня в голове, но я не могла понять что, разобрать эту мысль в полном хаосе, воцарившемся там за последнее время.
Странно, а мы с моим дорогим супругом даже похожи. Мы оба бесконечно, безгранично одиноки. Кроме этой оглушающей тишины, постепенно превращающей нас в чудовищ, у нас нет ничего, кроме разве что горстки пепла, оставшейся от прошлой жизни. У меня – альбом с черно-белыми фотографиями давно ушедших людей, у него это мрачное фамильное кладбище за окном.
Может быть, однажды я смогу изгнать из своей души эту жгучую ненависть, да что лукавить, я должна, обязана изгнать ее, уничтожить, искоренить, как гниль, пока не загнило все тело. Как говорят буддисты и люди, исповедующие другие восточные религии – ненависть загрязняет ауру? Что-то в этом духе. По крайней мере, не очищает точно, и легче от нее не станет никому из нас... К тому же я обещала быть смиренной и покорной, обещала себе, обещала Инге, а ненависть полностью противоречит покорности.
Может быть. Все может быть.
Я вышла из ванной, осторожно прикрыла за собой дверь, и быстрым шагом оказалась у двери своего супруга, прислушалась. Застану ли я его здесь, или он снова отправился на эти загадочные ночные прогулки, о которых говорил мне дворецкий? Я осторожно постучала, и, не услышав ответа, толкнула дверь, и остановилась на пороге. Сэр Морган уже лежал в постели, и я поняла, что явно опоздала.
- Извините, я не помешаю? – робко произнесла я, делая шаг вперед, - вы должно быть уже собираетесь спать, - а у меня получилось, и это оказалось почти даже не сложно. Не так наигранно, почти без призрения, без отвращения, спокойно, вежливо, но не чтобы показать свою холодность, а чтобы показать свою вежливость. Забавно, мне всегда говорили, что англичане холодны и сдержанны. Правда, по сравнению с ними тогда, мы, гораздо более северный народ ходячие глыбы льда, флегматичные и равнодушные. И... к чему эти мысли.
- Моя дорогая, ты что-то хотела? – спросил мой супруг, даже не поднимаясь с кровати. Я задумалась на мгновение, но потом кивнула, как могла дружелюбно:
- Да, - некоторая неловкая пауза, я ждала, когда снова заговорит в моей голове проклятый голос, но он, похоже, был верен своим обещаниям, и покорно молчал, - я хотела пожелать вам, спокойной ночи... – забавно, даже без этого голоса мне самой смешно на себя смотреть, смешно, страшно и в тоже время радостно. Снова наступила себе на горло, снова заставила себя перешагнуть через свой характер, свои принципы и амбиции, ради чего.
Ради Инги.
- ... и сказать кое-что, - уже тише добавила я, зачем я играю в Шехерезаду или радиодиктора несущего бред круглые сутки я даже не знаю, и зачем навязываю этот бред своему супругу, которому едва ли интересно это слушать, но мне почему-то вдруг ужасно захотелось озвучить это в слух, ведь слова оживают, только если произнести их, если их кто-то услышит, - я сказала вам, что многое знаю о смерти, это, правда, - мне было как-то неловко, но останавливаться уже было поздно, закрыть лицо руками, и убежать в свою комнату было бы даже не дурным тоном, а проявлением полного психического не здоровья, - и... некоторые легенды моего народа. Имя, которое я ношу, дано мне в честь воина, сына конунга Хельги, который был женихом валькирии. Мой народ верил, что судьба воинов погибших в битве решена после смерти, и это великая честь, быть сраженным на поле боя. За душами воинов прилетали валькирии на сверкающих конях, и увозили их в Валгаллу, небесный чертог для погибших в бою. Мои древние предки представляли себе смерть, такую смерть, как бесконечное пиршество, вместе с богами, бесконечный праздник. И... этот воин, Хельги, незадолго до своей гибели он знал о том, что должен будет умереть, он мог не идти в этот бой, но... бесстрашно встретился с ней лицом к лицу... – зачем я это говорю, черт меня побери? Глупая дура, с забитой всяким бредом головой. То проклятые книги, теперь древние легенды. На меня так влияют эти древние стены замка, заставляя думать о том, о чем бы я никогда не задумалась, говорить то, чего бы я никогда не сказала?
Смерть в виде праздника? Это забавно, не правда ли, жаль, что я совсем не воин и у меня нет ни малейшей возможности погибнуть в бою, а у вас, дорогой супруг, похоже ее, и не было, раз вы до сих пор обитаете в мире смертных. И... Снова эти мысли, снова...?
Я молчу. Я же обещала тебе, Хельга, я молчу.
- Вы меня слушаете? – рассеянно поинтересовалась я, заметив какой-то отсутствующий вид сэра Моргана. Потом я почувствовала остро и сильно эту проклятую неловкость, нелепость ситуации, в которую сама себя загнала, и неожиданно даже для самой себя, спросила у него, хотя едва ли мне было это интересно, - а вы когда-нибудь воевали, сэр, за вашу долгую жизнь?