NADYNROM все записи автора

В декабре 1083 года императрица Ирина Дука, жена Алексея Комнина, готовилась к родам в покоях Священного дворца, называвшихся Порфировой комнатой, где по старинному обычаю должны были являться на свет императорские дети, называвшиеся поэтому порфирородными. Время родов близилось, но царь, задержанный войной с норманнами, не был тогда в Константинополе. Тогда у молодой женщины явилась красивая мысль: чувствуя первые приступы болей, она осенила себе живот крестным знамением и проговорила: «Подожди еще, дитя мое, пока не вернется твой отец». Мать Ирины, особа рассудительная и мудрая, услыхав эти слова, крайне рассердилась: «А если твой муж не вернется раньше как через месяц? Разве ты можешь это знать? И как же ты до тех пор будешь бороться с муками?» Однако дальнейшее показало, что молодая женщина права. Через три дня Алексей возвратился в свою столицу как раз вовремя, чтобы принять в свои объятия родившуюся у него дочь. Так появилась на свет, отмеченная чудесным предзнаменованием при самом рождении, Анна Комнина, одна из самых знаменитых, самых замечательных византийских царевен.

Рождение этого ребенка, появившегося чудесным образом, было встречено с необычайной радостью. Помимо того, что империя получила наследницу, событие это блестящим образом закрепляло брак, заключенный между Алексеем и Ириной шесть лет назад исключительно из видов политических, а никак не по любви, и через это упрочивалось при дворе до тех пор очень ненадежное влияние молодой монархини. Поэтому родные Ирины, «обезумев от радости», громко выражали свое довольство; в официальных церемониях, какими было в обычае праздновать рождение императорских детей, а также и в подарках, сделанных по этому случаю войску и сенату, была проявлена необычайная роскошь, свидетельствовавшая о всеобщей радости. На голову маленькой царевны, когда она еще была в колыбели, уже надели императорскую корону; имя ее произносилось в ритуальных возгласах, какими в Византии приветствовали монархов; в то же время ее обручили с Константином Дукой, сыном лишенного престола императора Михаила VII, за которым Алексей Комнин, похищая у него власть, должен был, из уважения к законности, обязаться сохранять принадлежащие ему права. Таким образом, с самого раннего детства Анна Комнина, «рожденная в порфире», могла мечтать, что настанет день, когда она императрицей взойдет на великолепный трон кесарей.
Ребенок воспитывался матерью своей Ириной и будущей своей свекровью, царицей Марией Аланской, и на всю жизнь девочка сохранила память об этих первых радостных годах, представлявшихся ей впоследствии самыми счастливыми в ее жизни. Она обожала мать, и та в свою очередь выказывала старшей дочери особое предпочтение; она восхищалась хорошенькой женщиной с изящной фигурой, белоснежным цветом лица и прелестными голубыми глазами, какой была императрица Мария, и много лет спустя с глубоким волнением вспоминали, какую привязанность выражала ей эта прелестная царица, достойная резца Фидия или кисти Апеллеса, бывшая такой удивительной красоты, что, кто видел ее, приходил в совершенный восторг. Не меньше любила девочка и своего будущего мужа, юного Константина. Это был прелестный мальчик, на девять лет старше ее, белокурый и розовый, с удивительными глазами, «сверкавшими из-под бровей, как драгоценные камни в золотой оправе». «Красота его, — говорит в другом месте Анна Комнина, — казалось, была небесной, а не земной». И действительно, он умер преждевременно, едва достигнув двадцати лет, раньше чем был заключен брак, на который его маленькая невеста возлагала столько честолюбивых надежд. Всю свою жизнь Анна Комнина сохраняла нежную память об этом юноше, которого император Алексей любил как собственного сына, бывшего для нее самой предметом обожания и первой детской страсти; и много лет спустя, думая об этом Константине Дуке, «чуде природы, шедевре, созданном рукою Бога, казавшемся отпрыском золотого века, прославляемого греками», старая царевна с трудом сдерживала свое волнение, и слезы выступали у нее на глаза.

Редко любовь к литературе, и в особенности к литературе античной, была так распространена, как в Византии времен Комнинов. При таком возрождении классической культуры царевна императорского дома, особенно если она была, как Анна Комнина, исключительно умна, не могла больше довольствоваться скудным образованием, дававшимся раньше византийским женщинам. У нее были лучшие учителя, и она воспользовалась их уроками. Она училась всему, чему только можно было учиться в ее время: риторике и философии, истории и литературе, географии и мифологии, медицине и естественным наукам. Она читала великих поэтов древности, Гомера и лириков, трагиков и Аристофана, таких историков, как Фукидид и Полибий, таких ораторов, как Исократ и Демосфен; она читала трактаты Аристотеля и диалоги Платона, и знакомство с этими знаменитыми писателями научило ее искусству хорошо говорить и «утонченнейшему эллинизму». Она была способна легко цитировать Орфея и Тимофея, Сафо и Пиндара, Порфирия и Прокла, стоиков и академиков. «Квадриум» (четыре науки) не составлял для нее тайны: она знала геометрию, математику, музыку и астрологию. Великие боги языческого мира и прекрасные легенды Эллады были близки ее душе; естественно, что она приводит в своих произведениях Геракла и Афину, Кадма и Ниобею. Она знала также историю Византии и географию и до известной степени интересовалась античными памятниками: более того, она умела при случае рассуждать о военных делах и обсуждать с врачами лучшие способы лечения. Наконец, эта византийка, как кажется, — довольно еще редкое явление на Востоке того времени, — знала даже по-латыни.

Это не была только образованная женщина, это была женщина ученая. Все современники одинаково восхваляют ее изящный аттический слог, силу и способность ее ума разбираться в самых запутанных вопросах, превосходство ее природного гения и прилежание, с каким она старалась развить его дары, любовь, какую она всегда выказывала к книгам и ученым разговорам, наконец, универсальность ее познаний. И достаточно также ознакомиться с ее произведением «Алексиада», чтобы найти в нем блестящее доказательство ее литературных талантов.
Как всякая византийка, она была очень сведуща в религиозных вопросах, а также в понимании священных книг. Однако по складу своей ума она чувствовала более влечения к вопросам науки, чем к вопросам религии. Она высоко ценила литературу, историю, уверенная, что благодаря им одним самые знаменитые имена могут быть спасены от забвения. С другой стороны, ее строгий ум пренебрегал сверхъестественным, пустыми изысканиями астрологов, ложными предсказаниями гадателей. Она хотела отведать от их воображаемого знания, как отведывала ото всего, но главным образом для того, чтобы убедиться хорошенько в его вздорности и тщете. И, несмотря на благочестие, она имела мало склонности к богословским спорам, находя бесполезным вдаваться в излишние тонкости. Больше всего привлекала ее история своей серьезной и суровой стороной и величием обязанностей, возлагаемых ею на историка.



Таково было умственное воспитание, полученное Анной Комниной. О нравственном ее воспитании заботились не менее тщательно. Под влиянием строгой Анны Далассины, матери императора, дух при византийском дворе крайне изменился за последние годы. Твердой рукой завела она везде порядок, и под ее строгим надзором императорская резиденция приняла вид монастыря. Стало слышно пение священных песен, жизнь была правильно и методически распределена. Конечно, царь Алексей, не любивший своей жены, не стеснялся разрешать себе небольшие вольности; но он тщательно соблюдал приличия и устыдился бы поселить во дворце признанную любовницу, и общий дух его двора соответствовал безупречной пристойности. В такой среде и под влиянием бабушки, которую она крайне высоко ценила, Анна Комнина, естественно, стала в совершенстве воспитанной молодой девушкой, серьезной, целомудренной, соблюдавшей все приличия, с безукоризненной выправкой, с безупречной речью.

Однако мы составили бы себе об этой царевне далеко не верное представление, если бы видели в ней только умную, образованную, хорошо воспитанную женщину. Она слишком хорошо сознавала, чем она была как по рождению, так и по умственному превосходству, чтобы не быть крайне честолюбивой. Кроме того, очень гордая тем, что родилась в Порфире, очень гордая тем, что была старшей между детьми Алексея и Ирины, очень гордая императорским титулом, каким ее пожаловали еще в колыбели, она не знала ничего выше своего исключительного достоинства порфирородной. Она непомерно гордилась своим происхождением, своим родом и своей страной. В ее глазах Византия была всегда владычицей мира, все остальные народы — ее смиренными и покорными вассалами, а трон византийский — самым прекрасным троном вселенной. Анна Комнина была царица до мозга костей, и придворная среда, в которой протекала ее жизнь, могла только усилить это ее природное свойство.

У этой ученой и честолюбивой женщины можно подметить некоторую чувствительность, даже некоторую сентиментальность, которая порой забавна или трогательна. Она сама упоминает в довольно забавном тоне по поводу чуда, каким было отмечено ее рожденье, что она с пеленок была послушным, покорным ребенком. В другом месте она заявляет, что для столь любимых ею родителей она, не задумавшись, подверглась самым большим неприятностям, самым серьезным опасностям, «рискуя ради них своим положением, своим состоянием, самою жизнью», и что ее исключительная привязанность к своему отцу стала для нее источником многих несчастий. Все это семейные чувства, бесконечно почтенные, но которые, как мы это увидим, Анна Комнина не сочла полезным распространить на всех своих близких.
Она сама нам рассказывает, как в 1106 году — она тогда уже была несколько лет замужем — однажды стояла она со своими сестрами у окна во дворце, когда проходило шествие, ведшее на казнь одного заговорщика, Михаила Анему. При виде этого красивого воина, такого обольстительного и такого несчастного, она почувствовала себя до того растроганной, что не хотела отстать от императора, своего отца, пока не добилась у него помилования осужденного; и с такой страстностью предалась она этой безумной затее, что осмелилась, всегда так строго относившаяся к этикету и ко всяким приличиям, потревожить Алексея, когда тот молился у святого алтаря. Десять лет перед тем, еще молоденькой девушкой — ей было тогда четырнадцать лет, — она испытала другое волнение того же рода, но более глубокое. Это случилось, когда в 1097 году прибыл морем в Византию один из вождей первого крестового похода, блестящий Боэмунд, князь Тарентский. Надо прочесть в «Алексиаде», с какой восторженностью описывает Анна Комнина этого рыжего гиганта с тонкой талией, с широкими плечами, с белой кожей, с блестящими голубыми глазами, с громким и жутким смехом, этого героя, страшного и обольстительного в одно и то же время, такого совершенного физически, что казался созданным по «канону» Поликлета, и в моральном отношении такого ловкого, такого податливого, такого красноречивого. Во всей «Алексиаде», за исключением царя Алексея, нет другого человека, которого она описывала бы в таких лестных выражениях.




Алексей I Комнин

Но следует тотчас прибавить, что, если Анна Комнина засматривалась на красивых мужчин и любила их, это не выходило за границы благопристойности, как полагается целомудренной и честной женщине, каковой она была. Она всю жизнь оплакивала жениха своего детства, преждевременно умершего Константина, смерть которого нанесла такой жестокий удар честолюбивым замыслам Анны Комнины. Позднее, когда в 1097 году ее выдали замуж за такого важного человека, каким был Никифор Вриенний, она со своей нежной и чувствительной душой быстро сумела обратить этот чисто политический брак в брак по любви. Надо, впрочем, признать, что это был как раз подходящий для нее муж. Подобно ей, Вриенний был образован; подобно ей, любил литературу: «он прочел все книги, был сведущ во всех науках»; наконец, подобно ей, он любил писать, и писал хорошо. Кроме того, он был царственно красив и изящен, «с почти божественной осанкой», великолепный воин, искусный дипломат, красноречивый оратор. Анна Комнина обожала «своего кесаря» и никогда не могла утешиться в его утрате. Когда в 1136 году Вриенний возвратился в Константинополь очень серьезно больным, она ухаживала за ним с удивительной преданностью; когда вскоре затем он умер, она благоговейно и заботливо, точно приняла завещанное им наследство, продолжала его труд — писание истории,— которого он, ослабев от болезни, не мог докончить; и так как она с годами стала чувствительной и плаксивой, то всякий раз как ей под перо попадалось имя этого обожаемого и утраченного мужа, она проливала обильные слезы. Смерть Вриенния, если верить ей, была великим несчастьем ее жизни, вечно открытой раной, постепенно приведшей ее к могиле. На самом деле, верно то, что пока муж ее был жив, честолюбивая царица пускала в ход все, чтобы заставлять его добиваться, а с ним вместе добиваться и самой, наивысших почестей, и, потеряв его, она потеряла последнюю остававшуюся для нее возможность взять свое от судьбы.



«Мне не было и восьми лет, — пишет Анна Комнина, — когда начались мои несчастия». Это происходило в 1091 году, и вот что с ней случилось. Будучи старшей дочерью императора Алексея и невестой Константина Дуки, предполагаемого наследника престола, Анна Комнина не сомневалась, что вступит на престол, когда в 1088 году императрица Ирина родила своему мужу сына. Радость Алексея, что наконец имеется мужской потомок его рода, была чрезвычайна, и понятно, что с этого дня порядок престолонаследия был изменен. Царь, раньше столь внимательный к матери Константина Дуки, желавший ей во всем нравиться, охладел к ней; правда, верный своим обещаниям, он не хотел ничего менять в задуманном браке между царскими детьми; но он счел должным отдалить маленькую Анну Комнину от ее будущей свекрови, и эта разлука была первым и большим горем для ребенка. Спустя несколько месяцев произошло более важное событие. Сын Алексея Иоанн, трех лет от роду, был торжественно провозглашен соправителем империи. Это являлось крушением всех надежд, какие могла питать его старшая сестра. У Анны Комнины оставался жених, но этот жених терял свои права на престол, и ему отвели подчиненное место. Точно так же, когда после смерти юного Константина, в 1094 году, царевна была выдана в 1097 году за Никифора Вриенния, зять царя, несмотря на дарованный ему титул кесаря, занял место ниже наследника престола, а вместе с ним и его жена.

Таким образом, рождение брата было для Анны Комнины большим несчастьем в жизни. Так как она мечтала взойти с Константином Дукой на престол, то она бережно сохраняла память о нем. Так как он неожиданно разрушил ее честолюбивые планы, то воспылала она неистовой ненавистью «к маленькому чернявому мальчику с широким лбом и костлявыми щеками», каким был этот ненавистный брат. Она надеялась через Никифора Вриенния и вместе с ним вновь завоевать трон, и потому она так любила его; наконец, так как она думала, что как старшая в роде имеет право на царство, она в продолжение всей жизни Алексея интриговала, изощрялась, употребляла все свое влияние на своего мужа Никифора, чтобы вновь овладеть властью, считая, что была лишена ее незаконно. Это составляло постоянный предмет ее честолюбия, смысл всех ее поступков; и эта единая и неотступная мечта наполняла все ее существование, объясняя его, вплоть до того дня, когда, окончательно проиграв свое дело, она поняла, что жизнь ее не удалась.

В этой борьбе за корону между Анной и ее братом принимала участие вся императорская семья. Андроник, один из сыновей царя, был за сестру; другой, Исаак, — за брата; что касается матери ее, Ирины, она странным образом ненавидела своего сына Иоанна. Она считала его легкомысленным, испорченным нравственно, с неуравновешенным умом; но в этом, однако, она была к нему несправедлива. Напротив, перед высоким умом дочери она преклонялась, советуясь с ней при всяких обстоятельствах и принимая ее советы как решения оракула. Кроме того — редкое явление — она обожала своего зятя. Она находила его красноречивым, образованным, одаренным всеми качествами государственного мужа и монарха. И чтобы отстранить законного наследника, обе женщины решительно составили союз; и так как Ирина имела теперь большое влияние на состарившегося и уже больного императора, они могли надеяться, что план их удастся. Скоро благодаря их интригам Вриенний сделался всесильным во дворце, и ходили всюду слухи, что все зависело только от него. Сметливые придворные старались ему понравиться; по случаю обручения его старшего сына Алексея с дочерью князя Абасгии официальные ораторы в торжественных речах восхваляли качества этого юноши, казалось, предназначенного к власти, а также славу его родителей. Угодливо отмечали разительное сходство царевича с царем, его дедом, чье имя он носил; восхищались воспитанием, полученным им вместе с братом его Иоанном Дукой, под руководством их выдающейся матери, дарованной им самим небом. Словом, все, казалось, шло хорошо, и Анна Комнина ждала, что вот-вот желания ее исполнятся. Между тем император никак не мог окончательно решиться, и дело оставалось все в том же положении, когда в 1118 году Алексей опасно заболел. Тогда-то, во время этой агонии, и разыгралась жестокая драма.

Если прочесть в «Алексиаде» описание этих августовских дней 1118 года, когда умирал император, не найдешь в этих прекрасных страницах, запечатленных искренней тревогой, почти никакого следа безудержных домоганий и яростных страстей, боровшихся у изголовья умирающего. Надо читать других летописцев той эпохи, чтобы видеть все, что скрывалось под этими женскими жалобами и как Ирина приступала к умирающему императору, чтобы убедить его лишить наследства сына в пользу Вриенния, и ярость императрицы, когда Иоанн Комнин, сорвав с руки умирающего, или, что правдоподобней, получив от него императорский перстень, поспешил в Святую Софию провозгласить себя императором и овладел Большим дворцом. Тогда всех этих честолюбивых женщин охватывает порыв бешеной ярости. Ирина убеждает Вриенния также провозгласить себя императором и выступить против зятя с оружием в руках. Затем она бросается к умирающему мужу, кричит ему, что сын у него, еще живого, похитил престол; она умоляет его признать, наконец, за Вриеннием права на корону. Но Алексей, не отвечая, слабым движением поднимает руки к небу и улыбается. Тогда Ирина вне себя разражается укорами: «Всю свою жизнь, — кричит она ему прямо в лицо, — ты только и делал, что хитрил и прибегал к словам, чтобы скрывать свою мысль; тот же ты и на смертном одре». В это время Иоанн Комнин в свою очередь спрашивал себя, как ему поступить с матерью, с сестрами, с Вриеннием, со стороны которого он опасался попытки государственного переворота. И когда наконец к вечеру Алексей умер, среди всех этих взволнованных честолюбцев ни один не нашел времени заняться умершим. Труп его остался почти брошенным, и на следующий день ранним утром его поспешили похоронить, не соблюдая при его похоронах обычной в подобных случаях торжественности.



Иоанн II Комнин

Интриги Анны не привели ни к чему: императором стал ее брат. Для гордой царевны это был страшный и неожиданный удар. Уже столько лет жила она в чаянии овладеть империей, считая престол необходимым для нее и законным своим добром и ставя себя настолько выше этого ненавистного младшего брата. Дерзость Иоанна Комнина, нерешительность Вриенния разом опрокинули все здание козней, так умело возведенное Анной и Ириной. Дочь Алексея не могла утешиться, и обманутое честолюбие, заглушив в ней все другие чувства. И года не прошло, как она путем заговора сделала попытку вновь захватить власть: ни много ни мало дело шло о том, чтобы убить императора Иоанна, ее брата. Но в последнюю минуту на Вриенния, обладавшего характером несколько слабым и притом не очень честолюбивого, нашла нерешительность: по-видимому, он несколько усомнился в законности притязаний своей жены и вполне определенно заявлял, что зять его имел все права на престол. Его сомнение, его слабость парализовали рвение других заговорщиков; тем временем заговор был открыт. Впрочем, император решил щегольнуть милосердием: он не захотел ничьей казни и ограничился конфискацией имущества заговорщиков. Но спустя немного времени, по совету великого доместика Аксуха, он даже возвратил сестре своей Анне все ее состояние: верх унижения для этой гордой царевны, которой брат напоминал таким образом, с несколько презрительным великодушием, о семейных узах любви, в минуту безумия совершенно забытых ею.

Какую бешеную ярость почувствовала Анна Комнина от этого последнего удара, хорошо показывает анекдот, рассказанный летописцем Никитой. Когда она увидела, что все предприятие гибнет вследствие колебаний Вриенния, она, такая целомудренная и благовоспитанная, разразилась против него площадною бранью. Проклиная слабость кесаря, она заявила, что природа очень плохо распорядилась, вложив в тело женщины такую мужественную душу, какую она чувствовала в себе, а в тело мужчины робкую и нерешительную душу Вриенния.

Анне Комнине только-только исполнилось тридцать шесть лет, но жизнь ее была кончена. Она на двадцать девять лет пережила крушение своих великих честолюбивых замыслов, посвятив себя всю, как она где-то об этом говорит, «книгам и Богу». И этот долгий конец существования был для нее смертельно печален. Беда за бедой сыпались на нее и удручали ее. Вслед за Алексеем, отцом ее, смерть которого — она это хорошо понимала — являлась для нее концом всего, один за другим умерли ее мать Ирина, «слава Востока и Запада», любимый ее брат Андроник и в 1136 году, наконец, муж ее Никифор Вриенний; и с каждой этой смертью относительно понижалось и место, какое она занимала в жизни.

После неудачи ее последнего заговора она жила в уединении, вдали от двора, как бы в некоторой немилости, часто отправляясь в основанный ее матерью монастырь Богородицы Милостивой. Старые приближенные отца, раньше всячески старавшиеся льстить ей, теперь сторонились ее из страха навлечь на себя недовольство нового владыки; печально подсчитывала она, сколько неблагодарных людей встречается на ее пути. В то же время она видела, как укрепляется на троне ненавистный ей брат. И все это ожесточало ее душу. Однако, покуда был жив ее муж, к которому император продолжал сохранять доверие, поручив ему ответственную должность в государстве, с Анной Комниной еще до известной степени считались; но после смерти Вриенния, и в особенности в царствование ее племянника Мануила, песня ее была окончательно спета, и это заставляло ее страшно страдать. Она становилась все печальнее и угрюмее, все больше уверяла себя, что была жертвой несправедливой судьбы.
Возможно, что в самые последние свои годы эта старая царевна, представительница прошлых, уже исчезнувших времен, у которой с губ не сходило имя Алексея Великого, ее отца, могла казаться скучной и утомительной своему молодому племяннику, императору Мануилу, и окружавшим его блестящим придворным. Но, быть может, от нее одной зависело жить в добром согласии с ее братом, императором Иоанном. Этот кроткий и милостивый царь, как было сказано, не сохранил никакой злобы к мужу своей сестры за то, что тот был орудием честолюбивых планов Анны Комнины; так же милостиво обращался он и с сыновьями своей сестры, и на другой же день после затеянных ею против него козней он с необычайным блеском отпраздновал в императорском дворце свадьбу этих двух молодых людей. Известно также, как он простил Анне Комнине ее заговор на его жизнь, рассчитывая, что такое рыцарское великодушие пробудит раскаяние в этой смущенной душе и оживит в ней некоторую привязанность. Во всяком случае, даже и в ее уединении жизнь царевны не была так одинока, как она это любит говорить: к ней обращались за покровительством, что заставляет думать, что она сохраняла некоторое влияние.



Занятия литературой, столь любимые ею в юности, стали ее высшим утешением в ее уединении. Вокруг нее образовался двор ученых, грамматиков, монахов, и она изливала в прекрасной книге «Алексиаде» всю свою тоску, все свои сожаления, всю свою злобу, все свои воспоминания.
По тому, что мы знаем об авторе, мы легко можем отгадать, чем было это произведение. Несомненно, Анна Комнина часто претендует тут на полное беспристрастие историка. Она также сообщает нам подробные сведения о различных источниках, откуда она черпала материалы для своей истории; она справлялась с воспоминаниями старых товарищей по оружию ее отца, рылась в бесхитростных, но правдивых записках, где, ни капли не заботясь ни об искусстве, ни о риторике, они рассказали свои подвиги и подвиги императора; к этому она прибавила все, что видела сама, все, что слышала от отца, от матери, от дядей, все, что ей сообщали великие полководцы Алексея, сотрудники и свидетели славы его царствования; и она не раз указывает на то, как согласны все эти свидетельства, а также на их очевидную искренность. Анна Комнина была искренно озабочена тем, чтобы собрать точные и обстоятельные сведения. Кроме устных рассказов она справлялась с императорскими архивами и списала там документы первостепенной важности; она внесла в свою книгу подлинный текст некоторых дипломатических актов, несколько документов из частной переписки; и забота ее о подлинности текстов простиралась так далеко, что для истории Роберта Гвискара она пользовалась латинским источником, ныне утраченным.

Однако, несмотря на все это, Алексиада Анны Комнины возбуждает в читателе подозрение и недоверие. Это мнимое сочинение по истории попросту панегирик и памфлет в одно и то же время. И это легко понять. Когда по смерти Вриенния царевна поставила себе задачей продолжать историю, начатую ее мужем, и рассказать потомству царствование Алексея, она, естественно, подпала искушению изобразить в самых ярких красках эпоху, когда она была счастлива, когда она надеялась, когда будущее улыбалось ей. Превознося великий образ Алексея, ей, с другой стороны, приятно было несколько умалить при неизбежном сопоставлении преемников первого из Комнинов. И не без некоторого тайного довольства отмечала она признаки скорого и неизбежного падения, какие, как ей казалось, она видела. Не так дело обстояло раньше, при дворе Алексея, благочестивого и знаменитого императора, которого дочь его, не задумываясь, провозглашает выше Константина и причисляет к святым апостолам Христовым. Одна преувеличенность этих похвал достаточно показывает тенденцию этой книги, названной самой Анной Комниной многозначительно «Алексиадой», то есть эпической поэмой в честь легендарного героя.
Наконец, — черта, не лишенная величия, — эта женщина, политик и писательница в одно и то же время, полагала свое высшее честолюбие в желании продолжить свою жизнь и после смерти в том, что она считала лучшим в себе самой, в своей душе, в своей мысли.

Анна Комнина умерла в 1148 году в возрасте шестидесяти пяти лет. Один из хорошо знавших ее современников восхвалял ее большие живые глаза, в которых светилась деятельная мысль, глубину ее философских познаний, поистине царственное превосходство ее ума и заключал остроумным замечанием, говоря, что, если бы ее знала античная Греция, она присоединила бы «четвертую грацию к грациям, десятую музу к музам». Это была, во всяком случае, женщина замечательная, один из самых удивительных женских умов, когда-либо бывших в Византии, женщина, стоявшая выше большинства мужчин своего времени. И что бы ни думать о ее характере, до известной степени печальным представляется существование этой женщины, имевшей право быть честолюбивой и так беспощадно сгубившей свою жизнь.

Шарль Диль. Византийские портреты. Москва: «Искусство», 1994

В качестве иллюстраций использованы работы Юлии Соколовской , посвященные Анне Комнине