УДАРИВ СЕБЯ В ЦЕНТРАЛЬТНУЮ БОЛЕВУЮ ТОЧКУ,

УДАЛЯЮСЬ НАВСТРЕЧУ ПАДЕНИЯ В ОТКРЫТЫЙ

КОСМОС.

ДВОЯКОСМЫСЛЕННОЙ ПЯТЕРНЁЙ ПОСТАВИЛ

ЗАПЯТУЮ, НА ПАМЯТЬ,

ЗАВЯЗАВ ЕЁ “РЕЧЬНЫМ”

УЗЛОМ.





НИОКОЛАЙ СОРОКА (НЕОКС)


КАРТА СОЛНЦА


“Золотое сечение” – несложное математическое соотношение,
содержащее в себе “закон звезды и формулу цветка”
Леонардо да Винчи

Приятно смотреть на истину, когда она прячется…
НЕОКС


1
Совесть совершения свершений усовершенствовалась совершеннее всех сверхсовершенств. Закадычный закат закодировался законодательством в закрома. Восход восхищал воскресным лоском. Где-то там, недалеко около Некоего возвышалось Нечто. Растущим утром, расставшись с темнотой, расслаивалась, как торт, ночь. После съеденного, заблистал чистым блюдцем день.
Облокотившись на облачённые облака, заблистал лист под названием: «БЕЛАЯ БУМАГИЯ».

Придав придуманные присказки пробелам, нарисовал карту Солнца: дорогие дороги, улицы лиц и некие окна. Потом пришлось пройтись предстоящими просторами просто так. Гулялось неуклюже, но убаюкано.
Здешний мир говорил: «о-го-го!» Всё выглядело на - «ВЫ». Ненароком наступило всегда завтра. Горожане странных городов и горделивых стран городили огороды.

Навык ходить впереди перед самим собой, знаком вопроса завис в воздухе. В здешнем кислороде явно прочитывался тихий стихийный стих.


Внезапно из-за коленопреклонённой колонны вдруг трансформируется новый дом, в котором ещё сохранялась коллекция колец и околиц.
Проходя мимо околесины лестничных куролесиц, путемарширую по непридуманным заводам и заводям. Вслед за тем, полю данного зрения предстоит напревелико неподдельный экспромт нитевидных впечатлений: Антиглушь с псевдотишиной поверяют истину прелестью. Поле и лес выплёскиваются шуршащим шелестом на головы морей. Дрожжевой тест птичьего характера по-дружески насвистывает песню, навеянную веями. Взаимоумные жители изящных тел надзастенчиво перемещаются по бесконечным дождевидным переулкам. На главной площади будильник ещё вчера пробил ласточное время: сорок часов.
Только теперь замечаю,- в этом месте обитают одни лишь птицеподобные.
Анатомо-атомная структура этой атмосферы всецело сохраняет в памяти псевдо-молекулярную историю про отлёт тел.
Далеко не все персонажи этой целевитации летали, но крылья уже имели все.
Оттолкнувшись всеми перьями от солнца, попытался полететь наобум. Люди-Бумеранги, взлетая рядом со мною, мнимо мнили вслух про небольшие проблемы, возникающие в условиях сего бытия: «Личные оптические чтивы сознаний перепреснились авантюразно.
Искусство сплетения снов в песни переняли птицы у людей. Потом люди научили птиц летать». - Вот, собственно, и все неугомонности.
Приблизительно через некоторые доли секунд минут часов времени в этом атоме Диалога наступает Дискусство дисков.

Даже опытный писатель не смог бы чётко разглядеть очевидных культурных рыб в алмазном аквариуме собственного ума; поэтому, не долго придумывая предложения, пришлось нырнуть в беспредельное бездорожье.
Красивая жесткость лучей заряжала. Они ссыпались с неба и наоборот. Отражались в своей же бездне.
Солнце дышало, мысленно пробуждаясь, каждый удобный момент, от своего великолепного сна.
Местным людям всегда нравилось общаться с ним. Они даже брали оттудова воду.
Когда-то, сражаясь с огородами, СОЛНЦЕЖИТЕЛИ победили главный изъян человеческой природы - обреченность на старение и увядаемость организма.
Некоторые загадочные явления стали нормой их жизни, и вошли в законы.
Законы, вскоре, загадочно закончились.
2

Внешне “Оно” напоминало “Что-то” очень неадекватное и квантовое.
Стояло “Оно” совсем отдельно от прочих подобных “Ему”.
“Оно” не разговаривало в данный момент ни с “Кем”.
“Оно” ещё искало “Икс”.
“Оно” было “Всегда” и “Всюду”.
Но “Всюда” его плохо помнила.
А “Всегда” разметила “Всё” на квадраты.
Оно перестало объяснять “Всем” “Всё ”, происходящее “Везде”.
В общем, вдоволь запутавшись во “Всех Временах”, в “Итоге”, “Оно” стало Мной.
Вдруг, откуда ни возьмись, возникает в воздухе грустный смех. Это, пролетая мимо, на плечо уселась “очень птица”.
И она поведывает о том, что олимпийский чемпионат мира по фигурному метанию икры среди икаров-самочек с деффектом бабочки перешёл в завершающую стадию.



Проявляя очередную антифотографию на граничный псевдопаспорт, отвлекаюсь от заглавной темы полубытия движимости южных слияний.
Именно поэтому, вдохновившись енергенетическими потомками излучин лучей быстро перехожу к новой версии шустрого шоу “КИНОМАТИКА СИНЕМАКЦИЙ”, намечая в проекте ”КИНОМЕТРИЮ ТЕЛЕКИНЕЗИСА”, “СИНЕМАТРИЦУ КИНОСИНМИКИ”, “ФИЛЬМИСТИКУ ФИЛЬМОГОНИИ”, ”КИНОФЬЮЧИЦУ ФИЛЬМИНИМИЗМА”, а также еле-еле-сериал “ЦИФРОМАНИЯ МУЛЬТИФИЛЬМИКОВ”.
Рождены и воспитываются смехоционные титры “СМЕХОТОРИЯ”, ”СМЕЯНДРИЯ”, ”СХЕМА СМЕХА” и “СМЕХОСОФИЯ”.
3
Пока сочинительствовался сей сюжет, на Солнце и в окружностях невторопях продолжалась жизнь. День менялся местами с ночью, утро плавно переходило в вечер. Жители радостно встречали Гожый Нод, не боясь опьянеть в глазах неумышленных недотёпышей.
На четыреста сорок четвёртый год пребывания в этом гостеприимном мире, обнаруживаю координальную задачу: взглянуть на ядро планеты.
Для этого погружаюсь в сон яви, избавляюсь от всех, накопленных ранее, идей и желаний, и, улыбнувшись неподдельной усмешкой, смотрю на
недвусмысленное биение солнечного сердца, словно на театральное происшествие.
Удары переходят в колебательно-поступательное движение, превращающееся в ветер.
Этот ветер всех хотел рассмешить, но, к сожалению, не все понимали эти шутки.
Все занимались напряженным трудом, и, тут, как говорится, не до смеха. Этот смех пользовался большой популярностью на всевозможных праздниках, посвящённых жизни под солнцем.

Немыслимо умные мысли сочеловека заставили выпорхнуть мимолётного мотылька, упоённого мысленным мюзиклом тихого трамвая проезжающего сквозь иголочное ухо.
Увидав на полу отражение своей завтрашней картины на потолке, таинственно наступила тотальная невесомость. Тут, солнце стало на голову, положило в карман глазные искры, зубовный скрежет, любовную ревность и принялось пересчитывать все грани свежевыпавшей неги.
Словозвучные раздолья сплелись в молитвенное умиление.
А в это время окно дышало улицей.А улица дышала окном.


4

Называем любую каракулью “изящечной конструкцией из хаоса”, словно открываем простодушный люк, через который можно нырнуть и увидельным лицезреньем расширить свой круглозор, вооголазие преприятственно млея от картинного звука, внезапно рождаемого потоками толков в раздолье раковин ушных, яко асочный сказ, упряжью оседлясь, и нёбом в стременах несомый неведомно в пространных астралябийных мирчяках, покрякчивает неряшливной поступью, утопая наслаждательно и предпочтительно на авось, ниспадательно, в ладони зыбкого пространства зрачковых груш: плювоком через правое крыло, и вот,- невесомая карусельная коромысленность красочно улавливает кольчюжные заводи, пестрящие звуками вкуснот танцесупа из млечьепутья.



В результате сия повесть сводится к дважды-пятерне.
Такое ощущение,что это был какой-то удлинённенький солесон с яркой вышинцой глубинизма,впечатлённого суть-былью...





Картины автора.