Питер, Питер...
Ты столько знаешь, ты много видел,
И всё, что я хочу сказать тебе - это только слова...

Когда понимаешь, что силы закончились, и не осталось более ровным счетом ничего, что могло бы излечить душу, поникшую, замерзшую в нелюдимом, быстром столичном городе, редкие тихие скверы которой не задевают внутренних струн – пора уезжать.

Я снова покупаю билет на поезд,
Чуть-чуть ревнуя и немного расстроившись.
Провожает меня до вокзала ночная Москва...

В холодном тамбуре в предрассветный час никого еще нет; меня же с твердой полки сгоняет непреодолимое ощущение близости. Надвигающегося города – сонного, темного. Всматриваясь в пролетающую за окном темноту, скрытую легкой поволокой тумана – с той стороны – и дымной завесой, созданной тобою же – с этой – почему-то начинаешь немного нервничать. Но это возбуждение хорошее, радостное – предвкушающее.

Потому что нет лучше чувства, чем сойти на перроне – словно в другом мире, где даже воздух чудиться невероятно вкусным.

Небо, небо...
Нал тобою совсем другое небо...
Морозным воздухом дышит Невский - скоро зима...

Ты уже знаешь, куда тебя несут ноги; снова и снова всматриваешься в знакомые трещинки, выискиваешь обнаруженные тобою местечки и удивительности, которые – как кажется – никто кроме тебя не замечает. “Вон, смотри, вон он, тот самый удивительно вычурный фонарь недалеко от гостинки; он похож на собрание музыкантов, излитое в чугуне, но при этом – легок, воздушен и совершенно незаметен.”

А я иду и всем улыбаюсь,
Я выше облака поднимаюсь,
И мне кивают, снимая шляпу, на Невском дома.

В этом городе люди как-то открытее, проще, что ли. Ребята, лабающие возле перехода старый рок – не потому, что не хватает на пиво ( хотя и за этим, подчас, тоже ), - а просто потому, что от музыки, разливающейся по переулкам, весь Питер становиться прозрачнее – это его музыка. Столь же органичная, сколь обязательной, необходимой становиться поимка дождя, пробегающего по мосткам и перилам возле реки.

Где-то, где-то
В любимых парках укрылось лето,
И мелкий дождик на Водосточной играет в трубе...

Город, который станет для тебя своим – своим собственным – и виденье твое вряд ли пересечется с чьим-то еще, как будто вы находитесь в двух разных точках мира, зная лишь, что твоя любимая дорога – от гостинки до дворцовой, по английской набережной до васьки, а оттуда – до горьковской в старый зоопарк, и не потому, что так уж любишь животных, а просто так - навестить это старое место, где на дорожках можно найти отпечатки лап, ведущие к волку.

Нырнуло эхо в дворы-колодцы,
По старым крышам гуляет солнце,
И пахнет кофе, и все кофейни зовут к себе...

Ты готов теряться в переходах и улочках до бесконечности; забывать маршруты, находить новые дороги, захлебываться в этом городе, пропитываться им. Все, кто хоть раз открылся навстречу северной столице – все немного художники. И каждому суждено излиться – в какой-то мере – после: написать ли, сказать ли, рисовать ли, пройтись ли по крыше ночью, тайком громыхая обувью по хлипкой кровле, будоража соседей, с невероятным восторгом сбегая от строителей, матерящих вас, на чем свет стоит, за проникновение на территорию реставрации.

Здравствуй, город!
Пройду по площади вдоль собора.
А у тебя есть крейсер "Аврора" и много других кораблей...

Обрастаешь – невольно – любимыми закоулками. Радеешь за старую архитектуру, безжалостно выкорчевываемую, под эгидой украшения города, вместо реставрации, коя заняла бы столько же средств, но оставила бы в Питере частичку его изначального облика, не стремясь заменить его чем-то суррогатным. Улыбаешься надписям на стенах – потому что только этот город может с гордостью носить на себе стихи великих поэтов и удивительно хорошие рисунки, не погрязая в похабных и скабрезных надписях. Знаешь, где на аничковом мосту самое примечательное место и кто его там устроил. Обязательно ел корюшку, которая действительно воняла свежими огурцами, и порывался увезти ее с собой, зная, что это бесполезная затея. И все равно – прекрасно понимал, что не родился здесь. Просто не родился…

А я живу на другой планете -
Там мало света и вечный втер,
И, будто расстроенные струны, гудят провода...

Поэтому столь необходимыми становятся вылазки, выезды, любые попытки добраться туда, что бы – хоть ненадолго! – задышать в унисон с городом. Расправить легкие и крылья – если таковые имеются – что бы обязательно не заночевать дома, потеряться, напиться, попасть на концерт, устроенный в квартире твоего друга, подпевать, не зная слов, а утром, которое, собственно, даже и не кончалось, потому что белые ночи, отправиться дальше. Может быть даже – сразу и на перрон.

А иногда там бывает плохо,
И до рассвета ещё так долго,
Тогда я всё оставляю, как есть, и возвращаюсь сюда...

А если у кого-то не так, и он не видит всей прелести этого невероятного места, приезжая туда лишь для того, что бы передать привет бабушке и в стотысячный раз сходить в кунсткамеру – он зря прожигает жизнь. Потому что этот город – самый лучший город на земле. И никогда, никогда мне не забыть тот спектр ощущений, когда проплываешь под мостом в ночи, задерживая дыхание – снова и снова – мечтая вернуться сюда. Еще хоть раз. И непременно – уж в этот-то раз! – закинуть монетку на чижика.

Пусть этот город останется восхитительно серым - хотя бы для моих глаз.