Shuurey все записи автора Гюстав Климт.Поцелуй.

ЧУДО
Так полыхнуло --
сплеча,
сполна - над ледяным прудом! ..
(Два человека --
он и она - были виновны в том...)
В доме напротив полночный лифт
взвился до чердака.
Свет был таким,
что мельчайший шрифт
читался наверняка...
Так полыхнуло, так занялось
- весной ли, огнем
- не понять.
И о потомстве подумал лось,
а заяц решил линять.
Землю пробили усики трав
и посверлили лучи.
Тотчас, об этом чуде узнав, заспешили с юга
грачи.
На лентах сейсмографов стала видна
нервная полоса...
(Два человека --
он и она -
глядели друг другу в глаза...)
Реки набухли.
Народ бежал и жмурился от тепла.
Кто-то кричал:
"Пожар! ..
Пожар! .."
А это любовь была.


Огюст Роден.Поцелуй.

x x x
Все начинается с любви...
Твердят:
"Вначале
было
слово..."
А я
провозглашаю
снова:
Все начинается с любви!..
Все начинается с любви:
и озаренье,
и работа,
глаза цветов, глаза ребенка
- все начинается с любви.
Все начинается с любви,
С любви!
Я это точно знаю.
Все,
даже ненависть
- родная и вечная сестра любви.
Все начинается с любви:
мечта и страх,
вино и порох. Трагедия,
тоска
и подвиг
- все начинается с любви...
Весна шепнет тебе:
"Живи..."
И ты от шепота качнешься.
И выпрямишься.
И начнешься.
Все начинается с любви!
Огюст Роден.Вечный идол.


* * *
Будь, пожалуйста,
послабее.
Будь,
пожалуйста.
И тогда подарю тебе я
чудо
запросто.
И тогда я вымахну -
вырасту,
стану особенным.
Из горящего дома вынесу
тебя,
сонную.
Я решусь на все неизвестное,
на все безрассудное -
в море брошусь,
густое,
зловещее,
и спасу тебя!..
Это будет сердцем велено мне,
сердцем
велено...
Но ведь ты же
сильнее меня,
сильней
и уверенней!
Ты сама
готова спасти других
от уныния тяжкого,
ты сама не боишься
ни свиста пурги,
ни огня хрустящего.
Не заблудишься,
не утонешь,
зла
не накопишь
Не заплачешь
и не застонешь,
если захочешь.
Станешь плавной
и станешь ветреной,
если захочешь...
Мне с тобою -
такой уверенной -
трудно
очень.
Хоть нарочно,
хоть на мгновенье -
я прошу,
робея,-
помоги мне
в себя поверить,
стань
слабее.
1962
***
A. K.

Приходить к тебе,
чтоб снова
просто
вслушиваться в
голос;
и сидеть на стуле,
сгорбясь,
и не говорить ни
слова.
Приходить,
стучаться в двери,
замирая, ждать
ответа...
Если ты узнаешь
это,
то, наверно, не
поверишь,
то, конечно,
захохочешь,
скажешь:
"Это ж глупо
очень..."
Скажешь:
"Тоже мне -
влюбленный!"-
и посмотришь
удивленно,
и не усидишь на
месте.
Будет смех звенеть
рекою...

Ну и ладно.
Ну и смейся.
Я люблю тебя
такою.
***
Алене

Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворенья
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно
соскучившаяся ветка сирени.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу
разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела.
Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем,
будто
капля росы на ладони клена.
Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.

И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось
***
Булату Окуджаве

Я шагал по земле, было зябко в душе и окрест.
Я тащил на усталой спине свой единственный крест.
Было холодно так, что во рту замерзали слова.
И тогда я решил этот крест расколоть на дрова.
И разжег я костер на снегу.
И стоял.
И смотрел,
как мой крест одинокий удивленно и тихо горел...
А потом зашагал я опять среди черных полей.
Нет креста за спиной...

Без него мне
еще тяжелей.
***
Гром прогрохотал незрячий.
Ливень ринулся с небес...
Был я молодым,
горячим,
без оглядки в драку
лез!..
А сейчас прошло геройство,-
видимо, не те года...

А теперь я долго,
просто
жду мгновения, когда
так: не с ходу и не с маху,—
утешеньем за грехи,—
тихо
лягут на бумагу
беззащитные
стихи.
***
ТИШИНА
В траве — тишина,
Тишина
В траве — тишина,
в камыше — тишина,
в лесу — тишина.
Так тихо,
что стыдно глаза распахнуть
и на землю ступить.
Так тихо,
что страшно.
Так тихо,
что ноет спина.
Так тихо,
что слово любое сказать —
все равно что убить.
Визжащий,
орущий,
разболтанный мир
заболел тишиной.
Лежит он —
спеленут крест-накрест
ее покрывалом тугим.
Так тихо,
как будто все птицы
покинули землю,
одна за одной.
Как будто все люди
оставили землю
один за другим.
Как будто земля превратилась
в беззвучный
музей тишины.

Так тихо,
что музыку надо, как чье-то лицо,
вспоминать,
Так тихо,
что даже тишайшие мысли
далёко
слышны.
Так тихо,
что хочется заново
жизнь
начинать.
Так тихо...
***
НОКТЮРН

Между мною и тобою — гул небытия,
звездные моря,
тайные моря.
Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Если хочешь, если можешь — вспомни обо мне,
вспомни обо мне,
вспомни обо мне.
Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо мне,
долгая любовь моя.

А между мною и тобой — века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им и тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю.

Как тебе сейчас живется, вешняя моя,
нежная моя,
странная моя?
Я тебе желаю счастья, добрая моя,
долгая любовь моя!

Я к тебе приду на помощь,— только позови,
просто позови,
тихо позови.
Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Только ты останься прежней — трепетно живи,
солнечно живи,
радостно живи!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи,
счастливо живи всегда.

А между мною и тобой — века,
мгновенья и года,
сны и облака.
Я им к тебе сейчас лететь велю.
Ведь я тебя еще сильней люблю.

Пусть с тобой все время будет свет моей любви,
зов моей любви,
боль моей любви!
Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи.
Счастливо живи всегда.
***
Ты мне сказала:
«Ночью
Тебя я видела с другой!
Снилось:
на тонкой ноте
в печке гудел огонь.
Снилось, что пахло гарью.
Снилось, метель мела,
Снилось,
что та — другая —
тебя у метро ждала.
И это было началом
и приближеньем конца.
Я где-то ее встречала —
жаль, не помню лица.
Я даже тебя
не помню,
Помню,
что это — ты...
Медленно и небольно
падал снег с высоты,
Сугробы росли неизбежно
возле холодной скамьи.
Мне снилась
твоя усмешка.
Снились слезы мои...
Другая
сидела рядом.
Были щеки бледны...
Если все это — неправда,
Зачем тогда снятся сны?!
Зачем мне —
скажи на милость —
знать запах
ее волос?..»

А мне ничего не снилось.
Мне просто
не спалось...
***

ТАЕЖНЫЕ ЦВЕТЫ

Не привез я
таежных цветов —
извини.

Ты не верь,
если скажут, что плохи
они.
Если кто-то соврет,
что об этом читал...

Просто,
эти цветы
луговым
не чета!
В буреломах,
на кручах
пылают
жарки,
как закат,
как облитые кровью желтки.
Им не стать украшеньем
городского стола.
Не для них
отшлифованный блеск хрусталя.
Не для них!
И они не поймут никогда,
что вода из-под крана —
это тоже вода...

Ты попробуй сорви их!
Попробуй
сорви!
Ты их держишь,
и кажется,
руки
в крови!..
Но не бойся,
цветы к пиджаку приколи...

Только что это?
Видишь?
Лишившись земли,
той,
таежной,
неласковой,
гордой земли,
на которой они
на рассвете взошли,
на которой роса
и медвежьи следы,—
начинают
стремительно вянуть
цветы!
Сразу
гаснут они!
Тотчас
гибнут они!..
Не привез я
таежных цветов.
Извини.
1960
***
Алене

Мы совпали с тобой,
совпали
в день, запомнившийся навсегда.
Как слова совпадают с губами.
С пересохшим горлом —
вода.
Мы совпали, как птицы с небом.
Как земля
с долгожданным снегом
совпадает в начале зимы,
так с тобою
совпали мы.
Мы совпали,
еще не зная
ничего
о зле и добре.

И навечно
совпало с нами
это время в календаре.
***
СНЕГ

Этой ночью
первый снег летел в окно.
Этим утром
снег идти не перестал...
Так идет он, будто кто-то озорно,
как в бутылке,
все окрестности взболтал.
И не знает снег,
куда лететь ему,
где найти ему
местечко для жилья.
И забыл он, где земля,
зачем земля?
почему трава и зелень почему.
То идет он сверху вниз,
то снизу вверх —
озабоченный,
растерянный,
чудной...
Я прекрасно понимаю
первый снег,
потому что так же было и со мной.
Время встало.
А потом пошло назад!
Все часы на свете
канули во тьму.
И забыл я, что сказать.
Зачем сказать.
Почему смеяться,
плакать почему.
Шла за осенью
весна,
потом — зима.
Позабыл я все слова,
все имена.
Позабыл я даже то,
как ты нужна,—
ты об этом мне напомнила
сама.
Очень гордая
сама пришла ко мне,
равнодушие обидное стерпя.

На твоих ресницах
тает первый снег...
Чтоб я делал,
если б не было тебя?!
***
Хотя б во сне давай увидимся с тобой.
Пусть хоть во сне
твой голос зазвучит...
В окно —
не то дождем,
не то крупой
с утра заладило.
И вот стучит, стучит...
Как ты необходима мне теперь!
Увидеть бы.
Запомнить все подряд...
За стенкою о чём-то говорят.
Не слышу.
Но, наверно,— о тебе!..
Наверное,
я у тебя в долгу,
любовь, наверно, плохо берегу:
хочу услышать голос —
не могу!
Лицо пытаюсь вспомнить —
не могу!..

...Давай увидимся с тобой хотя б во сне!
Ты только скажешь, как ты там.
И всё.
И я проснусь.
И легче станет мне...
Наверно, завтра
почта принесет
письмо твое.

А что мне делать с ним?
Ты слышишь?
Ты должна понять меня —
хоть авиа,
хоть самым скоростным,
а все равно пройдет четыре дня.
Четыре дня!
А что за эти дни
случилось —
разве в письмах я прочту?!
Как эхо от грозы, придут они...

Давай увидимся с тобой —
я очень жду —
хотя б
во сне!
А то я
не стерплю,
в ночь
выбегу
без шапки,
без пальто...
Увидимся давай с тобой,
а то...
А то тебя сильней я полюблю.
***
О РАЗЛУКЕ
Ты ждешь его
теперь,
когда
Вернуть его назад нельзя...
Ты ждешь.
Приходят
поезда,
на грязных
спинах
принося
следы дорожных передряг,
следы стремительных
дождей...
И ты,
наверно, час подряд
толкаешься среди людей.
Зачем его здесь ищешь ты —
в густом водовороте слов,
кошелок,
ящиков,
узлов,
среди вокзальной
суеты,
среди приехавших
сюда счастливых,
плачущих навзрыд?..
Ты ждешь.
Приходят поезда.
Гудя,
приходят поезда...
О нем
никто не говорит.
И вот уже не он,
а ты,
как будто глянув с
высоты,
все перебрав в
своей душе,
все принимая,
все терпя,
ждешь,
чтобы он простил тебя.
А может,
нет его уже...
Ты слишком поздно поняла,
как
он тебе необходим.
Ты поздно поняла,
что с ним
ты во сто крат сильней
была...
Такая тяжесть на плечах,
что сердце
сплющено в
груди...
Вокзал кричит,
дома кричат:
«Найди его!
Найди!
Найди!»
Нет тяжелее ничего,
но ты стерпи,
но ты снеси.
Найди его!
Найди его.
Прощенья у него
проси.
Роберт Рождественский (Строфы века)
Евгений Евтушенко

1932, с. Косиха Алтайского края - 1994, Москва
Отец - офицер, мать - военный врач. Учился сперва на филологическом факультете Петрозаводского университета, затем, в 1951-1956 годах, в Литинституте им. Горького. Когда я встретил его в 1952 году, он поразил меня тем, что, несмотря на сталинское время, знал на память множество в то время запрещенных стихов Б. Корнилова, П. Васильева. Несмотря на разницу характеров, мы подружились, выступая с чтением стихов в библиотеках и студенческих аудиториях вместе с Владимиром Соколовым, а поздней - с Ахмадулиной, Окуджавой, Вознесенским. Нас принимали восторженно, как первых весенних птиц после тяжелой зимы. Мы были все очень разные и как поэты, и как люди, но почему-то считались поэтами одного направления. По образному выражению Вознесенского, мы были похожи на путников, шедших по совсем разным дорогам, но которых разбойники на перекрестке дорог привязали к одному и тому же дереву. Некоторые стихи Рождественского декламационно-либерального содержания были характерны для наших надежд во время весьма короткой оттепели при Хрущеве. Всем нам казалось, что стоит расправить крылья - и мы полетим. Но наступила, по выражению Рождественского, "нелетная погода". Он написал огромное количество песен, многие из которых стали весьма популярными. Но это была уже популярность иного рода, чем та, когда мы читали вместе на лестнице университета. Мы все в молодости были риторичны, но это нам прощалось, ибо это была вдохновенная риторика свободы. Одно время в стихах Рождественского стала преобладать консервативная риторика, лишь с небольшим либеральным оттенком. Само пребывание его в секретариате Союза писателей во времена застоя не помогало его репутации. Однако Рождественский оказался не с теми, кто повис на часовой стрелке истории. В 1986 году Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский и я снова вместе, словно в нашей молодости, один за другим выступили с трибуны Съезда писателей в Кремле с требованием демократизации, отмены цензуры, воскрешая надежды замороженной оттепели. Рождественский написал очаровательные детские стихи, посвященные своему внуку, и несколько острых антиконформистских стихотворений, мучительно преодолевая конформизм в самом себе. В 1990 году по предложению Рождественского мы вместе написали письмо Горбачеву с просьбой, переходящей в требование, чтобы он раз и навсегда осудил антисемитизм. Уже теряющий свое положение лидер перестройки сделал это, но недостаточно громко, как-то боком. Последние стихи Рождественского погрустнели, приобрели иное, исповедальное качество.

Источник: Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.


http://www.litera.ru/stixiya/articles/317.html