Napoleonka все записи автора

Глава 18

Мне казалось, я вижу сон. Один из тех жутких, неприятно-липких кошмаров, которые затягивают в себя, словно трясина, и сколько бы ты ни пытался вылезти, результат будет один – ты еще глубже утонешь в своем кошмаре.

Я смотрел на Шона снизу вверх и испытывал то, что французы называют deja vu. Это искаженное похотью лицо, этот властный, собственнический взгляд, это нетерпение, с которым он придавливал меня к дивану – я все это уже видел. Глумливая улыбка и злобное понимание ситуации, отражающееся в глазах…

Боже мой, Том… Ты бы пришел в ярость, узнав, что я сравнил тебя с Шоном, но…

Шон вдруг переменился в лице и поспешно ушел, а я так и остался лежать на диване, слыша лишь свое гулко колотящееся сердце. На губах до сих пор горели жесткие поцелуи – брата и Шона. Такие схожие.

В глазах неприятно пощипывало, и я ощутил давно забытую потребность выплакаться. Просто уткнуться в плечо близкого и надежного человека, крепко обнять и сидеть так целую вечность. И чтобы не надо было больше никуда идти и ничего делать.

Хватит! Не надо этих глупых мыслей! Тебе уже не тринадцать, Билл Каулитц. Ты теперь один, совсем один. И рассчитывать надо только на свои силы, а не на какого-нибудь «защитника». Тем более, как показывает практика, никто ничего не делает бескорыстно. И, казалось бы, даже самый надежный человек думает только об одном.

Но не сам ли я этого добивался?

Я встал с дивана и подошел к зеркалу. Час назад в нем отражался чертовски красивый и невероятно сексуальный парень. А сейчас я видел в нем лишь бесконечную усталость. Неужели это я?

- Здравствуй, я! – помахав отражению рукой и приветливо улыбнувшись. Отражение вымученно растянуло искусанные губы в на редкость фальшивой улыбке, и я отвернулся.

Может, все это действительно лишь сон? Я обвел взглядом комнату, и мне на секунду почудилось, что мрак в комнате сгустился и потянул ко мне свои щупальца, хрипло шелестя: «Иди ко мне, ты мой…».

Я помотал головой, словно стараясь вытрясти эти чертовы видения. Давненько со мной не было такого. Реальность расплывалась, ускользала из моего сознания, и казалось, я растворяюсь вместе с ней. Стоит только моргнуть, и исчезнет Билл Каулитц, как утренний сон…

Дьявол! Я почти на ощупь добрался до ванной, дрожащими руками распотрошил первую попавшуюся бритву и блаженно приложил тускло поблескивающее лезвие к левому запястью. Сейчас морок уйдет, и реальность вновь обретет свои резкие черты.

Со всей силы я провел лезвием по предплечью, сладостно ощущая, как расходится кожа под горячим металлом. Обжигающе-прекрасная боль моментально вернула резкость зрению. По руке тоненькой струйкой потекла алая кровь, такая яркая на бледной коже руки. Я медленно слизнул кровь и еще раз провел лезвием по руке, на этот раз еще сильнее, прикрывая глаза от бешеного наслаждения.

Кафельные плитки холодили спину, по руке струилась горячая кровь, раны болезненно пульсировали, а ко мне, наконец, вернулось здравомыслие. Я здесь, я существую, и я никуда не денусь.

Вскоре я уже потерял счет тому, сколько раз я резал руку. Раны уже не болели, просто горели, распространяя приятное тепло и слабость по всему телу. Я откинул голову на стену и закрыл глаза, вспоминая…

* * *

Я просыпаюсь утром в своей комнате со странным чувством, что что-то не так. И лишь потом вспоминаю предыдущий вечер. Джей сказал, что уезжает навсегда, и…

Как сумасшедший, я, подскочив с кровати, одеваюсь и бросаюсь из дома. Мама и Том провожают меня удивленными взглядами, но я не обращаю на них внимания.

Я бегу к Джею.

Его нет дома. Квартира пуста. Соседка, пожилая фрау, недовольно ворчит: «Нечего ломиться в пустую квартиру. Сроду там никто не живет».

Всю неделю после отъезда Джея я не говорил ни с мамой, ни с отчимом, ни даже с Томом. Я не ел, и просто сидел в своей комнате, изредка выходя на улицу, чтобы в очередной раз убедиться, что Джея нет.

Когда я попытался расспросить о нем соседей, мне ответили:

- Никакого Джея нет и никогда не было. Тебе показалось, мальчик…

Иногда я даже сам верил в это.

Джей существует, я знаю! Я не псих!

Темнота наполняется какими-то смешками и голосами, а в глазах все расплывается, но не от слез. Я смотрю сквозь свои руки и не могу поверить своим глазам. Не могу же я и в самом деле исчезнуть!

Хочется почувствовать что-то настоящее, и я зачем-то хватаю со стола перочинный нож и провожу лезвием по руке. Хочу увидеть свою кровь, но мне больно, очень больно. Я не могу вынести это. И тогда я убеждаю себя, что эта боль – наслаждение, и лезвие глубоко режет кожу. Мои руки в крови, но это хорошо. Это доказывает, что я не исчезаю.

Наверно, я слишком часто это делал. Даже смог убедить себя, что боль – это всегда наслаждение.

Но я не мог остановиться на малом. День за днем самоистязания становились все жестче. Я старался больше не трогать свои руки, чтобы мама не знала о моих «развлечениях». О ранах на моем теле знал только Том, и он был сильно недоволен. Если бы он не остановил меня тогда, не знаю, до какой степени я мог бы себя покалечить в погоне за новым, неведомым мне прежде удовольствием.

Том и его дурацкие правила, которые я сразу же принял, - только это смогло заставить меня притормозить. Я благодарен ему, он меня спас. Не важно, сколько он потом совершил ошибок, от чего он не смог меня защитить. Он не спас меня от похотливых ублюдков в школе, от извечных насмешек и издевательств, от собственного вожделения ко мне он тоже меня не спас. Но он смог уберечь меня от себя самого – за это я всегда и во всем буду доверяться ему.

* * *

Резкий удар по лицу вывел меня из моих грез.

- Как ты посмел?! – как сквозь вату, донесся до меня голос Тома. Тома… почему он злится?

Я посмотрел на его лицо, искаженное яростью, и почти испугался. Том явно был не в себе. Он буквально вздернул меня на ноги и толкнул к стене, прожигая своим взглядом.

- Как ты посмел…

- Том… - я попытался сказать ему, что все в порядке, что это просто срыв, что все будет хорошо, но он не дал мне вставить ни слова.

- Молчи, - Том принялся покрывать мое лицо поцелуями, а я замер от удивления. В этих поцелуях было столько нежности, столько… Нет, я не произнесу этого слова, даже мысленно.

- Зачем? Зачем, мой милый? – милый… Зачем, Том? Слова причиняли почти физическую боль.

- Том, это просто… - черт, если я сейчас его не остановлю, я попросту позорно разревусь, как какая-нибудь малолетка. Я попытался отстранить его от себя, но… Блять, как больно!

Брат подхватил меня на руки и потащил на кухню. Он с такой поразительной заботой обрабатывал мои раны, смотрел на меня с такой безумной тревогой, упорно повторяя лишь одно слово: «Зачем?».

Мне тоже хотелось прокричать этот вопрос. Зачем, зачем, Том?

Я очень его люблю, ведь он мой брат. Брат. И всегда им останется, несмотря на все то, что он сделал.

Даже несмотря на то, что он, кажется, сейчас совсем забыл о том, что он мой брат.

Я никогда не говорил Тому, что он самый близкий мне человек. Вообще-то, это должно подразумеваться, раз уж мы близнецы. Наверное, стоило хоть раз сказать ему это. Мы оба избежали бы очень многих ошибок.

Не люблю признаваться в подобных вещах, даже сам себе, но мне всегда было очень важно чувствовать поддержку и одобрение брата. Знать: что бы ни случилось, Том всегда будет рядом, никогда не оставит и не предаст.

Глупо… Мы спим вместе, и, наверное, это должно означать какие-то романтические отношения между нами. Но ничего нет. Более того, Тома вообще не привлекают парни.

Кто-то мне сказал, очень давно, что любовь – это та же дружба, только включающая в себя сексуальное влечение. Этот человек был совершенно неправ, ведь я каждый день опровергаю это суждение. Я люблю Тома как брата – это дружба. Я его хочу – было бы глупо отрицать, что он меня чертовски заводит. Так что же, между нами любовь? Три ха-ха. Нет.

Меня устраивает такое положение дел, и, надеюсь, Том ничего не испортит своей некстати проснувшейся… хм, это больше похоже на сумасшествие. А что, Томми? Вот я уже давно спятил. Это не страшно, не бойся. И добро пожаловать в новый нереальный мир!

Боже, я точно псих. Хотя нет, не псих. Скорее, просто идиот, который до безумия боится потерять брата. Потому что если Тому вдруг взбредет в голову влюбиться в меня, я навсегда потеряю самого близкого мне человека.

Хотя, конечно же, все эти мои размышления никуда не годятся. Потому что, во-первых, невозможно влюбиться в собственного близнеца, которого знаешь почти двадцать лет. А во-вторых, Том не такой кретин, чтобы вообще хоть в кого-то влюбиться. Уж этот-то урок мой братец усвоил даже раньше, чем я.

Так что же, нет повода для беспокойства?

Я вспомнил участившиеся вспышки беспричинной ревности Тома, его слюнявость и мягкотелость, его ненависть к Шону и странную нежность ко мне.

Все-таки я очень боюсь потерять брата.

* * *

Я и не думал, что во мне может быть столько слез. Они все текли и текли по моим горящим от стыда щекам, и я никак не мог заставить тебя перестать реветь. Казалось все, что скопилось во мне за долгие годы, вдруг прорвалось наружу.

Мой взгляд беспорядочно блуждал по комнате, пока не наткнулся на нашу с Томом старую фотографию. Вот они – мы, совсем еще дети, лет четырнадцать. Мы очень счастливы, смеемся, склонив друг к другу головы. Том обнимает меня за плечи, словно говоря: «Я тебя никогда не отпущу, и буду защищать от всех и всего». Наверное, он тогда и не знал, что впоследствии он очень много раз нарушит свою невысказанную вслух клятву.

А сейчас… Я отвел взгляд от фотографии, на которую я просто не мог больше смотреть, и обратил внимание на свои руки. Теперь в дополнение к ранам на левом предплечье добавились синяки и ссадины на запястьях от ремня Тома. Руки болели просто ужасно, но эта боль ни в какое сравнение не шла с тем, как я чувствовал себя сейчас. А чувствовал я себя полнейшим дерьмом. Да, знаю, я такое творю в своей жизни, что когда-нибудь это должно было случиться. Однако лишь утреннее событие смогло настолько выбить меня из колеи.

Том. Меня. Обманул.

Эти три слова, которые я с большим трудом мог связать между собой, причиняли почти физическую боль. Я не мог поверить, что он действительно это сделал.

Я сам могу сделать что угодно. Я могу подставлять людей, не повинных ни в чем, кроме того, что они мне просто не нравятся. Я могу спать с кем угодно и в какой угодно извращенной форме. Я могу с легкостью довести человека до самоубийства, испытывая лишь чувство удовлетворения. И при этом я буду лицемерно улыбаться всем этим людям и заставлять любить себя. Одно я сделать не смогу никогда и ни за что – предать брата.

А Том сделал это. Он. Меня. Обманул.

Даже не просто обманул, он меня предал. Не знаю, понимал ли Том, что именно он творит, или он сделал все это просто по глупости. Так или иначе, он нарушил свою клятву, которую дал мне так давно.

И я его не прощу. Нет уж, он еще не знает, во что по своей придури ввязался. Я, конечно, последняя дрянь, но и у меня есть гордость и какое-никакое самоуважение. Я позволяю топтать и унижать себя, но до определенной границы, которую Том сегодня переступил.

Я последую примеру своего обожаемого старшего братика. Он прав, пришла пора переходить все границы! Мы начинаем новую игру, куда поинтереснее старой.

Вот только надо бы поскорей разобраться с некстати поумневшим Шоном.

Набираю уже до боли знакомый номер.

- Да? – голос Шона звучит раздраженно. Что, головная боль от недотраха? А не надо было вчера строить из себя монаха, принявшего целибат.

- Угадай, кто? – от моих собственных интонаций я сам почти возбудился.

В трубке раздался грохот, словно Шон выронил телефон.

- Билл? – неуверенный кашель. – Чего тебе?

Черт, словно я его вчера продинамил. Мне что, и оправдываться перед ним придется?

- Хочу продолжить то, что мы не успели закончить вчера…

Хватит уже намеков и хождения вокруг да около. В конце концов, мне просто нужно с ним трахнуться. И отомстить Тому.

Сейчас мне действительно нужно было выиграть наше пари. Тому совершенно ни к чему выигрыш. Он точно потребует от меня что-нибудь глупое и отвратительно сентиментальное. Что-нибудь из того, что я и так, наверное, сделал бы для него. По крайней мере, раньше точно бы сделал. А я потрачу свое желание на то, чтобы преподать моему зарвавшемуся братцу урок, который он еще не скоро забудет. Я унижу его так же сильно, как он унизил меня. Я покажу ему всю боль предательства, и он уже никогда больше не осмелится обмануть меня.

- Прости, я сегодня занят…

Что? Я ослышался? Или Шон окончательно спятил?

Меня ни разу еще за сутки дважды не посылали. К тому же, один и тот же человек. Более того, человек, влюбленный в меня до безумия и чертовски желающий меня трахнуть. Наступил конец света, не иначе.

- Но…

- Билл, я занят, неужели не понятно? – рявкнул Шон в трубку, но я его уже не слушал. Мне, кажется, почудился голос Аннет.

- Тогда, до встречи, - сухо проговорил я и нажал отбой.

Черт, снова эта дура Аннет. Как же она меня бесит, кто бы знал. Только я от нее избавился, и вот она вновь пытается влезть между мной и Шоном. Неужели она не понимает, что с ней у Шона уже никогда ничего не будет. Я очень хорошо знаю, что тот, кто однажды по глупости влюбился в меня, уже больше никогда никого не полюбит. После меня люди просто теряют способность любить кого-то еще. Мелочь, а приятно.

Аннет, Аннет… Что же с ней делать? У меня осталось пять дней, всего пять. Шон уже почти мой, но он, похоже, вдруг начал думать. Это совсем некстати.

И самое смешное заключается в том, что Шон оказался удивительно похож на моего бестолкового братца. Те же взгляды, те же речи, одинаковое поведение. И оба оказались совершенно ненадежными.

Да уж, какой у Шона был взгляд, когда мы только познакомились. Он буквально говорил: «Я никогда не предам тебя и не позволю этого другим. Со мной ты можешь ничего не бояться». И я, как полный кретин, повелся! Я повелся на это гребаное рыцарство! Даже стыдно за самого себя. Как я вообще мог хоть на секунду поверить, что бывают честные и бескорыстные люди?

Хотя… Бывают, наверное. Одного я знаю, вот только не очень уверен, что он существует.

Я мысленно обругал себя. Сравнивать его с Шоном все равно, что сравнивать мать Терезу с каким-нибудь серийным убийцей.

Ладно, черт с ним, с Шоном. Мне нужен только его член и всего на один раз, а потом пусть катится ко всем долбаным чертям. Вместе со своим милым похотливым папочкой. В конце концов, и без них претендентов на мою задницу более чем достаточно. И – да, я абсолютно безнравственный – мне это чертовски льстит. Приятно быть популярной шлюхой.

В моей руке зазвонил телефон.

- Да?

- Билли, милый, как у тебя дела? – мама…

- Все хорошо, ма, правда.

- А Томми? Он рядом?

Обычно мамины звонки заставали нас с Томом в постели. В одной постели, в объятиях друг друга. И мы выдавали одинаково лицемерное: «Все хорошо, мамочка. Нет, мы не ругаемся. Да, мам, мы оба по тебе очень соскучились. Целуем».

- Нет, он куда-то ушел еще утром, - и я снова ощутил ту беспомощность, когда понял, что остался один на один со своим возбуждением, связанный, униженный… Черт, я точно отомщу Тому.

- Вы сегодня не заняты? Я вечером приеду, недельку с вами поживу…

Пол поплыл у меня из-под ног, и мне пришлось сесть на диван. Словно все против меня! Как прикажете соблазнять Шона и мстить Тому, если в нашей квартире будет жить мама?

- Билли, что ты молчишь? Все хорошо?

- Конечно, ма, приезжай, - словно сам себе приговор подписываю.

- Целую, солнышко мое. До встречи! И поцелуй за меня брата…

- Пока, - отрешенно обронил я в трубку.

Да уж, нет проблем страшнее, чем приехавшая на выходные мама.

Я обреченно вздохнул и начал мучительно подсчитывать время. У меня сегодня запланирована встреча с Дэвидом, а до этого… До этого надо бы успеть отнести в прачечную простыни

- Дэвид, у меня уже столько наработок! Почти полностью написано девять песен, есть кое-какие наброски еще для семи. Более того… - я осекся, проследив взгляд продюсера, словно прилипший к вырезу моего слишком растянутого свитера.

- Ты не мог бы, пусть даже из банальной вежливости, сделать заинтересованное лицо? – мой голос буквально сочился ядом.

- Что? – Дэвид смущенно оторвался от разглядывания моей шеи и его взгляд стал чуть более осмысленным.

Я закатил глаза.

- Боже, Дэвид, если мы пару раз трахнулись, это еще не дает тебе права вести себя, как влюбленный подросток.

Йост так сжал челюсти, что мне даже послышался скрежет зубов. Ой, какой я плохой, обидел нашего дядю продюсера…

- Ты прав, - сухо проговорил он, складывая руки на груди и откидываясь на спинку сиденья. – Продолжай.

Я хмыкнул и снова переключился на деловой тон.

- Понимаешь, Дэвид, у меня получился не просто набор песен. Нет, это почти цельный рассказ о борьбе человека с собственными внутренними демонами. Наркоманы, преступники, юные самоубийцы – вот лирические герои моих текстов. Самое важное всегда происходит не снаружи, а внутри каждого человека. Страх, одиночество, ревность, любовь – все это ничто по сравнению с тем, что порой скрывается в душах людей. Бывает как: известный человек, богатый, успешный, живущий интересной и очень насыщенной жизнью. А если присмотреться, внутри он лишь пустышка, никто. И все его мысли, чувства, страсти лишены глубины и вообще какого-либо содержания. И наоборот, в душе какого-нибудь мелкого, незаметного человечка бушует такая бездна невероятных, поразительных эмоций и ощущений. Большинство удовлетворяется лишь изучением оболочки, не утруждая себя даже попытками понять суть. Вот кто-нибудь залазил в голову какому-нибудь добренькому врачу? Может, он просто получает удовлетворение оттого, что одним своим неверным шагом он может лишить нормальной жизни своих беспомощных перед ним пациентов? Или какой-нибудь убийца, нанесший двадцать ножевых ранений своей жертве… Он сидит десятки лет в одиночке с нежностью вспоминая свою маленькую дочурку, которую один ублюдок – жертва – довел до суицида. Важно не то, что люди делают, важны их намерения…

- Хватит, Билл, - прервал меня Дэвид. – А теперь оторвись на секунду от своего, несомненно, гениального замысла, и представь реакцию цензоров на подобную тематику. Неужели ты так наивен, полагая, что в «Юниверсал» оценят подобную затею.

- В чем дело? – возмутился я. – Я показывал пару текстов независимым критикам, и они остались в полном восторге.

- Господи, Билл, - расхохотался Дэвид и окинул меня совершенно нечитаемым взглядом. – Ты такой ребенок…

Что? Блять, какой я ребенок?

Я уже было открыл рот, но Дэвид не дал мне возразить.

- Мальчик мой, я говорю не о критиках. «Юниверсал» плевать на них. Им нужны отнюдь не похвалы настоящих ценителей. Рейтинги и тиражи – вот что важно. Ваша основная аудитория – юные девушки, которые вряд ли оценят глубину твоих исканий. Они ждут от тебя песен о любви и надоевшей славе. Они просто не поймут твоих текстов. А их родители, на чьи деньги они будут покупать диски, просто откажутся платить за «вредную», на их взгляд, музыку.

Меня словно оглушили. Черт, я же совсем не подумал обо всем этом, так увлекся своей идеей. Дэвид прав, в «Юниверсал» не выпустят альбом в том виде, в котором я его задумывал.

- Дэвид, я не пойду у них на поводу, - серьезно сказал я.

Продюсер долго смотрел мне в глаза. Я попытался вот так, невербальным методом, объяснить ему, что на этот раз я совершенно серьезен.

- Ты уверен? – вздохнул он, наконец, отводя взгляд.

- Абсолютно, - кивнул я. – Наш с ними контракт заканчивается через пару месяцев. И либо они принимают новый альбом, либо мы от них уходим.

- Рискованно, - покачал головой Дэвид, нервно постукивая пальцами по столу. – Вы можете всего лишиться.

- Я это понимаю. И думаю, что ребята меня поддержат, - вздохнул я. – Ты с нами?

Глупый вопрос. Нет, конечно. Дэвид продюсер, ему нет дела до моих заумных идей. Ему нужна лишь наша популярность и возможность зарабатывать на ней деньги. Он сейчас меня пошлет. Совершенно точно, он сейчас скажет…

- Естественно, с вами, куда я денусь, - Дэвид грустно улыбнулся и взял меня за руку, нежно сжимая свою ладонь. В благодарность я не стал отдергивать руку и сжал пальцы в ответном жесте.

Пусть даже его слова – ложь. Но сейчас я очень хочу верить.

Наверное, многие на моем месте не стали бы демонстрировать нелепое упорство, настаивая на своем замысле, а последовали бы голосу разума и попытались достичь какого-то компромисса. Но я – не многие, и дело тут не в том, что я не хочу подчиняться диктуемым условиям.

Это трудно объяснить, а еще труднее мне самому понять и принять это. Даже у такой сволочи, как я, лицемерной, увертливой, эгоистичной, есть свое слабое место. Для меня таким слабым местом стало мое творчество. Я не рассказываю об этом никому. Причины очевидны: не хочу давать своим противникам такие козыри. Да, в моей жизни все игра: любовь, секс, слезы, улыбки, даже злоба у меня весьма театральна. Сама моя жизнь – соревнование, извечный поединок, в котором победитель не получает ничего кроме простого права на существование.

Искреннее во мне лишь одно – умение писать песни. Я не напрашиваюсь на особую гениальность и оригинальность, упаси Господи. Просто… Момент, когда неопределенные мысли и смутные, запутанные эмоции выстраиваются в ряд звучных строк, когда буквально из ничего рождается Стих, а в голове появляется почти неуловимая мелодия – этот момент прекраснее любой победы, слаще любого оргазма. Счастье, прозрение, уверенность в том, что я могу абсолютно в с е – я не знаю, как рассказать об этом. Даже музыкой невозможно описать то, что я чувствую.

Моя муза, мое видение, мой кошмар прошлого – Джей – вольно или невольно подарил мне возможность испытать все это. Я берегу этот дар, и не только в память о нем. Поэтому ни за что не променяю это на какой-то там контракт с самой крупной звукозаписывающей компании в мире. Да что там контракт! Я рискую показаться бездушным, но даже мать… маму… Она бы поняла и простила, я знаю. Только Том, наверное, для меня важнее. И только потому, что он – часть меня. Без него не было бы песен, я почти уверен в этом.

- Билл, о чем ты думаешь? – Дэвид обеспокоено посмотрел на меня.

- Не важно, - я послал ему легкую улыбку, от которой Дэвид буквально расцвел. А что, если… Нет, сегодня приезжает мама.

- Какие планы на вечер? – Дэвид чуть сильнее сжал мою ладонь.

«Ну, хоть на пару часиков, - взмолился внутренний голос. – Дэвид так классно трахается…»

- Да, в общем-то, никаких, - протянул я, уже прикидывая, что сказать матери.

- Тогда…

- Вот вы где! – раздался голос мамы, и я спешно отдернул руку.

- Симона? – поразился Дэвид, но ничем больше себя не выдал. Высший бал за выдержку, герр Йост.

- Дэвид, здравствуй! – мама протянула ему руку. – А я все ищу этого охламона. Хорошо хоть Том знал, где вы…

От вежливой улыбки продюсера меня самого чуть не стошнило. Ситуация смешна до абсурда, а мне даже стало самую малость жаль Йоста. Только-только наметился сдвиг в личной жизни, а тут моя мама… Главное, чтобы он не додумался у нее просить моей руки, с него станется. А мама вообще понятия не имеет, что я гей.

- Ну что, как идут дела? – поинтересовалась мама, взъерошив мои волосы. Я недовольно поморщился.

- Ма-м, - капризно протянул я, вызвав смех мамы и Дэвида.

- И как ты с ними справляешься? – вздохнула мама. – Они же просто наказание Божье.

- Но они уже взрослые детки, - хмыкнул Йост.

- Конечно, - улыбнулась мама. – Но для меня-то они все равно навсегда останутся моими маленькими несмышленышами.

Я закатил глаза, безуспешно стараясь скрыть дурацкую улыбку. Все же я очень рад снова видеть маму.

- Ну у вас и бардак, - возмутилась мама, едва переступив порог нашей квартиры.

Я обвел взглядом комнату. По-моему, у нас царил просто идеальнейший порядок. Хотя, с мамой, конечно, не поспоришь.

- И почему у вас одна кровать?

Черт, этого-то вопроса я и боялся.

- А мы по очереди: один на диване, другой на кровати, - соврал я, не моргнув и глазом.

- Не деретесь хоть? – мама уже прошла в кухню.

- Неа, - я снова наспех осмотрел комнату в поисках каких-нибудь компрометирующих предметов. Не думаю, что мама обрадуется, найдя под кроватью вибратор.

- А питаетесь чем? – убедившись, что все в порядке я пошел следом за мамой.

- Ну, - замялся я. На моей памяти, мы с Томом дома только кофе пили. Быстрорастворимый.

- Я уже вижу, - вздохнула мама, заглянув в удручающе пустой холодильник. – Хорошо, что я продукты купила.

От уютных, совершенно домашних хлопот мамы мне вдруг стало так спокойно и умиротворенно. И впервые за долгое время я чувствовал себя в полнейшей безопасности.

- Рот порвешь, - засмеялась мама, заметив, что я широко зеваю. – Иди, поспи, горе ты мое.

- Я не горе, а твоя радость, - ухмыльнулся я, получив в ответ шутливый подзатыльник.

- Спать, радость.

Долго уговаривать меня не пришлось. Я быстро разделся, старательно пряча от мамы все отметины на своем многострадальном теле, и юркнул в постель. Бессонная ночь и беспокойное утро сделали свое дело, и я уснул почти сразу же, как моя голова коснулась подушки.

Мне снился очень красивый и яркий сон. Мы играли концерт в Токио, и я пел какую-то из своих новых песен. Я чувствовал то же, что и всегда: радость, смешанную с невероятным чувством единения с огромной толпой, которая распевала слова, написанные мной. В этот момент я сам искренне, от всего сердца верил в то, о чем пел. И толпа передо мной тоже верила.

Вдруг в этом месиве совершенно одинаковых лиц я разглядел Джея. Сначала глаза – яркие, пронзительно синие, смотрящие на меня с бесконечной грустью. Затем я разглядел и его всего, поразившись, насколько он был красив.

Под влиянием какого-то порыва я сошел со сцены. Визжащая толпа, вопреки моему страху, расступилась, и я спокойно подошел к Джею, продолжая петь. Замолк я лишь когда оказался рядом с ним.

Мы очень долго смотрели друг на друга. Яркая синева исчезала из глаз Джея, они заметно темнели.

- Здравствуй, - все-таки сказал я.

Глаза напротив вдруг стали почти зеркальным отражением моих.

- Что же ты творишь, Билл, - сказал Джей голосом Тома.

И я проснулся.

- Билл, Билл, - кто-то легонько тряс меня за плечо.

- А? – я открыл глаза, и увидел маму, склонившуюся надо мной с телефонной трубкой.

- Тебе звонит какой-то парень. Говорит, очень срочно.

Я взял трубку, почему-то страшно волнуясь. Наверное, это все сон так на меня подействовал.

- Алло? – молчание.

- Да, я слушаю! – снова молчание.

- Говорите же! – волнение стало почти невыносимым.

Неожиданно для самого себя я еле слышно прошептал в трубку:

- Джей?

- Да, - хриплым шепотом ответили мне. В глазах вдруг поплыло, и на меня навалилось что-то темное, большое…

- Наконец… Люблю… - только и успел прошептать я, выпуская трубку из ослабевших рук.

Темнота…

Глава 19

Боже, как я ненавижу так просыпаться: все тело болит, во рту ужасная сухость, в голове, словно дятел поселился, и, что самое страшное, я совершенно не помню где я, с кем я, и что я делал ночью.

На первый вопрос я с легкостью ответил, открыв глаза. Голова заболела еще сильнее, но, по крайней мере, можно было не беспокоиться – я дома. На второй вопрос я пока затруднялся ответить, так как теплое тело, обнимавшее меня, было укрыто одеялом. Я немного неуверенно приподнял одеяло и заглянул под него. Лучше бы я этого не делал…

Уткнувшись носом мне в подмышку и обхватив меня тоненькими ручками и ногами, на моей кровати сладко посапывал вчерашний мальчик, которого я купил на всю ночь. Да, я вспомнил: разговор с отцом, некрасивую сцену в квартире Билла, за которую мне до сих пор невыносимо стыдно. Вспомнил я и все, что произошло после.

Черт, если Билл хотя бы вполовину хорош в постели, как этот мальчик, я полнейший идиот, что так долго из глупых принципов отказывался от секса с ним.

Я совсем откинул одеяло и стал рассматривать своего нечаянного партнера. Первое, что я отметил, - мальчик в свете дня казался совсем ребенком. Ему от силы можно было дать 14 лет. Втрое – без макияжа и с растрепанными волосами он уже не был так безумно похож на Билла. В нем не было той агрессивной, почти нереальной красоты, которой отличался Билл. Просто юный, хорошенький мальчик, которому пришлось продавать себя. Жаль его, конечно.

Видимо, я как-то неудачно пошевелился, потому что мальчик легонько вздрогнул и, распахнув глаза, рывком сел на постели.

- Привет, - немного растерянно сказал он, протирая глаза. – Я что, заснул у тебя?

- Очевидно, да, - усмехнулся я. Ситуация нелепа до абсурда. Да уж, думал ли я еще месяц назад, что буду лежать в постели со шлюхой, 14-летним мальчиком, которого всю ночь с энтузиазмом трахал, и буду совершенно спокойно смотреть на его мучительные попытки вспомнить произошедшее? Расскажи мне кто, ни за что бы не поверил.

- Блять, - емко выразился мальчик и, морщась, сел немного набок.

- Что, шлюхам не положено засыпать у клиентов? – Съехидничал я, все-таки чувствуя себя несколько неуютно.

- Примерно, - мальчик внимательно на меня посмотрел. Не знаю, что он пытался высмотреть, но, отводя взгляд, он выглядел даже довольным. – А у тебя тут … мило, - после непродолжительной паузы со смешком выдавил он.

- Было еще милее, когда здесь жила моя невеста, - я откинулся на подушки, продолжая наблюдать за мальчиком. Возможно, я все-таки зря бросил Аннет. Что мешало мне жениться на ней? Билл? Глупо. Я вполне мог бы с ним встречаться и будучи женатым. Все мои идиотские принципы…

- А у тебя есть невеста? – Мальчик заинтересованно уставился на меня.

- Была.

- Ой, извини, - понурился он.

- Ты не понял. Она была моей невестой. Я ее бросил.

- А-а-а, - протянул мальчик. – Из-за него?

Я, вздрогнув, уставился на мальчика. Он лукаво улыбался.

- Ты называл имя… - Заметив, что я нахмурился, мальчик поспешно выпалил. – Ой, будто я не понимаю, почему всем, и тебе тоже, нравится со мной трахаться. Я ведь на гребаного Билла Каулитца похож.

- И, по-моему, успешно этим пользуешься, - я поморщился, представив этих «всех», про которых говорил мальчик.

- Ага, - он ухмыльнулся. – Я же не дурак. Его все хотят, но не все могут получить, вот и снимают шлюх.

- И много было таких?

- Да не так, чтобы очень, но достаточно, - он пожал худенькими плечами. – Некоторые, вроде как, и с Каулитцем спали.

В моих глазах поплыло от накатившей ярости. Значит, я все-таки не ошибся в своих догадках, и эта чертова блядь стелилась под многих. Надо было остаться… Но меня выбили из колеи его слезы, хотя, конечно, вряд ли они были искренними.

- Кто? – Хрипло спросил я, злобно сжимая кулаки.

Мальчик опять изучающе посмотрел на меня.

- Парой сотен не отделаешься. За информацию отдельная плата.

- Я плачу тысячу, - у мальчика тут же загорелись глаза.

- имен они не называли, - медленно, со вкусом начал он рассказывать, - но потрепаться после траха любили, а я парень сообразительный. По большей части молодые ребята были. Он, видимо, с ними пару раз трахнулся и бросил. Но были и взрослые дяди. Например, - мальчик выдержал эффектную паузу, - их продюсер. Я его сразу узнал.

Дьявол задери этого лицемера Йоста! А еще прикидывался, что беспокоится за Билла.

Вдруг мне в голову пришла мысль, моментально охладившая мою ярость.

- Постой-ка, милый мальчик. Неужели Йост не мог найти кандидатуру поприличнее дешевой уличной шлюхи?

Мальчик скривился.

- Я не уличная шлюха.

- Неужели?

- Хочешь проверить? Могу отвести тебя к Верготу, он самый крутой в Берлине. Я в его агентстве «Пылающая Роза», один из самых ценных.

- А на улице что делал? И так задешево себя продавал?

Мальчик пожал плечами.

- Гулял я. От урода одного шел. Домой неохота было, к Верготу тем более. У него в последнее время любимый прикол пользовать меня после клиентов. Переночевать же где-то надо было. А ты мне сразу понравился: богатый, красивый, не извращенец какой-нибудь…

Тут я не выдержал и расхохотался. Да уж, еще тот я, «не извращенец», оттрахавший малолетнего пацана.

- В Джулию Робертс решил поиграть?

- Примерно, - фыркнул мальчик.

- Нас с тобой будто сама Судьба свела, - я потрепал его по голове. – Как хоть тебя зовут?

Он с сомнением посмотрел на меня, но все же ответил:

- Август.

- А меня Шон. У тебя родные, отец-мать есть?

- Сестра только. Но у нее своих трое детей, а муж, сук, слинял год назад.

- Ты можешь уйти из этого … хм, «агентства»?

Мальчик задумался.

- Сам точно нет. Это не та работа, которую можно просто так бросить. А вот если кто-нибудь за меня Верготу заплатит…

Не заметить такого прозрачного намека я не мог. И я видел, что Августу, на самом деле, не нравится его «работа». Хотя, кому такое может нравится? Разве только Биллу…

- Я заплачу. Встречусь с ним и договорюсь обо всем.

- Спасибо, - мальчик широко улыбнулся, и я понял, что он впервые за долгое время сделал это искренне, от всего сердца.

- Вот твоя тысяча, - я потянулся за кошельком, но Август покачал головой.

- Потом. У меня сегодня все бабло отберут. Ты мне две сотни должен за сегодня. Остальное отдашь, когда от Вергота заберешь. Хорошо? – Он просительно заглянул мне в глаза.

- Ладно, как скажешь, - я протянул ему деньги.

Август слез с кровати и очень быстро оделся.

- Как я тебя потом найду?

- В «Пылающей Розе», - уже у порога обернулся Август. В его глазах стояли слезы. – Шон, ты … Спасибо тебе! За все.