«Грязно-кислотная» совесть выедала глаза. Для кого-то мир – черно-белая рябь из телевизора. А она знала, что если ты не видишь кролика, это не значит, что его и вовсе нет…
Вот она захотела и увидела! А потом она захотела увидеть небо, она только представила себе малиновый закат на еще неугаснувшем иссиня-голубом полотне, с проблесками золотых нитей умирающего солнца и тускло пробивающей себе путь сырообразной луной… А потом, потом… Она захотела увидеть море; зажмурилась сильно-сильно, в носу засвербило от непорочной морской свежести, на языке проявился чуть уловимый соленоватый привкус, в ушах зашумело, но уже не от назойливой и давящей телевизионной ряби, а от рокота волн… Она почувствовала нежную ласку морского прибоя… Открывает глаза: и вот… оно! Как она его себе и представляла изумрудное, местами бордовое, как хорошо выдержанное бургундское… живое, оно никогда не умрет!
А потом, она поняла, что ей жутко надоело сидеть на холодной серости и сырости камней… Она подумала, что неплохо было бы смотреть на столь великолепную картину, раскрывающуюся перед ее взором на чем-то более приятном для осязания и для разыгравшегося не на шутку изображения… И тогда она стала сидеть на траве, но, вопреки всем стандартам, она сделал ее розовой и мягкой-мягкой, как сладкая вата, как пушистое облако…
И так укутавшись в нежную легкость сахарной подстилки, ей было уже легче видеть свой мир! Кто-то скажет, что она его придумала. Ей все равно! Она уже не узнает вашего недовольства, потому что ей уже не суждено увидеть надоедливую рябь ваших серых, постных, унылых лиц и услышать недовольные, скрипучие, вызывающие головную боль, голоса-шипение…
Так, поверив в маленького белого кролика, можно перекроить весь свой взгляд на мир… Кто бы мог подумать, что сотворение мира началось с кролика…
