Иллуми_Золдик все записи автора

Название: «Взлеты и падения» главы 7 -10
Автор: Arashi
Бета: Nosferatu
Прейринг: Кисаме/Итачи, Итачи/Саске, Орочимару/Итачи
Жанр: романс, ангст.
Рейтинг для главы: NC - 17
Предупреждение: OOC, AU, изнасилование, педофилия.
Дисклеймер: Мой только сюжет.
Размещение: с моего разрешения.

Кисаме проснулся больше по привычке, нежели из-за будильника. Взяв с прикроватной тумбочки сотовый он посмотрел на часы, которые показывали лишь семь тридцать утра. В голове было две противоречивые мысли: поспать до девяти или встать сейчас. После некоторых размышлений победила последняя. Он встал с кровати и, взяв сменную одежду, отправился в душ. Самым удивительным было то, что не болела голова и не было ни одного симптома похмелья. А после получасовых водных процедур никто бы и не рискнул сказать, что всего четыре часа назад он лег спать после принятия довольно внушительного объёма алкоголя в организм. Материализовавшись на пороге кухни Кисаме остолбенел, ведь здесь во всю хозяйничал Мадара, ставя на стол тарелки с горячим завтраком.
- Доброе утро, Мадара-сан, - обратился к нему Кисаме, немного отойдя от увиденной картины. - С вами после вчерашнего все нормально?
- А что, что-то должно быть? – ответил Мадара, ставя на стол приборы, и продолжил. - Сейчас позавтракаем и в интернат. Я больше ни минуты не могу ждать.
Завтрак прошел в угнетающей тишине, но ни один из них не начинал разговор. За окном бушевал сильный порывистый ветер, деревья раскачивало из стороны в сторону, и их ветви стучали в окно. По небу быстро плыли тяжелые темно-свинцовые тучи, особо сильный порыв ветра ворвался в кухню, ознаменовав свое пришествие сильным ударом форточек друг о друга, и наполнив ее освежающим предгрозовым дыханием. Осколки стекла внутренней форточки рассыпались по подоконнику, и в свете ударившей еще вдали молнии они засияли миллиардами цветов.
- Да что за дела! – не сдержался Кисаме. - Стекло второй день в доме бьется.
Мадара только лишь после звона стекла пришел реальность: до этого времени он невидящим взглядом смотрел на кружку горячего кофе, зажатую в руках. После того как стекло было убрано, они вышли из дома.

Ветер с каждой минутой становился все сильнее и сильнее, на смену моросящему дождю пришел обжигающий своим холодом ливень. Эскорт из двух машин мчался по мокрой автостраде. Впереди ехала Mazda цвета мокрого асфальта, а за ней, ничуть не отставая, ехал черный Maybach. Дорога в интернат была довольно опасной: большая часть дороги проходила по неровному горному серпантину. Неистовый ливень стеной загородил обзор дороги, но черный Maybach не сбавлял скорость и мчался за Mazda. Последний поворот был почти под углом девяносто градусов на высоте около ста метров. Легкая Mazda, не сбавляя скорости вошла в поворот, а вот черному Maybach, по своей конструкции превосходящего вес Mazda почти на четверть тонны, пришлось не сладко. Скользкая дорога занесла заднюю часть автомобиля, скидывая ее с обрыва. Водитель - дилетант был бы уже мертв, однако, Мадара, к таковым не относился. Вывернув руль по максимуму в сторону заноса, и, переключив коробку передач на уровень выше, он с легкостью вошел в поворот.
Подъехав к интернату и припарковавшись на его стоянке несколько минут не могли они покинуть свои автомобили; однако, решив, что дождь не собирается заканчиваться, а идти все равно надо, они таки вышли из машин и бегом добежали до входа в интернат. Остановившись на крыльце, Кисаме легким кивком головы показал направление и сказал:
- А вон и его машина, значит он на месте.
В здание Кисаме зашел первым, снял кожаную куртку, встряхнув ее собирался перекинуть ее через плечо, но что-то металлическое упало на пол с характерным звуком.
- Вечно ты с ним таскаешься, - сказал Мадара, проделывая те же операции, что и Кисаме.
- Привычка, Мадара-сан, вы же знаете, - улыбнулся Кисаме и поднял с пола нож-бабочку с пятнадцатисантиметровым лезвием. Повертев его в руке, он захлопнул его и положил в задний карман джинс. Мадара повернулся к Кисаме и сказал
- Экзо?

Они шли по длинному коридору. Детей, на их общее удивление, нигде не было видно. Слишком тихо для интерната. Поплутав некоторое время по коридорам они дошли до комнаты Итачи. Мадара постучал в нее и, не услышав ответ , приоткрыл дверь:
- Итачи?
Никто не ответил: комната была пуста.
- Кисаме, - спросил Учиха старший, - ты уверен, что он именно тут живет? У меня такое ощущение, что в этой комнате как минимум неделю никто не был.
- Да уверен я, Мадара-сан! Они тут вместе с Дейдарой жили. Дей поступил в институт и теперь живет там в общежитии.
- Ладно, пошли к Орочимару-сен-се-ю, - саркастично произнес Мадара. - Он наверняка должен знать, где находятся его ученики.

Кабинет Орочимару находился на этом же этаже в конце коридора. Открыв дверь и войдя в кабинет они увидели молодого человека, очевидно работающего секретарем директора, полностью погруженного в бумажную работу и тщательно разбирающего и просматривающего каждый документ. У него были длинные волосы пепельно-серого цвета,собранные в хвост, а на носу вальяжно располагались большие круглые очки с толстой оправой, на удивление не портившие его заурядную внешность. Заметив посетителей, он оторвался от канцелярской работы и встал, чтобы поприветствовать вошедших. Увидев известного продюсера удивился, но виду не показал.
- Добрый день, – приветливо сказал он.
- Добрый день, - ответил Мадара, а Кисаме лишь кивнул головой и дернул ручку кабинета.
- Если вы к Орочимару-сану, то его сейчас нет на месте, – ответил секретарь, а затем поспешно добавил. – И если он приедет сегодня, то очень поздно.
- Ничего, мы подождем, - ответил Кисаме и сел в одно из кресел для посетителей. Мадара также расположился в соседнем.
- Может он вообще сегодня не приедет, – продолжал молодой человек.
- Как вас зовут? – спросил Мадара, лениво рассматривая стены кабинета.
- Кабуто.
- Кабуто-сан, у нас достаточно времени, чтобы подождать. Тем более, мы видели его машину на парковке, - Кисаме кивнул, - а значит и сам он скоро появится.
- Тогда могу я предложить вам чашечку кофе?
- С удовольствием, – ответил Учиха- старший.
- Одну минуту, - ответил Кабуто и вышел из кабинета. Зайдя в соседнюю комнату он закрыл дверь изнутри и, облокотившись на нее, тихо произнес :
- Что же делать, Орочимару-сан?

POV Итачи

Боль разрывает мое тело вот уже несколько дней… Орочимару насилует меня не останавливаясь… Я истощен как физически, так и морально. Мне начинает казаться, что мое сознание покидает тело… Смотрю на себя со стороны и вижу, как подросток распят на столе и извивается под розгами опытного садиста… Он нещадно бьет его мокрой розгой, после которой по белоснежной коже течет ярко-рубиновая кровь. От напряжения у подростка выступает пот на теле, и когда его соленые капли попадают на свежие раны, он только слегка прогибается в спине и вновь опадает тряпичной куклой… Всё плывет перед глазами, картинка искажается , появляются мелкие цветные точки - ядовито-зеленые, синие, красные… В какой-то момент замечаю, что его лицо искажается, а нечеткие расплывчатые черты начинают меняться… Я, прищуриваю глаза и вглядываюсь … Забытые, но очень знакомые… О, нет… САСКЕ!!!... Хочется кричать видя как его охаживает Орочимару… СУКА!!!!!!... Отпусти его!!!!.... Но шевелятся лишь мои губы, не выпуская крика из тела… Бедный Саске… Он извивается, хнычет, просит Орочимару остановиться, но тот с еще большим остервенением начинает его бить … Пытаюсь подбежать, но руки мои связаны, и я ни чем не могу помочь… По моим щекам льются слезы, пытаюсь кричать, но меня никто не слышит… Я сам себя не слышу… Особо сильный удар вырывает меня из иллюзии… Это был не Саске? Я рад… Лучше я, чем он… Я бы не смог этого пережить… Вот снова градом посыпались на меня удары… Орочимару начинает бить меня по лицу. Если раньше он хотя бы смотрел куда бьёт, - чтобы следы избиения были менее заметны, - то теперь он хлещет меня везде без разбора… После особо сильного удара у меня появляется ощущение слабости, холода… Хочется, чтобы кто-то защитил меня… Обнял… нежно вплел свои пальцы мне в волосы и, погладив по голове, согрел своим теплом… Я открываю глаза, мне кажется, что передо мной стоит Саске. Он смотрит на меня обеспокоенными глазами, смотрит долго, а потом его губы приближаются к моим, все ближе и ближе… Но почему от Саске так веет холодом? Его губы, они холодные, обветренные… Ничего не понимаю… Разрываю поцелуй, стараюсь согреть их свои дыханием… Смотрю в твои глаза: они полны недоумения. Я слегка улыбаюсь… и в это же мгновение получаю пощечиу… Лицо Саске, оно расплывается… Исчезает… Вместо его угольно-черных горячих глаз встречаю холодный зеленые глаза Орочимару… Это снова не Саске…. А почему мне так хочется, чтобы это был он?

Я прихожу в сознание от ужасной боли во всем теле, что-то липкое противно стягивает мою кожу, зад весь болит, я чувствую запах засохшей крови и спермы, но не спешу открывать глаз, потому что знаю: стоит мне пошевелиться, Орочимару вновь начнет меня насиловать. Первого июня, когда Дейдара выселился из комнаты, вечером, ко мне пришел Орочимару. Он был очень зол. Еще бы, с тех пор как я познакомился с Кисаме, он ни разу ко мне не приставал, видимо, знал, что Дейдара ему все расскажет. Если я проходил мимо, то чувствовал всем телом, что его трясет. Будь его воля, он бы схватил меня в охапку и уволок куда-нибудь, как и делал раньше. Я должен сказать Кисаме спасибо. Я почти семь месяцев не подвергался домогательству этого извращенца-педофила. Сейчас же, наверное уже неделю, он трахает меня без остановки, как будто задался целью отыметь не только мое тело, но и мою душу. Отрывается на мне за все упущенное время. Он отвязывает меня от стола и пытается привести в чувство, похлопывая по лицу.
- Детка, пора в реальность, – Боже, как я его ненавижу. Я мог бы сейчас вырваться и побежать, но в ногах нет сил, поэтому я, как тряпичная кукла падаю на пол. Орочимару отходит в сторону, одевает брюки, поднимает меня с пола и начинает связывать мне руки. Кое-как приподнимаю голову и вижу, что веревка спускается откуда-то с потолка. Он отстраняется, и я чуть не падаю, но веревка не упасть не даст и я болтаюсь на ней. Понимаю, что уже неделю во рту не было ни крошки, меня начинает ужасно тошнить. Пол в кабинете деревянный, не покрытый ни лаком, ни краской. Я вижу засохшие лужи крови и спермы, намертво впитавшиеся в дерево. Орочимару явно ни разу здесь не убирался, из-за этого в комнате стоит тошнотворный смрад. Приоткрываю глаза и смотрю на стены: они тоже покрыты кровавыми разводами и брызгами, на них видны отпечатки рук, - это я первый и последний раз за эти дни пытался убежать, после чего он и превратил мою спину в кусок мяса. В кабинете летают мухи, которые то и дело опускаются на разорванную в клочья спину. Не могу долго смотреть на это, наклоняю голову, и меня начинает рвать. Конечно из меня ничего из еды выйти не может, и выходит-то только желчь. Горькая, ядерно-желтого цвета, разъедающая горло как серная кислота и, сопровождающаяся спазмами, которые выворачивают меня на изнанку. Боль в желудке была настолько адская, что из глаз моих текли слезы, которые, словно песок, щипали глаза. Мне хочется кричать… Я уже на грани, еще чуть-чуть и я сойду сума и сдохну в этом море крови под пристальным взором живодера. Немного поворачиваю голову в его сторону, он стоит и дрочит на меня. Ему доставляет кайф видеть мучения людей, только так он может получить полноценное сексуальное удовлетворение. Он облокачивается на кровавую стену, еще пару раз проводит рукой по стволу члена и кончает. Спускается по стене вниз и еще минуты три сидит неподвижно, наслаждаясь моей болью и отголосками оргазма. На секунду мне показалось, что он уснул, и, преодолевая боль, я вновь начал пытаться выпутать руки из веревки, но вот он резко открыл глаза, и его глаза вновь полны похоти и желания.
Орочимару подходит к столу и достает оттуда хлыст. Я начинаю невольно дергаться - тело помнит каждый удар, каждое мгновение боли и эти глаза, полные желания, которые хотят увидеть, как я буду стонать от боли и умолять его остановиться. Он смотрит мне в глаза, достает из кармана джинс тюбик со смазкой и наносит ее на хлыст. С каждым днем он делает мне все больнее и больнее, если так я мог выдержать до двадцати ударов, то с мокрым кнутом я вырублюсь скорее всего после семи ударов.
Орочимару подходит ко мне и сначала просто водит им по моему телу, потом отходит в сторону и начинает бить по израненному телу. Первый удар… Слезы брызнули из моих глаз, и я прогнулся в пояснице настолько, насколько позволяло истерзанное тело. Старался уклониться от следующего удара, потому что я уже видел, как он вновь заносит кнут над головой. Второй удар… Слезы так и не останавливали свой бег по моим щекам, только вот казалось, что грудь мою рассекли надвое, я почувствовал, как в след за кончиком хлыста тянется кусок кожи и мяса. Я вновь прогнулся в пояснице, но не произнёс ни звука.
- Кричи, моя девочка, ну же, кричи, – шептал Орочимару мне на ухо, держа в своих запачканных спермой руках мой подбородок.
Никогда, я лучше умру, но никогда не доставлю ему этого удовольствия. Отстраняюсь от него и из последних сил плюю ему в лицо. Третий и четвертый удар он нанес с минимальным интервалом во времени. Я закусил губы и выгнулся дугой. Кровь стекала по моим губам и подбородку, после чего спускалась вниз по шее. Но не успели дорожку дойти до зоба, как я почувствовал, как отвратительный скользкий язык Орочимару поймал струйку и проследил за ней до моих губ. У меня вновь начались приступы рвоты, но кроме спазмов ничего не было, поэтому, он грубо схватил меня за волосы и стал собирать своими губами и языком кровь с моего лица. Его язык пытается проникнуть ко мне в рот, но я зажимаю челюсть, за что и получаю сильный удар по лицу.
- Хватит дергаться. Ты думал, что сможешь спрятаться от меня за Кисаме? Да? – он еще ближе пододвинул свое лицо к моему, и поэтому говорил мне почти в губы. – Он тебе больше не поможет. И нет такой стукачной сучки, как Дейдара. Поэтому, нам никто не может помешать. И тебе лучше прислушаться к тому, что я говорю. Я сказал тебе, кричи!
Я с трудом приподнимаю голову, размыкаю слипшиеся от пота и слез веки, смотрю в его глаза и говорю слабым, но решительным голосом:
- Никогда… ты… этого не дождешься…
А в подтверждение - мой взгляд. Он наотмашь вновь ударяет меня по лицу. Опускаю голову вниз, слежу за его движениями. Он наклоняется, подбирает свой хлыст с пола, смотрит на меня перекошенным от злости лицом. Бьет меня хлыстом три раза подряд. Первым ударом рассекает мне лицо, обнажаю кровавую четкую линию от уха до носа, второй удар срывает клок кожи с шеи , а третий приходится на разодранноую спину. Чувствую, что от боли теряю сознание, неосознанно мое тело скручивает судорога, кровавые губы раскрываются, и я понимаю, что проиграл Орочимару. Из горла вырывается судорожный вой-рыдание. Последний раз я вздрагиваю и бесчувственной куклой обвисаю на веревке. Еще чувствую, как кровь стекает по лицу, еще обжигают соленые слезы свежие раны, и вот, слышу последний звук… Звук выбитой двери и чей-то до боли знакомый голос.
- Блядь… Я ведь тебя предупреждал, – Кисаме. Слегка улыбаюсь и теряю сознание.

Глава № 8

Мадара и Кисаме сидели в приемной вот уже полчаса, хотя им казалось, что прошло уже целых два. Мадара уже успел изучить весь интерьер приемной, даже заметил такие вещи, которые с первого взгляда не бросались в глаза. К примеру, у цветка на подоконнике был сломан листик, маленький, незаметный, но от взгляда скучающего Мадары он не укрылся. Кисаме сидел в кресле, так и не сделав ни одного глотка кофе, и читал веб-страницы через КПК. На мгновение оторвавшись от экрана, он посмотрел на дверь: ему показалось, что он слышал, как что-то упало. Он отключил КПК и обратился к секретарю:
- Кабуто-сан, вы не могли бы узнать, когда Орочимару… -сан будет на месте, - Кисаме очень не хотелось вслух произносить это имя, а тем более применять уважительный суффикс, но официально-деловые отношения нельзя смешивать с личной неприязнью.
- Я звонил ему, он не досту… - не успел Кабуто закончить фразу, как из-за двери кабинета послышался, крик-рыдание, казалось, это умирает животное от руки садиста. Мадара и Кисаме сорвались с кресел и подбежали к двери. Хошикаге, не теряя ни секунды, ударил ногой в дверь со всей силы, та не выдержала и с грохотом упала на пол кабинета. Картина, представшая перед ними, ввела их в ступор: на веревке висел мальчик с длинными распущенными волосами; на его теле не было живого места, ведь все оно было покрыто синяками, ссадинами, засохшей кровью, в некоторых местах кожа была рассечена до мяса, а рядом с ним стоял Орочимару, держащий плеть в руках.
- Блядь… Я ведь тебя предупреждал, – Кисаме налетел на Орочимару и ударил его кулаком в лицо, в другой руке у него лежал нож-бабочка, которому еще только предстояло раскрыть свои крылья. Однако главными преимуществами Орочимару оставались хорошая физическая подготовка и огромный опыт в рукопашном бою, только возраст подводил, и в скором времени Хошикаге кинул его на пол и заломил руку до характерного хруста ломающейся кости. Кисаме раскрыл ладонь, и стальные крылья, скрывавшие под собой острое лезвие, превратились в рукоятку.
- Ну, начнем операцию? – проговорил Кисаме, смакуя каждое слово. Выглядел он весьма устрашающе: глаза горели как у дикого животного, поймавшего свою добычу и желающего понаблюдать за её неотвратимой медленной смертью, а лицо скривила ненависть. Он помнил, как когда-то Орочимару был его начальником и издевался над рядовыми…

Flashback

POV Кисаме
В последнее время я начал замечать, что рядовые, находящиеся в моем подчинении, перестали справляться с физическими нагрузками. Они никогда не жаловались, потому что находились в элитном подразделении армии, прошедшие службу у нас служили в охране президента и прочих известных политиков. Я сам проходил здесь службу, но вместо того, чтобы отправиться в охрану политиков, остался работать в армии. В наше подразделение принимали только здоровых молодых людей, а основными параметрами были: костяк, т.е. широкие и крепкие по строению кости, и рост от ста восьмидесяти сантиметров. Сначала это кажется невозможным, поскольку восемнадцатилетние рядовые обычно все тощие, как смерть, однако, если есть крепкий скелет, то можно разработать любые мышцы. Я всегда лично отбирал молодых людей в наше подразделение и очень удивился, когда они начали падать во время пятикилометровой разминки. Однажды рядовой упал, не пробежав и пятисот метров, я и двое солдат подбежали к нему - парень был без сознания.
- Мы позаботимся о нем, Кисаме-сан, – обратился ко мне один из них.
- Я сам! – гаркнул я на них. - Меня уже это достало! Продолжить тренировку! Райго, ты остаешься за старшего!
- Так точно! – они развернулись и поспешили присоединиться к остальным. Я взял рядового на руки и понес в медсанчасть, которая оказалась закрыта. Выругавшись какими только можно словами, я положил мальчика на кушетку около двери. Сев на соседнюю кушетку, я посмотрел на мальчика: футболка в районе ребер была мокрая от пота, и на ней красовалась небольшая полоса крови. Это показалось для меня очень странным, и я встал, подошел к парню, приподнял его рубашку. Увиденное мной зрелище повергло меня в шок: на животе красовался сине-фиолетовый синяк огромного размера. Приподняв футболку еще выше, я увидел рассеченную до мяса кожу, покрытую свежей коркой, очевидно, что этим ранам не более 4х часов. Я отошел от парня и вновь подошел к медкабинету, на нем была надпись, которую я вначале даже и не заметил: «Медсестра в отпуске». Взяв паренька на руки, я понес его к себе в комнату, чтобы там обработать его раны и узнать, кто же так его отделал.

Положив его на кровать, я сходил за аптечкой и принес небольшую емкость воды. Сняв с него футболку, я сначала обмыл его раны, а когда начал обрабатывать зеленкой, то парень вздрогнул и открыл глаза. Увидев меня, он соскочил с кровати и мгновенно оказался в углу комнаты.
- В-в-ы тоже? – спросил он меня испуганным голосом, прижавшись к стенке. Я был удивлен. Что значит «Вы тоже»?
- Не понял… - произнес я вслух, а парень так и стоял у стены.
- Подойди, надо обработать твои раны, - я начинал сатанеть от того, что не понимаю суть ситуации. Отлипнув от стены, парень подошел ко мне и сел напротив, повернувшись спиной ко мне. Когда раны были обработаны и тщательно заклеены лейкопластырем, он встал со стула, поблагодарил и хотел было уйти, но я остановил его своим вопросом.
- Кто это сделал? – парень потупил глаза, стоял и молчал.
- Я повторю вопрос: кто это сделал? – сказал я более строгим голосом. А парень поднял глаза и тихо промямлил:
- Я не могу ответить.
- Почему же? – я стал собирать аптечку.
- Мне сказали никому об этом не рассказывать.
- Хорошо, тогда сегодня же всем, тебе в том числе, дам штрафные наряды и загоняю вас до тех пор, пока не ответите! – захлопнув аптечку, я кинул ее на стол.
- Не надо. Мои сослуживцы в этом не виноваты. У большей части из них то же самое, что и у меня, – я молчал, ожидая имени садиста, который так издевается над ними.
- Он сказал, - парень говорил медленно, видимо ему угрожали и не слабо, – чтобы мы молчали, иначе вылетим отсюда.
Рядовой зажмурил глаза и отвел взгляд в сторону.
- Да, блядь, хватит ломаться, как девка! Имя, называй имя!
- Орочимару – сан… - парень пулей вылетел из комнаты, а я стоял и не мог поверить своим ушам.
Я сел па койку и уставился в стену. Так и получалось: Орочимару назначили командиром четыре месяца назад, и примерно с этого времени все началось. Я сидел в своей комнате и не мог определить ход времени, зная только то, что за это время выкурил двенадцать сигарет подряд. Затушив тринадцатую, я встал с кровати и пошел к начальнику - Орочимару.

Я подошел к кабинету и постучал в дверь, услышав приглашение, вошел. Орочимару сидел за столом и просматривал документы.
- Орочимару-сан, - начал я, а он даже не посмотрел на меня, только бумаги продолжал просматривать, – я требую, чтобы вы перестали изводить моих подчиненных.
Он оторвал взгляд от бумаг и поверх очков посмотрел на меня.
- Что ты требуешь от меня? – сколько ехидства было в его голосе!
- Я требую, чтобы вы перестали изводить моих подчиненных, – повторил я, придав голосу больше твердости. Теперь я был на сто процентов уверен, что он виноват.
- И что ты сделаешь, если я не перестану это делать? – он встал и подошел ко мне.
- Я буду вынужден сообщить о данном инциденте в вышестоящие органы! Я не собираюсь отступаться и добьюсь справедливости.
- Кисаме, ты дурак. Ты забыл, что произошло 6 лет назад? Тебе напомнить?
Да помню я, помню. Тогда, шесть лет назад, я чудом не попал под трибунал. В то время был большой конкурс в охрану президента: около ста двадцати человек на место. Помню, как возвращался с тренировки в тире, как сзади напали четверо моих сослуживцев. Они требовали, чтобы я забрал заявку на участие в отборе. Я сказал им, что не подавал эту заявку и что остаюсь работать в армии. Но они меня не послушали, вчетвером начали избивать меня, и именно в тот момент я понял, почему когда-то решил стать военным. Мне разбили губу, из нее потекла кровь. Ее запах вскружил мне голову… Я превратился в животное… В тигра, которого очень долго травили кровавым куском мяса… А он сидел и не мог вырваться из клетки… Но теперь, когда неосторожный дрессировщик неплотно закрыл калитку, я смог вырваться… Я не слышал ни единого их крика… Они встретили свою смерть молча… Они получили ценный подарок, умерев мгновенно, не чувствуя мук смерти… Прошло около пяти минут, я стоял в коридоре и смотрел на руки, покрытые кровью. Я облокотился на стену и сполз по ней вниз. Я не помнил, как меня отмазали от трибунала. Скорее всего, списали на статью «убийство по неосторожности и самозащита», но я и мой начальник знали, что я во много раз превысил пределы самообороны, и доказательством этого была видеокассета с записью камер видеонаблюдения, которая пропала вечером в день убийства. И теперь Орочимару отошел от меня, достал из сейфа видеокассету и помахал ей перед моим лицом.
- Еще какие-то просьбы у вас ко мне есть? – спросил он с довольной улыбкой на лице, садясь в кресло.
- Нет, – ответил я и, хлопнув дверью, вышел из кабинета.
С того времени участились случаи провальной сдачи нормативов в отряде. Самым обидным было то, что я ничего не мог сделать: за ту бойню мне могли дать пожизненное заключение, а понизить уровень сдачи нормативов мне не позволяло уважение к своей профессии. Поэтому, через месяц, когда я уже не мог видеть еле живых рядовых, я подал заявление об отставке.
- Ты решил уйти? А подчиненным ты помочь не хочешь? – спросил меня тогда Орочимару.
- Да заткнись, сука! Если бы мог, я бы еще в тот день помог им, кастрировав тебя!
- Но ты не мог это сделать, – он мерзко улыбнулся и сказал. - Ты свободен, в течение 24х часов ты должен покинуть территорию нашей базы.

End flashback

Кисаме раскрыл нож и схватил Орочимару за волосы, сильно загнув его голову, приставил лезвие к горлу и пустил ему кровь.
- Ты помнишь этот нож? Хотя откуда тебе знать… Мне подарили его на прощание те самые парни, которые были под моим командованием. Что обычно дарят военным, уходящим в отставку? Обычно именное оружие. Я пообещал себе, что если еще когда-нибудь я встречу тебя и застану еще раз за этим занятием, я сделаю то, что обещал!
Кисаме убрал нож от горла и сделал глубокий надрез по всей длине позвоночника. Орочимару сжал губы, но не произнес ни слова, а Хошикаге с нездоровым блеском в глазах наблюдал, как нож входит в плоть, а из раны начинает течь кровь.
- Кисаме, прекрати! – крикнул Мадара. Он уже успел отвязать Итачи от веревки и стоял с ним на руках, с ужасом в глазах наблюдая, как человек превращается в зверя. Зверя, изголодавшегося по крови, только от одного ее вида входящего в состояние так близкое к нирване.
- Заткнись и уноси его отсюда!
Мадара был в шоке. Кисаме всегда был очень вежливым и добрым человеком, трудно было поверить, что такой как он может превратиться в чудовище.
- Начнем, - Кисаме за волосы дернул Орочимару и перевернул его на спину. Встав ногой ему на живот, он взял его яйца в руку и очень медленно начал делать надрезы на коже. Орочимару пытался вырваться, брыкался, бил Кисаме под колено, чтобы вырваться. Но Хошикаге не чувствовал боли. Он видел кровь, от которой разгорался огонь внутри, вырывающий на поверхность его животную сущность.
- Пидорас, ты, что, блять, сделал??? – ревел тот и схватился за промежность, по его ногам текла кровь, а рядом с ним валялся кусочек плоти, который пять минут назад был с ним одним целым. Кисаме вытер кровь с ножа о щеку Орочимару. Хошикаге было противно смотреть на этого жалкого похотливого мужика, который горланил на весть интернат как баба. Ему хотелось заткнуть его… Заткнуть навсегда. Первой мыслью было воткнуть нож в грудную клетку и распороть ее… Второй - воткнуть нож в шейную артерию и смотреть, как медленно, в предсмертных судорогах, сгорает это ничтожество. Но он решил остановиться на третьем…
- Я тогда был трусом. Я не смог защитить своих подчиненных, я не смог защитить внука уважаемого мной человека, но если теперь меня и посадят в тюрьму, то я буду знать, что хоть что-то в своей жизни я сделал правильно, - он ударил Орочимару головой об пол, и тот отключился. Медленно повернувшись к замершему Мадаре, Хошикаге, не поднимая глаз, сказал:
- Мадара-сан, извините, что я накричал на вас, - Кисаме поклонился. - Не могли бы вы вызвать полицию, а то у меня телефон разрядился.
- Тебя посадят!
- Мадара-сан, я этого не боюсь. Я считаю, что все сделал правильно, – сказал Хошикаге, рассеянно улыбнувшись. Мадара наклонил голову набок, посмотрел на потолок и, улыбнувшись, произнес:
- Держи его.
Мадара передал Итачи в руки Кисаме, достал телефон, набрал номер и стал ждать ответ. На другом конце трубки послышались длинные гудки, и только после шестого ответила женщина, если судить по голосу, то она была изрядно навеселе.
- Алло.
- Тсунаде-сан, я звоню по поводу долга… – сказал Мадара и вышел из кабинета.
Кисаме остался в комнате, держа на руках голого мальчика; на мгновение ему показалось, что мальчик пришел в себя, но нет, - как он лежал тряпичной куклой, так и не шевелился. Кисаме подошел к столу, аккуратно положил на него Итачи, снял с себя куртку и бережно завернул в нее младшего Учиху. Вновь взяв Итачи на руки, он сел на край стола и стал ждать возвращения Мадары.
- Так, ты отвези его пока к себе домой, а я тут во всем разберусь, - сказал Мадара, глядя на недоумевавшего Хошикаге.
- Езжай домой, сейчас туда приедет моя знакомая медик, у нее своя больница; если получится, что можно выходить его в домашних условиях, мы это сделаем, а если нет, - то она заберет его в больницу, и там не будут задавать лишних вопросов.
Кисаме замер с Итачи на руках.
- Ну, че стоишь? – крикнул Мадара, кивая на Итачи. – Ему помощь нужна.
Кисаме сначала немного растерялся и, сказав Мадаре рассеянное «Спасибо», вылетел из кабинета.

POV Итачи

Я прихожу в сознание от ощущения, что меня куда-то везут, слышу тихое, едва уловимое гудение мотора, вот сейчас меня клонит в строну из-за центростремительного ускорения - мы повернули… Значит, все правильно: я сижу в машине. Прислушиваюсь к ощущениям и понимаю, что сижу практически голый: на мне только пиджак или куртка. Сижу с трудом, поскольку весь зад нещадно болит, и кажется, что на спине отсутствует кожа. Приоткрываю глаза: как и предполагалось ранее, сижу в салоне автомобиля, который несется по скользкой от воды дороге на предельной скорости. Поворачиваю голову и вижу водителя. Это Кисаме. И почему я не удивлен? Рассеяно рассматриваю его и вижу, что рукава его белой рубашки по локоть в крови. Он вцепился одной рукой в руль автомобиля, а в другой руке он держит сигарету. На меня накатывают новые приступы рвоты, я прикрываю одной рукой рот, а другой хватаюсь за рукав Кисаме.
- Остановите, пожалуйста… - где-то в подсознании промелькнуло удивление, ведь я не слышал своего голоса почти целую неделю и очень удивился тому, как я произнес эти два слова: слишком тихо и слишком хрипло. Казалось, что это шуршит древний пергамент - очень уж не похоже на голос четырнадцатилетнего подростка. Кисаме останавливает машину, и я, приоткрыв дверь, пытаюсь выйти. Хошикаге пулей вылетает из автомобиля и подхватывает меня, не давая упасть на землю под проливным дождем. Я вижу, что он подхватил меня и держит, не хочет отпускать, а мне не хочется вырываться из кольца теплых рук, хочется спрятаться в них и получить все тепло, которое они могут мне дать. Я смотрю на его руки и вижу, как дождевая вода смывает с них кровь. От вида крови меня тошнит… В желудке появился привычный за десять дней болезненный спазм, к горлу подкатывает привычный глоток горечи, но выходит лишь спертый воздух, из глаз льются слезы, от слабости трясутся руки и ноги. А Кисаме одной рукой держит меня, а другой успокаивающе гладит меня по полове, шепча что-то успокаивающее мне на ухо. Я чувствовал, как тряслись его руки, я слышал, как хрипел его голос, и почему-то на душе у меня стало теплее: хоть кому-то я нужен. Кисаме вновь сажает меня в автомобиль, но теперь он садит меня боком, и для своего удобства я подгибаю под себя ноги. Я не решался спросить, но мне было очень интересно, что же сделал Кисаме с Орочимару, мне, конечно, без разницы, и все же. Мы въезжаем в гараж, Кисаме выходит из машины, подходит к двери, открывает ее и на руках несет меня в дом. Какая ирония судьбы, когда мы прощались с ним, я про себя подумал, что в этой жизни мы уже не встретимся, ан нет, Кисаме снова принес меня к себе. И снова на руках. Он занес меня в комнату, посадил на кровать и вышел. Через некоторое время он вернулся: уже успел снять кровавую рубашку и надеть темно-синюю футболку, на его плече висело полотенце. Вновь взяв меня на руки, он пошел в ванную. Посадив меня в холодную чугунную ванну, он снимает с меня куртку, в которую я был завернут. Пока я ехал, куртка пропиталась кровью и почти намертво присохла к ранам. Тогда он взял в руки душ и намочил ее, было заметно, что его руки дрожат. После этой процедуры куртка поддалась, и я смог снять ее. Я попытался взять в руки душ, но Кисаме мне его не отдал.
- Кисаме-сан, я дальше сам могу, – не говоря ни слова, он продолжил аккуратно омывать мою спину.
Тогда я просто попытался вырвать душ из его рук, но мне это не удалось. В глазах резко потемнело, ощущение не из приятных - я практически ослеп. Стало страшно от того, что я осознал, насколько я беспомощен. Я даже боюсь представить, как чужие руки вновь будут гладить мое тело. Я уверен: Кисаме не хотел меня домогаться, но после этой адской недели я боялся даже самого мимолетного прикосновения. И тут Кисаме сказал:
- Итачи-сан, я промою вам спину, а дальше вы сами.
Сказать, что после этой фразы я успокоился, - это значит сидеть в шкафу и тихо молчать с синей тряпочкой с красными полосками во рту. Когда он закончил мыть мне спину, то отдал мне в руки душ. Я его взял и попытался вспомнить, как выглядела ванная, поскольку темнота в глазах как была, так никуда и не ушла. Незаметно для Кисаме я нащупал бортик ванны и, опираясь на него, встал.
- Кисаме-сан, не могли бы вы выйти, я могу домыться самостоятельно, – я всей оставшейся на спине кожей ощущал его взгляд.
- Итачи – сан, у вас голова на что? А если вы упадете? Ударитесь? Вы об этом подумали??? – я тихонько фыркнул и продолжил на ощупь смывать с себя кровь и засохшие испаржения Орочимару. Когда я закончил мыться, ко мне подошел Кисаме и завернул меня в большое мягкое полотенце, подхватил меня и понес в комнату. Положил меня на кровать, а секундой позже я услышал, что он вышел. Я остался один в комнате. Наедине со своими страхами и мыслями. Что значит время для человека, который ничего не видит? Чтоб хоть как-то определить время, я сижу на кровати и слушаю тиканье часов… Тик-так… Кажется за одну секунду ты можешь сделать дело, на которое уйдет не одна минута, к примеру сходить на кухню и поставить чайник - вскипятить воду… Тик-так… Вот за это время уже вскипел чайник… Тик-так… Ты уже выпил чай и идешь мыть кружку… Тик-так… Слепой сидит и просто сходит сума… Тик-так… И нет никого рядом, кто смог бы поддержать его, поговорить с ним и успокоить его… Тик-так… В резонанс с тиканьем часов из глаз текут слезы… Тик-так… Кап-кап…
Слышу, как по коридору идут два человека. У первого очень тяжелый шаг, без сомнений - это Кисаме, а шаги второго легкие, и это женщина, поскольку каждый ее шаг сопровождается цокотом каблуков. Слышу едва уловимый скрип двери, и они заходят в комнату.
- Это Цунаде-сан, она осмотрит тебя, - говорит Кисаме, и я поворачиваюсь в сторону, откуда доносится голос, и слегка киваю. Слышу, как она подходит ближе. Кисаме так и остался стоять у двери.
- Здравствуй, Итачи, - говорит она, и я слышу, как ее голос дрожит от едва сдерживаемых слез. Но что-то мне кажется, что от нее несет перегаром. Что это за врач?
Она аккуратно переворачивает меня на живот и начинает обрабатывать раны. Ее руки такие мягкие и нежные, но чувствую, что в них есть недюжинная сила – она точно способна свернуть шею кому угодно. В комнате настолько тихо, что я слышу, как Цунаде открывает аптечку и достает оттуда какую-то склянку, слышу шорох целлофана, вот открывается бутылочка, и характерный запах перекиси разливается по комнате. Она очень аккуратно промывает раны и потом переворачивает меня на спину. Я нахожусь в смятении, ведь не знаю, о чем она думает – я не могу видеть эмоции на лице, чтоб хоть как-то понять ситуацию. Она садит меня на кровать и одевает в чистую футболку. Вновь положив меня на кровать, приступает к обработке рассеченной коже на лице. Я немного морщусь от резкого запаха, а она слегка охрипшим голосом говорит:
- Итачи, ты что, ничего не видишь?
Меня как будто ведром ледяной воды окатили.
- Нет, – говорю я и отвожу взгляд. Слышу, как она что-то открывает, скорее всего, это ее врачебная сумка. Берет мое лицо в руки, и я чувствую, как глаза режет свет. Цунаде спрашивает меня:
- Видишь свет?
- Да, - я зажмурился.
- Ничего страшного, - говорит она. - Красные и желтые тельца в сетчатке глаза жизнеспособны, а значит, зрение скоро вернется. Нервный срыв обычно отражается на самых слабых органах человеческого организма, так что, когда подлечишься, тебе стоит обратиться к врачу и подлечить глаза.
Я кивнул головой в знак согласия.
- А теперь перевернись на живот, – делаю, как она говорит, и чувствую, как ее руки раздвигают мои ягодицы.
- Что вы делаете??? – я закричал и, поджав под себя ноги, постарался отползти подальше от нее.
- Итачи, успокойся, я должна осмотреть тебя на предмет внутренних повреждений. Есть подозрения на разрыв прямой кишки, – я сидел у спинки кровати, вцепившись руками в подушку. Успокойся…
Да как после этого я могу успокоиться?
- Итачи - сан, - Кисаме? Симата… Я совсем забыл, что он тоже здесь. – Если ты не дашь Цунаде-сан проверить себя, то придется отвезти тебя в больницу, и там не один, а несколько врачей будут тебя осматривать.
Я мотаю головой.
- Я не поеду в больницу и не дам себя осматривать! – мой голос дрожит, и я чувствую, как лицо начинает гореть, словно в огне.
- Если ты не хочешь по-хорошему, то придется сделать по-плохому. Цунаде-сан проведет осмотр, но только мне придется тебя держать.
Я вцепился в подушку еще сильнее, на лбу выступила испарина. «Нет… Он не будет меня держать! Я не дамся!» - кричит внутренний голос. А голос разума ему отвечает: «Ага, как же, не дашься. Он тебя в бараний рог одной рукой скрутит, и ты даже пикнуть не сможешь!»
- Итачи - сан, ты будешь по-хорошему или по-плохому?
- По-хорошему, - бурчу я и возвращаюсь в исходное положение.
- Итачи, я быстро, ты только не напрягайся, хорошо? – киваю головой и утыкаюсь лицом в подушки. Как и обещала Цунаде, я почти ничего не почувствовал. Она только провела по стенкам прямой кишки палочкой с ваткой и отстранилась от меня. Я моментально сел на попу, вцепился в подушку - на тот момент мне казалось, что только она способна защитить меня от всех и от всего - и со страхом стал ждать своего приговора.
- Внутренних повреждений нет, что очень удивительно. Поэтому лечение можно провести в домашних условиях.
Господи, неужто ты существуешь? Меньше всего я сейчас хотел бы валяться в больнице, где всякий, кому не лень, будет лезть ко мне с расспросами.
- Сейчас я напишу список лекарств, необходимых для лечения, и передайте Мадаре – сану, что я буду к нему приходить каждый день и проверять, как идет процесс восстановления.
- Мадара-сан? – спросил я, и голова моя склонилась набок по-собачьи.
- Да, Мадара-сан приехал, чтобы забрать тебя из интерната.
- Вот как… - слегка улыбаюсь, пытаюсь поскорее принять подобающий Учихам вид.
- Итачи, ты должен отдохнуть, - я ложусь в кровать и закутываюсь в одеяло. – Сейчас я поставлю тебе укол, и когда ты проснешься, тебе будет полегче, и зрение должно восстановиться.
Она вводит мне внутривенно укол, и буквально через несколько минут я засыпаю.

End POV Итачи

В комнате было абсолютно тихо, лишь иногда тишина прерывалась редким шорохом подушек и одеяла. На кровати спал Итачи: после того как Цунаде ввела ему успокоительное, он мгновенно уснул. Хошикаге же, получив список лекарств от врача, вернулся к мальчику, не желая его оставлять. Итачи спал беспокойно, мотал головой, постоянно вертелся, частенько откидывая одеяло от себя, но через некоторое время вновь зарывался в него поглубже. Людям, кто не знает Итачи и что с ним не так давно случилось, могло показаться, что ребенок просто валяет дурака или играется. Но, присмотревшись к его выражению лица, понимаешь, что как минимум, ему снится плохой сон. Лицо его было раскрасневшимся, губы сухие, глаза зажмурены, и ко всему этому, мальчик еще и тяжело дышал, и его трясло как при лихорадке.
Кисаме аккуратно, не желая будить мальчика, сел на край кровати и стал успокаивающе гладить по голове, в надежде, что Итачи успокоится и его страшный сон развеется. Хошикаге смотрел на мальчика, и его сердце обливалось кровью. Как это можно было на такое беззащитное создание поднять руку? В какой-то миг Кисаме показалось, что Итачи проснулся и, чтоб не травмировать его, он поспешил убрать руку, однако, сделать ему это не дали. Маленькая ручка схватила большую ладонь, и, зажав ее меж своих сцепленных в замок рук, Итачи положил ее себе под щеку. Кисаме даже почему-то показалось, что он мяукнул. Как и рассчитывал Кисаме, Итачи успокоился, все признаки кошмара пропали. Итачи лежал на боку, свернувшись калачиком, и не отпуская руки Кисаме, мило посапывал, смешно морща свой маленький носик.

Глава № 10.

Кисаме сидел на кровати, задумчиво перебирая волосы мальчика. Раньше он не понимал, отчего же его так тянет к Итачи, а теперь, после всего случившегося, он понял, что за чувство влечет его к этому ребенку: Учиха – младший ему как сын. Да, если бы Арин не сделала аборт и не ушла от него, то у них бы родился сын. Хошикаге был уверен, что он бы был похож на мать внешностью, а на него самого – характером. Посмотрев на спящего Итачи еще раз, про себя отметил, что Учиха - точная копия Арин. Кисаме весь вечер сидел, и у него перед глазами пробегали события сегодняшнего дня. И каждый раз, анализируя ситуацию, он приходил к одному и тому же мнению: то, что он сделал с Орочимару - это неправильно. Внутренний голос говорил ему, что просто необходимо вернуться туда и убить его, а не оставлять в живых. И зачем он послушался Мадару? Над его внуком зверски издевались черт знает сколько времени, а он оставил ублюдка в живых. Если бы на месте Итачи был его сын… От интерната он и камня на камне не оставил бы. Но через некоторое время голос разума говорил, что возвращаться не надо, поскольку полиция упечет его за решетку, и там сокамерники сделают свое дело - в тюрьме любят насильников, ой как их «любят».
Кисаме просидел около Итачи почти три часа и все никак не мог найти силы отойти от него, мальчик вцепился в его руку, и казалось, что это не две руки ребенка, а капкан медвежий. Чтоб выбраться из него есть два варианта: первый - отпилить руку и оставить мальчика спать с ней, а второй - разбудить мальчика - тот сам отпустит руку. Кисаме посмотрел на часы: время было 19:56. По рецепту, который выписала Цунаде, Итачи должен принять лекарства через полчаса, но за ними еще нужно съездить в аптеку. Хошикаге потихоньку попытался вытащить свою руку из цепких лапок Итачи, но не преуспел в этом, тогда он другой рукой аккуратно стал разжимать его пальцы, но расцепив их на одной руке и принявшись за другую, он не заметил, как рука вновь вцепилась в него. Кисаме тихонько ругнулся и продолжил операцию «Отцепись Учиха». Однако поле 10 минут непрерывной борьбы он все-таки решил, что разбудить Учиху будет намного легче, чем отцепить его от себя. В голове Хошикаге промелькнула мысль, как Итачи отреагирует на то, в какой позе они сидят. А зрелище было очень забавным: пока Хошикаге пытался освободиться от мальчонки, он сел на кровать, поджав под себя одну ногу, а Итачи во сне хватался за первое, что попадется ему под руки. Одна рука Итачи вцепилась в рубашку под воротником, а другая сжимала ткань одежды на груди, во сне, видать, мальчика не очень устроило то, что теплый предмет, к которому он прижимался, находился от него далеко и не желал приближаться. Тогда проблема была решена на удивление легко и просто. Итачи подполз и очень удобно устроился на Кисаме, уткнувшись ему носом в грудь и во сне что-то бормоча. Хошикаге морально приготовился к истерическому воплю Итачи, ведь после случившегося от него все можно ожидать, и легонько потряс его за плечо.
- Итачи-сан, проснись, – Хошикаге наблюдает, как очень медленно приподнимается голова, и из-под лохматой челки видно сонный, еще не до конца сфокусированный взгляд. Проходит секунд двадцать, движения Итачи очень медленные, кажется, совершает он их прилагая огромные усилия. Учиха отцепляет руки от рубашки, медленно откидывается на кровать и погружается в сон.
- Вот блин… нужно было сразу его разбудить, – сказано в пустоту комнаты. Посмотрев на свои руки расцарапанные до крови, Хошикаге встал с кровати, подойдя к двери - обернулся, посмотрел на Итачи и вышел из комнаты.
Через сорок минут в дом вошли двое мужчин, оба были очень уставшие, подавленные, но где-то в глубине глаз у обоих сверкал лучик солнца и счастья. Эти двое мужчин были Кисаме и Мадара. Они вошли в дом, и с их одежды нескончаемым потоком лилась дождевая вода. В коридоре сняв верхнюю одежду, они прошли в гостиную и, расположившись на диване, Мадара начал разговор.
- Как там Итачи? – спросил Мадара с тревогой в голосе.
- Он спит, - ответил Кисаме, посмотрел на часы и добавил, - сейчас его уже пора разбудить, чтобы он принял лекарства.
Хошикаге достал сигареты из куртки и, закурив, сел в кресло.
- А, да. Насчет тебя я все уладил. Мои друзья, приехавшие из полиции, узнав о причинах случившегося инцидента, хотели тебе руку пожать, - Мадара прошел к бару, достал оттуда бутылку вермута и два бокала, и, наполнив их высокоградусной жидкостью, продолжил, – у них у всех есть дети или уже внуки, - он протянул бокал сидящему Кисаме. - И никто из них не хотел бы, что б с ними случилось что-то подобное.
- Спасибо вам, Мадара-сан, - сказал Кисаме, смотря на дно бокала. - Я ваш должник на всю жизнь.
Мадара, как-то странно задумался, но Хошикаге этому значения не придал и, осушив бокал до дна, сказал.
- Вот, - он протянул Мадаре список лекарств, которые выписала Цунаде. - И еще она попросила, чтобы Вы позвонили ей, как только освободитесь.
- Спасибо, Кисаме. Я сейчас заберу Итачи, и мы поедем домой.
- А, и еще, Мадара-сан, не говорите Итачи, что Вы видели в том кабинете.
- Хорошо.
Они поднялись по лестнице на второй этаж и вошли в комнату. На краю кровати сидел Итачи и упорно пытался встать, Мадара подошел к нему и, положив руки на плечи Итачи, надавил на них.
- Ты должен находиться в постели, ты еще не до конца восстановился.
- Мадара-сан, - прошептал Итачи и позволил себя уложить на кровать. А Мадара, погладив его по голове, сказал:
- Сейчас мы поедем домой, и все будет хорошо.
Учиха-старший говорил это, едва сдерживая дрожь в голосе. Кисаме, почувствовав напряженность в комнате, поспешил покинуть ее, чтоб дать возможность, просто побыть им наедине. Он спускался по лестнице со второго этажа, и на миг в его голове промелькнула мысль, что ему будет не хватать Итачи. Хошикаге усмехнулся и подумал, что он слишком быстро привязывается к людям, чтобы привыкнуть к Итачи ему было достаточно всего лишь несколько часов.
Спустя час, Учихи покинули дом Хошикаге, и тот, облегченно вздохнув, отправился в гостиную. Взяв в руки свою гитару, он начал перебирать струны, а спустя некоторое время заметил, что его руки играют ту композицию, которую когда-то сыграл Итачи. Хошикаге остановился, задумчивым взглядом посмотрел в окно, поставил гитару в сторону и вышел из комнаты с мыслями, что теперь у него будет все как прежде… Но он еще не подозревал, какой подарок ему в скором времени подкинет очень вредная Госпожа с именем Судьба.

Прошло 2 месяца.

Для Хошикаге в последнее время стало привычным то, что он засыпал прямо за компьютером. Последний месяц выдался очень напряженным: он дописывал свою работу для защиты докторской и вчера смог защитить ее! И очень обрадовался, когда понял, что наконец-то проснулся в своей кровати! Отметив, что сегодня замечательная погода - неплохо было бы сегодня погонять по трассе на своем железном коне, который стоял нетронутым вот уже несколько недель, Кисаме отправился в ванну. Приняв душ и переодевшись, спустился на кухню и поставил чайник. Казалось, что такое замечательное утро просто невозможно испортить ничем! Ан, нет, не тут то было. Грезы Кисаме о бешеной скорости и жгущем кровь адреналине прервал настойчивый звонок в дверь. Моля небеса, чтобы это был просто почтальон, Хошикаге отправился открывать дверь. Удивлению его не было предела, когда открыв дверь, он обнаружил на пороге своего дома Учих… Да, да… Именно Учих. На лбу старшего просто светился штамп, что он не просто так приехал и что это «что-то», за чем он приехал, большим счастьем для Кисаме уж точно не обернется. Лицо же младшего Учихи не выражало никаких эмоций.
- Здравствуй, Кисаме, – сказал Мадара.
- Здравствуйте, - ответил он, пропуская Учих в дом, закрыл дверь и обратился к ним, - проходите в гостиную.
Пока гости располагались в гостиной, Хошикаге принес из кухни три чашки, в двух из которых был кофе, а в третьей - зеленый чай. Итачи удивленно посмотрел на Кисаме и хотел было спросить, почему же ему достался чай, а не кофе, но Хошикаге уже предугадал, что мальчик может это спросить и сказал:
- Тебе чай, маленьким детям, – сделал особое ударение на слове маленьким, - вредно пить кофе.
Итачи никак не отреагировал на эту фразу, только бросил недружелюбный взгляд в сторону Кисаме.
За последнее два месяца Кисаме часто оставался сидеть с Итачи. Бывали такие случаи, когда Мадаре нужно было срочно съездить в командировку, дней на пять-шесть, поэтому Учиха-старший оставлял Итачи на Хошикаге. Второй был не в восторге от таких просьб, звучавших в добровольно-принудительной форме, но отказать он не мог, поскольку многим был обязан Мадаре. Итачи тоже счастьем не светился от подобных выходок, говорил своему дедушке, что он уже не маленький и няньки ему не нужны, на что Мадара только хмыкал и оставлял своего внучка на попечение «нянечке». В гостиной стояла напрягающая тишина, Мадара сидел, удобно расположившись на диване, и пил ароматный кофе, а Итачи и Кисаме вели себя как дети малые. Они расположились в кресла подальше друг от друга. Хошикаге думал, что на всю свою жизнь запомнит этого мальчика с лицом ангела и характером тысячи чертят. Когда Кисаме оставался с Итачи, тот просто издевался над ним как мог: подкладывал в чай вместо сахара соль, а однажды был случай, после которого Хошикаге даже наказал несносного ребенка. Не то, чтоб он сильно уж ему насолил, Итачи просто его достал. Кисаме любил рок-музыку и терпеть не мог дешевую попсу, которую штамповали чуть ли не в каждом подвале. Как раз в то время была очень известна песня, ее крутили по всем радиостанциям, только первые ее аккорды приводили Кисаме в состояние близкое к истерике. Это была песня Сергея Зверева «D&G». Однажды послушав эту песню, ты запомнишь ее на всю жизнь, достаточно представить ту девушку, о которой в ней поется: «Ее ноги никогда не кончались, ее зубы от луны отражались»… Состояние можно описать одной фразой: шестигранник мне быстрей и белые тапочки.

Flash back

Это был очередной день, когда Мадара улетел (пообещав вернуться) на очередные переговоры. Середина июля, жара, даже из дома выходить не хотелось. Однако дядя Голод выгнал Кисаме в магазин за продуктами: в конце концов, скоро обед и ребенка надо покормить. Хошикаге, даже когда ненадолго уходил из дома, всегда брал с собой сотовый, но, видимо, сегодня ему сильно напекло голову, и он оставил его дома.
Это был очередной шанс для Итачи, чтобы претворить в жизнь свою маленькую пакость. Учиха без труда нашел в интернете эту песню, скачал ее и … и, конечно же, он скинул ее на телефон Кисаме. Подумав, что просто так песня не должна засорять память телефона, он решил поставить эту мелодию на входящий вызов. Довольный своей работой, он положил телефон на место и сел в гостиной читать книгу. Через полчаса вернулся Хошикаге, поставил сумки на кухне и начал что-то искать по комнате. Потратив на это добрых 10 минут, он спросил у Итачи:
- Ты видел мой сотовый?
Итачи, не отрывая взгляда от книги, указал пальцем на стол, на котором лежал «потерянный» предмет. Итачи было тяжело, очень тяжело, требовалось неимоверное количество сил, чтобы не захохотать в голос, но он мужественно сдерживал сей порыв, чтобы потом посмеяться от души и вживую понаблюдать за реакцией Кисаме. Хошикаге недоверчиво посмотрел на мальчика, потом покрутил в руках телефон, и немного подумав, сказал:
- Приготовь что-нибудь нам поесть, а я пока в душ.
Хошикаге скрылся в ванной, а Итачи поднялся с кресла и с предвкушающей улыбкой направился на кухню. С минуты на минуту должна произойти химическая реакция по уравнению реакции - Хошикаге + «D&G». Правда чему это будет равно, Итачи не стал рассчитывать, иначе будет не так интересно. Через три минуты из ванной раздалась сея мелодия, заставив промелькнуть улыбку на губах у Итачи. Однако она резко вырубилась и, подождав еще минуту, Итачи тяжело вздохнув, подумал, что данное уравнение химической реакции не идет. Учиха стоял и помешивал варящийся рис, когда на его плечо легла мокрая сильная рука. От неожиданности Итачи немного вздрогнул и медленно повернулся к Кисаме, с его волос капала вода, на бедрах было завязано полотенце, а в другой руке он с силой сжимал телефон, причем лицо Хошикаге радостью явно не светилось, и обещало, что наказание за проступки неизбежно. Последняя мысль, промелькнувшая в голове Итачи, была «Надо уносить ноги». Но не тут-то было, Кисаме закинул Итачи на плечо как мешок с рисом, положил сотовый на стол и понес маленького садиста в ванную. Зайдя в нее, Кисаме играючи перехватил мальчика так, что он висел вниз головой, а Хошикаге удерживал его за щиколотки. Итачи сначала сопротивлялся, но потом понял, что это бесполезно и мужественно принял полагающееся ему наказание: его три раза опустили вниз головой в холодную воду, а потом Кисаме полностью положил Учиху в нее. Хошикаге улыбнулся, наблюдая за Итачи, вылезающим из ванны, на секунду в голове у Хошикаге промелькнуло сравнение, что Учиха младший похож на мокрого и крайне недовольного кота. А перед тем как покинуть ванную комнату, Кисаме взъерошил его волосы и вышел из ванной под грозный крик Итачи «НЕ ТРОГАЙ МОИ ВОЛОСЫ!!!»

End Flash back

Мадара решил первым нарушить тишину, повисшую в гостиной.
- Кисаме, какие у тебя планы на ближайшее время? – Хошикаге и Учиха-младший напряглись и посмотрели друг на друга. Такой фразой каждый раз начиналась просьба Мадары присмотреть за маленьким садистом.
- Ближайшие две недели я буду свободен, – Кисаме мысленно ударил себя по голове, проклиная себя же и свой длинный язык за то, что он сказал Мадаре, что он его должник на всю жизнь. Дело в том, что Учиха-старший даже не представлял, каким бесом был его милый внучек.
- Кисаме, я говорю о твоих планах, ну, скажем так на год, на два, – продюсер закурил сигару, а Итачи, сморщив милый носик, достал из кармана плеер и включил его. Просто покинуть комнату было бы неприлично, равно как и слушать чужие разговоры.
- Планы какого рода вас интересуют,. – Хошикаге немного расслабился и также закурил.
- Ну, скажем так, собираешься ли ты жениться или заводить ребенка?
- Этого, в ближайшее лет десять, точно не случится, - хрипло рассмеялся Кисаме.
- Вот и замечательно, – ответил Мадара. - Я вот недавно подписал один контакт, буду раскручивать новую группу… - он выжидающе посмотрел на Хошикаге.
- Это замечательно, - в глазах Кисаме стояло недоумение, а в голове вертелись мысли «Черт возьми, не просто же так он приехал, не похвастаться ведь… Новая группа… Контракт… если контракт, то и мировой тур… НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!!»
Мадара поймал ошарашенный взгляд Кисаме.
- Да, ты все правильно понял, я бы хотел, чтобы ты стал опекуном Итачи, – Мадара опустил взгляд вниз и продолжил, - из меня воспитатель никакой, он меня абсолютно не слушается. А когда я возвращался из командировок и забирал его от тебя, Итачи становился другим человеком, два дня я жил спокойно, а потом, он снова ограждал себя непробиваемой стеной, через которую невозможно пробиться.
Кисаме и Мадара посмотрели на Итачи, который продолжал слушать музыку, внимательно рассматривая свои ногти и находясь в блаженном неведении, что сейчас решается его судьба на ближайшие два года.
- Хорошо, - ответил Кисаме. - По правде говоря, мне даже немного скучно жить одному в этом доме, а так, хоть иногда он будет мелькать перед глазами.
- Вот и замечательно, - Мадара позвал Итачи, тот не отозвался, подтвердив их догадку, что разговора он не слышал.
- Итачи, - Мадара вытянул один из наушников у парня.
- С сегодняшнего дня ты снова остаешься у Кисаме.
Итачи не оторвал взгляда от плеера и, изучая список песен, спросил:
- На сколько?
- Ты только успокойся, хорошо? – Итачи изогнул дугой бровь, показывая этим, что согласен и готов слушать дальше.
- Я думаю на полтора-два года, – глаза Итачи распахнулись от удивления, и он перевел взгляд на Хошикаге, надеясь, что это всего лишь шутка, но встретившись с его твердым взглядом, он отвел взгляд и, соскочив с кресла, выбежал из дома. Мадара хотел было кинуться за ним, но его остановил Кисаме:
- Оставьте его, он вернется, ему просто нужно побыть одному и обдумать сложившуюся ситуацию.
- Ты даже знаешь его лучше, чем я, – проговорил Учиха и опустился в кресло. После недолгого молчания он сказал:
- Сейчас я привезу его вещи, потому что завтра я уже улетаю.
Мадара встал и направился к двери.
- Мадара-сан, - остановил его на пороге Кисаме, - а что бы было, если бы Итачи не мог остаться у меня, что бы вы делали?
- Знаешь, Кисаме, в жизни бывают такие ситуации, от которых ты не зависишь. Вот и у меня с работой та же проблема: за меня все решили. Этот контракт - вынужденная необходимость. Чтоб не разориться и не оказаться голяком на улице, мне пришлось подписать этот контракт. Если я раскручу эту группу, то я стану свободным человеком, если нет… То сам понимаешь. Банкротство и девять грамм свинца в голову.
- И все же, что было бы с Итачи? – спросил Хошикаге настойчивее.
- Его бы снова пришлось отдать в интернат. Спасибо тебе, – сказал Мадара, закрывая за собой входную дверь.

Эпилог POV Итачи

- Я думаю, на полтора-два года, - я смотрю на Кисаме, ожидая того, что он сначала будет делать вид, что это правда, а потом скажет «Шутка», и его глаза будут смеяться, что я на эту шутку купился. Но нет, его глаза серьезны и он подтверждает сказанное кивком головы. Глаза начинает щипать, хочется закричать, но я нахожу в себе силы и выбегаю из дома. Останавливаюсь на крыльце и понимаю… Мне некуда идти. Я везде лишний и везде чужой. Что есть силы бегу в сторону заброшенного парка, находящегося неподалеку. Там есть деревянная беседка, в которую я прихожу каждый раз, когда мне тяжело, когда я теряю ориентир на своем жизненном пути. Эту беседку нелегко найти: она стоит в густых зарослях кустов. Забегаю в нее, не сажусь на старую, слегка прогнившую скамейку, а забиваюсь в самый дальний темный угол. Хочется кричать от боли.
«Сколько же еще раз меня будут предавать?» - вновь и вновь произносится в голове этот вопрос. А как это еще назвать? Это предательство. Сначала в семье: пока я играл роль, которая устраивала моего отца, я ему был нужен, а когда я захотел стать собой, меня сдали, как использованную тару, в утиль. Кисаме… А что Кисаме? Он посторонний человек и в принципе не должен питать ко мне никаких чувств. Он, наверно, чем-то очень обязан Мадаре, вот и соглашается со мной возиться, а так - плевать ему на меня с высокой колокольни.
Дед… А ему я что плохого сделал? Чем я не угодил? Я делал все, как он говорил, и не перечил ни единому его слову… Что же я сделал не так?

Сижу в беседке довольно долго, необходимо идти домой. «А куда это?» - промелькнул вопрос в голове. «Наверное, к Кисаме» - возникает ответ. Выхожу из беседки, и пробравшись через заросли, выхожу на тропку, ведущую к выходу из парка. Время уже - девять вечера, ветер теребит растрепанные волосы, облака, как и обычно, плывут по небу, солнце приближается к горизонту, освещая все вокруг своим светом и придавая всему красно-желтые оттенки. Из наушников, как и несколько часов назад, льется музыка. Ничего вокруг не изменилось, опять в одно мгновение немного поменялся мой характер. Вот уже вдалеке видно мое новое временное пристанище, если присмотреться получше, то видно, что на крыльце дома сидит человек. «Кисаме» - незаметно для себя озвучиваю его имя вслух. Невольно вспоминается, как я издевался над ним, и становится стыдно. Он ведь не делал мне ничего плохого, а все равно руки сами тянулись и творили очередной сюрприз. Это, наверное, из-за того, что я хотел привлечь его внимание, хотел чтобы он видел во мне маленького, но человека. Почему-то рядом с ним мне хотелось смеяться, хотелось почувствовать себя маленьким нашкодившим ребенком, которого отчитывают за проступок. Тяжело признавать, но иногда мне очень хотелось назвать его «Отец». Подхожу к дому, открываю калитку и иду по вымощенной мелким камнем дорожке к двери. Как я и думал ранее, Кисаме сидел на верхней ступеньке у входа в дом, увидев меня, он поднялся и внимательно посмотрел на меня, а в моей голове все так же вертелся вопрос: «А нужен ли я ему?»
- Ты где так долго был? Уже полдесятого, - Хошикаге с напускной грозностью посмотрел на меня и продолжил, - в следующий раз не вернешься домой раньше девяти, будешь в комнату забираться через окно, так что можешь начинать плести себе веревочную лестницу, - сказал он, уже смеясь, и как обычно взъерошил мои волосы. Я постарался сделать все, что можно, чтоб не заорать на всю улицу во всю мощь легких. Однако в этом я не преуспел и сказал:
- Кисаме-сан, я много раз Вас просил, - делаю акцент на слове «Вас», невольно вдыхаю очень много воздуха и ору, - НЕ ТРОГАТЬ МОИ ВОЛОСЫ!!!!!!!!
Стою на крыльце взъерошенный и злой как черт, а Кисаме чуть ли не загибается от смеха. Порой мне кажется, что ему совсем не тридцать лет, а так же как и мне - четырнадцать. Он проходит в дом, и я следую за ним, представляя, какая жизнь ждет меня в ближайшие два года.