Намо_Мандос_ все записи автора Удар... удар... сколько их еще будет? Даже если слова твои искренни, Враг, это не меняет ничего. Даже если я и поверю тебе сейчас, все равно эти три имени останутся тремя ножами в сердце. Линтаро... Нэндил... Харальд... и еще будет - сколько?
Так... только крошечную долю секунды помолчать, чтобы восстановить дыхание - слишком резка боль памяти, а потом нужно ответить. Ты изощренный убийца, Враг! Кто еще мог бы сожалеть об убитой самим им жертве?
Финрод медленно поднялся, налил вина и себе. Медленно, неторопливо, не обращая внимания на Саурона, словно и нет того здесь, поднял ее. Сдув с лица растрепанные пряди - шепотом, глядя на запад:
- Да пребудет покой с вами, друзья мои и братья. Нэндил, Харальд, Линтаро, пусть будет легкой ваша дорога в Чертоги Судеб. Намо Судия, прими власть над их душами и подари им покой и милость твою. Манвэ светлый, даруй им прощение. Да будет так...
До дна... по глотку - за каждого...
Сколько раз за последние годы приходилось ему произносить эти слова? У походных костров, в тишине тронного зала, по колено в грязи на поле битвы... и наконец, в темноте подвала... Но привыкнуть к этому все равно невозможно...
Они свободны, Гортхаур. И быть может, в Чертогах им лучше, чем здесь. Как бы ни было...
Так же неторопливо Финрод опустил чашу, поставил ее на стол, аккуратно проводя ладонью по узорному ободку. Тоже ведь сделана кем-то из моих друзей... Сел и, так же, как и раньше, сплетя пальцы, задумчиво посмотрел в окно. На подоконник опустилась ветка клена...

- Да пребудет с ними покой и да простит Судия одному из них совершенную ошибку... если он, совершив ее, попал в Чертоги Судии после смерти, - Саурон договаривает это с серьезным выражением лица, в его голосе нет ни издевки, ни злого торжества.
Чаша выпита. До дна. Понимай мои слова, как хочешь, Артафиндэ.
Значит, его звали Линтаро.
Несчастный мальчик... А ты, король, виновен перед ним больше, чем можешь предположить. Если б ты ему не солгал, он мог бы остаться жить. Я помню его глаза - слишком свежее воспоминание пока еще, хотя сколько таких взглядов впивались мне в лицо. Глаза - светлые, хранящие память ветра и морской волны. Глаза, в которых стыли - ужас, безнадежность, ненависть за "мою ложь", вера в тебя... Я разговариваю с тобою в определенной степени - его милостью: когда я сказал ему, что такая "правда" не может быть ценою за твою жизнь, он выдохнул, хрипло, отчаянно, закашлялся:
- И что? Ты теперь будешь пытать его, чтобы узнать "истинную правду", Властелин Отчаяния?
- Может быть. Ты ничего больше не сможешь сделать.
... И белое, смертельно белое лицо в темноте покоя. Расширенные глаза, зрачки, затопившие радужку, мучительно полуоткрытый рот - кажется, тебе не хватало дыхания, Нолдо. Ты был молод и слаб. На месте твоего кано я не взял бы тебя с собою туда, где Смерть может встретить - и усмехнуться окровавленным ртом. Смерть и Боль.
- Лучше пытай меня, Гортаур...
Безумец. Ребенок. Это надо же так - открывать слабые свои места на одном выдохе и вдохе, еще немного - еще пара "случайных" фраз - и ты, сломив гордыню, будешь чуть ли не сапоги мои целовать, чтобы я пальцем не коснулся того, кто тебя предал. Я б так и пошутил, если б не было противно.
А он, кажется, умирал на месте от моего молчания, я б даже начал его жалеть - если б умел.
- Возьми мою жизнь за жизнь Короля, Гортаур! Хочешь, проклятый, я буду корчиться от боли и ужаса на твоих глазах, хочешь - я буду кричать под бичами твоих орков... я виновен лишь в том, что сказал тебе правду, неугодную тебе!..
Ребенок... совсем еще ребенок. Мучительно бледное лицо. Рот, сведенный судорогой. Как же ты меня сейчас ненавидишь. И как любишь того, кто совершенно напрасно повел тебя на смерть за собою...
- Есть ли у тебя хоть одна битва на счету, Элда?
- И не одна, Враг, - кажется, это воспоминание придало ему сил. Так даже интереснее, все равно ты - лепесток пламени, бабочка в моих руках.
Есть... и что. В битве враг не имеет власти над твоею душою, над твоим страхом, над теми, кого любишь. Битва уравнивает всех перед лицом Боли, Смерти, Победы и Поражения. Перед лицом того, что произойдет в следующий момент. А здесь вы - бабочки в моих руках. В руках победителя, который совершенно не настроен как-либо вас щадить.
... Кстати. Почему бы не дать тебе возможности, дитя. Твоя любовь к Королю стоит того. И не идет вразрез с моими планами.
- Говоришь, взять твою жизнь за жизнь Короля? Почему бы и нет.
Надежда, вспыхнувшая в твоих глазах, как свеча во мраке. Вера в солнце - не для себя. Дитя, дитя...
- Что ж, Враг! Убивай меня. - дерзость, решимость, стиснутые упрямо губы... и всплеск страха боли в глазах, который ты способен подавить. Ты считаешь, что все так неплохо заканчивается. Ты считаешь, что все так просто?...
- Убивать? Ты, кажется, не понял меня. Зачем мне твоя смерть, Нолдо? Смерть просто обрывает связи и оставляет фэа без защиты. Что мне в ней. Еще одним врагом - из тысяч - меньше? Мелочи, Нолдо, когда-нибудь ты это поймешь. А вот жизнь твоя - это другой разговор. Живые слуги мне нужнее мертвых врагов. Клянись мне в верности и служении - это будет выкупом.
Кажется, этого поворота он не ожидал. Лицо побелело еще больше, хотя казалось - куда уже. Пошел отсчет мгновений, отсчет ударов сердца. Я не торопил. Я молчал, придав лицу как можно более безразличное выражение. Потому что в любом случае я знал исход.
И не мешал тебе терзаться сомнениями в собственное удовольствие.
- Будь ты проклят, Враг...- отчаяние. (Ты не первый, Элда, - осанвэ.) - Да будет так... - стиснутые губы с таким трудом размыкаются, безнадежность и бессветие сжимают тебя в свои тиски. Ты не первый, кто ломается на моих глазах. - Клянусь тебе... - смолк, не зная, что сказать, и можно ли говорить дальше. Я погасил свечу.
- Клянись Ночью, в сердце которой я принимаю твою клятву.
- Клянусь Ночью, в сердце которой я даю тебе эту клятву, в верности и служении тебе, Гортаур Жестокий, если эта клятва, павшая проклятием на меня, названа ценой за жизнь Финрода, государя Элдар Нарготронда.
- Властью Тьмы и Ночи, в сердце которой прозвучала твоя клятва, я принимаю ее, и отныне ты будешь зваться просто - Морэдэль, Темный, - бесстрастно, равнодушно, как было уже несколько раз.
Клятва прозвучала и оковы пали у его ног. Он, кажется, не заметил этого. Еще бы. И - вскинута золотоволосая голова:
- Но я хочу видеть, Владыка, - все-таки тень издевки в голосе, еще не сломлен совсем, - как ты сдержишь свое обещание.
- Ты увидишь это. Финдарато Арафинвион уедет в Ангамандо живым.
Падаешь... как подкошенный, не успев даже вскрикнуть... или не хватило голоса? Да, ты же ожидал, что "жизнь" означает еще и свободу. Так надо четче формулировать, ваши абстракции вас погубят, Элдар.
... Кажется, не выдержал. Подойти, склониться к нему, посмотреть, бьется ли сердце, бьется ли, пульсирует ли жилка на шее... нет. Не бьется. Мало же тебе надо было. Оно и к лучшему, что ты умер, Элда. Ты слишком слаб, чтобы служить мне.
Но тебя хватило на то, чтобы переступить через себя во имя того, кому был верен. Я принял твою клятву, твой выкуп. И твой Король уедет живым в Ангамандо. Я не нарушу своего слова.
Более того, я буду милосерден к тебе - твой Король не узнает об этом. Во всяком случае, от меня.
И что теперь твоя фэа... в Чертогах ли Нуруфантура будет ожидать своего часа, или останется - безвольным и беспамятным призраком около меня, здесь? Что мне за дело. Ты не был нужен мне.
И ты виновен перед ним, Артафиндэ. Но по закону чести я не буду рассказывать тебе это, ткать видения...
И довольно прошлого, пусть и недавнего. Вернемся к настоящему. Ты, кажется, хочешь разговора, Финдарато? Или как мне тебя понимать?
- Ненависть, говоришь, не лучший способ? Не спорю. Что лучше, Финдарато? Прощение? А простишь ли ты мне смерть троих своих друзей? Безразличие, спокойствие, отрешенность? Ну что ж, ты перед лицом своего испытания; пытайся - если получится. Отмщение и забытье? Так это та же ненависть, просто ступени, ступени, пересчет. Или что-то еще? Что же? Ты, кажется, говорил, что я, вроде бы, сам люблю задавать вопросы? Вот я и задаю.
Опустевшая чаша... пустой кубок, усталость, опустошение. Все, что было - ушло в дар тем, кого этим смертельно заздравным тостом проводили в дорогу. Это не первый кубок, который я пью. Правда, у нас принято поднимать такие кубки молча.
Сколько их было за все мои века... Я провожал так многих воинов моего отряда; когда не было кубков, чашей служил шлем ближайшего друга погибшего. Я провожал так своих учеников; никто из них не перешагнул порога зрелости, кажется, мое проклятье распространяет свою силу и на них, только они же Люди, они слабее, им это стоит дороже, чем мне, Айну. И провожать... и смотреть в выколотые глазницы, стоя с кубком вина над двумя мертвыми телами: "С вами мой голос, с вами моя рука..." - мысленно. Это осанвэ догонит вас на Неведомом Пути, узы рвутся по мере того, как коченеют тела...
Теперь я провожаю моих врагов. Что-то новое. Хотя - нет, суть не меняется, суть все та же.
И я волен считать, как мне угодно будет - есть ли моя вина перед двумя из них, нет ли ее...
Взгляд Саурона внезапно становится далеким и отрешенным, он проводит узкой рукою по лбу, словно впечатывая в память свое наваждение, словно останавливая мгновение. Кажется, можно успеть - схватить меч, лежащий у него на коленях, и... но это только иллюзия. Только шевельнись, Нолдо - и прояснится взгляд, и рука снова властно ляжет на рукоять.
Но пока его взгляд далек и даже тени скорби мелькают в нем.

Финрод медленно, беззвучно выдохнул. Сотни вопросов терзают душу... но - ни слова, ни звука.
Кто?
Что значат эти слова - "ошибка"?
Что случилось с ним? Кто же, кто? Линтаро? Нэндил?...
Нет, полно...Если и совершил кто-то деяние, за которое стоит наказать, смерть все равно оплатила все. И как бы ни было, Гортхаур - над душами эльдар у тебя нет власти. Они уйдут по звездной дороге в Чертоги Намо, и только он - он и никто больше, слышишь, никто! - не властен распоряжаться ими... Да будет легкой ваша дорога, друзья мои...
Линтаро... мальчик, недавно взявший меч. Он едва успел принести присягу, как началась война. И - даром, что молод, но сражался отчаянно, не дрогнув перед стеной Пламени, затопившего Ард Гален. И каким огнем засветились его глаза там, в Топях Сереха, когда он услышал отчаянное "Айя!", и отряд Барахира ринулся с холма в жидкую грязь. И первый из десятерых он шагнул в круг в центре Тронного зала Нарготронда, когда в безмолвной тишине слышно было дыхание и стук сердца каждого из находящихся там....
Три имени падают каменной осыпью. Три имени....
Но все-таки - светит солнце...
Ты задаешь вопросы, Гортхаур, но стану ли я отвечать на них? Как я смогу объяснить тебе, что такое - рождаться и умирать заново, и снова рождаться после каждой смерти... потому что солнце все-таки светит. Ступени... ненависть, безразличие, спокойствие, надежда... Ступени возвращения к жизни. Я думал, что не смогу больше жить, когда яростный костер унес с собой двух моих братьев. Думал, что в душе остался лишь выжженный черный пепел. Думал, что небо навсегда затянет тучами. Нет, все-таки нет... и помогли мне понять это - Люди. Дар Смерти - дар или проклятие? Что помогает им выжить и жить наперекор всему? Что заставляет Берена все-таки улыбаться после сотен смертей, после стольких кровавых лет? Он попытался научить меня этому... и король Нарготронда оказался неплохим учеником.
Потому что солнце все-таки светит...
А объяснять - не стану. Догадывайся, если хочешь...
Молчит Финрод, сжав сплетенные пальцы...
А Саурон смотрит на него - с несколько бесстрастным сожалением.
Финдарато... ты ни о чем не догадался. Моя надежда, пожалуй, в том, что я знаю, что ни один из моих учеников, ни один из моих воинов, никогда не посмеют пожертвовать собою за меня.
Смешно, вспоминаются всякие милые нелепости походной жизни...
...Когда меч противника скользнул по рукаву и вспорол ткань, не тронув тела. И потом, после боя, сидя на своем плаще, расстеленом по осенней листве, он, Саурон, тихо ругаясь под нос себе, зашивал ткань одеяния, руками, не привыкшими к игле и нитке. И злился, пожалуй, не сколько тому, что получается не ахти как, сколько тому, насколько же нелепо и даже смешно он сейчас выглядит в глазах своих воинов. Точно - один из них даже не выдержал, самый молодой, один из тех, кого он сам учил держать оружие:
- Повелитель, позволь, я зашью... - робко.
- Нет. - лаконично, категорично. Не хватало еще такой формы жалости.
- Но, Повелитель, я же умею, меня матушка учила...
- Когда в сражении мне отрубят руку, я вспомню об этом.
Смеялись все. И сам он тоже.
...Никто из них не посмеет - пойти куда-то, гибнуть за него. Никто не посмеет таким образом его предать.
Ученики мои, воины мои. Моя надежда. Надежда, рассыпающаяся под взглядом Властелина, если бы не который, все было бы на несколько порядков проще - и управление, и война, и мир. Но полно. Такие мысли надо убивать.
Ученики мои. Люди. Которые не предадут, не сломаются, там, где сломался Элда. Что, Люди, в принципе, сильнее духом?
Нет, не так. Харальд, последний, отвечал ему так, как отвечал бы врагу любой из его учеников. И дело лишь в том, что Элдар предпочитают "не омрачать свой дух" до срока. То есть, не иметь защиты от боли. Кто-то выдерживает, а кто-то нет...
Молчишь, Финдарато. Потому что нет сил говорить. А есть силы только сидеть и терзаться раздумьями и догадками. Я ничем тебе не помогу.
Почему бы и не помолчать в ответ. Мне тоже есть, что вспомнить. И посмотреть на твое молчание, которое более откровенно, чем любой разговор.
Молчит Саурон, снова принявшись за клинок.

Финрод медленно обвел глазами комнату - при ярком свете она выглядит совсем иначе, чем вчера, - отмечая все изменения, которые произошли здесь за годы, минувшие со времени штурма. Да-а-а... постарались же орки! Стены эти словно осиротели, пыль в углах, книжные полки - и как еще уцелели? - висят как-то вкривь... да и свитков на них, кажется, заметно поубавилось...
Эта была комната брата. А вон в том углу, над кроватью, всегда висела лютня - и рядом два меча. Мечей, конечно, уже нет... А лютня - цела ли она?
Словно наяву прозвучал рядом глуховатый голос Ородрета:
- Не знаю, что было сложнее - нотную грамоту учить или фехтовальные позиции...
Милый, милый брат... Как ты там сейчас, один, справляешься?
- Узнаешь книги, Нолдо? - спросил с интересом Саурон.
- Узнаю, - откликнулся Финрод, водя глазами по полкам. - Только было их здесь гораздо больше. Орки на растопку пустили?
- Увы, да, - серьезно проговорил Саурон. - Не все, но многое... А вот этим книгам повезло - я успел взять их к себе.
- Много узнал нового? - ехидно и горько.
- Не то, чтобы очень... - так же ехидно прозвучало в ответ.
Финрод перевел взгляд от полок...
Лютня? Та самая? Кажется, да... откуда бы здесь иная. И даже все струны целы...
Застонали руки - так захотелось коснуться прохладного грифа. Сколько времени он не брал в руки инструмент? Неделю? Год? Вечность?
Саурон достаточно сосредоточенно полировал лезвие меча, почти не глядя на Финрода. То ли доверие, то ли пренебрежение - не понять.

... Что ж, это даже интересно, насколько ты сломлен, Артафиндэ.
Отрешенный взгляд, ответы и вопросы невпопад, затягивающееся молчание, такая смешная гордыня... и взгляд - на лютню, на книги, на что угодно, блуждающий по комнате. Дыхание - неровное, с хрипом; как бы ты ни старался улыбаться и глядеть мне в лицо, не отводя глаз, этого-то ты не скроешь, если не заставишь себя ежесекундно думать об этом и только об этом. Если уж ты считаешь, что ты на допросе, и намерен держаться соответствующе, то на допросе нужно учитывать все, Нолдо. Как и то, что твой взор, обращенный прямо мне в лицо, все чаще и чаще подергивается туманной дымкой-поволокой. Ты думаешь, что я слеп и не замечу этого? Смешно. Я допрашивал многих. И многих ломал в руках своих, как ненужные клинки мертвых воинов.
Интересно, насколько сломлен ты, Артафиндэ. Когда воин перестает смотреть на клинок в руках противника, это уже показательно. Было же несколько моментов, когда ты мог бы попробовать - метнуться, выхватить его из моих рук, попытаться нанести удар... и тебе, кажется, даже не пришло это в голову. И это, готов поклясться, не "благородство" - такие красивые жесты непростительны, когда ты пленник в крепости, когда-то бывшей твоею, когда ты кано и отвечаешь за свой отряд, когда перед тобою - Враг. На такую глупость не способны даже самые светлые мечтатели среди вас. Это - излом воли, Артафиндэ.
Насколько?...
- Как же тебе удалось стать королем воинов, менестрель?
- Веришь ли - сам не знаю, - серьезно, но с глубоко скрытой насмешкой ответил Финрод.
Не воинов, Гортхаур. Вернее - не только воинов. Эта земля научила нас многому, взяв в свою очередь достаточную цену. И грустно слышать - пусть даже от Врага - что нас считают прежде всего воинами... нас, ценящих слово и мастерство гораздо больше, чем просто умение выживать... Как же мы стали такими?
А короны этой я не желал. Но когда за тобой идут - потому ли, что верят, или просто оттого, что больше не за кем, то нужно идти вперед, а уже потом спрашивать себя, достоин ли ты этого. Или не спрашивать вовсе, а просто делать так, чтобы шли и впредь...
...Шли и впредь - себе на беду...
- Ты не воин, Артафиндэ. Достаточно забавно, не находишь ли - то, что ты в первую очередь обратил внимание на сохранность книг, на наличие лютни в комнате- и совершенно не заметил, что пару раз я так держал клинок, что ты мог хотя бы попытаться выхватить его из моих рук, нанести мне удар. Я не говорю, что это удалось бы тебе, - усмешка, - но воин использовал бы любой случай. Путь воина - не твой путь, Нолдо, ты и проиграл, в конце концов, потому что пошел - не своим путем. Подарил голос свой той Песне, которой не было места в нем.
- Судя по всему, ты не огорчен этим, Гортхаур... - полувопросом-полунасмешкой.
Мог бы. Мог бы попытаться. Но я, хоть и менестрель, а все-таки видел, что сил могло не хватить... вернее, точно не хватило бы. Попытки, заранее обреченные на неудачу, бесполезны... лучше подождать, пока не представится более реальный случай.
- Нет, конечно, не огорчен. Это действительно забавно...
Язвишь, язвишь. На это у тебя силы есть? Значит, это не последннее твое испытание.

Наверное, это вправду забавно, Гортхаур. Но самая худшая пытка для того, кто умеет слышать и сплетать звуки - потерять эту способность. Зачем она мне - здесь? а все-таки тянутся к струнам пальцы... голоса нет, а из сердца рвутся мелодии...
Я лучше промолчу...
Тишина... благословение, данное милостивыми Валар... тишина. Она священнее всех иных даров, потому что лишь в тишине можно услышать не только себя самого, но и тех, кого любишь... тех, кто далеко...
Ведь это тишина ночью звучала дождевыми каплями, шелестела ветвями, опадала багряными листьями. Долетит ли эта мелодия до того, кто - неизмеримо далеко - вслушивается в шаги за дверью, надеясь услышать, увидеть, дождаться... дождаться их, прОклятых, но все равно любимых...
Отец...
Я должен бы ненавидеть ночь за то, что в ней существует боль. Но когда в звучание отчаяния вплетается серебряная флейта тишины, боль умолкает...
Тишина моим станет именем...
И всем нам ведомо это...
Всем... кроме Смертного. Дан ли ему этот дар - слышать во тьме?

Шорох прервался - Саурон закончил полировку лезвия, любовно оглядел клинок, смахнул с него несколько несуществующих пылинок и отнес его к камину, прислонив к углу выступа стены. Не убрав в ножны.
Слишком близко - к стене...
А сам отвернулся к карте, высчитывая что-то, шепча про себя цифры. Спросил, не оборачиваясь:
- Видишь карту, книжник? - все с той же иронией. - Составлена вами же, кстати, она достаточно подробна, чтобы не бросать ее в огонь. Взгляни, - тонкие пальцы Черного Майя скользнули по пергаменту. - Как ты думаешь, Финдарато, сколько дней понадобится, чтобы доехать отсюда до Ангамандо?
- Ты что же, ни разу не ездил отсюда в Ангамандо? - устало откликнулся Финрод.
- Ездил. Но то был я сам, а то - гонец, человек, с моим письмом. У него иная выносливость, и лошадь другая, и дорога отсюда опасна...
- Вам - опасна?
Как удобно стоит клинок, как близко...
- Увы, да, нам. Барад Эйтель еще стоит, и ты это знаешь, Нолдо. Но надо же мне знать, наконец, что мне делать с вами. И что мне делать с тобой, король Нарготронда...
И руки - свободны... а все же - если...?
Бесшумной кошкой метнулся Финрод к стене в отчаянной попытке дотянуться до меча, и время свернулось в клубок, скользя за ним... но почему подвела прежняя ловкость - виной ли тому бессонные ночи и темный подвал, или же просто он недостаточно быстр против Майя? Почему так тяжел стал клинок - не удержать, не поднять рук...
Черный Майя был воином. Повелителем Воинов. Военачальником Ангамандо. Воспитавшим слишком многих воинов. Он не мог не заметить, не почувствовать - легкого движения Финдарато, в быстроту и плавность которого элда, кажется, вложил все свои силы, стального блеска за спиною, в темноте, не мог не услышать Песни клинка, ощутившего силу рук, занесенного для удара, пусть и бесшумно занесенного, с эльфийской ловкостью... просто когда клинок уже взлетел над его головою, он стремительно развернулся, привстал и перехватил его - у рукояти. С силой.
- Красиво, Артафиндэ... но слишком глупо.
Пальцы Саурона все сильнее стискивали, выворачивали руки пленника... и наступил момент, когда, сдавленно охнув сквозь зубы, Финрод бессильно выпустил рукоять...
- О чем ты думал, эльда, пытаясь нанести удар мне - моим клинком?
Подчеркнуто спокойно и бесстрастно тот отошел и сел на прежнее место.
- Наконец-то передо мной воин, а не менестрель, - уже открыто рассмеялся Саурон. - Я так хотел это увидеть...
Финрод молчал.
- Да, ты все-таки менестрель, Финдарато. Впрочем, хочешь - играй, - усмешка. - Лютня сделана мастерами вашего народа, в растопку ее орки тоже не пустили. Я оставил ее, хоть мне и не до нее было, - и Саурон протянул Финроду лютню, инкрустированную ломким весенним серебром. - Ведь вижу - хочется... почему бы нет? Ты не можешь петь - ну так хоть сыграй мне. Слухи о твоих балладах дошли до меня уже давно...
Финрод молчал.
- Не хочешь? Зря...
Кажется, насмешка вышла более жестокой, чем хотелось бы, неприкрытой издевкой, которой не унижают - Врагов, но было поздно. Похоже, умение ломать из мастерства перерастало в привычку.
Финдарато стиснул губы и отрицательно покачал головой. Еще бы, таких подачек не принимают. Что ж, остается только сохранять "хорошую мину при плохой игре", как поговаривали вастаки, и выходить наиболее достойным образом из созданной им же самим достаточно некрасивой ситуации: подтянуть колки на лютне, провести рукою по узкому изогнутому грифу, по запыленной деке, снимая с нее слой пыли, пробуждая ее к жизни прикосновением мастера. Играй, лютня. Ты все же сделана руками мастера, не твоя вина, что руками одного из тысяч моих врагов. Может быть, даже убитого мною. Ты - жива. И ты способна дарить жизнь - звукам. Игра продолжается.
Душа - натянутая струна, она затрепещет, зазвучит под прикосновениями умелого мастера. Главное - продолжать. Ты не друг мне, ты мне враг, Артафиндэ Арафинвион. И наш поединок еще не закончен. Пожалуй.
Саурон прищурился, взглянул на Финрода - солнечный случайный луч скользнул по его лицу, придав ему на мгновения совсем необычное выражение, - и взял несколько аккордов.
- Тебе знакома эта работа, Финдарато? Синдар делают очертания грифа чуть иными, чем вы... мастер-то - явно из нолдор.
Из нолдор, Гортхаур. И я знаю его имя. Он погиб при осаде Минас Тирит.
- Жив? - спросил Саурон, внимательно глядя на него.
- Нет, - спокойно ответил Финрод.
- Жаль... - Саурон чуть прищурился, последний солнечный блик скользнул по его лицу и - угас, вечерние сумерки начали вступать в свои права. И в тенях лицо Жестокого стало неуловимо - иным. И - почти верилось, что действительно жалеет о смерти неизвестного мастера-лютниста. Почти.
- Жаль, - в тон ему согласился Финрод.
- В Браголлах?
- Нет. Здесь, при осаде.
- Жаль. Я этого не хотел.
- Я не верю тебе, Гортхаур...
- А мне и не нужна твоя вера, Нолдо, - пожал плечами Саурон. - Можешь не верить - дело твое... Светлый воин, принц Третьего Дома Нолдор - ты не веришь мне, потому что мы на разных сторонах. Вы пытаетесь быть дверью в мир, где правит любовь...
- Я бы мог поверить, наверное - если бы ты и вправду желал мира...
- Нет, Финдарато, - покачал головой Саурон. - Вот здесь ты ошибаешься, - горькая улыбка, внезапная, мелькнувшая - случайностью, досадной и непонятной. - Я Айну, ты напрасно об этом забываешь. Как говорят Люди, я из "народа Создателей" и мир, в котором есть и моя доля, я хотел бы видеть - иным.
- Мы иногда тоже хотим видеть его - иным. Но если каждый начнет желать своего, что останется от мира?
- Представь себе, - усмешка Темного Майя вышла не менее язвительной, чем интонации Финрода, - я не об этом. Если б я позволил себе переделывать Арду под свои представления об идеальном мире для меня, Воплощенные не смогли бы жить здесь. Так что я о другом. О том, что хотел бы видеть мир, в котором забыто понятие вражды. Правда, это, увы, невозможно. Я уже не верю в это. Когда-то верил... - словно незримая трещина пролегла через тот образ, что Гортхаур сплел с помощью слов своих, своего голоса. Кажется ли - или действительно на мгновения приоткрылся? Не понять, да и... зачем? - Пока что идет война. Не первое столетие. И не последнее, явно. Вы не собираетесь привыкать к мысли, что этот мир вам придется делить с нами. С Эдайн. И даже с орками, буде таковые уже существуют. А ваши Учителя, Валар, научили вас быть глухими к тому, что говорят враги. И отпустили на волю, позволив ненависти пробиться сквозь пепел того, что сгорело в мучительном огне - только что. Чтобы вы пришли сюда - воевать. Не давать миру покоя, не давая покоя нам. Они любят мир, наверное. Но - издалека. Из земель без скорби. А сойти туда, где боль и гнев, отчаяние и непокой, сойти, чтобы - исцелить, они - не хотят. Не собираются. Хоть и могли бы сделать это.

Ничего особенного? Простые зерна сомнений, кинутые в очередную почву чужой души? Только почему же столько глухой давней горечи? Горечи того, кто принадлежит - действительно ведь! - к "народу Создателей"...
Если ты и вправда желаешь того, о чем говоришь, то почему не поверишь? Почему не откроешься - не Валар, но Тому, кто выше их...
- По делам твоим что-то не верится, что ты желаешь мира, - глухо проговорил Финрод.
Выжженная земля Ард Гален - это желание мира?
Рвется над крепостью изорванное знамя, черный ужас наполняет сердца защитников, падают воины... Это - желание мира?
Орочьи отряды, вырезающие беззащитные людские деревеньки, где после войны совсем не осталось мужчин, только дети... по чьему приказу они действую, желая мира?
Синдар, найденные в лесу мертвыми со следами волчьих зубов, - это тоже попытка прекратить войну? Финрод зябко передернул плечами. А волк-оборотень в подвале, деловито догрызающий жертву?

- Законы войны - это законы войны, Финдарато, - ответом на его мысли откликнулся Саурон. - Тебе ли, королю и воину, не знать этого? Впрочем... я сказал уже - я не прошу тебя о доверии...
Сев поудобнее, Майя тронул струны.
Лютня откликнулась чуть надтреснутым, но чистым звучанием.
Негромкая, неуловимая мелодия вплелась в сияние яркого дня, словно ветка плюща обвивается вокруг дерева. Странная она была, эта музыка - словно не все ноты звучали так, как им должно; словно кто-то решил смешать вместе зиму и лето - а получилось нечто непонятное, похожее не то на осеннюю распутицу, не то на весеннюю капель...
И - откуда вплетаются в незнакомый строй вот эти три аккорда?
Финрод поднял голову, прислушался внимательнее...
Да, верно. Это старая-старая мелодия... она родилась у костра после удачной охоты, но получилась совсем не такой, какую он хотел бы слышать тогда. Не такой, но вот поди ж ты... прижилась, и пели ее часто, и в Хитлуме, и в Химринге, и даже в Дориате. А сюда-то как она попала?
Его удивленный взгляд не укрылся от Саурона.
Кажется, ты это узнаешь, Нолдо. На что я и рассчитывал. Посмотрим, посмотрим.
- Вероятно, тебе интересно, откуда я знаю это? От одного из ваших менестрелей, Артафиндэ.
- Менестрель, как тебе ни жаль, уже мертв? - Финрод был убийственно серьезен, но в глазах плескалась насмешка.
- О, нет, я его не убивал и даже не пытал, - рассмеялся Саурон. Можно было только дивиться его смеху, кажется, он означал все, что угодно, только не радость и веселье. - Это был синда, пришедший сюда из Дориата года четыре назад. Они тогда еще не подозревали, отгородившись от мира Завесой Мэлианны, что крепость на Тол-Сирион уже не зовется Минас Тирит. Когда он это понял, было уже поздно. Его привели ко мне. Его дерзость пришлась мне по нраву: она была разумной. Когда он спросил, не опуская взора, чем же он может отблагодарить хозяина за гостеприимство, пускай и более чем настойчиво предложенное, я сказал ему в ответ, что тем, чем менестрели обычно платят за гостеприимство - песней. К счастью, он был синда, а не нолдо, и спел он мне песни - о красоте и величии единения с миром, а не о героизме государя Нолофинвэ, к примеру, - грань иронии и издевки была очень тонка... - И ушел от меня - живым и награжденным... а песня его осталась.
Саурон отложил лютню, легко и бесшумно поднялся, прошелся по комнате.
- Что же мне делать с тобой, Финдарато...
Усмешка вновь скользнула по лицу Финрода.
- Тебе так сложно решить это?
- Сложно, Финдарато. - Саурон остановился перед ним, взглянул внимательно. - Прежде всего, сложно понять, почему и как ты очутился в такой странной компании. Согласись, это наивно - по меньшей мере... Ваша легенда глупа и не выдерживает никакой пробы. Для начала, Смертный не мог пройти Завесу Мэлианны, если этого не смогли сделать униженные Синголло принцы Первого Дома. Но предположим, что это чудо совершилось.. Смертный мог полюбить дочь Синголло, но Лютиэн, принцесса Дориата, ответившая ему взаимностью, оборванному страннику, даже не умеющему писать, с известной вероятностью - смешно, Нолдо, не находишь ли? Предположим даже второе чудо. И предположим, что Смертный ушел из Дориата, пока Синголло захлебывался смехом, выслушав требования Смертного отдать ему в жены дочь, а свита Синголло подносила ему воду и вино, ушел живым. Но задание, которое дал ему Синголло, если верить вам... это невозможно, Финдарато. - Саурон остановился у окна и приоткрыл створки. Волчий вой донесся со двора крепости и быстро смолк, повинуясь жесту Темного Майя. - Синголло был достаточно разумен, чтобы не вступать в ваши союзы, идущие войною на нас, он понимал, что Завеса его супруги - ничто даже перед моею волей, не говоря уже о воле Властелина. Он знал, что его жизнь - в нашей руке, сохранность мира в их владениях - вопрос нашей доброй воли. И они не нарушали того мира, что был негласно заключен между нами, воины Синдар не вышли ни в одну вашу битву. И теперь - чтобы одним нелепым жестом он расторгнул мир, чтобы непонятно зачем он начал войну? Смертный, посланный с таким заданием, конечно смешон и обречен, но это вызов со стороны Синголло. Вызов, которого мы можем и не потерпеть.
Саурон зажег свечу и продолжил расхаживать по комнате, поигрывая кинжалом... Излюбленный, что ли, жест? Это он что - запугивает врага или просто размышляет таким образом?
- Тем более, что Синголло не глуп. Надменен, но не глуп, Артафиндэ. И он мог бы предположить, что третье чудо случится, если случились первых две - Смертный, прошедший сквозь Завесу Мэлианны, и Лютиэн, полюбившая его. Тогда вполне возможно, что каким-то образом Камень окажется в руках Смертного. Предположим, например, что Властелин окажется настолько мудр, что предпочтет отдать ему этот камень по собственной воле - кинуть его в мир, чтобы между Элдар началась междуусобица: ведь Фэанариони готовы друг другу глотки перегрызть за обладание камнем, не говоря уже о Синголло, что им его жизнь и мир в Дориате. Он что, возжелал подписать себе смертный приговор? Ведь посуди сам: Смертный приносит Камень, и Синголло обязан, по закону чести, отдать ему Лютиэн в жены. Смертный живет свой недолгий век и - умирает, Лютиэн, скорее всего, как дочь Элдар, предпочтет ненадолго пережить любимого супруга своего, - Саурон усмехнулся, видимо, мысль о том, что принцесса Синдар смогла бы полюбить Смертного, веселила его. - Горе ослабляет Мэлианну и Синголло. Завеса истончается. И что делают Фэанариони, которым нужен Камень? Однажды они уже не пощадили своих собратьев, Артафиндэ, сын Эарвен из Альквалондэ, - прямой, с недобрым прищуром, взгляд уперся в лицо Финрода. - Так что, это все невозможно, еще раз повторю, это невозможная нелепая сказка, Артафиндэ.

Эру единый... Значит, это действительно рассказал Линтаро...
Никто из тех, кого не было на Совете, не мог бы поведать обо всем настолько подробно. Никто из шпионов Врага не мог знать так много. Теперь надежда на одно лишь - на то, что их история действительно глупа настолько, что никто в здравом уме в нее не поверит.
Почему же ты поверил, государь Нарготронда?
Почему ты пошел с Человеком - сам? Ведь мог бы, все мог бы - дать отряд, или оружие, или золото, или...
Или - жизнь...
Свою. Потому что рисковать чужими я права не имею...
Берен ведь и не просил ни о чем. Не то что требовать - даже на просьбу не было у него ни сил, ни желания. В тот гулкий и пустынный вечер, когда они сидели, запершись, в покоях Финрода, он говорил без удержу... обо всем, что случилось за эти невыносимо длинные годы, и казалось, что главное для него сейчас - выговориться. Сжимая виски руками, глухо, но торопливо, словно боясь, что прервут его сейчас, остановят. И так похож был его голос на тот, что когда-то - совсем недавно - крикнул с холма: "Держись, мой Лорд!"
И это воспоминание сжимало сердце.
А про другой голос, намертво врезавшийся в душу, Финрод запретил себе думать еще давным-давно. Еще тогда, когда, вступив на ледяные торосы Хэлкараксэ, понял, осознал, что дороги назад - не будет. Вот тогда он и велел себе в первый раз - не сметь! Память нельзя изгнать, но можно запереть в дальний, темный угол, заставить замолчать... до поры, до времени...
Пока кто-то, сидящий напротив, закрыв лицо ладонями, не высветит скупыми словами милый образ - и сознание не подсунет услужливо то, что так давно пытался забыть.
Я не мог не поверить ему...
А слово Короля останется словом Короля, даже если Короля через несколько минут не станет... И, звеня, катится по мозаичным плитам серебряный обруч.
И тишина падает, нелепо взмахивая крыльями, повисает в Тронном зале.
Я никому не мог приказать... и даже просить не мог. Ведь и Берен - не просил...
И в это ты тоже не поверишь, Гортхаур...
- Неплохо же ты осведомлен, - еле слышно прошептал Финрод, пряча горечь.
Прости меня, Линтаро...
... И воздух внезапно - потемнел, сгустился. Лихорадочно съежился вокруг свечи. Холод, холод и боль, холод и вечный мрак, ночь без рассвета, освещаемая только огнями факелов... так уже было когда-то, не правда ли, Артафиндэ Арафинвион?
- А ты не лжешь, Артафиндэ... - осколками камнепада на могильную плиту у конца всех дорог упало - несколько слов.
Оборванная струна зазвенела мучительным "поздно", тяжелый, как удар, взгляд сковал неизбежностью. Как ты мог, Король, как глупо и наивно - открылся! Открылся... и что теперь делать? Как выгородить - Берена, как связать нить спасения? Поздно... Боль и усталость смогла совершить то, что недоверие делало невозможным - при мирном разговоре между врагами (смешно?)
- А ты не лжешь, Артафиндэ... но это все равно остается - невозможным, повторю. Значит, ты сам - заложник чужой лжи.
Ветер ворвался в окно, распахнул ставни, пламя заметалось, чуть не угаснув... если бы оно угасло, в этом можно было бы видеть - знамение. Впрочем, в том, что оно не угасло - тоже.
Ты не веришь мне, Гортхаур, и не поверишь - тебе, привыкшему к хитрости, странно слышать историю, которая так непохожа на правду. Но ты считал, что самая важная фигура и самая большая загадка - непонятно как оказавшийся здесь король Нарготронда. И до тех пор, пока ты считал так, у Берена был шанс - пусть призрачный, но шанс, что сочтут игрушкой, марионеткой, не стоящей внимания, и есть возможность ускользнуть от смерти. Теперь же - теперь ты примешься за него, Повелитель Воинов Ангамандо.
Если это было твоим сражением, Финдарато Арафинвион, то ты проиграл его. Не ту Песнь, в которой не хватило сил, а вот эту - в ней тебе не достало хитрости...
Но даже совершив ошибку, нельзя признавать поражение. Получив пробоину, говорили моряки, нужно пытаться дотянуть до тихой пристани - но не поддаваться неизбежности.
- Чужой лжи? И чьей же, Гортхаур?
- Вашего Смертного... которому это ни к чему, который явно марионетка в умелых руках.

Дерзишь, Нолдо, пытаясь сохранить лицо... Я хорошо чувствую ложь, особенно здесь, в замке, который стал моим домом, пусть, некогда и был - твоим. Ты не смог бы мне солгать, Артафиндэ. Ты не смог бы скрыть истину от меня.
И ты не лжешь.
Чья же это игра, заложниками которой мы с тобою оказались?
Мы с тобою... потому что ты скован цепями лжи и плена, а я - тот, в чьих руках одна из цепей, сковывающих вас. Цепь твоей несвободы.
И если за вашим Смертным стоит тень Того, кого я подозреваю - я отвечаю за любой исход.
Проклятие... только этого мне не хватало.
... Играй, игрок. Марионетками чужих душ. Ты - полководец Ангамандо, правая рука Властелина Мэлкора. И какие бы узы тебя ни связывали с этими марионетками, ты - игрок. И нити в твоей руке. И ты не можешь выйти за пределы игры.
По крайней мере, пока не будет получен окончательный ответ от того, кого ты подозреваешь.

- Предположим один из вариантов, наиболее логичных, в отличие от всей вашей легенды. Кому нужна такая марионетка - Смертный из рода Беора, сын того, кому ты обязан жизнью и свободой. Которому ты не сможешь не доверять, бедный книжник. Кто стал бы сочинять такую легенду, которую этот Смертный с ясным взором тебе рассказал. Тот, кто знает тебя и желает твоей гибели, потому что путь, по которому вы пошли, никуда более не ведет. Тот, кто мог бы понадеяться на чудо в безумии своем, ежели что. Потому что исхода два - либо прекраснодушный Финдарато и его отряд, такие же прекраснодушные книжники, погибают в руках врагов, либо Камень в их руках. Камень, который им не нужен так, как нужен иным.
- И что же из этого следует? - иронично и с интересом. Воистину, для тех, кто во всем привыкли видеть хитрость, существуют свои ловушки - их мудроствования.
- То, что зря ты пригрел у себя Фэанариони. Они с легким сердцем послали тебя на смерть. Благо, мои лазутчики мне тоже рассказали много интересного - например, как Фэанариони провожали тебя, чуть ли не на твоих же глазах деля твою корону. Чем же они подкупили твоего Смертного, который лгал тебе, готовясь делить с тобою единый путь и беду?
Безумие... нет, вполне себе вариант развития событий. По крайней мере, можно было бы предположить и такое... но я предполагаю другое. И Смертный мог быть - в Дориате, мог вызвать любовь у дочери Синголло... но тебе пока не следует знать о моих мыслях. Я буду говорить с миром - сам. Потом...
Пока что лучше бы посеять раздор в вашем отряде. Так выйдет меньше ненужного упорства и меньше смертей. Кроме всего прочего.
Улыбаешься, Финдарато? Зря улыбаешься. Так вполне себе могло быть.
- Вот уж не подозревал за тобою такой любви к увлекательным сказкам, Артафиндэ. Посмотри - взглядом, не ослепленным доверием, на доводы рассудка.

Ослеплен?
Нет, Враг мой... Ибо смотрел я не глазами. Глаза могут ошибаться - но не ошибается сердце...
Ты, быть может, неплохо знаешь сыновей Феанора. Но и я тоже - знаю своих братьев.
...Никогда не было особенной любви между сыновьями Феанора и детьми Финарфина - слишком замкнуто держались первые, и по праву младшей крови не приближались к ним близко вторые. Но если с Тройкой дружили младшие арфинги, то Финрод тянулся к старшим Феанариони.
Маглора Финрод любил. По-настоящему, как старшего брата, которого у него не было. Их дружба, начавшаяся в Амане, не сгорела, хвала Эру, в пламени Лосгара, не лопнула, сдавленная льдами Хэлкараксэ, стала лишь прочнее. На мгновение словно вспыхнула рядом летящая улыбка Златокователя - малыш, ты что? Мы помним тебя...
А Маэдроса - пусть на расстоянии, но уважал. Всегда. Что бы ни было, как бы ни было. Потом к этому уважению прибавилось и восхищение - восхищение мужеством, способностью признать чужую правоту, умением понять другого... и принять, наверное - пусть даже вопреки мнению остальных братьев.
...Алым сполохам в Лосгаре никто из нас тогда не поверил. Даже когда нам пришлось признать очевидное, понять, что преданы, - мы не верили этому. Нет, верили... но не все. Потому и шли - с одним лишь желанием дойти, взглянуть в глаза тех, кто были - друзьями, услышать и узнать, что все-таки ошиблись, что не могло случиться такого, не могло, что братья навсегда останутся братьями, что все это - лишь козни Врага.
Потому и дошли...
И если моя вера не оставила меня до сих пор, то и тебе ее не отнять.
И уж тем более не мог совершить такого Майтимо. Тот, кто сам единожды побывал в руках Моргота, не пошлет на смерть никого из живых. Потому что это - превыше сил всех Эрухини...
Нет, Жестокий. То, что ты говоришь, быть может, верно с точки зрения рассудка. Но нелепо - настолько, что даже не обидно. Мне остается лишь улыбнуться в ответ...
И вновь тишина повисает над миром...

- Безумие имени Трех Камней. Проклятье не только Нолдор, но и Белерианда, - Саурон стоял у окна и ветер шевелил его волосы. Темный силуэт на темном фоне подступающей ночи. - Так и должно было быть... - непонятно к чему. - Нолдор идут на принцип, Владыка идет на принцип. Жертвуя миром. Как же я от этого устал... - еще один момент случайной откровенности, такой недолгий. - Будь моя власть на то, будь эти камешки в моей короне - я бы их сейчас сам, своими руками, загнал бы в глотку вашему Смертному и приказал бы отвезти его к самым вратам Химринга. Чтобы посмотреть, как утонченные Фэанариони будут потрошить его, перегрызая по ходу глотки друг другу. По крайней мере, эта нить была бы на том доплетена. Но Камни слишком сильно связаны с тем, что предпето, и самим временем, чтобы это было в моей власти...
А, может быть, и в моей.
Вопрос лишь в том, чтобы вовремя - встать на пути тех, кто думают, что они всесильны. Встать - и нанести всего один удар. Или - не помешать его нанести...
... Остановиться. Об этом еще рано думать.

Вязкий свет восходящей луны пролился на пол...
- Ладно, Финдарато, - Саурон задумчиво взглянул в окно. - Дело к ночи. Что ты скажешь мне? Ты можешь остаться здесь пленником, вернувшись к своим, в подвал. Можешь - гостем, правда, несколько ограниченным в свободе - ты не покинешь пределов крепости и не сможешь носить оружие. Тем не менее, это все-таки лучше, чем... Выбирай.
Издевательская улыбка ползет по губам Финрода, шире, шире... и, не выдержав, он начинает смеяться - взахлеб, отчаянно, зло, до рези в горле... и валится, сползает на пол, задыхаясь...
... и падение обрывается. Остается только непривычное, незнакомое чувство обнаженности души - мерцающим стебельком теплого света на раскрытой ладони мира.
И прикосновение Тьмы, овеянной Пламенем, которая, оказывается, может быть еще и целительной. Отсчет мгновений - дробная весенняя капель, падающая в вечность, тихий смех луны, воздух в лицо... и мираж исчезает, как только проясняется в глазах. Исчезает, как только Жестокий отводит взор.
Целитель?
Но я не приму от тебя помощи, Гортхаур...
Пошатнуться, встать, цепляясь руками чуть ли не за воздух. Опереться о стену.
- Гортхаур, - выговорить наконец, скользя по тонкому лезвию иронии и невыразимо ехидной благодарности, которую можно испытывать к Врагу, - Ты самый гостеприимный хозяин, каких я знал когда-либо. Прости, но вынужден отказаться от твоего любезного предложения. У меня нет желания общаться с тобой... Я вернусь к своим.
- Нет, Финдарато, - взгляд Саурона холоден и тяжел. - По крайней мере, сейчас ты никуда не вернешься. На эту ночь ты останешься здесь. Спать. В этой вот комнате. Прямо сейчас - ложись и засыпай. А я займусь делами...
Ты не сможешь сопротивляться сейчас, Нолдо - ты слишком измотан. Поэтому уснешь быстро, очень быстро. Я умею ценить стойкость, враг мой...
Сумрачное покрывало окутывает, заставляя подчиниться. Слова отдаляются, исчезают, весь мир тонет в наползающей темноте, уплывает, уплывает... Тихие волны подхватили маленький корабль, мягко понесли прочь от скалистого берега...

Подложив под голову Финрода свернутый плащ, Саурон вернулся к столу. Аккуратно разложил бумагу, очинил перо. И задумался.
Если это твои шутки, Владыка, то хотя бы предупреждать надо...
Чьей же милостью мог пройти Завесу - Смертный? Какой же рок - или чья же воля - могли вложить руку дочери Синголло - в его руку? Что ослепило Синголло, лишило его разума? Какой же рок? Чья же воля?
Все нити сходятся только к одной фигуре в одеяниях Тьмы...
Владыка, ты мог пошутить - так. Сплести новую нить. Создать новых мучеников. Новую легенду. Продолжение истории мира.
Впрочем, мне ли знать, что движет тобою, ежели это твоя игра.
Можно было бы ничего не писать, есть то, что Элдар называют осанвэ. Но осанвэ в этом случае - открыться полностью, не оставив себе ни единой тайны, ни единой мысли или чувства, неведомых Властелину. Нет. Этого не будет.

"От Гортхаура, Повелителя Воинов Твердыни - Мэлкору, Властелину земель Севера..."

Часть третья

Предзимье, предгорье, и в скалах даже не развести костер - нельзя. Холодно... Танец на камнях - чтобы согреться, потому что вина не хватает. Холодно...Небо хмурится, сыплется поземка...
Это обруч короны сжимает виски? Почему так тяжело дышать? Артаресто, брат мой, прошу - останься, не провожай нас. Видишь - начинается метель...
Тьма, тьма вокруг, и снова вздрагивает на цепи Харальд, и снова ненавидящие глаза Берена следят за волком, и крик затихает под низким потолком. Ты не получишь его, тварь! - Финрод рвется из цепей, калеча руки в безумной попытке освободиться... ты не получишь его, нет!

- Нет... - отчаянным шепотом кричит Финрод... и рывком садится на скамье, выпутываясь из кошмарного сна.
Мгновенно вскидывается Саурон - и жесткая готовность к немедленной атаке на лице его сменяется усмешкой.
- Что-то не то приснилось, Финдарато?
Секунду совершенно сумасшедшими глазами - в пространство... Это всего лишь сон.
Ослабев от нахлынувших образов, Финрод повалился на скамью, вновь погружаясь в мгновенное забытье. Тонкое запястье охватили сильные ледяные пальцы... и инстинктивно он попытался вырваться.
- Не дергайся же, Нолдо! - Саурон нащупал жилку пульса; через несколько секунд отбросил его руку. - Почти здоров... Хрупкие же у вас сердца!
- Что ты знаешь о наших сердцах, Гортхаур, - прошептал Финрод, садясь, с силой проводя по лицу рукой, стирая остатки сна.
- Что? - не расслышав, иронически переспросил Саурон.
- Долго я спал?
- Чуть больше суток. Сейчас полночь.
Больше суток! Ирмо, Владыка Снов, ничего себе! Что же должны сейчас думать остальные, не дождавшись короля с этой "беседы"? "Хвала Эру, ты жив, государь! А мы ведь тебя почти похоронили..."
Хороша картина - спящий в покоях Саурона король Нарготронда. Ведь, наверное, и охрана стояла у дверей...
- Ты спал, не шелохнувшись, сном младенца, Нолдо. Вот посмеялись бы дивные эльдар - государь Финдарато почивает в гостях у Жестокого, который в это время чинно занимается стихосложением...
- Не знал, что ты пишешь стихи, - отозвался Финрод вполне мирно, тряхнув головой.
- Ты многого обо мне не знал, Нолдо, - хмыкнул Саурон. - Впрочем, не ты один. Я, видишь ли, с вами общаюсь, в основном, на иные темы.
- Догадываюсь...
- И, пожалуй, ни с кем из вас о стихосложении мне говорить не доводилось. С вами сложно беседовать на такие темы - ваши стихи слишком правильны и безупречны - часто в ущерб смыслу. Вы идеально держите размер и рифму, даже там, где этого делать и не нужно. Думаю, здесь все дело в присущей вам любви к порядку и нелюбви к переменам. Валинор, конечно, не остался таким, каким я его могу помнить, с тех пор, как туда пришли вы, но вряд ли он совсем уж изменился. Скорее, вы - его дети. Что ж, я рад, что я не остался там.
- Не скажу, что ты не прав, Гортхаур, - медленно проговорил Финрод, - хотя то, что ты прав, тоже не скажу. Дело здесь не в любви к порядку... скорее, в любви к гармонии. И именно поэтому любая погрешность так явственно видна - если рифма идеальна, сильнее и ярче становится смысл. Впрочем... что это ты вдруг? - не удержался он.
- Считай, что мне давно не попадались такие собеседники, Финдарато, - серьезно ответил Майя. - С кем мне здесь говорить на такие темы - не с орками же?
- С ними поговоришь... - хмыкнул Финрод. - Ну, а люди, которые служат тебе? Они что же?
- Как тебе сказать, Нолдо... Они чувствуют и видят мир иначе, чем вы, иначе, чем мы. Они предпочитают Песнь клинка - Песне Слова. Что неудивительно - они дети войны, идущей из века в век. Их краткий срок иной раз не выходит за пределы войны. Но они не умеют действительно - познавать и ждать, они - дети перемен и творцы перемен...
- Не так уж это и плохо, Гортхаур, - улыбнулся Финрод, и улыбка его была искренняя, хоть и чуть печальная.

Непонятная и странная мелодия в музыке мира. Люди. Те, кто Пришли Следом. Следом ли? Гости с неведомого пути, странники в этой жизни - кем вы были, кем будете потом? Куда уходите?
Мы слишком завязаны на прошлое. Вы - на будущее. В нас - память веков. В вас - любопытство. Мы - закат, наверное, а вы - восход. Мудр Отец наш, и все в Его замысле гармонично, несмотря на то даже, что вмешательство Тьмы исказило ваши души, Люди...
Если бы можно было открыться, рассказать - не врагу, а тому, от кого можно услышать и узнать столько нового... рассказать о том, как радостно ему было видеть эти глаза взбудораженных юнцов на лицах взрослых, отвечать на вопросы и спрашивать самому, учить и учиться столь многому, что захватывает дух, показывать и смотреть, объяснять и понимать... Эта земля - сама дитя перемен, и она подарила тем, кто пришел к ней с миром, радость изменений... которых, правда, хотели не все. Время, что в Амане текло неторопливой полноводной рекой, здесь бурлит торопливым горным ручьем, обжигающим кожу ледяными иглами, но бодрящим морозной свежестью утра. И оно захватывает - так, что возвращение к прежнему кажется бледным и ненужным.
Сколько из нас захотели бы вернуться?
Многие. Но не все. Теперь уже - не все...
А я сам?
Не знаю...
Не цепь клятвы или рока держит меня здесь - любопытство. То, что несет в себе новое, то, что манит за собой - пусть и в неведомое... нам ли бояться этого!
И так все интересно...

- Они не умеют ждать, здесь ты прав, Гортхаур. Но насчет неумения познавать - это ты зря. Есть то, что не дано познать нам или вам, - едва не сказал "нам с тобой", - но это с легкостью схватывают они - и несут дальше, добавляя в это иное, свое... причем, иной раз такое, что нам понять и принять бывает очень сложно. Но я даже рад этому...
- Люди - странники и гости Арды. Нас не станет вместе с миром, Артафиндэ, но я, бессмертный Майя, не скорблю о том. Равновесие, или, ежели так тебе понятнее - Гармония миров, она во всем, она и в том, что продолжением краткого пути людей по дорогам Арды является - Неведомый Путь. Смерти, как таковой, нет. Есть лишь Убийство, но мы говорим не о нем...
- Смерти нет, - эхом, словно про себя, отозвался Финрод.
Смерти нет, Гортхаур, я знаю это... Знаю про Неведомый Путь Людей - Валар рассказывали нам о нем, пусть и немного. И ты, Айну, можешь это знать. Но откуда тебе ведомо то, что знает Смертная, аданэт, подарившая надежду - нам, ведомо то, что смерти - нет? Тебе, Майя, которому суждено, как и нам, умереть вместе с Ардой? И зачем ты говоришь это мне? Даровать врагу надежду, придать сил - лишний раз... или это не вражда, или - изощренное убийство в твоем стиле...
Если бы я мог говорить с тобой не как с Врагом...
- ... Но их возможность Уйти - это та нить, которая вечно будет лежать между ними - и основами мира. Есть те среди нас, кто считают, что место Людей - в Эндорэ, смертных переменчивых землях, а место Элдар - в Валиноре, земле Стихий. Земле без времени. Они слепы, ибо не понимают того, что люди, дети и творцы перемен, оставшись без силы, способной их обуздать - в данном случае, это силой является ваша сила, ваша нелюбовь менять свой уклад жизни с каждым днем, - они изменят мир так, что мы, бессмертные, уже не сможем в нем жить. Наше время течет иначе, тебе ли этого не понимать, Финдарато. Наше время - оно иное нежели даже ваше, но ваше время понятнее нам, чем время людей. Им не дано увидеть мир, каким он станет сквозь столетия. Но им дано изменить его за свой краткий срок так, как никогда не стали бы менять его - мы. И миру они нужны... они, способные видеть иные звезды.
И, развивая мысль, идя дальше по тропам своих размышлений и воспоминаний:
- Например, один из людей около века назад задумался о том, что вода нужна в каждом покое Твердыни. И пришел к выводу, что можно продолбить желобки в камне гор, в которые можно направить пути горных вод. Продолбить и провести их пути так, чтобы вода была в каждой комнате, - с долей странного осуждения в голосе.
- Люди ищут свои пути к благоустройству мира, чем же они тебе не нравятся, Гортхаур?
- Тем, что так когда-нибудь эти пути приведут в мир, в котором нам, бессмертным, не будет места. И временами я провижу этот мир.
- Ты видишь жизнь в черных цветах, - вполне серьезно заметил Финрод. - Не все так мрачно...
Не все так мрачно, Гортхаур. Быть может, вы не видите, не можете видеть того света, что замечаем мы. Не знаю, как зовется он... быть может, надежда, быть может, память, а может быть - вера. Но видно суждено было сойтись дорогам Эльдар и Людей - иначе как и чем можно объяснить то, что случилось? Как может произойти все то, о чем ты говоришь, если в сердцах людей спит не жажда разрушения - жажда жизни... И именно она тянет их к переменам. И ее нужно - только разглядеть...
И счастлив тот, кто видит это...
Даже если за знание нужно платить... и какой бы ни была цена, я согласен на нее.
- Ты действительно ослеплен ими, Нолдо, - тихо проговорил Саурон. - Что тебе в них?
Что мне в них... как я могу это объяснить? Ты не поймешь, Гортхаур. Как я могу объяснить тебе, что такое любовь? Или радость... Ты не поймешь - не потому, что не захочешь, а просто не сможешь. Слишком мы разные... слишком...
- Я не могу объяснить это, Гортхаур, - вздохнул Финрод.
- Глупо, - резко сказал Саурон, вставая, отшвыривая стул. - Глупо! Скажи мне, на что вы надеялись, уходя? Ведь очевидно же, ясно - неисполнимо желание Тингола, невозможно это совершить, ни смертному, ни бессмертному. Допустим, вы надеялись не попасться в плен здесь... хорошо, пусть. Но потом! - Саурон заговорил рездельно, выговаривая каждое слово, каждым звуком рождая образ-осанвэ; те, кто знали его хорошо, знали, что это - недобрый признак, признак гнева. - Ты, король, должен был думать не только за себя, но и за тех, кто идет с тобой! Как ты мог вести их на верную гибель? Вам что, примера Маэдроса было мало?
- Ваш хозяин со всеми пленниками обращается именно так? - съязвил Финрод.
- Нет, - Саурон посмотрел на своего пленника безмерно усталым темным взором, - не со всеми. Другим легче, но участь королей тяжелее участи простых пленных. А Властелин достаточно быстро забывает свои игрушки.
Это проще показать, чем рассказать... все равно, осколков того, что я уже знаю, хватит для понимания судьбы пленника. Впрочем, все еще возможно изменить, но путей слишком мало... увидим.

... После возвращения из Мандоса Мэлкор сильно изменился: исчез, отошел в небытие свободный и гордый творец, умевший улыбаться, ушла сила, способная созидать - одним движением воли. Ушло истинное Величие, так привлекавшее к Мэлкору сердца. Ушло то, что называлось Мощь-и-Красота. Да, Вала Мэлкор вернулся в силе своей, но его дух был словно отравлен чем-то. Вернулся не Вала Мэлкор, не Творец Мэлкор - Властелин Мэлкор. Вернулся, возвел крепость... собрал войско и народы под руку свою.
Сначала Майя долго ломал себе голову над разгадкой того, что же случилось с Учителем (тогда еще он цеплялся за свои иллюзии...). Потом все выстроилось в логическую цепочку: поражение/смерть - не-прощение - бессилие - ненависть - необходимость фальши - Убийство...
Излом воли.
С одной стороны, ничего особенного в этом не было. По крайней мере, для него, Гортхауэра. Пламя - оно на то и пламя, перегорит-пережжет, потом на пепелище снова пробьются зеленые ростки.
Мэлкор был другим.
И для Мэлкора Убийство было - Убийством. И вся раскрутившаяся цепочка вела только к одному финалу - к Убийству. Искажению.
Искажение... - мелькнула тогда невеселая мысль. - Если и исказил что-либо... hasta - то лишь себя самого, пожалуй. Убивать - не его стезя. Была.
И когда он понял это, он решился взять на себя это бремя. Благо, он нашел свой способ прощать - виновник заплатит кровью, жизнью - и будет прощен. Смерть развоплощает все, кровь все смывает. Но было поздно, Майя понял это, когда, вернувшись из очередного своего разъезда по землям Белерианда, он увидел одного из князей Нолдор, прикованного за руку к одной из скал Тангородрим.
- Что это значит?! - спросил он тогда у Тэвильдо, сидевшего на подоконнике в облике эльфийского юноши. Развлекался, мерзавец.
- Что именно? - невинно поинтересовался младший из Сотворенных Мэлкора, подняв на Гортхауэра светлый взор.
- Нолдо на Тангородрим.
- Нолдо был взят в плен и не пожелал быть почтительным и покорным. Владыка развлекся, Гортхауэр.
- Понятно... - и отошел.
Что с него взять, с шута Мэлкора. Тэвильдо, зеркало. Ведь тогда, до Первой Войны, он тоже был иным. Мечтал о том, как станет творцом сказок тех, кто придет в мир. И ведь хорошие сказки сочинял. А когда Мэлкор вернулся - таким, каким вернулся - Тэвильдо сразу же подстроился под дорогого Владыку, стал таким же, как Мэлкор, не забывая своего места, места Младшего из Сотворенных. Как-то Гортхаур услышал обрывок из разговора, где Тэвильдо благодарил Владыку за то, что он создал его, Тэвильдо, как свою игрушку, и все равно изволит видеть в нем душу, а Мэлкор, кажется, получал истинное удовольствие в том, чтобы разубеждать Тэвильдо в этом мнении, говоря, что любое существо, в котором есть живая душа, нельзя сотворить, как игрушку, и нельзя в нем игрушку видеть. Убеждал себя в собственной "правильности". Стало очень горько, чтобы не сказать - отвратительно. Да, в те времена Мэлкор еще не стал бы создавать себе "игрушки", он действительно создавал - воплощал - живое, могущее жить и давать жизнь другому. А что создал бы он теперь, если бы мог еще - созидать? Вот и "создал" себе... с позволения сказать, живую игрушку. Подвесил за одну руку. "Развлекся".
Тогда Гортхауэр понял, что не будет разговаривать об этом с Владыкой. Ибо если Он уже развлекается подобным образом, то все разговоры бесполезны. Надо просто смириться. Наверное. И делать - то, что должен.

- Самое главное, что легенды о коварстве и жестокости Моргота вы рассказываете всему Средиземью - и Тьма бы с ним, - но все равно идете туда, в Ангамандо; зачем? За подвигом и геройской гибелью, не иначе.
Финрод не ответил...
Геройство... Тебе ли судить о нашем геройстве, Жестокий...
Тебе ли знать о том, как холодно от одной мысли о том, что тот, кого звал ты другом, испытал то, что не нельзя испытывать никому из живых. Пусть даже разум кричит: невозможно, пусть все остальные опустили руки... но как поверить тому, что ничего сделать нельзя?
И как поверить в то, что Единый отвернулся от нас? Если б Фингон не исчез тогда так внезапно, Финрод ушел бы с ним.
Вымерзнув до дна, все они тогда не могли согреться ни вином, ни огнем костров... и тяжестью на сердце ложилась мысль о том, что все хорошее - в прошлом. И злость тоже была ледяной - на себя, на Врага, на судьбу...
И лед этот не таял...
Пока однажды утром он не услышал тихий голос Фингона. "Мы вернулись..." Мы. Вернулись.
Не Я и Они - как раньше. Мы. И мы - вернулись...
Что ты знаешь об этом, Гортхаур...
- Я знаю больше, чем ты можешь предположить, Финарато, - так же резко отозвался Саурон. - Я все-таки часть этого мира...
Финрод пожал плечами. Понимай как хочешь...
Что бы ни сказал я тебе сейчас - это ничего не изменит.
Ведь каждый останется верным своему знамени...

- Скажи мне, Нолдо, - Саурон пристально смотрел на него. - Любил ли ты когда-нибудь?
- Что тебе в том, Гортхаур, - безразлично отозвался Финрод.
- Это не относится к делу, - Саурон не отводил взгляда. - Можешь не отвечать, если не захочешь. Это - просто мой вопрос. Вопрос Айну, которому всю свою вечность надлежит провести в окружении вас, Воплощенных. Вы - иные, чем мы... и мне интересно узнать.
Что тебе в том... Хорошо, я отвечу.
- Да...
- Да. Тогда ответь еще вот на что. Как оно - любить?
- Очень же к месту заговорил ты о любви, ученик Тьмы...
- Уж как пришлось... Отвечу еще раз, Финдарато: ты сейчас для меня - просто собеседник. Мне давно не приходилось говорить о чем-то, не относящемся к нашей войне. Как-то не с кем. Врагом тебе я буду после, когда потери и надежды разделят нас, когда цвет знамен уже невозможно будет примирить. Пока что - я просто спрашиваю тебя.
- Не знаю, смогу ли подобрать правильно слова, - после недолгого молчания ответил Финрод, - но попробую. Это не объяснишь - это нужно чувствовать. Любить... дышать ради того, чтобы был дышал тот, кого ты любишь. Знать, что ему - хорошо, и тогда ты счастлив тоже. Уметь дарить себя - и уметь принимать ответный дар. Видеть не глазами, а... иным зрением. - Вновь помолчав, он признался: - Не могу... не могу описать. Это действительно невозможно понять, если не испытал сам.
- Что ж, - задумчиво и с легкой грустью произнес Саурон. - Наверное, вы действительно иные. Потому что мы, Айнур, живем ради того, чтобы жил этот мир. И дыхание любого из живущих - наше дыхание...

Ледяная волна злости вновь хлестнула в лицо.
Вот как...
И ты думаешь, что я смогу поверить этому?
Тысячи смертей живущих в этом мире - их ты тоже ощущаешь, как свою смерть, Майя? А когда огненная река затопила цветущую равнину - ты чувствовал это? И убивая одного за другим своих пленников, ты каждое дыхание останавливал, словно свое?
Устало, на выдохе:
- Я не верю тебе, Гортхаур...
- Не верь, - такая внезапная и такая логичная холодность, мгновенная закрытость. И - выдох, кажется, последний всплеск. - Я знаю, о чем ты. Представь себе, когда все только начиналось, я совсем не этого хотел. Не хочу я этого и сейчас, но все, что должно было свершится - свершилось. И война неизбежна. А я, кроме всего прочего, тоже в ответе за тех, кого мы взяли под руку свою, создав державу на Севере. И каждая новая война - это мой выбор между вашим дыханием и дыханием моих воинов, дыханием людей, живущих в наших землях. Чье дыхание должен предпочесть я, Майя Гортхаур? Я, Повелитель Воинов Твердыни? Все просто, Артафиндэ, как ни жаль.
- Если ты такой мирный, Гортхаур, - издевательски, на грани ярости, - что же ты не восстанешь против своего господина? Не мы хотели этой войны - вы развязали ее.
- Я не восстану против своего Властелина. Никогда. - чеканя слова, тихо, яростно. - Вы же сами не чтите клятвопреступников - или с Врагом все можно? Или вы считаете, что Гортаур Жестокий и Ужасный тешит свое властолюбие у ступеней трона Моргота - и ничего больше? Нет, дорогие мои Элдар. Я давал свои клятвы и эти клятвы либо будут в силе, пока я есть на этой земле, либо будут уничтожены вместе со мною.
- Ты же видишь, понимаешь, чему ты верен, Гортхаур! Как ты можешь смириться с этим? Ты, Майя - не устал от смертей? Ведь ты мог бы хотя бы попытаться изменить это все - и насколько иным мог бы быть мир! - и чего это его внезапно понесло? Нельзя забывать, что разговариваешь с Врагом, Артафиндэ...
Но, кажется, эти слова пришлись очень к месту, кажется, эта случайная открытость одного помешала другому замкнуться в стальном коконе черных лат:
- Мир, Артафиндэ... и даже мир. Все совсем не так просто, у мира есть свои пути. И очень многое - предпето. Вспомни, что я говорил тебе о судьбе несколько дней назад.
Молчание. Слова, на которые нечего ответить. Незаконченная мысль, грань отрицания и понимания:
- Все свободны, Артафиндэ, если не говорить о несвободе от собственных иллюзий и надуманных принципов. Все - кроме некоторых. Многие из тех нитей судеб, что ныне плетутся в мире из прошлого в будущее, уже предплетены. Предпеты. В том, что вы называете Айнулиндалэ.
И - светлый звездный взгляд, прямо в лицо Темному Майя - взгляд с надеждой на понимание. Взгляд, скользнувший по грани. Взгляд книжника.
- Пожалуй, я расскажу тебе невеселую легенду, Артафиндэ. Об Айнулиндалэ, - медленно, подбирая слова и выражения. Что это - придумывает красивые обороты? Или просто подбирает слова, понятные Воплощенным? - О том, как многие Айнур поддержали сильнейшего и мудрейшего среди них, а один огненный Айну - особенно пылко. Его, воплощенное Величие. Мощь и Красоту, - Саурон невесело усмехнулся и снова заходил по комнате. - О том, как поддержал его... Тему Силы. Его Замысел. О том, как Сильнейший, Старший, очень легко и изящно вплел Тему этого Айну в те нити, которые плел. О том, как ему это удалось, ибо собственная воля Айну не восстала против. О том, как он оплел Айну этими нитями и как Айну далеко не сразу заметил это, и хвала Тьме. О том