Diagnoz все записи автора
PLAYBOY отправил Лоурэнса Гроубэла, помощника редактора, на съемочную площадку сериала «24 часа», чтобы узнать насколько насыщена реальная жизнь Кифера по сравнению с телевизионной.
Р. Итак, теперь Вы знаете, как приготовить обед?

К. Я употреблял наркотики, когда мне было 18, еще до рождения Сары. Мне нравился процесс приготовления кокаина гораздо больше, чем сам кокаин. Я занимался этим год, мне нравилось, а потом я остановился. К готовке я отношусь так же. Это прекрасная возможность отвлечься на что-то другое. За день можно обдумать кучу полезных вещей. Я, например, прогоняю в голове текст сценария. Это прекрасное, спокойное время.



Р. А наркотики?

К. Больше не употребляю. Мне никогда особенно не нравилась марихуана. С этим связана одна очень неловкая ситуация. Главный мой опыт употребления марихуаны пришелся на Нью-Йорк. Я встречался тогда с девушкой, и она убедила меня, что марихуана способствует классному сексу. Так что я сгонял в Центральный парк, купил немного марихуаны, вернулся, и мы забили косячок. Мы смотрели телик и покуривали травку. Не успел я оглянуться, как мы уже целуемся и начинаем заниматься любовью. Меня здорово торкнуло, и мой мозг начал переключаться на что-то совершенно неуместное. Я начал прикидывать, что мне нужно сделать завтра, когда я должен быть на работе; чем занимаются мои родители, где сейчас моя сестра. Я думал обо всем, кроме секса. В какой-то момент мне, наконец, удалось сконцентрироваться. Я понял, что двигаюсь очень быстро, и я подумал: «господи боже, я ведь могу убить ее, поэтому мне лучше кончить прямо сейчас», что я и сделал. Я очень четко помнил, что перед тем, как мы начали целоваться, по телевизору показывали очень смешного продавца машин, который сидел верхом на слоне. Когда мы закончили, я чувствовал себя восхитительно и подумал, что моя девушка была права — секс был фантастическим. Я перевернулся и увидел все того же продавца, который прощался со зрителями. Таким образом, все это уместилось в рамки двухминутного рекламного ролика. Тогда я решил: «Все ясно. Марихуана мне не катит».

Р. Вы некоторое время были владельцем ранчо в центральной Калифорнии, где разводили крупный рогатый скот.

К. Да, но теперь с этим покончено. У меня было 500 голов, которые могли давать приплод в 450 телят в год. Однако мне пришлось принять решение: выращивать коров или быть актером. После того, как я посвятил этому два года, стало ясно, чем я хочу заниматься. Я могу просыпаться каждый день и спрашивать себя, чему новому я научусь сегодня? Я ас в верховой езде, я умею выращивать крупный рогатый скот, кастрировать телят, — а я хочу узнавать что-то новое.

Р. Как началась Ваша «ковбойская» стадия в жизни?

К. Я умею обращаться с арканом с 20 лет, с тех пор как снялся в «Молодых стрелках» (Young Guns). У меня это так хорошо получалось, что я был уверен, если заняться этим профессионально, я смогу прокормить себя этим. Когда я тренировался, я мог заарканить все что угодно. В отеле, в котором я жил, я забрасывал аркан на стул, сидя за столом. Во время съемок в The Cowboy Way я заарканил девушку. Она несла кофе одному из актеров, а в другой руке у нее была папка. Так вот, я забросил аркан на обе ее ноги, но прежде, чем я успел убрать петлю, на ней развязался узел, и девушка упала. Я этого не хотел и почувствовал себя действительно паршиво и неловко.

Р. С чем из того, чем Вы занимались в жизни, можно сравнить то время, когда вы учились владеть арканом?

С. Я так и не закончил школу, никогда не учился в колледже, и мне этого не хватало. Мне не хватало общественных отношений. И тут вдруг мне 25 и мы с двумя прикольными парнями колесим по стране в грузовике, в котором три лошади. Это время было моими университетами.

Р. Значит, ранчо Вы оставили в прошлом. Что его заменило?

С. Я построил записывающую студию и вложил в это все, что у меня было. Кроме того, у меня есть потрясающая коллекция старых гитар, более 50 штук. Цена на некоторые из них доходит до 20 000 долларов.

Р. Сколько исполнителей Вы открыли и спродюсировали в рамках Вашей записывающей компании Ironworks?

С. Я не продюсирую группы, я их финансирую. Мой соучредитель Джуд Коул занимается продюсированием. Под нашим лейблом пока 4 команды. Сейчас мы записываем их альбомы.

Р. Вы хотите стать влиятельным человеком в музыкальном бизнесе?

С. Я никогда к этому не стремился. В течение 30 лет музыка белых оплачивалась лучше и полностью доминировала над музыкой черных. А сейчас городская музыка афроамериканцев монополизировала весь музыкальный рынок. Мне просто хочется помочь сбалансировать эту ситуацию. Огромное количество артистов не могут попасть в ротацию на радио без соответствующей поддержки.

Р. Значит, в музыкальном бизнесе присутствует дискриминация?

С. Да, и всегда была. Многие годы дискриминировались чернокожие исполнители. Совсем недавно ситуация изменилась на кардинально иную. И произошло это, потому что чернокожие артисты стали заниматься фактически тем же самым, чем занимаюсь сейчас и я. Они решили для себя: «Пошло все в ж..пу! Я буду продавать свои компакты соседям из багажника собственной тачки». И тут вдруг крупные компании начинают делать им предложения на 140 миллионов долларов, потому что эти компакты пользуются бешенной популярностью.

Р. Сейчас Вы живете не в самом спокойном районе Лос-Анджелеса. Чувствуете ли Вы себя в безопасности?

С. Самые крупные шайки из тех, что разместились поблизости, из Украины и Сальвадора. С одной стороны, когда я выгуливаю свою собаку по вечерам и прохожу мимо этих домов, я всегда держу в уме, что тут живут эти серьезные бандиты. С другой стороны, обычно, когда гуляешь в Brentwood’e с собакой, дети любят подбегать к ней. Дети моих соседей приходят в восторг от моей колли, потому что у каждого из них дома сидит натренированный на убийство питбуль. Мне нравится такое чередование. Где-то между Western авеню и Vermont собаки значат много.

Р. Когда Вы передвигаетесь по Лос-Анджелесу на метро, Вас узнают?

С. Да, но не только в метро. Меня узнают в барах, ресторанах, больницах. Если кто-то узнает меня, я быстро реагирую: «Как жизнь?». Обычно тебе сразу отвечают: «Да ничего, а у тебя?» Тогда я говорю: «Прекрасно, дружище. Еще пересечемся».

Р. А что, если кто-то ведет себя излишне нахально?

С. Такое случается. В таких ситуациях все зависит от настроения. Нарвешься на меня в плохой день, и можно схлопотать.

Р. Как случилось так, что в Вашем локте оказались кусочки стекла?

С. Я шесть лет прожил в Монтане. Там как-то и подрался с двумя армейцами. Они меня отделали, конечно. Во время потасовки мы валялись на земле, где было полно битого стекла. А пару лет назад я сломал кисть, и во время рентгеновского обследования врачи заметили что-то у меня в локте. Это были осколки стекла. Врач хотел было достать их, но я решил оставить все, как есть.

Р. Часто ли Вам приходилось драться?

С. Не то чтобы очень часто. Большая часть драк приходится на школьные годы. Первый раз я подрался, потому что кто-то задел мою сестру. Я пригрозил обидчику, что наподдам ему, если он не прекратит. Мне тогда было 12. Когда я развернулся, чтобы уйти, он набросился на меня сзади — чуть было не вытряс из меня душу. Я освободился, схватил его и повалил на землю прямым в голову. Я действовал неосознанно, мною управляли паника и страх. Я разбил ему скулу и понял, что у меня будут неприятности. Мне было противно от того, что я сделал. Но вместе с тем присутствовало и чувство невероятной силы: никто в этой школе больше не посмел бы лезть ко мне.
Я не дрался уже лет десять. 50 процентов всех поединков я проиграл. Последний раз я поднимал на кого-то руку в Торонто. Мне было тогда лет 26. Я здорово отделал того парня. Он пытался лапать мою жену, не зная, что я ее муж. Она сидела вместе с моим братом, пока мы с этим парнем играли в пул. Я сказал ему: «Я понимаю, ты немного перебрал, но чтобы я сохранил мое лицо, не мог ты извиниться перед моей женой?». Он отказался. Я попросил настойчивее: «Приятель, пожалуйста, я тебя очень прошу. Ты не должен был тискать ее». Когда он сказал: «Она меня попросила», — я его ударил. Он упал, но мне этого оказалось мало. Закончилось все тем, что мне пришлось платить за бильярдный стол, который был весь заляпан его кровью. Пришлось вызывать скорую. Я помню, что позже этой ночью я рыдал, хотя у меня нет такой привычки. Я плакал, потому что не мог понять, зачем я так жестоко поступил с этим парнем. От тех стычек, в которых мне надирали зад, у меня осталось на голове 180 шрамов, но я никогда не чувствовал себя ущербно, если не выходил из драки победителем. Зато если я побеждал, меня не покидало чувство, что тот, кого я избил, не заслужил этого.

Р. Когда Вам первый раз досталось в драке?

С. Я жил тогда в Торонто. Мы с моим приятелем Грегом (нам было по 15 лет) впервые попробовали алкоголь и пытались купить травку, но не преуспели в этом. Поэтому прошло еще 3 года, пока я не переехал в Нью-Йорк, прежде чем я попробовал марихуану. Так вот в какой-то аллее мы пытались купить травку у двадцатилетнеголетнего паренька. Грег посмотрел на товар и сказал, что это не марихуана, а мята. Я начал требовать у парня обратно свои деньги. Он предложил мне отвалить. Тогда я достал нож, которым меня снабдил друг и заявил: «Не шути со мной, верни мне мои деньги!». И это сработало. Парень этот стал подходить ко мне, чтобы отдать деньги, а со мной такого раньше никогда не происходило, так что я продолжал болтать в том же духе. Некоторые слова я выговаривал нечетко и он сообразил, что я выпивши. Я так и не заметил, как он ударил меня. Следующее, что я помню, когда очнулся, это Грега с моим ножом в ноге. Парень уделал нас обоих, а я этого даже не помню. Домой пришлось возвращаться на метро. У меня были глаза по пять копеек, а мой приятель зажимал рану на ноге, все его штаны пропитались кровью. Мы добрались до моего дома, утащили у моей сестры прокладки, взяли хоккейной изоленты и перебинтовали его ногу. Нам здорово досталось, но все, о чем я мог думать: «Мне нужно научиться так драться! Это было клево». У меня всегда какая-то странная реакция на подобные ситуации.

Р. Сколько у вас татуировок и что они значат?

С. Мои татуировки — карта моей жизни. На моих похоронах никому не понадобится рассказывать про мою жизнь. Всем достаточно будет взглянуть на мои руки. Татуировок у меня шесть. Последняя — Our Lady of Guadalupe — олицетворяет моих соседей, она очень испанская. В «24 часа» она играет ключевую роль. Первая татуировка японская, этот символ обозначает силу. Еще одна — меч. Есть кольцо жизни народа Маори, которое я набил в Новой Зеландии. Кроме того, есть татуировка в виде нашего фамильного шотландского креста. Еще одна эмблема Шотландии — чертополох. У меня на руке он обвит плющом.

Р. Вы не перестаете сниматься в кино. Каково было работать с Анжелиной Джоли в «Забирая жизни» (Taking Lives)?

С. На площадке она была сконцентрированной и внимательной, пунктуальной и всегда знала свой текст. Я спросил ее, что, черт возьми, занесло ее в Камбоджи, и она сказала: «Мы там снимали фильм. После того, как съемки завершились, я осталась в этой деревне. Я просыпалась каждое утро и наблюдала за тем, как кто-то проводит трубопровод в свою хижину или восстанавливает покосившуюся стену или ремонтирует крышу. Через несколько дней я начала чувствовать себя абсолютно бесполезным человеком». Она так красиво преподнесла это. Я сидел на стуле с открытым ртом. Я вдруг подумал о том, что хочу в Камбоджи, чтобы сделать хоть что-то. Я почувствовал себя совершенно бесполезным. Она прекрасный человек, который не только обратил внимание на то, что может чем-то помочь, но и действительно начал делать что-то в этом направлении.