В поcледнее время мне очень редко попадаются интервью с Валерием Леонтьевым, которые меня хоть чем-нибудь бы зацепили. И я сказала себе, хватит ворчать, ты можешь сама сделать интервью, которое тебя бы устроило. И сегодня я могу воспользоваться без всяких угрызений совести компиляцией как самым востребованным методом современной журналистики и сделать себе подарок по случаю наступающего Дня рождения Кумира.
И вот я его (интервью) слепила из того, что было, а потом, что было, то и... прочитала.
- Вы себя любите? Вот говорят, нужно себя любить…
- Пожалуй, нельзя сказать, что каждую минуту я себя люблю и за каждый поступок оправдываю. Конечно же, нет. И часто мне напоминают об этом друзья: «Ты себя не любишь! Куда ты прешься, больной?» Ведь пока у меня на градуснике не дойдет до 39 градусов, я считаю, что я здоровый, – и вперед, работать, потому что ставлю во главу угла интересы публики, а себя, когда дело касается здоровья, совершенно не щажу и не люблю. А надо бы себя любить, пора уже.
– Зато вы не курите, не употребляете алкоголь…
– Употребляю! Очень даже могу употребить. Просто надо знать место и время, когда это можно делать. А то, что не курю, это правда. Сорок лет курил, а потом бросил в один день. Сам себе сказал – все, с 2006 года. Тогда как раз началась антиникотиновая кампания. Курильщики, особенно в Америке, были поставлены в столь невыносимые условия, что чувствовали себя людьми третьего сорта. Мне это надоело, тем более, я увидел, сколько людей бросили, и бросил сам. Хотя сейчас замечаю: идет послабление, уже и экранные герои у них начали покуривать. Но я не буду.
– Ну, хорошо, вы не курите, в спортзале смоделировали прекрасную фигуру, как у античной статуи. Это все от любви к себе или от любви к профессии?
– Да ничего я не моделировал! Просто маме с папой спасибо. У меня нет возможности сидеть в спортзалах. Вон дома под лестницей один несчастный тренажер стоит, на нем я иногда что-то делаю. И больше из любви к профессии. Себя-то я переживу в зеркале любым, надо, чтобы публика не плевалась. Просто я считаю, что артист не может и не должен быть свиньей на сцене, на него должно хотеться смотреть. Поэтому и держу себя в определенных рамках веса, объема.
– И как вы добиваетесь этих определенных рамок?
– Ночевать надо в спальне, а не у холодильника! (Смеется.) Основательно ем я один раз в день – вечером после концерта. А в течение дня то кофе, то яичко вареное, то яблоко, то виноград. Перехватил – и ладно.
— А вы в кого из семьи такой кудрявый?
— Это у меня от матери. Как, кстати, и голос. Моя мама — украинка, она очень хорошо пела, у нее было такое сильное, пронзительное сопрано.
— Сейчас-то вьющиеся волосы — часть вашего образа. А вот в детстве, наверное, из-за них настрадались.
— В детстве я как раз не страдал. Потому что до шестнадцати лет волосы у меня были прямые. Это случилось однажды летом. Утром мы с пацанами, как обычно, пошли купаться на Волгу — мы тогда жили в Юрьевце Ивановской области. Искупались, вылезли, а когда обсохли, я заметил, что мои волосы стали завиваться. Сначала я думал: да и бог с ним. Но со временем положение стало усугубляться, волосы пошли волнами, а потом так скрутились! Вот тогда уже меня по этому поводу стали доставать. А я стал пытаться их выпрямить. Даже спать ложился: намочу их, расчешу гладко, туго завяжу полотенцем. К утру они распрямлялись, а к вечеру — опять скручивались в кольца. Я расстраивался. Но потом понял: мои волосы — это хорошо! А став артистом, понял: это очень хорошо!
- И как же вы однажды все-таки решились расстаться с таким роскошеством?
- Дело было в начале июня. Я взял ножницы и сделал вот так (показывает), вырезав себе немалую лысину.
- Для чего же?
- Надоело!
- Дошли слухи, что это еще драматичнее происходило. Якобы Леонтьев прилетел на Майами и, не входя в свой дом (чтобы не видеть зеркало!), взял ножницы и на пороге сам себя обкромсал...
- Нет, в дом я все-таки вошел. Но, действительно, первое, что сделал, - взял ножницы и отрезал все, что в руку поместилось (смеется).
- Не смотрясь в зеркало?
- Не смотрясь! А потом Люся взяла машинку и срезала все, что оставалось. У меня две причины было: надоел до смерти сам себе, и еще очень жаркое лето. Можно эти причины местами поменять. Ну ничего, по крайней мере, отрастет на голове что-то новое, такой вот дискошарик 70-х.
- Но это же был экзальтированный поступок! Прямо на пороге дома, не смотря в зеркало...
- А это чтобы не рассуждать и не мучиться: делать - не делать, стричься - не стричься. Взял - обстриг. Зато теперь растут быстрее предполагаемого (улыбается). Но я понял, что на сцене работать с короткой прической никогда не буду. Больше не хочу лишать себя пышного, богатого реквизита.
- И все это из любви к профессии? А вопрос-то изначально был о любви к себе.
- А вот здесь я отвечу, что скорее нет, чем да. У меня есть основания себя недолюбливать...
—Если не секрет, какие именно?
—Не понимаю, с какой стати я должен колоться — копаться в себе, заниматься самобичеванием, рассказывать на страницах прессы, что во мне плохого, а что хорошего? Вы это сделаете и без меня.
- Если я правильно понимаю, вы хотите, чтобы публика воспринимала Леонтьева как некоего иллюзорно — романтического героя, и боитесь: едва будут обнародованы реальные факты вашей жизни, этот образ померкнет?
— В миру я тот же, что и на эстраде, просто существуют как бы две ипостаси одного человека. Как правило, так происходит у каждого артиста. То, что недоделываешь в жизни, не можешь выразить в рутине быта, реализуешь на сцене. Именно здесь проявляется твоя истинная личность,
- Считаете ли вы себя интеллектуально развитым человеком?
— В контексте среды, в которой существую, думаю, да.
- А могли бы сказать о себе: «Я — нормальный человек, нормальный мужик, такой, как все»?
— Наверное, нет, это было бы слишком самонадеянно. Понятие нормы очень расплывчато. С точки зрения обывателя — человека, не имеющего ни отношения к нашей профессии, ни понятия о нашем образе жизни, — многое во мне может показаться неприемлемым. То, что для нас в порядке вещей, людям, далеким от сцены, от музыки, от искусства, представляется просто дикостью. Поэтому и не пытаюсь заявлять; дескать, вполне обыкновенный. Для своих — нормальный, для некоторых — сумасшедший.
— Возвращаясь к теме ваших поклонников и поклонниц, хочу задать вопросы, которые наверняка волнуют даже самых спокойных, уравновешенных почитателей: «С кем он живет? Кого предпочитает?»
— Выразителями этого интереса стали сегодня «акулы пера». Если журналист не полезет под одеяло к звезде — он просто распишется в собственном непрофессионализме: говорить — то практически больше не о чем! Я под одеяло никого не пускаю... Обидно, да?
— А почему не пускаете? По каким — то принципиальным соображениям или из чувства противоречия?
— Дескать, все это нынче делают, а я не буду...Мне кажется, каждый человек чувствует определенный дискомфорт оттого, что к нему в постель лезет кто — то третий. Естественно, в том случае, когда третий в кровати — лишний.
— А вам не приходило в голову, что, выходя на сцену, уже обрекаешь себя на публичное существование и, соответственно, на всесторонний — в том числе и постельный — интерес к своей жизни?
— Конечно, я знаю, что это моих поклонников интересует, но и они должны понимать: я на эстраде не для того, чтобы рассказывать о том, как я решаю свои сексуальные проблемы. Я там по другому поводу нахожусь!
- Сегодня вас с радостью возьмет в свои ряды любой эстрадный клан, любой фестиваль, любая телепрограмма. И тем не менее в каком-то смысле Вы продолжаете на эстраде оставаться «белой вороной»...
– Да, многие журналисты утверждают, что мне удается находиться в сторонке от происходящего…
– Точней, над происходящим, выше!
– Спасибо! Вы сказали: выше, а я сказал: в сторонке. Но суть не в этом, а в том, что я не знаю, почему так происходит, я специально никак не упираюсь, просто делаю то, что мне представляется интересным, нужным. Вот так себя вижу в этом деле. Может быть, поэтому в сторонке и нахожусь, может быть, поэтому «не ко двору». Раньше был буквально «не ко двору» – не пущали, не велено было.
А сегодня как бы эстетически не ко двору.
- Вы всячески избегаете тусовок, ведя линию на полную суверенность. Вы делаете это сознательно?
- Конечно. У меня нет уверенности, что необходимо постоянно – утром, вечером и в обед – показываться народу. Скажем, по телевизору. Есть категория артистов, которые могут позволить себе сделать паузу. И в общении со средствами массовой информации, и вообще. Мне хотелось бы надеяться, что я принадлежу к этим артистам.
- Часто ли отказываетесь от предложений прийти на ТВ?
– Часто. Как правило, от всевозможных ток-шоу, где нужно пожарить яичницу или высказать свое отношение к какому-то событию, которое меня вообще не касается и не волнует. Было бы интересное предложение! Вот как-то снялся в новом ТВ-цикле «Цена успеха» с Ангелиной Вовк. Эта программа о профессии, о жизни, все вполне конкретно, а значит, мне интересно.
– А если зовут в программы политические, социальные, просят высказаться по острым вопросам?
– Честно говоря, не тянет… Одно время часто звали в такого рода передачи, сейчас, к счастью, перестали.
- Вы еще и сборные концерты не жалуете…
- В сборных концертах я участвую очень редко, по случаю праздничных дат. Я предпочитаю работать сольно. В таком случае я сам себе хозяин, сам отвечаю за Дело. Создаю свою атмосферу, навязываю свои правила игры. А за несколько минут в сборнике не успеваешь кайф поймать.
- В так называемом свете вы практически не появляетесь, личную жизнь не афишируете, во время сборных концертов проводите время преимущественно в гримерной, почти не выходя в закулисные коридоры. Такая обособленность не тяготит вас сегодня, не доставляет какого-то внутреннего дискомфорта?
- Напротив, это очень хорошо.
- И в хит-парадах вас не увидишь.
- Да, мне тут недавно показали один хит-парад и заметили, что меня в нем нет. Мол, нужно исправить ситуацию.
- Вы хотите сказать, что вас не беспокоит то, что последнее время Ваше имя не появляется в хит-парадах? Или Вы чувствуете себя мэтром, и Вам это не важно?
- Я никогда, ни в прежние годы, ни сегодня, не считал, что моя фамилия обязательно должна мелькать в хит-парадах. Может быть, я и не прав, но я не придаю этому слишком большое значение. Я придаю значение тому, чтобы зритель, уйдя с концерта, чтобы даже еще идя на мое представление, знал, что Леонтьев – это всегда надежно, что это будет наверняка хорошо. А хит-парады… Это вообще сложная проблема и достаточно широкая, потому что она вплотную стыкуется с понятием вкуса. Когда я читаю списки зарубежных лидеров, получается, что знаю практически всех. Когда смотрю наши рейтинги, теряюсь, поскольку в половине случаев не понимаю, о ком идет речь. Я телевизор не смотрю, отчасти из-за того, что не желаю вторжения в свою жизнь той музыки, которой обдалбливают сегодня нашего зрителя. Не хочу этого слышать. Я человек восприимчивый и, если долго начну смотреть ТВ, не дай Бог, стану делать то, что мне показывают.
- Удивительное дело: на радио вас почти не слышно, но аншлаги собираете по всей стране. Чем объяснить такой парадокс?
- На радио меня мало только потому, что ни рубля, ни цента я за эфиры никогда не платил, чем, как известно, не гнушаются многие мои коллеги по цеху. Все новое, что у меня появляется, я просто рассылаю по радиостанциям, а там решают, что с этим делать: ставить в эфир или нет? Почему редко «звучу»? Может быть, потому что законодателем моды и вкуса стал с некоторых пор так называемый формат? Понятие, изобретенное неведомо где и кем. Согласно этому неосязаемому формату сегодня и решается, какой песне надлежит быть в эфире, а какой - ни в коем случае. Но, по моему глубокому убеждению, настоящий артист всегда «не формат», он всегда оригинален. Если он личность, то интерес публики ему обеспечен надолго. Формат? Это угода сиюминутным вкусам, он печется, как блины. Идет напор молодых продюсеров, которые и занимаются подобной «кулинарией». Как-то целый месяц подряд слушал "Русское радио" и был неприятно удивлен - меня ни разу не поставили. Пришлось самого себя успокаивать: "Я - хороший артист. Сменятся время, радио, номенклатура, фактура. И сколько раз это уже было... Не грусти. Не обижайся".
- Вы интересуетесь тем, что пишет о вас пресса?
- За долгие годы жизни на сцене у меня выработался очень стойкий иммунитет к тому, что пишут и говорят. Музыкальная журналистика как жанр, по-моему, уже очень давно не существует. В последние лет десять, например, ни разу не попался мне материал, который бы грамотно и качественно исследовал современный шоу-бизнес. Зато постоянно появляются мифические домработницы, внебрачные дети, другая желтая чушь про артистов. А в Интернет и вовсе не заглядываю, несмотря на обилие там официальных и неофициальных моих сайтов. Разве что иногда, когда в офисе директор говорит: «Смотри-смотри, что пишут тут про тебя!». Я просто воспитал себя так, чтобы не принимать близко к сердцу ни чрезмерную похвальбу, ни всякий мусор, так жить легче. Иначе можно с ума сойти от переживаний и раздражений.
– Но ведь эстрада считается греховным искусством...
– Хм. Подобрали же Вы слово!
– Андрей Вознесенский писал, что есть у Музы «преступная эстрада как гулящая сестра»!
– Не думаю, что это так. Может быть, эстрада – жанр наиболее доступный для восприятия. Эстрадные артисты находятся больше на виду у публики, а значит больше подвержены пересудам. Любое наше слово, поступок, комментируется легче, проще, чаще, чем, к примеру, жизнь актрисы академического театра или звездного писателя. Вот нам больше грехов и приписывается…
- Сегодняшняя эстрада может для вас существовать без шоу?
- Может. Я в состоянии 2 часа петь в черном кабинете, без балета, без музыкантов. Но ведь, я не совсем эстрада. Мое творчество – это не попса в сегодняшней ее форме. У меня руки другие, язык другой, повадки, интонация, эмоции другие, чем у представителей эстрады.
- Эстраду, кино, телевидение и прочие сферы масскульта часто обвиняют в том, что они превратились в тупую развлекаловку и оболванивают народ. Одни при этом считают, что виноваты те, кто эту «жвачку» навязывает, другие утверждают, что виноват сам потребитель, который создаёт спрос. Что вы думаете по этому поводу?
- В физике есть понятие «диффузия металла»: если две пластины из разных металлов сильно сжать друг с другом, со временем одна непременно проникнет в другую. То же самое происходит и с массовой культурой. Носители масскульта предлагают публике некий продукт. Публика его принимает и требует ещё. Поэтому зрителю, слушателю и дают то, что он уже употребил и просит вновь. Получается замкнутый круг. Такой же, как, например, в отношениях между курильщиками и табачными компаниями. Но я уверен: наступит момент, когда потребитель масскульта захочет вести «здоровый образ жизни» и затребует продукт качественный, талантливый, интеллектуальный. Сейчас, возможно, это ему не нужно. Развлекаловка, пусть даже не самого лучшего качества, может быть, является сегодня неким обезболивающим для общества
– Правда, что один ваш поклонник-коллекционер несколько лет назад собрал все ваши записи, «вычистил», отцифровал, но бокс-сборник ваших песен так и не появился… Где же они?
– У меня в шкафу лежат. Это вам лучше мой продюсер объяснит, почему нереально выпустить. Проблема с авторскими правами! Нужно по новой платить, спрашивать разрешение у авторов. В итоге все складывается в такую мороку и, главное, – в нереальные цифры. Для того чтобы отбить деньги, нужно так поднять цену на эту коллекцию, что она будет пылиться на прилавках. Ничего страшного, у поклонников все и так есть…
- Вы "варитесь" в коммерческом искусстве, а ведете себя как бессребреник, и Вам удается оставаться творцом.
- Это больной вопрос. Как удержаться на грани, чтобы не потерять коммерческий успех, кассу и не запеть "фуфло" – три ноты и два слова. Я доверяю своей интуиции.
- Говорят, что вы неприхотливый артист. Как это соотносится с пафосом, которым должна себя, по идее, окружать звезда вашего уровня?
- Мне самому немного надо. А если я этот пафос каким-то образом и поддерживаю, то делаю это для публики. Им хочется видеть звезду в лимузине, а не на "жигулях". Мне много не нужно, но поддерживать в сознании публики образ звезды иногда бывает необходимо. Но убежден, что блистать надо на сцене, а чего на перроне-то блистать или в аэропорту?! Я стараюсь, чтобы на меня не глазели – капюшон надену, очки темные и быстро прохожу. Не люблю, когда на меня смотрят вне сцены, поэтому в общественных местах стараюсь быть как можно незаметнее. На работе так выкладываешься, так устаешь, что уже совсем не хочется понты кидать. В обычной жизни я тихий, совсем не яркий и очень доволен, когда на меня не обращают внимания.
-Ваши главные требования к помещениям не изменились: тепло, темно и тихо...
— Ну это не требования. Это пожелания.
— А что вы делаете в этих помещениях, когда никто не мешает?
— В темноте сплю, а в тепле и тишине — читаю, смотрю кино...
- Вы никогда не мелькаете в скандальной хронике, почему не слышно, что на одной тусовке кому-то в глаз дал или на другой - догола разделся...
- Берегу энергию в мирных целях. Шучу, конечно! Для того чтобы серьезно обьяснить, почему на сцене я буйный, а в жизни тихий, надо по меньшей мере положить себя под микроскоп. Иногда говорят о двух людях. Один Леонтьев на сцене, другой вне. Нет, я, конечно, один. Хотя для меня эти понятия "жизнь" и "сцена" диаметрально поменялись, и жизнь - это то, что происходит на сцене, а вне сцены - это просто собирание сил, аккумуляция энергии,жизненных впечатлений, которые потом проявляются в работе.
- Но помимо профессионального существует элементарное человеческое общение.Вам его хватает или вы абсолютно удовлетворяетесь одиночеством?
- Да хватает мне общения. С журналистами, с артистами своими, с которыми езжу повсюду, с соседями, с давними приятелями. Новых я завожу трудно. Вернее, завожу легко, но они быстро соскакивают или я их "соскакиваю". Жить надо на небольшой горочке или во впадине, иногда выглядывая и осматриваясь вокруг.
— На сцене вы не можете без шоу. А в жизни?
— Это для меня абсолютно неважно.
— Кажется, что вы и дома ходите в каких-то вычурных рубашках.
— Что вы! Дома... Если я один и тепло, я хожу без всего. Ну, в тапочках. Может быть, в халате. Когда кто-то приходит, надеваю фланелевые шаровары, майку. Если бы не моя профессия и не известность, я бы и на работу приезжал в чем попало.
- В Москве вы бываете несколько раз в году, всю жизнь видите только гостиницы, гримерки, кулисы... Личная жизнь, как говорится, брошена на алтарь искусства?
- Не совсем. Конечно, гастролирующие артисты многим жертвуют, но многое и получают взамен: зрительскую любовь, деньги, наконец. Чего-то я, конечно, лишен. Но не могу сказать, что от всего в жизни отказался во имя сцены.
- Когда-то вы говорили о том, что ваша семья это люди, с которыми вы работаете. А что для вас сейчас означает понятие "семья"?
– Семья – это тот человек или те люди, которым совершенно неважно, как я выгляжу, одет или не одет, умылся или не умылся. Это касается не только внешнего облика, но и внутреннего состояния – разобран я совершенно физически или полон энергии и в прекрасном настроении. То есть семья примет тебя любым и любым любит.
- Вы живете один, отдельно от жены. А где же тихое семейное счастье?
- У нас счастье иного рода. Мы постоянно тусуемся, мигрируем: я - в Америку, жена - сюда, а можем встретиться, например, в Испании. Это все довольно забавно и романтично. И нам по-прежнему интересно общаться, быть вместе. Я знаю очень много примеров, когда супруги всю жизнь проводят нос к носу: в гримерке, в автобусе, в поезде, в купе, в гостинице они сидят вместе и друг на друга смотрят. Ну а потом бабах - и чаша терпения кончается, люди разбегаются. А у нас на расстоянии отношения только крепнут.
- Но ведь она от вас уехала. Вы поссорились?
- Это была не ссора. Отчуждение, постепенное отдаление друг от друга. Люся — она тогда была музыкальным руководителем и бас-гитаристкой моей группы “Эхо” — вбила себе в голову, что уже не в том возрасте, чтобы выходить на сцену. Что она стала для меня обузой. И вот однажды она купила бутылку коньяка и сказала: нам сегодня надо многое обсудить. И мы обсудили: она сказала, что в следующую поездку на гастроли в Америку хочет остаться там и начать новую жизнь. Я ее как мог отговаривал, но она все для себя решила. А после того как мы расстались, со временем я окончательно убедился в том, что не было рядом со мной никого умнее, честнее и вернее.
— Вы во второй раз расписывались в Америке. То есть по российскому законодательству вы с Людмилой не женаты?
— Я сам не понимаю. У нас есть документ, что мы женаты. Но по американским законам. А по нашим, очевидно, нет.
— Будет обидно, если такой человек, как вы, так и не оставит после себя потомства. Быть может, стоит подумать?
- Все эти годы я жил — и сейчас живу — в такой суматохе, в таких ежедневных тисках, что как-то ничто меня не мучило, не тянуло за сердце: надо, пора. А вот теперь, иногда, редко, но тем не менее начинаю ловить себя на мысли: а не упустил ли я в жизни что-то большое, важное...Я размышляю об этом, и, между прочим, чем дальше, тем чаще. Порой склоняюсь к мысли, что после меня
непременно должен кто-то остаться, а иногда сомневаюсь: зачем? Разве не представляю ценности сам по себе? Передать кому-то то, что имеешь? Однако еще неизвестно — кому! Казалось бы, дело не больно хитрое, но это ответственность, ведь будет расти твое дитя, а участие — вещь весьма проблематичная. Матери — артистки своих чад забрасывают, а отцы и подавно...
— Так вы боитесь, что не хватит времени для воспитания собственного ребенка или вам нечего ему сказать?
— Повторяю: это очень большая ответственность. С одной стороны, думаю: «Не поздно ли?», а с другой: «Так, может, надо поскорее?..» Хотя знаете… Иногда посмотришь на эти «продолжения рода» у своих друзей и думаешь: «Нет! Такого мне не надо!»
– Успех, слава, достаток повлияли на ваш характер, изменили вас?
– Думаю, да. Такие вещи не проходят бесследно, возникают какие-то тараканы. (Смеется.) И все же надеюсь, что принадлежу к тем, у кого после испытания «медными трубами», крыша не очень поехала. Я давным-давно себе внушил, что работа есть работа, а слава – всего лишь атрибут профессии. Сними корону, успокойся и сиди дома, читай книжку.
— И все же, если бы вам было плохо, если бы катастрофа какая-то, и вы могли бы сделать только один звонок. Чей бы номер вы набрали?
— Моего директора Николая.
— То есть не жены даже?
— Нет, подождите... Если бы это была катастрофа, как-то связанная с работой, то позвонил бы Николаю. Он человек преданный и в этих вопросах хорошо разбирается. А если бы было плохо по жизни — то Люсе. Так что, пожалуйста, не ограничивайте меня одним звонком...
- А вы задумывались о сроках завершения своей сценической деятельности?
- Какой жёсткий вопрос! (Задумывается.) С одной стороны, конечно, красиво уходить в хорошей форме, дабы никто не любовался твоей лысиной, горбом, выпадающими зубами... С другой стороны, люди, вкусившие яд аплодисментов, не в силах безболезненно оставить сцену, у них не хватает духа... Отношения артиста и публики мне напоминают отношения любовников в том смысле, что они редко расходятся по-хорошему. Как правило, зритель бросает исполнителя. Чрезвычайно редко случается наоборот: когда артист покидает подмостки, будучи востребованным и любимым. Сцена - это больше чем профессия, поэтому добровольно расстаться с ней в нужный момент по силам далеко не каждому. По силам ли это мне? Пока не знаю... По моим ощущениям, сегодня публика мне ещё верна...
– В одном из интервью Вы определили отрезок активной творческой жизни артиста довольно безжалостно – от 30 до 50 лет. По-моему, он больше, но в Вашем жанре всё же достаточно быстротечен. Что дальше?
– Иногда я пытаюсь задать себе этот вопрос. Но он настолько пугает меня, что я даже не ищу ответа.Мне кажется, я допелся до такой фазы в своей жизни, что уже и остановиться не могу. Решил держаться до конца. Красиво уходят в бульварных романах, а в жизни чаще цепляются за подиум из последних сил. Сутулясь, плохо себя чувствуя, охая, опираясь на палочку, доползают до заветной кулисной тряпочки, все за ней оставляют и выходят с хорошей осанкой на сцену. И так до самой смерти.
– Когда посмотришь на ваш гастрольный график, такое ощущение, что имеешь дело с Димой Биланом или Сергеем Лазаревым, то есть с молодым, горячим гастролером… Певцы вашего поколения так много не гастролируют!
– У меня с годами выработался свой график, удобный мне и комфортный. Можно сказать, вахтовый метод. Два месяца плотно работаешь, потом – на Майами, на отдых. Но для того, чтобы долго быть за границей, надо плотно здесь поработать. Говорю сейчас не только о себе, а о своем большом коллективе музыкантов, танцовщиков, технических служб – нужно всех накормить, всех содержать. Ну и себе на черный день что-то отложить…
– Вы же уже достигли пенсионного возраста, но в прессе мелькнула информация, что Леонтьев, оказывается, уже получает пенсию.
– Да, по выработке стажа, как вокалист. Я же отпел положенные 35 лет.
– И какая у вас пенсия?
– Знаю, что небольшая, но не могу сказать, какая именно, потому что на руки не получаю. Она где-то копится. На черный день…
— Вы вообще философски к возрасту относитесь или, как большинство людей, полагаете, что молодость — лучшее время?
— Юность и молодость хороши своим ожиданием. Все, что в этом возрасте происходит, — происходит впервые, и все, случавшееся со мной первый раз 20, 30 и даже 40 лет назад, меня невероятно поражало. Опрокидывало! Удивляло! Изумляло! Первое интервью! Первая съемка! Первый раз в жизни взяли автограф! Впервые зашел в студию, чтобы записать песню! Да даже любая концертная площадка, на которой я выступал впервые, приносила мне массу впечатлений.
А с годами этих впечатлений и ощущений новизны все меньше и меньше становится, и, оглядываясь на ту острую радость узнавания, я и прихожу к выводу, что лучшее время — молодость.
– Сегодня новые имена быстро появляются и так же быстро исчезают, а Леонтьев, Кобзон, Пугачева, Долина, Ротару, Вайкуле как были, так и есть. В чем тут причина, как думаете?
– Ну, таких людей ведь не много, они не часто рождаются. А те, кого мы сегодня видим на экране круглые сутки, – это артисты, раскручиваемые продюсерами для личного заработка. И они покорные эти мальчики-девочки, делают то, что им говорят. А мы не покорные, мы самостоятельные, строптивые, нас не дядя делал, мы делали себя сами.
– А чем бы вы могли заняться после сцены? Бизнесом, например...
– Я совершенно не заточен под это. Многие артисты имеют коммерческую жилку, и у них есть побочный заработок, который потом становится основным занятием в жизни. Ресторан, например, заправка, салон красоты – у кого что. А у меня – ничего по сей день.
– Но, может, ничего и не надо? Будете возлежать на любимых подушках…
– Может, и не надо… Но тогда одна из подушек должна быть очень хорошо кое-чем набита. (Смеется.)
- А в рекламе вы не пробовали сниматься?
- В какой? Саша стирает штаны вот этим порошком, а Паша – другим. И никакой разницы! Я бы ни за какие деньги не полез бы в эту "стиральную машинку"! Если бы я и взялся что-то рекламировать, то это была бы какая-то экстравагантная нестандартная одежда. Или классный спортивный автомобиль. Или – яхта. Но только в том случае, если бы этот ролик был красивым, как про "райское наслаждение". Сколько лет его показывают – а я смотрю без тошноты и аллергии.
- Но неужели вы не устаете от такой жизни?
- Кoнeчнo, жизнь нa кoлecax нaдoeдaeт, кoнeчнo, уcтaeшь и пopoй нeнaвидишь тo, чeм зaнимaeшьcя. И вce-тaки я бoльшe люблю cвoю пpoфeccию, чeм нeнaвижу. Пpaвдa, мнe нe xoтeлocь бы дoжить в этoй пpoфeccии дo тoгo cocтoяния, в кoтopoм я вижу нeкoтopыx apтиcтoв, нaшиx вeликиx и cлaвныx в пpoшлoм звeзд. Увы, ceгoдня oни нe мoгут ocтaвить cцeну тo ли в cилу мaтepиaльныx пpичин, бeднocти (пoтoму чтo иx cлaвa пpишлacь нa пepиoд, кoгдa oни пoлучaли кoпeйки и ничeгo нe cкoпили нa cтapocть), тo ли в cилу иx oдинoчecтвa (кpoмe кaк нa cцeнe, oни ceбя в этoй жизни ни в чeм ужe нe пpeдcтaвляют). Я вижу, чтo oни ceгoдня дeлaют и кaк живут, и мнe нe xoтeлocь бы тaк зaкaнчивaть cвoй cцeничecкий путь. Хoтя oб этoм гoвopить eщe paнo, нo paз уж вoпpoc пpoзвучaл, нaдo нa нeгo oтвeтить. Я думaю, чтo тиxo дoтлeвaть нe буду.
- А помечтать о такой жизни, без постоянных гастролей... Как вы себя видите?
- Гдe-нибудь в зoнe cубтpoпичecкoгo климaтa нa ocтpoвax. Думaю, чтo кoгдa чeлoвeк cдeлaл в жизни тo ocнoвнoe, к чeму oн cтpeмилcя, к чeму был пpизвaн, дa eщe ecли гoды oтдыxa oбecпeчeны, иx мoжнo пpoвecти нa этиx paйcкиx ocтpoвax. 15 минут в дeнь тaм идeт дoждь, умывaя вce нa cвeтe, a пoтoм cвeтит coлнцe. А пoд ним тaк xopoшo пиcaть книгу oбo вceм, чтo ты видeл и пepeжил...
- Вы многое увидели, испытали, изведали в жизни? А есть ли еще что, что могло бы вас удивить?
- Распускающийся цветок, молния, любовь с первого взгляда, откровения незнакомого человека в условия катастрофически растущего вала лжи и цинизма. Хорошие новости в телевизионных новостях. Иногда, собственная наивность.
- Что вам не хватает для полного счастья? Или вы абсолютно счастливы?
- Счастье мгновенно. Иначе мы никогда бы не смогли выделить его из других состояний. Я был счастлив много раз. Мгновенно. А если я буду счастливым целый день, то стану несчастным.
– Что Вы обычно желаете публике?
– Последние годы желаю публике только одного. Они любят своих звезд, а нередко случается так, что артисты их разочаровывают. Так вот я не хочу входить в число тех артистов, которые разочаровывают свою публику! И желаю ей, чтобы в социальном, в житейском плане скорее произошло то, что бы можно было назвать «статус кво», чтобы все было у них хорошо и надежно…
Стелла_ВЛ (Валерий_Леонтьев) все записи автора
Это цитата сообщения Elena_33480 [Прочитать целиком + В свой цитатник или сообщество!]
18 марта 2012 г. 13:25
Леонтьев на концерте объяснил фанатам, что именно он считает "антигуманным"
Валерий Леонтьев — лучший блогер «МК»
