Leonsija все записи автора

"Странный дом", "особняк-обманка", "пряничный домик" - это все эпитеты в адрес одного дома, дома на Большой Якиманке. В 1893 году напротив церкви Иоанна Воина появился дивный двухэтажный терем из красного кирпича. Арочные окна с "гирьками", украшенные колонками-"бочками", вместе с разнообразными выложенными на фасаде узорами, изразцами с диковинными растениями и птицами - всё напоминало дворцовые покои Московской Руси.

...Это здание уникально в своем роде. Своим характером оно во всем противостоит нашим привычным представлениям: несмотря на это, такое, как оно есть, оно должно быть оценено по достоинству... и нельзя найти способ его переделать без того, чтобы не показаться смешным, вмешиваясь в его старинный облик...

 

Дом Игумнова давно и общепризнанно считается выдающимся сооружением «русского стиля» XIX столетия. Для этой усадьбы документированная история начинается поздно - вскоре после пожара 1812 года. Тридцатого марта 1851 года "жена Московского почетного Гражданина Варвара Даниловна дочь Крашенинникова... продала жене Санкт-Петербургского купца Вере Яковлевне дочери Игумновой и наследникам ее каменный дом со всеми принадлежащими к нему каменными и деревянными, жилыми и нежилыми строениями и землею... А взяла я продовщица с нее покупщицы за оный дом... семнадцать тысяч сто сорок рублей серебром...". Деньги по тому времени немалые. При живых мужьях жена купца, а не сам купец, покупает дом тоже у жены, а не у самого купца. Эта замоскворецкая традиция - записывать недвижимую собственность на жен - заставляет вспомнить пьесы Александра Островского, его знаменитого "Банкрота".

Улица Большая Якиманка до революции

Выбор места у многих вызвал недоумение. В те времена этот район не отличался респектабельностью и считался малопрестижным. Убогие фасады соседних домов могли испортить любой архитектурный замысел. Однако Николай Игумнов объяснил свой выбор тем, что сам родился и вырос в этих местах.

Однако не скоро - через тридцать семь лет после этого - усадьба стала приобретать свой теперешний облик. До постройки особняка на этом месте стоял небольшой деревянный дом, возведенный после большого московского пожара 1812 г. купцом второй гильдии николаем Лукьяновым. В 1880 году купец первой гильдии Николай Васильевич Игумнов пригласил архитектора Николая Ивановича Поздеева, именовавшегося в официальных бумагах «Художником первой степени», для того, чтобы он построил новый дом со службами на месте старого. Поздееву тогда было тридцать три года, родился он в Калужской губернии, образование получил в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, затем уехал в Петербург в Академию художеств и по окончании ее нашел место в Ярославле, где пять лет был городским архитектором. На этой должности он показал себя приверженцем двух архитектурных манер - «русского стиля», который использовал в проектах церквей и часовен, и разновидности классицизма, связанной с французским «стилем Людовика XV», которому тогда охотно подражали по всей Европе. В таком духе он строил купеческие дома. Игумнов, владевший значительным паем Товарищества Ярославской Большой полотняной мануфактуры, обратил внимание на молодого архитектора и поручил ему построить в Москве особняк, в котором соединились бы обе его излюбленные манеры, но «русский вкус» преобладал бы.

 

За массивной дверью (раз в году в Международный день музеев она открыта для всех посетителей) совершенно иной мир. Гостиная, малый салон, а также малая столовая - все выполнено в классическом стиле ампир времен правящей французской династии Бурбонов. Тут на каждом шагу королевская роскошь. Паркет красного дерева в парадных залах, шикарная мебель из драгоценных пород древесины и слоновой кости. Дорогие гобелены по стенам, сложная лепнина. Высокие светлые потолки с орнаментальными рисунками и барельефами. Зато в парадной столовой интерьер строже. Никаких излишеств под низкими сводами, как в рыцарских замках. Так и должно быть в помещении, стилизованном под готику Средневековья. В доме было более сорока комнат, предназначенных для жизни семьи, деловых встреч, отдыха, досуга, образования и уединения.

  

 

 

Однако московская архитектурная среда не приняла чужака. Едва возведенный особняк подвергся уничтожающей критике. Как язвительно писал архитектор В. Стасов: "Угодно, вот вам пять аршин "греческого классицизма", а нет - три с четвертью итальянского Ренессанса. Или хороший ломтик романского, шесть золотников готики и целый пуд русского". - ”Но ведь все равно красота, - не унимались москвичи. - Где еще такую отыщешь”. - “ Нет, - парировали знатоки. - Не наша эта манера строительства. Чужая московскому духу и глазу”. Игумнов, поддавшийся этим настроениям, быстро разочаровался в своем ярославском зодчем и отказался оплатить превышающие смету расходы. Разочарованный и разоренный архитектор покончил жизнь самоубийством.

Особняк Игумнова всегда был окружен ореолом мрачных легенд. Самая распространенная из них гласит, что хозяин поселил в этом сказочном дворце свою любовницу-танцовщицу, а когда уличил ее в измене, заживо замуровал несчастную в стене. С тех пор ее призрак якобы бродит по залам особняка, тревожа покой его обитателей.

Другое, не такое жуткое, но не менее фантастическое предание гласит, что в 1901 году  Игумнов решил удивить своих гостей, приглашенных на бал, и приказал выложить полы в одной из парадных комнат золотыми монетами. На монетах, естественно, был изображен профиль императора, который поневоле топтали ногами игумновские гости. Едва ли не на следующий день сведущие люди "с прискорбием" доложили об этом государю. В ответ из Санкт-Петербурга пришло высочайшее распоряжение выслать Игумнова из Москвы (без права возвращения в оную) в его кавказское имение рядом с абхазским селом Алахадзы. Больше уже владелец в свой столичный дворец не вернулся.

С 1917 по 1925 годы в московском доме Игумнова размещался клуб фабрики Гознак. Потом сюда перебрался Институт переливания крови. Его сменил Институт мозга, сотрудники которого скрупулезно искали "гениальные извилины" в головах Владимира Ленина, Надежды Крупской, Клары Цеткин и прочих деятелей Октября. Однако позднее, ничего особенного так и не обнаружив, "мозговики" перебрались в более просторное здание, передав дом Дворцу пионеров.

В 1938 году бывший особняк Н. Игумнова советское правительство предоставило в распоряжение посольства Франции. С 1979 года по сегодняшний день терем-дворец - официальная резиденция чрезвычайного и полномочного посла Французской Республики.  

А вот, в заключение, еще какая история приключилась с хозяином особняка И.В.Игумновым (из воспоминаний Н. А. Варенцова), своего рода московская байка о жизни богатых людей:

"...Как нередко бывает с лицами, имеющими большие доходы и не проживающими их,(...) деньги для них потеряли то значение, какое они имеют у лиц, боящихся выйти из своего бюджета. Неожиданно Игумнов получает повестку в суд в качестве потерпевшего. Это обстоятельство Игумнова крайне удивило: ему не было известно ни о каких покражах у него в доме.

В суде из прочитанного обвинительного акта ему стало известным: он, будучи больным, по предписанию докторами, должен был делать ванны. Его лакей, живший у него довольно долго, помогал ему вставать с кровати, провожал и усаживал в ванну, после чего спешил в спальню, чтобы проветрить комнату и привести в порядок кровать. Проделывая это, он заметил под подушкой ключ от несгораемого шкафа; недолго думая, отпер шкаф, где увидал, что он был наполнен пачками денег. Лакей схватил три пачки, сунул в карманы, запер шкаф, ключ положил опять на свое место. Идя в ванну за хозяином, успел опустить украденные три пачки в стоящую вазу в одной из комнат.

Выбрав удобное время, лакей вынул пачки денег из вазы и отправился с ними к своему приятелю-куму, которому рассказал чистосердечно о всем происшедшем с просьбой их сохранить, обещаясь, что, когда дело пропажи узнается и виновник покражи не будет найден, он с ним поделится. Когда распаковали пачки и сосчитали, то оказалось в каждой пачке по десяти тысяч рублей.

Н.В. Игумнов от болезни поправился, начал выезжать на работу, и лакей заметил, что его хозяин не волнуется пропажей денег, успокоился и заявил, что ему необходимо быть в деревне, с просьбой отпустить его; получив расчет, он уехал. После чего пришел к куму и сказал: моя покража прошла незаметно, хозяин даже не догадался, давай деньги - будем делить! - «Какие деньги делить? - ответил кум. - Я у тебя никаких денег не брал!» Слово за слово, кумовья рассорились окончательно. Лакей, взбешенный коварством кума и друга, пригрозил: «Пойду в полицию и все расскажу!» - «Ступай! - получил ответ. - Деньги крал ты, куда их девал, неизвестно». Лакей побежал в полицию и все рассказал. Лакея и его кума арестовали, произвели обыск у обоих в деревне, и у кума было найдено полностью 30 тысяч рублей. Суд присудил лакея и кума к наказанию, после чего председатель суда обратился к Н.В. Игумнову: можете получить свои 30 тысяч рублей. «Я не считаю их за свои деньги, -- ответил Игумнов, -- а потому отказываюсь от них».

Тогда председатель предложил Игумнову пожертвовать 30 тысяч рублей на какое-то благотворительное дело. «Делайте с ними, что хотите!» - ответил Николай Васильевич. В числе присяжных заседателей был мой знакомый Михаил Иванович Чупоков, передавший мне об этом «чудаке», как он выразился, причем спрашивая меня: что это за такой богач, теряющий 30 тысяч и даже не знающий это!"

Особняк Игумнова до революции