Как только его не называют: самый стильный, сексуальный, состоятельный, и даже «бриллиантовый» (почему – читайте ниже)! И все это о нем, и все в яблочко. Знакомьтесь: Константин Крюков, 21 год, художник, актер и просто молодой повеса – сын Алены Бондарчук, внук Сергея Бондарчука и Ирины Скобцевой, племянник Федора Бондарчука.
   
   Пока в Москве
   – Константин, вы живете в Праге, Берлине. А дом где – в Москве?
   – Дом мой однозначно в Москве. До того как я начал плотно сниматься в кино, действительно жил между Прагой, Берлином и Москвой. В Праге у меня студия, где я пишу картины.
   Правда, там я уже очень давно не был. Вообще, люблю пожить в разных местах. Вот в Берлин приехал на две недели, остался на два с лишним месяца. Облазал весь город, посмотрел все: от самых пафосных мест до самых альтернативных. Единственное, что меня сильно обидело, так это то, что ни на одном памятнике Второй мировой войны нет ни слова про российских солдат. Есть посвящения погибшим американцам, немцам, японцам… репрессированным по вере, гомосексуалистам. Но не русским.
   – Не было желания осесть в Европе?
   – У меня семья здесь. Все мои родные здесь. И потом, я русский человек. Хотя, честно говоря, ничего загодя не планирую. Пока получается так, что я в Москве. Если завтра у меня появится другое увлечение – перееду. Сейчас меня Москва совершенно устраивает. Это вот года полтора назад я Москву просто ненавидел. Люто. Злобные люди, менты, холод и грязь. А сейчас за год вынужденного пребывания Москва стала моим самым любимым городом на свете. Очень рад, что дела заставили меня тут год безвылазно просидеть. Волей-неволей я искал позитив, и оказалось, что его столько! Для Москвы, знаете, у меня есть вот какое сравнение. Сильнее всего обидеть, как и порадовать, может только близкий, родной человек. Точно так же и с Москвой. Так плохо, как здесь, мне нигде не бывает, и так здорово – тоже.
   – А чем плохо? Кроме ментов?
   – Скажем, когда я учился в Юридической академии, через дорогу располагался судебно-приставной морг. Я приезжал на занятия утром и видел, как выгружают мешки с трупами. Их выкладывали чуть ли не на капот моей машины! Весь день насмарку.
   

   Проиграл я денежки
   – Можно предположить, Константин, что артистизм у вас – от Бондарчуков. А от Крюковых что?
   – Мои мама и отец – полные противоположности. Так и меня всю жизнь разрывает между рациональным и духовным. Я учился в Юридической академии и параллельно снимался в «9 роте». Но мне кажется, что это очень удачный микс. Если посмотреть на творческих людей, мною уважаемых, то серьезных вершин в жизни добиваются только упорядоченные граждане. Микеланджело, да Винчи или Врубель были теми, кем их представляют – в шарфе и без денег. Доля рациональности и адекватности в устройстве ума творческому человеку необходима. Очень рад, что она во мне есть и какое-то время даже активно культивировалась.
   – Знаю, например, что вы даже играли на виртуальной бирже Forex?
   – Да, проиграл я там денежки. А там все проигрывают. Это совершенно непрогнозируемый аттракцион по съему денег. Я представил, каково это – просто сидя дома за компьютером, заработать деньги на торговле валютой. А потом понял, что это всего лишь способ срубать деньги с населения.
   – А как получилось, что вы геммологией (наука о ювелирных камнях) занялись?
   – Я начал заниматься геммологией по той причине, что на тот момент у меня отец был косвенно связан с этим бизнесом. К тому же мне хотелось получить профессию, которая дала бы мне возможность зарабатывать и быть финансово независимым от родителей. Была у меня тогда такая цель в жизни, в 14 лет. Какое-то время я работал по этой специальности. Это очень интересный бизнес, закрытый, построенный на мифах общества. Самый романтичный камень – это бриллиант. Знаете, почему? Это самое дорогой материал на свете по плотности денег на квадратный миллиметр. Причем цена на бриллианты не обусловлена спросом и предложением, стоимость создается искусственно и теми людьми, которые контролируют рынок!
   
   У дедушки всегда был креатив
   – О деде какие воспоминания остались, если таковые есть вообще?
   – Для меня Сергей Бондарчук – дедушка. Я тогда был совсем маленьким, и виделись мы с дедушкой нечасто, потому что я жил с родителями в Швейцарии. Дедушка к нам приезжал, когда ездил в Швейцарию лечиться. До четырех моих лет, когда я еще жил в Москве, я постоянно наблюдал за тем, как дедушка дома рисовал. Еще у него на даче был такой сарайчик, который для маленького ребенка был настоящей неизведанной планетой. Там можно было найти все: деревянные фигурки, рисунки, инструменты… Дедушка очень любил прикладное искусство: разные штучки собирать, занимался резьбой по дереву. И попадая в этот сарайчик (куда меня старались не пускать, потому что я сразу начинал все трогать и перекладывать), я испытывал полный кайф. В настроении дедушки всегда был креатив. Он всегда что-то рисовал, мастерил, о чем-то размышлял. Что еще для меня было поразительно… когда мы жили в Швейцарии в городке Сангалин, таком стопроцентно швейцарском городе, спокойном, где ничего не происходит, никогда не происходило и никогда происходить не будет, дедушка к нам приезжал и снимал этот городок на видеокамеру. Потом, когда мне уже было 18, я эту съемку нашел и понял, что дедушка в этом невзрачном городке столько всего неординарного увидел, о существовании чего я даже и не подозревал. Такой у него особый взгляд был.
   – Можно сказать, что ваша страсть к живописи – от дедушки?
   – Для меня было нормально, что человек рисует, потому что все в семье рисовали. Но развил мою страсть к живописи, как ни странно, папа. Когда мне было лет шестнадцать, я показал папе один из эскизов, посмотрев на который, он решил отправить меня в психушку. Я тогда учился на первом курсе Юридической академии, параллельно окончил геммологический, а тут – заявился с эскизом. Но я продолжал рисовать для себя. И со временем отец проникся и даже настоял на том, чтобы я освоил технику живописи. Заручившись поддержкой отца, я нашел в Праге мастера, у которого и стал учиться. Он был миниатюрщик, очень интересный человек, который пережил клиническую смерть. Некогда талантливый и перспективный художник, после такой жизненной драмы мой учитель сидел дома и изредка зарабатывал на копиях.
   – А почему выставки не устраиваете?
   – У меня столько требований к тому, как это должно быть, что когда люди их слышат, они просто отказывают. Говорят: «Ты такой сложный. Это нереально». Пока не нашел человека, который готов сделать выставку так, как я хочу.
   
   Дядя Федор
   – Как складываются отношения с дядей – Федором Бондарчуком, у которого вы снялись в «9 роте»?
   – До «9 роты» мы общались с позиции «племянник-дядя», и то не особенно близко. Сейчас дядя – мой доверенный человек. Я о многом с ним советуюсь. Воспринимаю Федора даже как наставника. Но, к сожалению, после «9 роты» у нас очень мало времени для общения. Помню, когда Федор пригласил меня на съемки «Кино в деталях» на СТС, мы с ним так перенервничали! Даже администраторы удивлялись: «Ну что вы нервничаете, вы же родственники?»
   – И почему?
   – Просто я даже не помню, когда мы последний раз с Федором сидели и просто разговаривали. Либо на каких-то вечеринках, либо дома у Федора, но там гости… А передача началась с того, что Федя говорит: «Ты знаешь, мне тут справочку про тебя принесли, столько ты всего успел сделать!»
   – Еще одна ваша большая работа в кино – «Жара». Ваш герой тоже Костя. Балуется наркотиками. Как у вас с этим делом? Говорят, у золотой молодежи в моде «поторчать».
   – Я про себя знаю, что я очень привязчивый. Вот курю с седьмого класса, и эта привычка доходит до полного маразма. Выкуриваю по две пачки в день и никак не могу остановиться. Поэтому и наркотики пробовать не стал. И потом, есть много других интересных состояний. Можно йогой заниматься. Я-то не занимаюсь, потому что мне просто лень.
   – А еще вы снимаетесь у Павла Санаева в сериале «Нулевой километр».
   – На площадку приезжаем в восемь утра, тебе дают кипу текста. Грим, перекур, учишь текст, съемки. Пять минут перерыв, текст, съемки. А ты еще пытаешься вникнуть в сюжет, а иногда это сделать очень сложно. Вот написано, что мой герой что-то скрывает. Но что? Оказывается, сценаристы еще не придумали, что. Может, убийство. Но что играть-то? Заканчиваются съемки ночью и бывают совершенно невероятные случаи. Доходит до того, что я как-то в сцене сказал: «Окрой закно» вместо «Окно закрой» и никто из съемочной группы этого не заметил, потому что все работают точно в таком же режиме. Зато текст я теперь учу с листа. Тут как-то Федя (Бондарчук. – О. Н.) звонит: «У тебя завтра пробы, но ты извини, мы текст только сейчас тебе переслали». Открываю файл, смотрю, – там один абзац. Перезваниваю Феде, говорю, что уже выучил. Так он сначала не поверил, попросил ему прочитать.
   – На вашем персональном сайте написано, что вы мечтаете «купить дом на берегу моря, в Италии или Греции, предварительно заработав достаточно денег на 5 лет беззаботной жизни».
   – Я бы сказал, что сейчас моя мечта видоизменилась. Мне нужен такой же домик, – только не в материальном мире, а в духовном. Чтобы он был постоянно внутри меня, независимо от того, где бы я ни находился. Чтобы я всегда жил в таком домике и все у меня было хорошо.