В колонках играет - Тишина
Настроение сейчас - Спаааать...

Мы жили. Когда то давно. Не в этом времени и не в этом мире. Мы жили там, где могли жить, Там, где нам было место. Пока однажды, всё не рухнуло, как это бывает. Вы скажете - заезженый сюжет, давно избитый. А я отвечу - жизнь самый заезженый и избитый сбжет, с одинаковым финалом. И в ней редко случается что то по настоящему новое и необычное.
Из-за непомерных амбиций одного, того, кто хотел абсолютной власти, смены порядка - всё рухнуло. Потому что он не только хотел, он мог всё изменить. Сплотил вокруг себя последователей, тупых фанатичных ублюдков, готовых служить его идеалам.
И мы ушли. Не желая подчинятся, не в силах сопротивлятся. Развеялись как пепел по ветру, бежали, в иные миры, времена, за Грань. Не зная, что нас ждёт, не имея надежды на воссоедененение. Просто бежали. Просто от страха.
Вначале было трудно. Многие из нас погибли в первые дни после побега. Не будучи приспособленными к жизни Вне. Не знакомые с её правилами. Чужие среди чужих. Встреченные агрессией, агрессию являвшие. Многие были молоды, не умели таится в чужом мире. Как известно, люди редко оказывают радушие тем, кто на них не похож. Мутанты, выродки, исчадья ада, посланники тьмы - так нас называли, истребляя без жалости.
Те же кто выжил, сумели приспособится к новому существованию. Не жизни, именно существованию. Мы не могли больше жить. От прежней жизни остались лишь воспоминания, год за годом выжигающие душу. Наши замки, наши луны, сердце нашего мира, дарившее нам силы - это было в прошлом. Связь с Силой была оборвана. И наши души стали пусты, припорошены прахом былого счастья. Ведь мы умели быть счастливы. Умели улыбаться. Когда то давно.
Спустя годы мы нашли новые источники сил. В частности кровь. Кровь иномирцев обладала каким то удивительным свойством. Она дарила наслаждение, на мгновение наполняла душу, словно возвращая нас назад, к тому времени, когда мы были живы. Дарила силу, не сравнимую с былой, но всё же. И мы стали охотится. Охотится и пить их кровь. Мы научились давать потомство, обращая их в себе подобных. Мы научились существовать.
Летопись Аерона, Эдвард Рошисский, 2152 год со дня падения Старого Мира.

Двуколка стояла у въезда на территорию театра, замерев в терпеливом ожидании. Припорошенный снегом кучер поправлял шарф, закрывая лицо до самых глаз. Было холодно. С неба плавно спускались на землю огромные снежные хлопья. Вечерний город заливал улицу желтым светом, посыпая мигающими, разноцветными искрами свежевыпавший снег. Расположившийся напротив театра ресторан "Сатир", по праву имевший звание лучшего в городе, подмешивал к морозному воздуху запах горячего глинтвейна, тушеного в горшочках мяса, сдобных булок, самых разных пряностей, завлекая всё новых и новых припозднившихся горожан.
Взгляд кучера обратился на огромные окна "Сатира", за которыми в тепле и уюте пировали посетители. Глинтвейна хотелось. Горячего, прияного, обнять пальцами кружку, глубоко вдохнуть аромат и пить-пить-пить мелкими глотками, чувствуя как приятное тепло расходится по телу. Но... Денег не было. По крайней мере на ресторан точно не хватит. И потому он вынужден сидеть здесь, ожидая когда благородная публика покинет свои кресла, оденется в дорогие меха и выйдя за театральные ворота разразится криком "Извозчик!".
Вскоре ожидание завершилось и публика вышла. Извозчик встрепенулся, смахнул с плеч снег, обернулся в сторону ворот. Люди рассаживались по свободным экипажам.
-Благородные господа и дамы, быстрее ветра доставлю куда скажите, по городу пять медных, на прилигающие територии десять! Господа, свободный возница!
Но господа не садились. Оно и понятно - двуколки в такую погоду мало кого интересовали, все стремились в закрытые кэбы. Несмотря на это кучер не обманивылся, он знал, что его черёд настанет. На премьере собралось слишьком много зрителей, и после того, как самые расторопные расхватают кэбы, остальным ничего не останется, кроме как нанимать двуколки, или идти пешком, на что эта публика конечно не отважится.
Его уверенность оправдалась - к экипажу неспеша подошёл высокий пожилой мужчина в собольей шубе, ведя под руку девчёнку лет шестнадцати, придерживавшую рукой пушистый лисий воротник. Девчёнка эта пребывала в состоянии совершеннейшего счастья, глаза горели весёлыми огоньками и казалось рассеивали мрак позднего вечера. Возница грустно усмехнулся. Юная леди любила театр. Что ж, он тоже его любил. Ему даже порой доводилось играть какие то мелкие, незначительный роли, что исчезали из памяти зрителей не оставляя следа. Но, что можно ждать от любителя? Сцена цетральных театров ему никогда не светила.
-Усадьба Райт, пригород.. -коротко, нейтрально, проинформировал мужчина. Он был не из тех, кто почитал своим долгом разговаривать с людьми низкого положения презрительно и равно не из тех, кто отнасился к ним, как к равным, или хотя бы с сочувствием. Всем своё место. - Дам вдвое, если будем у крыльца через пятнадцать минут, в полтора - если через двадцать.
-Исполню, милостевый государь! Не сомневайтесь! -бодро ответил Фоль, крепче сжимая поводья. - Я весь город знаю, что свою пятерню - пройдём дворами и мигом выберемся за его пределы а там и до вашей усадьбы уже рукой подать!
Мужчина слегка кивнул, одобря видно слова извозчика, помог забратся в экипаж своей спутнице, после чего сел сам, произнеся короткое "Трогай".
-Но, пошла родимая! -прикрикнул кучер, хлопнув поводьями по лошадиной спине. Двуколка покатилась по дороге, разбрызгивая из под колёс рыхлый, разезженый, грязноватый снег. Мимо проносились жёлтые окна и фонари. Скорость действительно былп приличная и в знании города возница не обманул - он уверенно петлял меж домами, выезжая по кротчавйшей на окраину. Во дворах брехали разбуженные собаки. Фонарей становилосмь всё меньше. Пассажиры за спиной вели диалог.
-Спасибо, папа. -весело произнесла девушка, старательно кутаясь в шубку.
-За что, дорогая? -мужчина добродушо улыбнулся.
-Мы слишьком редко бываем теперь вместе, я счастлива, что ты сумел выбратся со мной на премьеру. Тебе понравилось?
-Ну, что ж, вполне не дурно. Хорошая работа. Знаешь, пока ты собиралась - я перекинулся парой слов с режесёром, он обещал приехать к нам завтра на ужин. Я думаю, это преспетивный человек, несмотря на молодость. Можно будет вложить некоторую сумму в его постановки.
-Это же замечательно!
-Но только при одном условии.
-Каком же?
-Я хочу, что бы он попробовал тебя на одну из ролей.
-Бросте шутить, папа. Я никогда не играла. При всём моём желании, ничего не выйдет...
-Посмотрим. Я не стану настаивать. Только попробуй - вдруг у тебя получится. Ты же так любишь театр.
Девушка с тихой улыбкой прижалась к отцу. Извозчик хмуро смотрел на дорогу. Он думал. А экипаж уже покинул город и нёсся по заснеженой дороге, прямиком в неизвестность ночного мрака. Пара тусклых керасиновых фонарей выхвативали из темноты чёрные деревья. Вокруг не было ни души. Но девочка не боялась. С девочкой был папа.
В следующую секунду в ночи коротко блестнула сталь, с неестественной скоростью проносясь через горло мужчины. Казалось, даже кровь не успела сообразить, что произошло. Лишь спустя секунду, вместе с толчком сердца она выплеснулась из перерезаных артерий мелкими брызгами, падая на заношенный сюртук, пачкая рукав. Глаза жертвы расширились в удивлении и застыли, словно обратившись в стекло. Но убийца смотрел не на него. Он смотрел на девушку, которая вжалась в спинку сиденья. Широко распахнутые глаза выражали дикий ужас, непонимание. Она хотела кричать, но крик застрял в горле. Не звука. Он смотрел в её глаза. Ввинчивался всё глубже, в расширяющиееся зрачки, подчиняя. Сперва отбирая власть над телом, запрещая двигатся, кричать, говорить. После - оплетая душу невидемой паутиной контактных нитей, тонких, словно волос, прочных как мифрил, впиваясь в сознание, опутывая, сковывая, отнимая влю. Сопротивление было подавлено за какую то долю секунды. Она даже не успела до конца понять произошедшее, когда пульсирующее беспомощным ужасом сознание начал окутывать дурман, отсекая пугающие мысли, успокаивая, обволакивая чем то мягким, словно лисий мех, на её шубке. Стало уютно и тепло. Тревога ушла вместе с осознанием происходящего. Она больше не видела сидящий рядом труп с перерезанной глоткой, не боялась странного кучера. Ведь нельзя же боятся того, кто роднее всех на свете? Кого можешь только любить, безгранично и свято? Руки безвольно упали на колени, гримасса испуга спала с лица, уступая место сладкой истоме. Губы дрогнули, желая прикоснутся к его губам, но не смея сделать это без разрешения. Он продолжал смотреть в её глаза. А она смотрела в его. Глубокие, словно бездонная пропасть. И можно наслаждатся каждой секундой падения. Не думая о том, что достигнув дна разобьёшься. Он подарил ей поцелуй. Долгий, влажный, жаркий, заставляя все внутри перевернутся, а кровь едва не вскипеть. Когда её шеи коснулись мягкие губы она отчаянно вдыхала запах его волос. Когда клыки пробивали артерию - она была счастлива. Счастлива до того момента, покуда жизнь вместе с кровью не оставила тело. А после - безвольной куклой повисла у него на руках.
Фоль облизнул губы, собирая с них последнии капли крови. Холода он больше не чувствовал. Было жарко. Голодный организм перерабатывал пищу в бешеном темпе, возвращая его владельцу ощущение жизни. Ей было всего шестнадцать. Значит голод не будет мучить его почти неделю. Значит до завтрашнего утра он будет согрет исходящим изнутри теплом. На час притупятся чувства, кожа обретёт цвет. Он станет почти живым, каким был когда то, до обращения. Чем младше жертва - тем больше жизни украл, тем дольше не будет чувствоватся опустошающий душу голод. Тело девушки было сброшено с двуколки в снег. Рядом упал её отец. Бывший кучер скинул сюртук, оставаясь в дорогом, расшитом золотой нитью камзоле. Да, он тоже любил театр. И играл маленькие роли. Которые очень быстро забывали обречённые зрители.
Вампир присел около мужчины, обыскал труп. Нашёлся толстый кошелёк, набитый новомодными ассигнациями, немного меди. Убийца ругнулся - он не любил бумажных денег, по старой привычке предпочитал золото. Но оно медленно вытеснялось из оборота, всё больше людей меняли мешочки с монетаими на аккуратные кожаные кошельки. Дорогие часы на золотой цепочке, несколько сигар, серебряная табакерка, обручальное кольцо, кремнёвая зажигалка, записная книжка с карандашем, и иная безделица, не достойная упоминания. В дополнение к шубе из соболя, которую Фоль уже одел на себя, всё это было весьма неплохим кушем. С девушки он тоже снял шубу и немного украшений. Рассовав вещи по карманам, а "лису" повесив на плечё, вампир перерезав сбрую освободил лошадь. Взяв один из фонарей двуколки затушил его, полил тела кирасином, второй горящим бросил сверху. Взметнулось пламя. Оседлав кобылу ударил пятками бока, направляясь обратно в город. Теперь можно было выпить глинтвейна и заказать хороший ужин. Пока ещё он мог почувствовать в полной мере вкус еды.