Собиралась я лечь спать, но не тут-то было. За окном (а окна у меня открыты все – снаружи +40, внутри еще хужЕе) очень зконким громким детским голоском некое индийское дитя (предположительно девочка, предположительно лет 4-5) что-то вещает своей маме на урду. Может, и не на урду, но тут уж я не разберусь.
И вместо того, чтобы спать, вспомнилось мне мое детство. Воспоминание о детстве для меня это исключительно белорусская деревня, куда меня сплавляли к бабушке на все каникулы, а иногда и среди школы (я была второй у родителей, они были опытными, и школа в моей жизни занимала место постольку поскольку).
Почему-то всегда первым приходит воспоминание, как за мной гнался бык. Мне было, наверное, лет 5... хотя для 5-ти я слишком быстро умудрялась бежать... скорее 6, потому что если бы 7, то то красное платье с белым воротничком уже бы наверное не налезло (платье, кстати, было почти парадное, но одевалось кажный день, потому что уже тогда я любила наряжаться).
Вы, кстати, не подумайте чего – все было, как положено в деревне, – внешне я, скорее, напоминала домовенка Кузю до того, как его помыли. Кузя, но в нарядном платье. Между прочим, нарядное, это не куча оборочек и, как китайские платья прицесс у нас на рынках, а красивое красное вельветовое платье, как у взрослых из 40-ых годов, с пришивными манжетами и воротничком. Никаких оборочек! У меня были, как того требовало счастливое детсво, ободранные и серые от дорожной пыли ноги, которые мылись, хорошо, если раз в неделю. (Раз в неделю на выходных обычно приезжали родители проконтролировать процесс. К этому дню бабушка меня отмывала, чтобы представить отчет о выполненных работах. А если родители, по какой-либо причине не приезжали, то помывка отменялась, можно было радоваться жизни не прерываясь на бюрократические процедуры).
Потом родители стали бабушкой и дедушкой и тоже пришли к мнению, что если с моего племянника грязь кусками не отваливается, то будем считать его чистым. Ему, кстати, повезло. Прежде, чем возвернуть его маме в Германию, он прожил в Беларуси до 3 лет. До трех лет его приносили вечером домой, слегка отряхивали на пороге, кормили кашей и укладывали спать. После отряхивания на пороге обычно оставалась песочница, в которой с утра уже можно было играть «не отходя от кассы». С этими своими замашками он потом играл в немецком детском саду «по старинке», как привык, а сестре уже приходилось его каждый вечер отдраивать до блеска, иначе достопочтенные бюргеры не поймут...
Кроме того, племянник с рождения жил в доме, где были большие собаки и кошки (как в деревне, так и в городе). Лучших нянек мне не доводилось видеть – даже, когда он лез к ним в миску за их кашей, они всего лишь высказывались вслух громким собачьим матом, и только однажды мой дог Джейк вышел из себя и отшвырнул племяшку за шкирку, как щенка. И высказался, кстати, потом нецензурно... Ну да, прикусил ему кожу на шее слегка, малой ревел, зато навсегда запомнил, что собаку нужно уважать, и не лезть к ней, когда она ест. Что терпели эти собаки и кошки!.. Герои воспитательного процесса... Что себя вспомню, что племянника. Их и наряжали, и в детской коляске катали, и когти им лаком красили, и глазки выковыривать пытались... Да, я удивляюсь, почему Джейк, дог, которому мой племянник не доставал даже до холки, вышел из себя всего лишь один раз (хотя сам этот гигант был добрее самой ласковой кошки). Но еще больше я удивляюсь, почему деревенская немецкая овчарка с супер-редким именем Джек (креатив на имена так и прет! Кошек всегда звали Кошками, ну, или Котами, по случаю... ), который был настолько серьезен, что даже своему любимому хозяину, моему деду, разрешал себя погладить ровно два раза за один подход (потом он негромко, но убедительно говорил «Рррр...» и нежно брал гладящую руку в зубы – в его пасти даже мужская рука казалась маленькой и хрупкой, поэтому все знали, что он не любитель панибратсва). Так вот тот НИ РАЗУ! ничего не сказал «понаехавшему» внуку. А, поверьте, поводов был не один. :) Когда Джек умер, дед попросил маму посадить на его могиле розы... Вырос красивый куст, который дед поливал летом каждый вечер.
И я, и мой племянник выросли немытыми среди животных, и даже встречами с зубной щеткой нас никто не обременял... Я ничего не пропагандирую, да ни в жисть!, но с тех пор диагноз «отравление» или «несварение», или что-нить из этой оперы, у нас присутствует, как отмазка, когда нам очень не хочется куда-нить идти... (Кстати, соседский мальчик Игорь в 10 лет по собственному почину стал мыть по-утрам уши... правда только одно, с той стороны, с которой в школе сидела соседка по парте... Спасибо мамы, вы знали, что заставлять умываться,это только портить нервы и себе и ребенку... Жизнь все сама все расставила по местам... посадила, например, рядом за парту красивую девочку, которой хочется показать чистое ухо! )
Не знаю как, но мне собаку удалось выпросить только, когда мне исполнилось 9. Канючить я начала в 5. Поэтому, современные дети, если вы это читаете, запомните: процесс занимает время, ныть стоит начать пораньше.
Но собак я не боялась никогда. Ни до, ни после, ни сейчас. Почему-то я всегда их «знала», и даже с научным обоснованием особенностей поведения (я родилась старушкой, поэтому занудой была сразу – не пришлось развивать способность специально). Как-то в деревне Пашка, которому было 2 года и который приходился каким-то сложным родственником Ольке, моей подружке, пришел ко мне (а мне было цельных 9, а Ольки тогда почему-то не было на расстоянии вытянутой руки, да и, вообще, ей было только 8 – о чем с ней можно было тогда говорить!) и рассказал, что мячик закатился слишком близко к Тимкиной будке. Тимка был собакой его бабушки, который сидел во дворе на цепи. Уже тогда мне было очевидно, что собаки на цепи намного более злобные, чем вольно гуляющие собратья. Поэтому 2-летнему подходить к Тимке на расстояние вытянутой цепи, было боязно. Пошла за мячиком я. Тимка вначале удивился, а потом меня цапнул за плечо – куда достал, туда и цапнул. Наверное, это единственный собачий укус, который достался мне не «случайно подвернулась – не успел затормозить», а именно потому что так и планировалось. Удивилась я, удивился Тимка – наверное он еще никого до этого на самом деле не кусал. Я все равно забрала мячик и ушла. День продолжался своим ходом. После собачьего укуса обычно приходит слабость. Пришла и ко мне, но также и ушла. А Пашка кому-то взрослым рассказал, они подняли переполох. А я искренне не понимала – подумаешь, слегка укусил :)
Как мы выживали-то тогда, а?! Я серьезно, без иронии.
Страх имеет запах – адреналин, котрый собаки легко улавливают. И если это не специально тренированная собака, то не почувствовав страха, такая собака теряется, не знает, что делать, и обычно не нападает. Но, конечно, есть экземпляры, к которым я ни в жисть не подойду... Но ведь и среди людей есть такие, как Ганнибал Лектор...
Так, собсно, об чем это я? Бык! Было 7 вечера. Дома и деревья отбрасывали длинные летние тени. Мой друг Лешка куда-то задевался. А я как раз выходила из двора подружки Катьки... ну как подружки... она всегда-то была довольно противной, и чем взрослее, тем больше, но в 6 лет я еще не знала, что дружить с противными необязательно. Это я узнала намного позже, а жаль (в смысле, жаль, что не раньше). Катькин дом был на противоположной стороне улицы, соседствовал с Лешкиным. Выхожу я от Катьки, а Лешкины старшие братья выводят на цепи бычка. Это они мне тогда казались очень старшими. Теперь-то я думаю им было где-то 14 и 15. А мне 6! А бычку наверное меньше года, но он уже бычок. А мне 6! И бычок между мной и моим домом. А бычки они, вообще, сердитые в большинстве своем. Как только перестал быть теленком, так сразу сердитый бычок. Когда только успевают!
По закону жанра очень взрослый и сильный (14 лет, ага!) Лешкин старший брат не удержал на цепи сердитого бычка, и тот бросился за мной. Не знаю почему, наверное потому что никого на улице больше не было, росту во мне было меньше метра, и только я одна из всех и без того отсутствующих готова была бежать. Так не просто бежать, а бежать быстро и громко верещать на всю улицу: «АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!» Согласитесь, грех не воспользоваться, если вы бычок... А то все хлев, да хлев...
Я никогда раньше не оказывалась на другом конце улице (100+ домов, между прочим, мой был 10-ым, а Лешкин -13-ым, кажется) так быстро. Ни до ни после, даже когда мне самой было 14, а тут всего-то 6! Улица стремительно подходила к концу, причем в конце маячили елки, а для детского сознания, это почему-то был окончатальный тупик. И вот на третьей космической я приближаюсь к елкам, попутно лихорадочно соображая, куда дальше-то, неужто тут вот и конец моей юной жизни (думая об этом сейчас подозреваю, что опасения были не безосновательными). Топот копыт за самой моей спиной еще придает мне ускорения (хотя куда уж больше-то?!) И тут – о, ангел-спаситель! – в лице не особо тверезого крестьянина, который как раз выходил за калитку. Какой он совершил в моих глазах подвиг! (кстати, я и сейчас считаю, что это было очень смело). С характерным белорусским деревенским говором он громко и весело сказал «Га!», вскинул руки и встал бычку поперек дороги. А тот сразу притормозил, развернулся и потрусил к себе домой, к Лешкиному брату Андрею, к своему хлеву... Крестьянин посмотрел на меня и назидательно изрек: «Не надово от ево бежать,» - и пошел по своим делам. А я ему была очень благодарна, но про себя подумала: «Были бы Вы, дядя, такой козявкой, как я, Вы бы наверное тоже побежали... даже если и «не надово». Но я ему была очень благодарна.
А дорога домой в 100+ домов и 6 лет была очень длинной.
Я жила в стольких странах, я видела столько разных мест. А до сих пор во сне вижу свою деревню. И во сне это всегда мой дом...
