На прошлой неделе вернулся в Петербург за вдохновением и образами для романа...
Привыкший к дождям и пепельному небу этого города, сильно утомился от погоды и мерзкого солнца, но...
Он всё-таки мой, родной... вот такой...

Петербург

Петербург перепутий мостов,
Мы скучали давно...
Ты сегодня уже не такой,
Но ты мой всё равно:
Как ревнивый любовник встречаешь
Безоблачным небом,
Лишь касаясь слегка
Ветра шалью с солёной Невы...

Я хотел бы одеться дождём
Твоих призрачных улиц,
Но средь солнечных ванн ты,
смеясь, предложил мне бродить;
И хотел бы, как прежде,
Укрыться в ожидании бури,
Но разлуки часы без тебя
Всё сложнее прожить...

Петербург кахалонговых снов,
Мы расстались давно...
Но мы знали, мы будем писать...
В переходах метро
Нас затопят василеостровские
Мутные воды,
И затонут невзгоды тогда,
Мой гранитовый друг...

Здесь на павловских рельсах слагается
"Лестница в Небо",
И губная гармошка играет
"Бутылку Вина";
Я на синие своды твои
запущу авангарды,
Из табачного дыма сплетая
их паруса...

Петербург заболоченных душ,
Для меня - ты один,
(здесь, под бронзовой пылью)
Мой вензельный амфетамин.
Где на кладбище старом
Скорбящих разбиты черты,
Где под спуском у края реки
Разложились мечты,

Где клинками церквей рассечён
Петровский амбре,
Где под саваном боги
Свершают своё дефиле -
В этом городе солнечный свет
Лишь нелепый сонет,
Что Шекспир и не думал включить
В свой последний концерт...

Петербург перекрестий миров,
Мой треклятый Кадат!
Под трясиной основы домов
Начинается ад...
Ты похож на него, мизантроп,
Звенишь связкой ключей
От незримых дверей, что глотают,
съедают людей...

И пускай ты немного другой,
Мой неистовый Хайд,
Твоё солнце - твой приторный яд
Уже не отравит...
Я хотел бы одеться дождём,
Принеси мне наряд!
И осенней порой пригласи
В свой задумчивый танец!

Петербург бесконечной войны...
Патефон - декаданс...
На игле лунный вечер чумы:
"Танец Мёртвых", Сен-Санс...
Под обложкой всё тот же чужак:
Наблюдатель аскез,
Ренуар человеческих проз;
Мой возлюбленный бес...
______
(c) Lestat de Llamorte

Комар

Всю ночь ты крутился под носом,
Укрывшись от мокрых дождей
В моём полумраке свечей,
Подглядывал из-за плеча,
Как кистью чернильных теней
Рождаются знаки вопроса,
И я, словно юный Спиноза,
Вскрываю седьмую печать;

Насвистывал тихий мотив…
О нет, я не мог тебя слушать!
Терзая пылавшую душу
Клинком грозового пера –
Поймал за порханье крыла.
Но, глядя, как силится снова
Взлететь, в полубреде сатив,
По ветру пустил комара.
_________
(c) Lestat de Llamorte

Забавно... эта гроза заставляет моё сердце биться так, словно я - маленький мальчик, восхищённый безумием свирепой стихии... и смеяться, сливаясь с экстатическим ритмом частого, проникающего под кожу дождя...
Крики людей, машин; вспышки и гипнотические раскаты - поглощают, уносят с собой в прекрасные, извращённые, но близкие мне миры. Стоя на балконе, открытый ветрам, смешиваю дождевую воду с золотым ромом, наблюдая, как любимый художник рваной струною рисует на тёмном холсте.
В такие моменты меня всегда тянет покинуть свой тихий полумрак и выйти навстречу дождю... но сегодня - это энергия, которую я поглощаю, чтобы продолжить, созвучно музыке бьющихся капель, вычерчивать веки историй на сером, промокшем листе...

- Скажи, а волки плачут?
- Нет...
- Им никогда не бывает больно?
- У них никогда не бывает слёз.
- Почему?
- Застыли... в свете луны...
- Но их вой...
- Это крик... они чувствуют ярко, но сжимают и душат внутри...
- Но так только больнее...
- Но эта боль принадлежит только им...
- И никто не видит их слёз...
- Только та, что сама одинока, скиталица вечных лесов многоликих теней...
- Луна...

Она подошла ко мне, близко, ступая босыми ногами по прохладному морскому песку. Погладила волосы и заглянула в глаза, пытливо и настойчиво высматривая в них застывшие слёзы... Её серебристый свет раскрыл мои тяжёлые веки, и под их хмурой, дождливой завесой, она увидела своё отражение, туманные блики в сколах и трещинах волчьего янтаря...

- Значит, никогда? - вздохнула Луна, обняв мою душу...
- Никогда.
- Они высохли...
- Все.
- Знаешь, когда-нибудь все эти трещины...
- Я знаю.
- Тогда ты больше не увидишь меня...
- Я знаю.

Каково это, не видеть Луну, блуждать в темноте, быть ещё более одиноким, чем прежде...

- Обещай мне... когда мои глаза иссякнут, собери из них янтарные серьги... так, я всегда смогу смотреть в твои глаза -
в твоё отражение на зеркальной волне...
- Обещаю...

Музыкальная тема из альбома Легенда об Осеннем Вампире.
Вся пьеса/альбом - осенью '10.

В формате видео-фотоиллюстрации...



Слушать композицию отдельно...

Даже если за окном солнце... но на моих улицах всегда идёт дождь...

Эта история слишком красива и близка сердцу, чтобы я не захотел вновь вернуться к ней...
Особенно, когда за окном вновь играет музыка дождей...

Ниже - русская и английская версия поэтиса (они разные).



Осенний Вампир

В его бесцветные глаза
Течёт небесная слеза,
Дождей осенних наполняет
Хмельной нектар его уста

Блуждая среди улиц сонных
В мечтах, кленовых листьев полных,
Он примеряет гроз венки
В ветрах задымленной тоски…

Иль в парке под кристальный звон
Отбросив вдаль людской гомо'н
В сени дубовой притаившись
Он слушает, как сердце, сбившись,

Под танцы капель, в тишине
Играет на слепой струне
Дождей осенних, что стихают
В опавшей, гаснущей листве…

Мечтая в каравеллах томных,
Блуждая среди улиц сонных,
Он ждёт пьянящих непогод,
Спускаясь в свой холодный грот…

И вот в одном из тех кафе
Он, увлечённый pleurs d’affe,
Уста дождливые целует
Глотками страсть свою балует

Под небом век – в петле тугой –
Где безутешной грусти вой
Готов губить, себя кляня,
За терпкий опиум дождя…
_________

pleurs d'affe - словообразование от eau d'affe, что раньше во Франции означало "водку"; следует переводить
как опиум дождя; это "живая" вода, способная утолить голод Осеннего Вампира.
_________
Далее...

(с) Lestat de Llamorte

Небольшая полу-инструментальная пьеса по мотивам повести Dancing with the Dead (в процессе написания).
Слушать в плеере...

	Teatro Drama dellArte - Danse Macabre
	Скачать Обсудить	Realmusic.ru

Композиция рассказывает о сцене на кладбище, когда маленькая Селин (главная героиня повести) попадает на танцевальный вечер мёртвых. Труба созывает танцующих выбрать партнёров и занять позиции, после чего вступает основная тема, задающая рваный темп для странных движений скелетов, одетых в платья и фраки, пахнущих лилиями и лавандой. Затем - мгновенье напряжённой, дрожащей тишины, в которой пары совершают редкие резкие движения руками, отбрасывают и притягивают друг друга, готовясь к бешеной пляске, которая следует после. В ней они полностью отдаются своим чувствам и музыке, двигаясь так, как направляет их ритм и стучащие по могильным камням кости. И в момент, когда "танцпол", кажется, вот вот обрушится под натиском мертвецкой эйфории, наступает время белого танца.

Всё это время Селин стоит у одной из могильных плит, заворожённая действием. Но как сильно она хочет, чтобы мёртвые обратили на неё внимание, и научили танцевать! Она пробовала двигаться так, как они, но всё получалось нелепо, несвязно. Потому что танец мёртвых - он не для живых. Как она хочет поговорить с ними, узнать что-то, что знают только мёртвые! Но никто не замечает её. Задумавшись, она говорит вслух: "Так много я хочу узнать...", - и вдруг ей отвечает стоящий рядом скелет, не глядя на девочку, задумавшись, как и она. Он не танцует, просто смотрит, погружённый в себя. Отстранённый, спокойный, словно чужой и живым, и мёртвым. (на картинке, конечно же, немного не те персонажи, но настроение отчасти передаётся)



- Так много я хочу узнать...
- Так мало я могу сказать...
Удивлённая, что на неё обратили внимание, Селин тут же пытается завязать разговор. И, несмотря на то, что скелет отвечает странно, почти неохотно, она рада тому, что он, мёртвый, заговорил с ней.

- Что в смерти, что зовёт вас танцевать?
- Всё как и в жизни... и неважно, чего ждать...
- Никто не видит вас?
- Запутались они...
- Но почему?
- Привыкли... все они...
- Им не помочь?
- Есть выход, только вот... неправильно живых людей класть в гроб...

- Каков закат глазами мертвеца?
- Как и рассвет в объятиях лжеца...
- Как выглядит луна?
- Простой фонарь... отключишь светомузыку - не жаль...

- Не могут люди танцевать, как вы...
- Движенья знают... но мотивы им чужды...
- Научишь?
- Выход есть, но только вот... неправильно живых людей класть в гроб...

- Но я же вижу вас! Жду вечера, когда смогу вновь восхищаться вашим па!
Так научи меня мертвецки танцевать!
- Уж вряд ли мне балеты собирать...
- Но если я умру - ты не откажешь мне!
- Ах эти "если"... впрочем, попытайся же...

Оригинал на английском (используется в композиции)

После фразы "попытайся же" танец снова возвращается к первому рваному темпу, но теперь звучит более зловеще и напряжённо, завершаясь срывом, открывающим Селин не только красивую, но и ту самую мертвецкую, шипящую, мрачную составляющую Танца Мёртвых, от которой замирает сердце. Такое завершение также подразумевает то, что история Селин здесь только начинается. Она одержима желанием танцевать, как мёртвые. Она хочет, жаждет "попытаться умереть" (как поётся/кричится в самом финале пьесы).

Таким образом, продолжение последует в повести...

 

Посвящается творцам настоящим, живущим ради творения и особого чувства созидания, всегда остающимся преданными искусству (пусть даже в своём особом, извращённом его понимании), а не тем, кто его оценивает и потребляет.

Here lies one whose name was writ in water...

John Keats (grave inscription)

Poème Pluvieux

by Lestat de Llamorte

И снова дождь. И вновь, одинокий мечтатель, я спешил в свой маленький сад. Там возле пруда, среди клёнов и ив, меня ждала ветхая скамья, привыкшая к моим частым визитам. Здесь редко появлялись люди. Они предпочитали озёра, прогулочные лодки, пустые разговоры и зонты. Зачем они им? Закрыться от неба, от света, от ласковых капель дождя? Узники собственных коконов – они давили земляных червей, непрестанно высказывая негодования о погоде.      

«Опять эта сырость!»

«Когда же закончится дождь?»

«Посмотрите, только вышла из дома, зонта не успела раскрыть – уже причёска промокла!»

 

Они никак не могут привыкнуть, что здесь дождь идёт всегда. Потому я и переехал сюда, забросив жизнь. Здесь ничто не мешало мне писать свою книгу.

Я назвал её Поэма Дождя. Нет, я не хотел написать очередную прекрасную оду погоде, чтобы люди, прочтя, восхищались, а после вновь, забывая все образы (то, что их трогало), ругали её. В глубоких раздумьях призрачными вечерами, когда, мне казалось, другие миры говорили со мной, я задавался лишь одним мучившим меня вопросом: что чувствует дождь? Но тихо плескался огонь в серебристом бокале, и дым рисовал над камином ветвистый узор, и тихо сопело перо – словно всё, что доселе внимало, делало вид, что не знает ответа на мой сокровенный вопрос. И не стучал мне в окно желанный, возлюбленный гость… Потому и оставил уют, сменив тёплый камин и сонливость постельных перин на поношенный плащ и угрюмость заплаканных улиц. Так оказался я здесь – в самом сердце бессмертных дождей; и первые долгожданные строки (почти откровения!) проявились  на серых осенних листах.

Иногда дождь приходил ко мне юным поэтом, наспех одетым в пальто нараспашку, с улыбкой стряхивающим звенящие капли с мокрых, непослушных волос. Он ничего не говорил, только кивал, заглядывая через моё плечо, словно проявляя особенный писательский интерес к моей книге. Однако, он никогда не оставлял ремарок. Чаще гонялся за кружащими в воздухе листьями и топал по лужам, смеясь над своим отражением – почти как ребёнок. Но было в нём нечто близкое, будто не дождь, а я сам беззаботно играл, танцевал. 

Случалось, открывалась незримая дверь, и изящная дама, садилась на скамью рядом со мной и наблюдала, не отрывая глаз, как я записываю песни дождя, вкладывая в звучание каждого слова всё своё вдохновение. Она поправляла модную шляпку, курила через длинный мундштук розмарин и шафран, и улыбалась снисходительно нежно, словно любовалась своим дитя, увлечённым мечтой; наслаждалась его продвижением и успехами. 

Но больше всего я привык к нему – строгому джентльмену в тёмном костюме, вечно смотрящему на часы, словно отмеряющему моё время. Его присутствие не смущало меня, как бывало при даме, скорее раздражало, выводило из равновесия, но, при этом сильнее побуждало писать, убивая в зародыше любые моменты простоя, изредка маячившие над головой, словно солнце, силившееся разогнать облака ради нескольких бесслёзных мгновений. Он отпивал из бокала вино, и я чувствовал в воздухе знакомую терпкость – словно не дождь, а кровь виноградных гроздей стекала с небес. Он стоял под зонтом и смеялся, считая секунды, и всё сильнее, больнее кусала стихия; и всё сильнее, быстрее записывал я её крики, стенанья, безумья… пока вновь не являлся беспечный поэт, купавшийся в огнях листопада. 

С каждым новым днём я ощущал, как наполняется чувствами Поэма Дождя: разными, мечтами, слезами, соблазнами. И вот, наконец, я смог осознать: моя книга закончена! Стремглав, пробиваясь сквозь ряды зонтов и людей, держа под мышкой драгоценную рукопись, я бросился к издательству, скорей, чтобы показать, рассказать всему миру о том, что чувствует дождь! Столкнувшись с одним джентльменом в тёмном костюме, я слышал, как он бросил вслед: «Вы что несетёсь! Опаздываете куда-то?», - но не остановился, не придал значения. Да и какое мне дело до всех этих уличных склок, когда сам дождь водил по листам моею рукою! 

Взбежав по ступенькам к двери издательства, я потянул за ручку, но она не поддавалась. Я стучал, звал, но безуспешно. А после заметил объявление, гласившее: 

Закрыто, пока не закончится дождь. 

Разбитый, я сел на одну из ступенек и заплакал. Сжимая в руках Поэму Дождя, внезапно, я показался себе таким же одиноким и промокшим, как и мой герой. И никому не нужным… Только странная дама в поношенной шляпке, смоля мундштуком обратилась ко мне, предлагая своё утешение. Но никакие сладости плоти не смогли бы вернуть меня обратно в этот мир, вытянуть из луж моих призрачных улиц.

В одной из них я увидел себя – своё отраженье. Бродяжный, голодный поэт, стряхивающий гулкую мессу осколков стекла со своих тёмных, засаленных кудрей...

_________

 И снова солнце. И вновь все сжигают зонты, и рады ясной погоде. Даже в маленьком саде на окраине парка, и том, скрипит старый катамаран. А на скамье коротают часы окурки, бутылки и губные помады. 

Я бы мог написать об этом, и кому-то именно это покажется жизненным, но не о том моя книга, написанная дождевой водой на размокших от слёз листах пальцами, истёртыми до кровавых костей. О чём? – быть может, спросите вы. Но я не знаю ответ. Я – всего лишь поэт. И для кого-то я не написал ничего – лишь только испортил никчёмную кипу бумаги. Но кто-то почувствовал ту самую, сокровенную Поэму Дождя.

 

Хотя, речь, скорее о развитии... Группа Memoire d'Ardente решила начать выступать, независимо от того, будет закончен альбом до первого концерта или нет.
Причин тому много. Главная - засиделись. Материал ждёт, а записать три альбома за год будет нереально, поэтому лучшим способом продвинуть себя и свою музыку будет именно концертная деятельность. К тому же тут кое-кто уже безумно истосковался по сцене... (не будем показывать пальцем, думаю, все поняли).

На данный момент для концертов выделено 9 песен, одна из которых уже выложена в музыкальном разделе (и ниже).


Таким образом, Memoire d'Ardente начинает активные поиски необходимых для концертов людей, заполняет бреши в составе и... летом увидимся...

Второй отрывок. Далее уже собственные образы, по мере появления.

И молвила часть старой верёвки...

«Меня создали в краях погибели, где обречённые люди сплетали мои волокна, работая без надежды на помилование. Потому и полно моё сердце злобы, ибо никогда не отпускала я то, что однажды было приказано связать. Много вещей я безжалостно связывала долгие месяцы и годы, работая на складе, где лежали большие коробки, открытые свободе. Но как только одна из них закрывалась, моя страшная сила обрушивалась на неё, словно проклятие; и даже если доски, сдавленные мной, стонали от боли или громко скрипели в одинокой ночи, вспоминая родные леса, я лишь сильнее сжимала их, ибо жалкая бесполезная ненависть обречённых на смерть, создавших меня, наполняет мою душу.

Тем не менее, обратно всему, что держал мой тюремный захват, последний свой труд я посвятила свободе.

Одной ночью я лежала без дела во мраке на полу склада. Вокруг – ни движения, паук – и тот спал. И вдруг, целая стая эхо устремилась навстречу полуночи, отскакивая от деревянных стен, закручиваясь в вихри под крышей. Один, ко мне шёл человек. Но, когда он приблизился, я увидела рядом с ним его душу. Она бранила его, и я поняла, что между ними огромный раздор, ибо душа, вместо того, чтобы дать ему жить, лишь докучала, ругаясь. Человек увидел меня и сказал: «Хотя бы ты меня не подведёшь». И когда я услышала его слова, сказанные мне, я поняла: что бы ему от меня ни требовалось, это будет нечто очень важное, главное. И как только это понимание обрело решительность в моём сердце, он взял меня, встал на пустую коробку, что я должна была связать утром, и привязал один мой конец к тёмной балке под крышей; но узел был завязан беспечно, потому что душа бранила его всё время, не давая покоя. Другой конец он завязал в петлю, и когда душа человека увидела это, она тотчас перестала ругаться и закричала, принявшись умолять его жить с ней в мире и не делать ничего поспешного, но человек не слушал её. Он набросил петлю себе на голову, и душа издала жуткий вопль.
Затем, человек выбил коробку из-под ног, и в этот момент я уже знала, что всей моей силы не хватит, чтобы удержать его, но я помнила, как он сказал, что я не подведу его, и направила всю свою зловещую силу в волокна, одной только волей сдерживая их от разрыва.

Тогда душа обратилась ко мне, закричала, чтобы я отпустила, но я сказала:
«Нет, ты досаждала ему».
Тогда она ревела, просила, чтобы я соскользнула с балки, и я сама уже едва держалась, будучи привязанной беспечным узлом; но я ухватилась своим тюремным захватом и повторила:
«Ты досаждала ему».
Торопливо она продолжала говорить мне что-то ещё, но я молчала; и, наконец, душа, что досаждала человеку, что мне доверял, исчезла, оставив его в покое.

Больше я не могла связывать вещи, ибо каждое моё волокно сломалось и износилось, и даже моё жестокое сердце ослабело от борьбы. Вскоре после меня выбросили сюда. Я сделала своё дело».

_________
excerpt from Blagdaross by E.Dansany, translated by Lestat de Llamorte

Открываю для себя ещё один раздел, а так же серию мини-рассказов\сказок по мотивам рассказа Blagdaross ирландского писателя и поэта, фантазёра и исследователя легенд, лорда Дансени (Dunsany).

Лично меня в этом произведении привлекли именно детали описания и стиль, подача, с которой предметы неживые приобретают характер и особую роль в жизни людей. И я сам, уверен, ещё не раз обращусь к подобным интересным и захватывающим образам, почему и открываю данный цикл.

А начну с любимых отрывков из самого Дансени, переведённых и адаптированных под свой стиль (что, впрочем, было несложно, ибо есть некая близость, видимо - это всё ирландское).
Оригинал выкладывать не буду, если понадобится, пишите, перешлю pdf с рассказами.

И сказала старая пробка...

«Я выросла в лесах Андалусии, но едва ли привыкла к праздным песням Испании. Лишь только росла, наливаясь под солнцем, ожидая свершенье судьбы. В один из дней пришли торговцы и забрали меня и подобных мне с собой, и увезли нас вдоль берега моря сложенными высокими грудами на спинах ослов туда, где в одном из городов приморья придали мне форму, в которой я существую до сих пор. На другой день они отправили меня в Прованс; там мне было наказано охранять игристое вино, и двадцать лет я была его верным стражем... таково было моё предназначение.

Первые годы в бутылке, что я стерегла, вино дремало в мечтах о Провансе; но время шло, и оно пробуждалось, наливалось, ярилось, пока, под конец, лишь только учуяв поблизости человека, не напирало всей своей мощью, крича: «Пусти! Отпусти!». И с каждым годом его сила росла, и ещё громче кричало вино вслед людям, проходившим мимо, но ничто не могло сместить меня с моего поста.

Но всё же, спустя двадцать лет, как я сдерживала безумный порыв, они взяли его на банкет, и освободили шипучего беса! Радостно забурлило вино, пустилось по венам людей, напоило, похитило души под веселье прованских мелодий... тогда забыли обо мне... изгнали... Меня, двадцать лет служившую стражем, но при том столь же сильную и прочную, как раньше, когда впервые взошла на свой пост! Теперь здесь, в ветреной пустоши северных городов, я изгой, помнящий андалусские небеса, долгие годы охранявший прованское солнце, таившееся внутри праздничного игристого вина, стражем которого я отдала свою душу».

_________
excerpt from Blagdaross by E.Dansany, translated by Lestat de Llamorte

Photos by Кара Мари Теллер
Models: Lestat de Llamorte & MarieLaReine (Teatro Drama dell'Arte)
Story & lyrics by Lestat de Llamorte

Смотреть и читать... (+6)

Обнажённая, она сидела передо мной, игриво улыбаясь. Прекрасными гладкими ножками обхватив изгибы виолончели, она ласкала рукой струны, словно тёплую, возбуждённую плоть. И мелодия, похожая на низкие протяжные стоны, погружала в эйфорию, сравнимую с огненным жаром оргазма, похищая сознание в миры тонких эротических наслаждений за гранью разумного и реального.
Женщина и инструмент слились воедино. Когда мелодия плакала, мне хотелось прижать их к себе и оградить от беды. Когда музыка струилась вверх, кружилась голова, капли дождя падали на лицо. В чувственной импровизации виолончели проносилась жизнь, сплетённая магией страсти. И возбуждение уже было невыносимым, когда умолкали струны, а её глаза смотрели на меня похотливо и дерзко...
- Ты нравишься ей... - музыкальная фурия улыбнулась, поглаживая талию изысканного инструмента,
- Она предлагает тебе присоединиться... и не потерпит отказа.