Интересная статья. Сначала думала только о вышивке, потом нашла много интересных фактах об истории, например, о том, что (в первые годы Советской власти) жидаи поспешили издать свои денежки со Звездой Давида в качестве водяного знака. Еще о том, что нквд-шники ЖГЛИ НА КОСТРАХ !!! полотенца и одежду крестьян со свастическими символами. А еще о том, как сочеталось на Руси пришлое христианство и язычество... еще о том , что такое правосторонняя свастика "посолонь" и многое другое. Короче, рекомендую...

--------------

СВАСТИКА Солярные символы в вышивке Белой Руси


http://www.white-north.ru/researches/002.html


СУРОВ М. В.

ВСЁ И ВСЯК ВЕРНЕТСЯ.


Иллюстрации к статье - http://www.white-north.ru/gallery/photofiles/surov-pics/surov-pics.shtml


_01_

В глубокой древности любые украшения на теле человека - от татуировок у южных народов до орнаментальных вышивок на ткани у северных - выполняли функции магических оберегов от злых духов. Сюда же следует отнести всю древнюю «бижутерию» - подвески, браслеты, фибулы, кольца, серьги, перстни, ожерелья и т. д. Эстетические функции этих предметов, по всей видимости, были вторичными. Вовсе не случайно среди многочисленных археологических находок преобладают именно женские украшения: мужчина, как существо более сильное и выносливое, нуждался в подобных оберегах гораздо меньше.

Каждый знак, каждая точка и черточка в древнем орнаменте несли на себе определенную смысловую нагрузку, являясь своего рода тайнописью наших далеких предков, расшифровать которую на протяжении вот уже полутора столетий тщетно пытаются тысячи далеких от народа ученых. Между тем этнографы свидетельствуют, что еще во второй половине XIX века в некоторых русских деревнях жили старушки, умевшие «читать» по вышитому орнаменту и во время свадебных обрядов разъяснявшие жениху с невестой значение узоров на их венчальной одежде. Одна такая старушка-ведунья могла бы заткнуть за пояс десяток современных ученых со всеми их сравнительными таблицами, системными анализами и формулами.

Знакомясь с результатами многолетней и кропотливой деятельности маститых исследователей народного творчества, невольно приходишь к выводу, что основные интеллектуальные усилия их были направлены вовсе не на изучение народного искусства как такового, а, прежде всего, на отыскивание в нем иноземных (византийских, арабских, индийских, скандинавских, немецких и пр.) влияний.

Знаменитый трехтомник А. Н. Афанасьева, за который Сергей Есенин в голодные 20-е годы отдал пять пудов муки, таит в себе гораздо больше разгадок, открытий и откровений, нежели десятки тысяч объемных томов, написанных современной ученой братией.

Начало «изучению» орнамента русской народной вышивки положил В. В. Стасов, отыскавший в самобытном творчестве русских вышивальщиц «финские» и «иранские» влияния. Этот же маститый ученый всю свою сознательную жизнь старательно доказывал (к счастью - безуспешно) тюркско-монгольское происхождение русских былин и сказок. Представитель мифологической школы Ф. И. Буслаев также усмотрел в русской вышивке целый букет чуждых влияний: «азиатское», «позднеримское», «византийское» и «германское». Следующему исследователю, В. А. Городцову, удалось обнаружить в орнаменте северной вышивки дако-сарматские элементы. Е. Н. Клетнева возвела русские узоры на ткани к «великой культуре Востока». Г. Громов, Д. В. Деопи и В. И. Плющеев пытались раскрыть семантику русских вышивок путем механического подсчета голов, крыльев и хвостов, однако ничего путного из этой затеи так и не вышло. Остальные либо придерживались концепции своих предшественников, либо вообще не затрагивали эту тему.

Единственным исследователем, подошедшим к рассмотрению образов северной вышивки беспристрастно, явился академик Б. А. Рыбаков, труды которого по славянскому и русскому язычеству явились неоценимым вкладом в дело изучения глубинных пластов великой русской культуры.

Как уже отмечалось, орнамент русской народной вышивки первоначально играл роль оберега: им покрывали все отверстия и проемы в одежде человека, сквозь которые могли проникнуть духи зла - ворот, разрез на груди, подол, рукава, плечи, одним словом - места, где открывался доступ к телу.

Среди орнаментальных мотивов севернорусской вышивки следует выделить зооморфные, растительные, бытовые, геометрические и культовые. Зооморфные мотивы представлены стилизованными изображениями птиц (лебедь, утка, петух, курица, павлин, орел) и животных (конь, олень, лось, лев, барс и т. д.). Образы утки и лебедя были достаточно подробно рассмотрены мною в предыдущих главах, поэтому возвращаться к ним не имеет смысла.

Изображения петуха и курицы наиболее часто встречаются в тамбурной, строчевой вышивке, а также в золотошвейных изделиях Русского Севера: на концах полотенец, подолах рубах, рукавицах, кокошниках и т. д. Считается, что само слово «кокошник» произошло от старославянского «кокош» - петух или курица. Не исключено, что и здесь мы имеем дело с отголоском древнего тотемического мышления. Петух на Руси почитался как птица вещая, прогоняющая мрак ночи и приветствующая восход солнца. По крику петуха крестьяне определяли время: «первые петухи» - полночь, «вторые» - до зари, «третьи» - рассвет (заря). Отсюда выражение: «до третьих петухов», «встать с петухами», «проспать петухов». Петушиный крик отгонял нечистую силу, поэтому его нередко сравнивали с колокольным звоном к заутрене. В русских деревнях старались не держать черных петухов, т. к. считалось, что супруги при этом будут часто ссориться.

Выражение «пустить красного петуха» означало поджечь дом. При переходе в новое жилище крестьянин пускал в избу петуха с курицей и дожидался, когда первый пропоет «на новоселье». С криком петуха связывалось немало русских народных примет и поверий: «Если петух поет раньше обычного, то летом это предвещает ненастье, а зимой - оттепель», «Петух поет днем под окнами - к гостям», «Петухи не в пору поют - новые указы будут» и т. д.

Широко известны также новогодние гадания с петухом. Связав хвостами петуха и курицу, сажали их под решето и смотрели, - кто кого потянет: если петух курицу - верховодить в доме будет муж, если наоборот - жена. С той же целью выпускали петуха с курицей на середину комнаты и наблюдали: если петух гордо расхаживает и щиплет курицу, то муж будет сердитый, а если курица станет храбриться - верховодить в доме будет жена. Считалось, что хороший петух должен быть бойким и драчливым. Выражение «петушиться» означало лезть в драку, горячиться, храбриться, а «петухом» в старину звали человека задорного, драчливого, забияку (сегодня, как мы знаем, значение этого прозвища сильно изменилось и опошлилось - его применяют, в основном, для обозначения «опущенных» на зоне людей.

В Тарногском районе больных «от испуга» окачивали водой, в которой до этого купали петуха. В том, что петух когда-то являлся одним из тотемов древних славян, нет никаких сомнений. Запрет на убийство тотемных животных свято соблюдался в течение многих столетий. На Русском Севере считалось смертным грехом убивать лебедь - священную птицу древних русичей. А. Н. Афанасьев сообщает также о том, что в Вологодской губернии «считают за грех резать и есть петухов». Вовсе не случайно одним из самых известных персонажей русских народных сказок являлся Петушок-Золотой Гребешок.

День Козьмы и Демьяна (1/14 ноября) крестьяне называли «курячьим праздником» или «курячьими именинами»: родные и знакомые дарили друг другу кур, которые затем содержались в почете, их нельзя было убивать, а снесенные ими яйца считались целебными. Как и петух, курица нередко фигурировала в русских народных приметах: «Курица на одной ноге стоит - к стуже», «Куры дерутся - к гостям», «Куры кричат на насести - к домашней ссоре», «Куры хвостами вертят - к метели», «Куры клохчут по ночам - быть ссоре, войне или рекрутскому набору», «Курица запоет петухом - к покойнику» и т. д.

В русской мифологии курица считалась «вещуньей», т. к. перед несчастьем она начинала петь петухом. В русских пословицах и поговорках курица упоминается гораздо чаще петуха: «И не рада б курочка на пир, да за хохол тащат», «Не петь курице петухом, не владеть бабе мужиком», «Яйца курицу не учат», «На своей улочке и курочка храбра», «Напьется, так с царями дерется, а проспится, так и курицы боится», «Скажи курице, а она и всей улице», «У него денег и куры не клюют» и пр. Известны также крылатые выражения: «Курам на смех», «Как мокрая курица», «Слепая курица», «Словно куры набродили» и т. д. На крышах вологодских изб нередко встречаются «курицы» - деревянные узорные крюки для поддержки водосточного желоба.

И, наконец, нельзя не вспомнить о всем нам знакомой сказочной Курочке Рябе, снесшей золотое яичко. В том, что сказочное «золотое яичко» ведет свою «родословную» от золотого Космического Яйца, а сама Курочка Ряба является мифологемой Космотворящей Птицы, нет никаких сомнений.

Образ павлина в северной вышивке часто сливается с образом петуха: то, что ученые называют «павлином», в народе нередко именуется «петуном» или «петухом», хотя многие «павлины» напоминают скорее сказочную Жар-Птицу, на которой «перо как жар горит».

Орел в русской вышивке появился не раньше XVII века. Еще позднее русские вышивальщицы стали украшать свои изделия геральдическим двуглавым орлом, появление которого на Руси обычно связывают с женитьбой Ивана III на Софье Палеолог. Как известно, наиболее древнее изображение двуглавого орла, держащего в когтях двух зайцев, герба Хеттского царства, относится к XIII веку до н. э. Лингвисты пришли к выводу, что языки, на которых говорили хеттские племена, имеют немало общего с языками славянскими (в том числе с русским). Такие хеттские боги, как Пирве, Сивату, Ярра, Кашку, Арма, Шавушка явно имеют индоевропейские корни, а первые три из них и вовсе перекликаются со славянскими Перуном (Первым), Светом (Свентовитом) и Ярилой (Яровитом). Исследователи Ю. Петухов и В. Лебедев высказывают осторожные предположения о связи хеттского орла с орлом Российской империи. Мне остается только присоединиться к мнению этих авторитетных людей, правота которых убедительно подтверждается уникальными экспонатами Музея Анатолийских цивилизаций в г. Антаре (Турция). Именно там мне впервые довелось увидеть поразившую мое воображение двухголовую уточку, как две капли воды похожую на резные деревянные солоницы Тарногского и Харовского районов, не говоря уже о хеттской огненной и солнечной символике, сплошь и рядом встречающейся на вышитых полотенцах, вальках, рубелях, набелках и корневых прялках Вологодской губернии. Нечто подобное я испытал во время посещения Археологического музея в Ираклеоне (столица Крита), на входных дверях которого, как справедливо отметил Ю. Петухов, была бы вполне уместна табличка: «Музей русской традиционной народной культуры». Действительно, такое обилие братин, ендов, ковшей и уточек встретишь далеко не в каждом российском музее!

Изображения двуглавых орлов на севернорусских вышитых подзорах и полотенцах, а также в деревянной резьбе встречаются довольно часто, и многие из них не имеют никаких имперских геральдических признаков: короны, державы, скипетра, щитов, лент и т. д. Нет никакого сомнения, что истоки этих изображений располагаются в гораздо более глубоком временном пласте, нежели царствование Иоанна III Васильевича. Убеждают в этом и двуглавые птицы, встречающиеся на ювелирных изделиях X-XIV веков (в том числе на знаменитых турьих рогах - ритонах из Черной Могилы в Чернигове, датированных 945 - 959 годами, новгородских подвесках XIII века и пр.). Академик Б. А. Рыбаков полагает, что первоначальные парные изображения птиц постепенно видоизменились «в птицу, смотрящую в обе стороны», однако принимать эту версию в качестве аксиомы, мне кажется, преждевременно.

Образам льва, оленя, коня, мирового дерева было уделено достаточное внимание в предыдущих главах, поэтому возвращаться к ним я считаю излишним. Растительные мотивы в орнаменте русской народной вышивки были представлены деревьями (яблоня, ель, ива, рябина, калина, береза), цветами (тюльпан, роза, колокольчик, василек, незабудка, ромашка), а также травами и плодами. Наиболее архаичными являются те растительные узоры, которые выполнены в строгом геометрическом стиле.

Одним из самых распространенных мотивов в Вологодской вышивке являлись ягоды - клюква и брусника, называемые в народе «северным виноградом». Целебные и питательные свойства этих ягод хорошо известны. Про клюкву, например, говорили, что она излечивает «пуд болезней да фунт недугов, до пьяну не доводит, а от смерти уводит», к тому же «пахать, сажать ее не надо, а собирай без ленивого брата» (т. е. бери, что дает природа, главное - не ленись).

Среди деревьев следует отметить березу - один из любимейших образов русского народного творчества. Ее особое почитание на Руси, без сомнения, имеет глубочайшие корни и восходит ко времени тотемизма. Отголосок почитания березы наиболее полно сохранился в троице-семицких обрядах, некоторые из которых носили ярко выраженный характер жертвоприношения. Направлявшаяся в лес процессия девушек обязательно несла с собой угощенье - пироги, лепешки, яичницу, предназначенные березке. Вокруг украшенной лентами березовой ветки девушки водили хороводы, во время обряда «завиванья березки» пели заклинательные песни, «кумились» - целовались и обменивались крестиками сквозь березовые венки, которые затем использовали в гаданиях.

Со срубленной и разукрашенной лентами и цветами березкой, распевая песни, ходили по деревне, после чего устраивали ее «похороны» («проводы») - Березовые ветки нередко использовали в качестве оберегов: оставленные на чердаке или заткнутые пол крышей, они должны были уберечь дом от града и молнии, воткнутые посреди поля - отгонять грызунов и птиц, а брошенные на грядках - предохранять овощи от гусениц и червей. Накануне дня Ивана Купалы (Купалы и Костромы) березовые ветки втыкали над дверями хлевов или надевали на рога коровам березовые венки, чтобы уберечь их от болезней.

Не менее активно использовалась береза и в лечебной магии: под березу выливали воду, оставшуюся после купания захворавшего ребенка, над больным человеком скручивали березовые ветки, а для скорейшего выздоровления ребенка следовало слегка побить его березовым прутом («накормить березовой кашей») и т. д.

Если во время сватания родители невесты преподносили свахе еловую, сосновую или дубовую ветку, это означало отказ, а если березовую - согласие. О широком использовании березы в крестьянском хозяйстве красноречиво говорит русская загадка:


Стоит древо,
Высоко и кудряво,
С этого древа - сусло-масло,
Живым - лекарство,
Всему миру светло,
И ногам тепло.
(береза, березовый сок, березовый веник, лучина, лапти).


Стремление христианских идеологов связать березу с «нечистой силой» не увенчалось успехом: любовь народа к этому священному и поистине русскому дереву продолжает жить и поныне.

Еще одним почитаемым деревом на Руси считалась рябина, красные ягоды которой, по мнению А. Н. Афанасьева, напоминали «молниеносный цвет Перуна», а ветки принимались за символ Перуновой палицы. В свадебных обрядах рябина выступает в качестве оберега. С веткой рябины в руке сваха обходила вокруг дома, в котором устраивалось брачное торжество, и кровати, где располагалось брачное ложе. Для этого на самой ветке заранее вырезались магические знаки-обереги. Для того чтобы на жениха не навели порчу, сваха подсовывала ему за голенища рябиновые листья. Больному человеку следовало трижды пролезть сквозь рябиновый куст.

Следы тотемического почитания рябины во многих местах России сохранялись вплоть до XX века. Это выражалось в строгом запрете рубить и ломать кусты рябины. Считалось, что человек, срубивший рябину, вскоре заболеет и умрет, а у того, кто причинит ей какой-либо вред, будут болеть зубы. Для избавления от зубной боли на утренней заре вставали перед рябиной на колени и произносили заговор: «Рябина, рябина, возьми мою болесть, отныне и до веку не буду болеть».

Былинный Калин-царь, сказочный Калинов мост и песенная «калинка-малинка» являются отголосками почитания еще одного дерева-тотема - калины. А. Н. Афанасьев считает это дерево символом девичьей красы, т. к. «красный цвет и ягоды калины на основании древнейшего, коренного значения слова «красота», принят был символом этого эстетического понятия». В свадебных обрядах калина символизировала девственность невесты.


Бытовые сюжеты в русской народной вышивке появились сравнительно поздно - в XVIII веке, после петровских «преобразований». Наиболее часто они встречаются на подзорах и полотенцах, в меньшей степени - на крестьянской одежде, и совсем редко - на головных уборах замужних женщин. Содержанию бытовых вышивок было посвящено огромное количество научных исследований, поэтому заострять на них внимание я не буду. Отмечу лишь то, что, лишившись традиционности, оторвавшись от древних корней, вышивка с бытовыми сюжетами утратила вместе с тем и свою былую магическую ауру.

Наиболее полно архаические мотивы представлены именно в севернорусской вышивке, что красноречиво свидетельствует против всех официальных версий о якобы имевших место «заимствованиях». Однако при всей своей добросовестности никто из маститых исследователей так и не отважился нарушить «генеральную линию», согласно которой народное искусство является порождением некой «высшей культуры» и состоит из сплошных «заимствований».

Я же придерживаюсь совершенно обратной точки зрения и утверждаю, что вся так называемая «высшая культура» или культура «господствующих классов» является всего-навсего искажением, а в отдельных случаях - и опошлением культуры народной. «Перед русским крестьянским искусством неуместны гордые позы, - писал в 20-е годы В. С. Воронов, единственный из ученых, выступивший с открытым забралом на защиту народной культуры. - Если мы еще не прониклись глубиной, жизненной красотой и мудростью этого художественного труда, то это значит, что мы очень небрежные наследники оставленного нам культурного богатства. Мы отрицаем то, чего еще не усвоили, мы пренебрегаем тем, что должны бы беречь, мы пытаемся исправлять там, где нам зачастую следует учиться». Лучше, пожалуй, и не скажешь!

О том, что на северной вышивке во множестве представлено изображение «древнего славянского богослужения (в особенности поклонения деревьям) и праздников русальных», в свое время писал еще В. В. Стасов. Спустя полвека В. А. Городцову удалось разгадать композицию с женской фигурой в центре, в которой он увидел изображение Великой богини и двух сопутствующих ей «прибогов»-всадников. Следующий шаг в расшифровке древних языческих образов русской вышивки сделал В. А. Рыбаков, использовавший в своих работах многочисленные фольклорные данные и письменные источники. Ему удалось не только раскодировать архаическую символику «полотняного фольклора», но и раскрыть содержание многих языческих культов.

Наиболее древним сюжетом северных вышивок является женская фигура (чаще с поднятыми руками) и оленями (лосями) по обе стороны от нее. Женщина зачастую изображалась в «непристойной позе» с широко раскинутыми в стороны ногами и руками. Академик Б. А. Рыбаков усмотрел в этих «неудобозримых» композициях образ рожаниц и напрямую сопоставил их с небесными Хозяйками охотничьих мифов неолита и мезолита - двумя женщинами-лосихами, которые, в свою очередь, отождествлялись с двумя северными созвездиями - Большой и Малой Медведицами (первая из которых на Руси носила имя Лося). С отмиранием культа оленя рядом с фигурой женщины стали изображаться кони и всадники.

С культом Рожаниц связываются также изображения двух женских фигур, одна из которых вписывалась в другую. Такие сюжеты неоднократно встречались на подолах рубах, подзорах, кокошниках (в том числе на сольвычегодских). Иногда Рожаницы изображались либо внутри, либо около построек в виде дома с двускатной крышей или храма с маковками, увенчанными крестами. И тот, и другой мотивы являются трансформацией первичного образа. На более позднем этапе образы Рожаниц стали совмещаться с образом Макоши. При этом последняя всегда занимала господствующее положение. Очень часто Макошь изображалась в святилище (капище), которое представляло из себя постройку в виде «теремка» с замкнутой или разомкнутой крышей. По сторонам от Макоши изображались либо Рожаницы Лада и Леля, либо два всадника (или всадницы).

Мужские фигуры в северной вышивке, как правило, занимают подчиненное положение и в очень редких случаях имеют самостоятельное значение. Однако воздетые к небу руки Рожаниц свидетельствуют об обращении к верховному божеству, по всей вероятности - к Роду. Фигуры с поднятыми руками Б. А. Рыбаков соотносит с весенними обрядами (приветствие солнца, встреча весны), а с опущенными руками - с циклом летних языческих празднеств - «макушкой лета» (жест богини в этом случае указывает на плодоносящую землю и «как бы на самый плод у ее ног»). Двухголовые птицы-ладьи символизировали зимнюю фазу солнечного пути, а двухголовые кони с одним туловищем - летнюю его кульминацию.

Самым жизнестойким образом русских вышивок оказался образ Рожаниц: он пережил не только культ Макоши, но и органически слился с позднейшей христианской символикой. Наиболее часто архаические мотивы в вышивке встречались на полотенцах-убрусах, или набожных полотенцах, которыми крестьяне увешивали красный угол и зачастую помешали на них православные иконы. Вплоть до начала XXI века на деревенских божницах лики христианских святых мирно уживались с вышитыми на убрусах языческими богинями. Обрядовые функции полотенца были чрезвычайно разнообразными. Наиболее архаичным следует считать обряд изготовления «обыденных» полотенец для защиты от мора и падежа скота.

Собравшиеся в одной избе женщины общими усилиями в течение ночи (дня) изготавливали большой ручник («обыденник»), который затем использовался в качестве магического оберега. По нему (или под ним) прогоняли скот, обносили его вокруг селения, вешали на специально изготовленный и установленный в месте прогона скота деревянный крест, водружали на икону в храме или - в отдельных случаях - опоясывали им саму церковь. Все орудия труда, с помощью которых изготавливалось полотенце, по окончанию работы сжигались, а после совершения обряда сжигалось и само «обыденное» полотенце (кроме тех случаев, когда оно водружалось на крест или икону).

Магические функции «обыденника» были обусловлены тремя защитными факторами: чистотой, необычностью и таинственностью. Чистота ассоциировалась с новизной и святостью, которые всегда отпугивали всякого рода нечисть; необычность и таинственность, также выступавшие в роли оберега, достигались непрерывностью процесса изготовления полотенца, что делало его «неизвестным (а значит и недоступным) нечистой силе». Именно с целью таинственности сжигались орудия производства после приготовления полотенца.

Из этого древнейшего языческого обычая впоследствии возникли и обряды построения «обыденных» храмов для избавления от моровой язвы. Прекрасной иллюстрацией к этому может послужить история постройки вологодской Спасообыденной церкви 18 октября 1654 года: в течение предшествовавших семи недель в городе свирепствовала страшная моровая язва, уносившая жизни сотен людей, пока наконец кому-то из горожан не пришла в голову мысль «для утоления гнева Божьего» воздвигнуть «обыденный» храм во имя Бога-Спасителя». Идея была подхвачена, и в течение ночи под светом факелов тысячи вологжан без устали трудились над постройкой обетной церкви, после освящения которой архиепископом Маркелом в пятом часу утра мор прекратился. Летописец повествует об этом так: «...и умилостивися благоутробный Господь, измени смерть на живот; преста бо от того дне в людех смертоносная язва»24. Спустя четыре дня местный изограф написал для обыденной церкви «обыденную» икону Всемилостивого Спаса, которая впоследствии стала главной святыней города Вологды.

Рискуя вызвать гнев служителей церкви, тем не менее, считаю, что чудесное спасение Вологды в далеком 1654 году имеет ярко выраженный языческий характер, а главная икона нашего города на протяжении двух с половиной столетий символизировала не только справедливость божьего промысла, но и убедительную победу языческого мышления.

В Вологодской губернии девушки, желавшие как можно скорее выйти замуж, изготовляли ко дню Покрова (1/15 октября) «обыденную пелену» - длинное полотенце, которое затем относили в церковь к иконе Покрова Пресвятой Богородицы (Лады). В некоторых местах подобное полотенце ткали также ко дню Параскевы Пятницы (Макоши), т. к. оба эти праздника покровительствовали свадьбам. В такие дни девушка перед сном читала молитву-заговор: «Покров-праздничек, покрой землю снежком, а мою голову венцом» или «Матушка-Ладушка, покрой меня поскорее!».

Особенно широко использовались полотенца в свадебных обрядах. Ими перевивали дугу и увешивали спинку свадебной телеги или саней; использовали в качестве вожжей свадебного поезда; связывали жениха и невесту, чтобы те «жили согласно». Во время венчания жених с невестой держали в руках вышитое полотенце и затем дарили его священнику (в старину волхву). В некоторых местах невеста опоясывалась рушником, который бережно хранила в течение всей своей жизни. Полотенцем накрывали свадебный каравай («коровай») и одаривали сватов, расстилали его перед домом молодых и оставляли в бане для обрядового обтирания невесты. Кроме того, невеста одаривала собственноручно изготовленными полотенцами родственников жениха и других участников свадьбы. Специально для обряда венчания шили «подножник» - небольшое полотенце, которое расстилали под ногами брачующихся. Впоследствии подножник использовался в качестве оберега от порчи.

В Устюженском уезде по заказу крестьян специальные мастерицы изготавливали большие полотенца - «занавесы» для украшения интерьера избы во время свадьбы. Такие «занавесы» растягивали по стене над молодыми, сидевшими в Красном углу. В некоторых местах существовал свадебный обычай показа мастерства невесты, своего рода смотр ее талантов, во время которого на стенах избы развешивались вышитые ею полотенца различного назначения: «наспичники», «накрючники», «маховики», «зеркальники», «рукотеры», «набожники», «наквашенники», «наблинники» и т. д. В первое после свадьбы утро молодая вывешивала у «рукомоя» (умывальника) вышитое ею полотенце - «утренник». По старому обычаю с момента вступления молодой в дом мужа в семье употреблялись только ее полотенца.

Широко использовались полотенца и в погребальных обрядах. На них выносили из дома гроб с умершим и опускали его в могилу, развешивали их на могильных крестах в день поминовения. После похорон вывешивали полотенце с внешней стороны оконной рамы для того, чтобы в течение сорока дней прилетевшая душа умершего могла утереться. В отдельных случаях полотенцами завязывали ворота после выноса тела, чтобы «смерть не вернулась обратно», а в поминальные дни застилали ими могилу, раскладывая на ней угощенье. Иногда короткое полотенце повязывали на шею умершему или вкладывали ему в руки.

Особую роль полотенце играло во время встречи почетных гостей: на нем подносили хлеб-соль - знаменитые символы русского гостеприимства. Архаический обычай этот во многих местах России соблюдается и по сей день. Полотенца - убрусы развешивали на ветвях священных деревьев: «дуплинам древяным ветви убрусцем обвешающе и сим поклоняющиеся». В священные рощи крестьяне приносили и вешали полотенца для избавления от болезней.

Излюбленными цветами русской народной вышивки были красный и белый. Первый имел различные оттенки и в зависимости от них именовался алым, рудым, кирпичным, малиновым, огневым, чермным, червленым, маковым, смородовым, вишневым, брусничным, багряным и т. д. Слово «красный», как известно, произошло от слова «красивый» (ср. «красная девица», «красное солнышко», «красный угол»). Именно поэтому его так любили в народе и активно использовали в украшении праздничной и обрядовой одежды. Красным кушаком подпоясывались жених, сваха и дружка в первую, «печальную» часть свадьбы, а во вторую, «веселую», он уже окончательно доминировал как в одежде участников торжества, так и в праздничном убранстве избы.

Красный цвет в глазах народа отождествлялся не только с солнечным светом, но и с человеческой кровью, благодаря чему сакральное значение его было очень высоким. Одним из древнейших славянских обычаев являлась демонстрация простыни или «целошной» рубахи после первой брачной ночи: ее выносили на подносе, поднимали на жердь и возили по деревне, надевали на конскую дугу, вешали на ворота, забор, дерево, крышу, печную трубу, божницу и т. п. Любопытно, что в некоторых местах вместо простыни или сорочки с пятнами крови от дефлорации надевали на жердь и торжественно носили по селу красное знамя («Пропорку») или красное полотенце («рушник»).

Ту же самую функцию «оповещения» о «честности» невесты выполняли красные ленты, банты и цветы, которыми украшались участники свадьбы после проведенной молодыми в клети первой брачной ночи, а так же красный фартук, надевавшийся матерью невесты в знак того, что она воспитала «честную дочь». После «клети» молодую проводили по «красной дорожке» - разостланному на полу избы красному полотенцу. Еще одним символом девственности невесты благодаря красному цвету своих ягод выступала упоминавшаяся выше калина. Кроме того, на второй день свадьбы гостей угощали подкрашенной водкой или сиропом из свеклы, а сами бутылки обвязывались красными лентами.

С белым цветом связывалась невинность, святость и чистота помыслов. Вопреки распространенному мнению можно сказать с уверенностью, что траурным цветом древних славян являлся именно белый. Белый наряд невесты в «печальную» часть свадьбы, как уже отмечалось, символизировал смерть девственности, белый саван покойника - смерть человека и переход его в иной мир. Именно поэтому белая венчальная рубаха, бережно хранившаяся всю жизнь, нередко служила и погребальной. Удивительно, что никому из маститых ученых до сих пор не удавалось объяснить этот древний обычай.

Черный же цвет в русской традиции всегда олицетворял тьму, зло, разрушение, ночь, мрак, навь, смерть и в качестве траурного символа стал использоваться сравнительно недавно - с конца XVIII столетия, и как раз в этом случае следовало бы с полным основанием говорить о пресловутом и столь любимом в среде маститых ученых «заимствовании».

_02_


Среди орнаментальных мотивов народной вышивки наиболее архаичными являются геометрические, которые нередко сочетаются с зооморфными, растительными, бытовыми и особенно культовыми. Из геометрических символов прежде всего следует отметить ромб, квадрат, круг, крест и свастику. Академик Б. А. Рыбаков считает ромб символом плодородия в самом широком смысле этого слова, однако некоторые его выводы довольно спорны. Открытие В. И. Бибиковой о связи ромба и ромбического меандра с «ковровым» узором на кости мамонта, на мой взгляд, не является таким уж революционным. И уж тем более поверхностной кажется мне трактовка ромбического орнамента как символа «распаханного и засеянного поля», предложенная академиком Рыбаковым.

Гораздо более близким к истине является предположение С. В. Жарниковой о ромбе как символе плодородия, который «соединял в себе женский символ - треугольника, острием вниз, и мужской символ - треугольника, острием вверх». Однако и это мнение представляется мне недостаточно убедительным в силу его излишней универсальности. В действительности же разгадка ромбического орнамента оказывается гораздо более прозаичной и близкой к жизни: практически у всех народов нашей планеты ромб символизирует женское естество и воспроизводящую силу жизни, а говоря проще - вульву или вагину в ее наиболее откровенном ракурсе. При этом «чистый» ромб являлся олицетворением девственности, а ромб с точкой посередине символизировал ее утрату или зрелую (рожавшую) женщину. Именно поэтому на статуэтках эпохи энеолита ромб изображался на животе женщины, на греческих сосудах – «около половых органов, львов, жеребцов и фантастических крылатых зверей», а в русском крестьянском быту - исключительно на одежде молодых, способных к деторождению женщин.

Ни на детских, ни на старушечьих женских рубахах, как совершенно правильно отметил А. Рыбаков, ромбическая символика не встречалась. И лишь значительно позднее, с появлением земледелия, ромб приобрел новое, а точнее - дополнительное смысловое и символическое значение.

Квадрат в русской традиции символизировал землю, поле, четыре стороны света, замкнутое пространство, жилище. На нижней части у лопастей севернорусских прялок, украшенных трехгранновыемчатой резьбой, обычно размещались заштрихованные прямыми или косыми линиями квадраты, символизировавшие вспаханное поле. Над этими квадратами, как правило, помещалась большая круглая восьмилучевая розетка (ярга), олицетворявшая сияющее солнце или весь Белый свет (вселенную), если лучи ее были направлены внутрь круга. В качестве главного символа здесь выступал собственно круг, о магическом значении которого достаточно подробно говорилось в главе о вологодской крестьянской одежде.

Одним из самых распространенных мотивов в орнаменте русской народной вышивки являлся крест, почитаемый христианами как символ «мученичества» Иисуса Христа. Однако и этот священный символ оказывается на проверку гораздо более близок к язычеству, нежели к христианству, поскольку почитание его в глубокой древности напрямую связывалось с «живым» священным огнем, а точнее - со способом его добывания: трением двух сложенных поперек (крестообразно) палочек.

Учитывая величайшее значение, которое придавалось «живому» огню, неудивительно, что инструмент для его добывания стал объектом повсеместного почитания, «даром божьим». Ему стали придавать функции оберега, своего рода талисмана, защищающего от злых сил. И все это происходило за несколько тысяч лет до появления христианства! Любопытно, что вплоть до IV века нашей эры христиане не только не относились к кресту с почтением, но даже презирали его, как языческий символ. «Что же касается крестов, - писал христианский писатель Феликс Мануций, живший в III веке н. э., - то мы их совсем не почитаем: не нужны они нам, христианам; это вы, язычники, вы, для которых священны деревянные идолы, вы почитаете деревянные кресты».

Н. М. Гальковский приводит еще более любопытное свидетельство из Чудовского списка «Слова об идолах», составленного в XIV веке: «А се иная злоба в крестьянех - ножем крестят хлеб, а пиво крестят чашею та иным чем - а се поганьски творят». Как видим, автор средневекового поучения решительно выступал против крестообразного знамения на ритуальных хлебцах-колобках и над ковшом с пивом, считая его языческим пережитком. «Автор поучения, очевидно, знал, - справедливо отмечает Б. А. Рыбаков, - что нанесение креста на хлеб насчитывало к его времени по крайней мере тысячелетнюю «пОГОНЬскую» традицию». Отсюда давний спор - что лучше: ломать хлеб или «крестить» (т. е. резать) его ножом.

Общеизвестно, что казнь особо опасных преступников в Древнем Риме производилась вовсе не на кресте, а на столбе с перекладиной наверху, имеющем форму греческой буквы «Т» («тау-крест»). Признают этот факт и современные церковные идеологи (см. статью «Крест» в 1-м номере «Журнала Московской Патриархии» за 1973 год). Получается, что вот уже в течение 16 столетий главным символом христианской религии является крест, который не имеет ни малейшего отношения к «мученической» смерти самого христианского «Бога».

Вплоть до VIII века христиане не изображали Иисуса Христа распятым на кресте: в то время это считалось страшным кощунством. Однако впоследствии крест превратился в символ перенесенных Христом мучений. С современной точки зрения поклонение орудию казни представляется несколько странным. Невольно задаешься «еретическим» вопросом: а если бы Христа казнили на гильотине или на виселице? Трудно представить себе на шее у современных христиан маленькие гильотинки или висельную петлю... И все-таки факт остается фактом: в качестве основного символа христианского культа выступает именно орудие казни.

Однако вернемся на несколько тысячелетий назад - к кресту языческому, являвшемуся священным символом «живого» огня и Солнца. Церковные идеологи и даже составители этимологических словарей утверждают, что слово «крестьянин» произошло от слова «христианин», а слово «крест» - от имени собственного - Христос (нем. Christ, Krist). Как видим, и здесь речь идет о «заимствовании», на этот раз - из германского языка.

Сталкиваясь с подобными интерпретациями, невольно задаешься вопросом: до какой же степени невежества надо дойти, чтобы утверждать подобные вещи?! Всем нам хорошо знакомо слово «кремень» в значении твердого камня-минерала для высекания огня, использующегося в современных зажигалках. В старину, до появления серных спичек, огонь высекали огнивом из кремня с использованием трута. Вторым название огнива было «кресало» или «кресево». Под словом «кресать» подразумевалось «высекать искры из кремня». Любопытно, что от этого же корня образовалось слово «кресить» в значении воскрешать или оживлять (высекать искру жизни): «Игорева храброго полку не кресити (т. е. не воскресить)» («Слово о полку Игореве»).
Отсюда же пословицы: «Упрямого креси, а он в могилу лезет», «Не бывать ему на кресу (т. е. не ожить)» и т. д. Отсюда же «кресенье» - старинное название седьмого дня недели (ныне - воскресенье) и «кресень» (кресник) - языческое обозначение июня месяца. Отсюда же производное «крестник», первоначально писавшееся без буквы «т». Все приведенные выше слова происходят от древнерусского «КРЕС» - ОГОНЬ.

Действительно, получаемый путем высекания искусственный жертвенный огонь-крес в глазах наших далеких предков как бы воскресал заново, оживал, возрождался, поэтому к нему относились с таким почтением. Нетрудно догадаться, что древнерусские слова «крес» (огонь) и «крест» (приспособление, с помощью которого он добывался) состоят в самом близком этимологическом родстве и по степени своей архаичности намного превосходят любые христианские толкования. Обильно украшая крестами одежду, русские вышивальщицы вовсе не помышляли о прославлении символа христианской веры и уж тем более - орудия казни Иисуса из Вифлеема: в их представлении он оставался древним языческим знаком огня и Солнца.

Упоминавшееся выше древнейшее орудие для добывания огня в виде двух перекрещивающихся палочек-плашек со временем совершенствовалось и приобретало новые формы. Одной из таких форм стала свастика или, как ее еще называют, «гаммированный крест», «крест с загнутыми концами», «мотыгообразный крест», «огневой крест», «крест Перуна» и т. д. Загнутые концы такого креста облегчали его вращение вокруг вертикального деревянного стержня (в месте их трения и возникал огонь). Подобная же конструкция впоследствии привела к созданию примитивного первобытного бура, в котором крест и стержень скреплялись между собой, что позволяло с помощью песка и нижнего конца стержня делать любые отверстия в камне для ручки топора. Схематические изображения такого орудия неоднократно встречаются на останках предметов доисторического времени.

Свастики или «гамматические кресты» («CRUX GAMMATA»), названные так из-за соединения четырех греческих прописных букв «Г» (гамма), были известны практически всем народам нашей планеты еще с глубочайшей древности, хотя в отдельных местах (Австралия, Египет, Центральная Африка) они встречались довольно редко. Наиболее же активно сакральные символы свастики использовались в Древней Греции, Иране, Индии, Германии и России.

Исследователи утверждают, что слово «свастика» произошло от санскритского «су-асти» (буквально - «дарующий счастье»), однако русские слова «свадьба», «сватанье», «сваха», «сватья», а также имена покровительницы Руси - Матери Сва и высекающего молнии бога Сварога, заставляют отнестись к этой версии с известной долей сомнения. Авторитетность санскрита, конечно, неоспорима, но искать в нем истоки всех языков индоевропейской группы мне представляется не совсем правильным. Анализ лексических, фонетических, грамматических, морфологических, графических и других форм различных языков мира убедительно подтверждает концепцию об их едином происхождении. Все существующие (и существовавшие!) на земле языки некогда имели общую основу - единый праязык, из которого впоследствии и образовались так называемые «языковые семьи». Можно сказать без преувеличений, что в ту отдаленнейшую эпоху на земле действительно царило согласие, и лишь впоследствии, по мере обособления различных народов, начало возникать разногласие. Большинство современных этимологов не рискуют выходить за рамки определенной языковой семьи и потому зачастую попадают впросак, хотя разгадка происхождения того или иного слова нередко лежит совершенно в другой плоскости, а именно - на уровне древнейшего, глубинного, единого праязыка.

Можно не сомневаться, что к такого рода словам принадлежит и «свастика», а стало быть, все версии о ее происхождении не смогут претендовать на истинность до тех пор, пока не будут найдены аналоги в других языковых семьях. Древность происхождения свастики на сегодняшний день определяется эпохой верхнего палеолита. Самые древние из известных нам свастичных мотивов обнаружены в орнаментике костенковской и мезинской культур. В эпохи неолита и энеолита свастика бытовала преимущественно на территории Восточной Европы и лишь позднее распространилась по всему евразийскому континенту. Между тем имеется достаточно оснований считать свастику планетарным символом, поскольку знакомы с ней были практически все народы нашей земли.

Германские нацисты, присвоив себе право владения знаком свастики, покрыли его пеленой отчуждения для большинства народов нашей планеты. Смысловое и символическое значение свастики настолько преобразилось, что весь мир стал воспринимать ее именно как эмблему нацизма, а после окончания Второй Мировой войны использование ее во многих странах просто-напросто было запрещено. Ни с одним символом за всю историю человечества не происходило ничего подобного! Однако был в советской истории короткий период, когда нападки на германский фашизм и его символику временно прекратились. Разумеется, речь идет о Советско-Германском договоре о ненападении, подписанном 23 августа 1939 года. Прилетевший в Москву на двух немецких «кондорах» министр иностранных дел нацистской Германии Иоахим фон Риббентроп с удовольствием увидел, что в советском аэропорту рядом с серпом и молотом гордо развевается флаг со свастикой.

Как уже отмечалось, в древнейшей традиции свастика выступала в роли священного символа «живого огня». Все последующие трактовки ее символического значения изменялись под воздействием различных религиозных, оккультных, эстетических, расовых, национальных, политических доктрин и воззрений. «По своей древности она должна быть отнесена к периоду, предшествующему разделению первобытных арийцев, - справедливо отмечает А. Фон-Фрикен, - и по мере распространения их ветвей, как этнографических, так и религиозных, была разнесена по всему миру». Рене Генон видел в свастике «знак полюса», основополагающего Принципа, символ центра, «одну из самых поразительных форм горизонтального креста». Загнутые концы в его представлении символизируют окружность, манифестированный мир, а направления вращения не несут смысловой нагрузки, поскольку вся разница заключается в том, с какой стороны смотреть на вращение».

Чаще всего в свастике видят солярный знак, поскольку на многих древних изображениях она заключена в круг. По всей видимости, подобное толкование также недалеко от истины, т. к. солнце и огонь в глазах наших далеких предков отождествлялись. Известны и другие значения «гаммированного креста»: четыре стороны света, четыре фазы Луны, четыре времени года, движение вихря, вращение колеса сансары, четыре ступени существования, соединение мужского и женского начал, гармония и равновесие, начало и конец.

Некоторые исследователи усматривали в свастике изображение разветвленной молнии, горящих факелов, символ удачи, благословения и доброго предзнаменования, совершенства и процветания.

Встречается также противопоставление «прямой» и «обратной» свастик. В этой интерпретации правосторонняя (прямая) свастика символизирует мужское начало, небесную силу, весеннее восходящее солнце, а левосторонняя (обратная) - женское начало, хтоническую силу и заходящее осеннее солнце. В пользу этой трактовки говорит то, что на изображениях Астарты и Артемиды она помещается на треугольнике вульвы. Последователь Фрейда Вильгельм Райх, разумеется, усмотрел в свастике сексуальный символ, однако аргументы его выглядят слишком натянуто и предвзято. Любопытно, что в качестве иллюстраций непризнанный, хотя и достаточно «раскрученный» психоаналитик приводит две свастики, каким-то неведомым ветром занесенные на землю семитов: одна из них была обнаружена в Миртовом дворе Альгамбры в Гранаде, а другая - в развалинах синагоги Эдд-Дикке на Генисаретском озере. Известна, кстати, и еще одна еврейская свастика из синагоги Айн Жеди в Израиле. Однако акцентировать на них внимание и пытаться проецировать их значение на свастику арийских народов мне представляется несерьезным. Во всем семитическом районе - в Халдее, Египте, Финикии и Ассирии - изображение свастики встречается так же редко, как изображение шестиконечной звезды Давида на Европейском Севере.

У гностиков свастика выступала в качестве символа Ситалы, смирения и седьмого воплощения; у греков - в качестве атрибута Зевса, Гелиоса, Геры, Цереры и Артемиды. В индийской традиции она ассоциировалась с Агни. Дъяусом, Индрой, Сурьей, Брамой, Шивой, Вишну и Ганешей, в буддизме - с печатью сердца и эзотерической доктриной Будды, колесом сансары, являлась одним из 65 благоприятных знаков на отпечатках ступней Будды. В Японии свастика, известная под названиями «маньи» и «митсу домое», считается печатью бога Компира, а также означает цифру 10 000 - символ совершенного счастья; в Китае - иероглиф «оке», выражавший долгую жизнь, возрождение и совершенство. Французский исследователь Р. Алло связывает свастику с гербом Гогенцоллернов и весьма своеобразно раскрывает ее значение: «Изображение четырех кос, вращающихся вокруг единого центра» символизирует «смерть скошенного колоса и его возрождения к жизни», а ее движение называет магическим вращением «во внешнюю тьму».

По версии В. Андреевой, «прямая» свастика означает концентрацию, «завинчивание» энергией, удержание потока физических сил с целью управления низшими силами, «обратная» же (направленная против часовой стрелки) - «развинчивание» физических и инстинктивных сил, создание препятствия для прохода высших сил. Любопытно, что в эмблеме нью-йоркского Теософского Общества свастика мирно соседствует с шестиконечной звездой Давида в окружении кусающего собственный хвост змея Уробороса.

В русской традиции свастика занимает совершенно особое место. Изображения ее столь часто встречаются в традиционном русском орнаменте, что это давно должно было привлечь внимание современных исследователей и стать предметом самого глубокого и всестороннего изучения. По степени распространенности свастики Россия превосходит даже такую насыщенную арийской символикой страну, как Индия. Сакральный символ этот встречается практически на всех предметах русского искусства: в орнаменте вышивки и ткачества, в резьбе и росписи по дереву, на русском оружии, в бытовой утвари, на храмах, домах и предметах православного культа, узорах национального костюма, на поясах, полотенцах, подзорах, прялках, вальках, рубелях, сундуках, ювелирных изделиях, мебели и т. д.


_03_

Русское название свастики - «коловрат» т. е. «солнцеворот» («коло»- древнерусское название солнца, «врат» - вращение, возвращение). Коловрат символизировал победу света (солнца) нал тьмой, жизни над смертью, яви нал навью. Свастика, направленная в противоположную сторону, именовалась «посолонью». По одной из версий «коловрат» обозначал прирастание светлого времени суток или восходящее весеннее солнце, в то время как «посолонь» - убыль дневного света и заходящее осеннее солнце. Существующая путаница в названиях порождена неверным пониманием направления вращательного движения русской свастики. «Правой» или «прямой» свастикой нередко называют крест с концами, загнутыми в правую сторону. Однако в русской языческой традиции смысловое значение свастики максимально приближено к древнейшему (символ «живого огня»), и потому загнутые концы ее следует рассматривать именно как языки пламени, которые при вращении креста в правую сторону естественным образом отклоняются влево, а при левостороннем его вращении - вправо. Отклонение языков пламени в обоих случаях происходит под воздействием встречного потока воздуха. Поэтому «коловратом», или «левосторонней», свастикой в России именуют крест, концы которого («языки пламени») загнуты в правую сторону, и наоборот, «ПОСОЛОНЬЮ», или «ПРАВОСТОРОННЕЙ», свастикой называют крест с концами, загнутыми ВЛЕВО (в этом случае свастика вращается по часовой стрелке, по солнцу, отсюда ее название - «посолонь»). В старообрядческой «посолони» - обрядовому обходу церквей по солнцу - легко угадывается древний языческий ритуал.

В христианской традиции свастика приобрела дополнительное смысловое значение и превратилась в символ света, побеждающего тьму. Ее можно было нередко встретить на облачении священнослужителей, на различной церковной утвари, иконах, священных предметах, в лепных украшениях храмов. В Киевском Софийском соборе на святительском чине изображены пояса из чередующихся крестов и свастик (как левосторонних, так и правосторонних).

Заглавная буква имени Христа во многих изданиях книг Иоанна Кронштадтского изображалась в форме свастики. На знаменитом изображении Христа Пантократора в Новгородском Софийском соборе можно увидеть две свастики разной направленности, помещенные на груди под воротом Вседержителя. На иконе Богоматери Державной, явленной в селе Коломенском в день ОТРЕЧЕНИЯ Николая II ОТ ПРЕСТОЛА, также имеется изображение левосторонней свастики - «коловрата», венчающей корону.

Левостороннюю свастику-коловрат нарисовала на стене оконного проема Ипатьевского дома в Екатеринбурге перед своей казнью последняя русская Императрица Александра Федоровна. Имеются свидетельства, что она сопроводила изображение свастики какой-то надписью, однако содержание ее так и осталось неизвестным. По утверждению В. Данилова и И. Молчановой, Николай II «ездил на автомобиле, на радиаторе которого красовалась левосторонняя свастика. Таким же знаком подписывали личные письма он и Императрица Александра». Нумизматы хорошо знают «керенки» достоинством 250, 1000, 5000 и 10000 руб., на которых двуглавый орел изображен на фоне свастики-коловрата. Причем на каждом из этих кредитных билетов имеются изображения еще двух маленьких свастик, помещенных за боковыми обозначениями номинала. Деньги эти печатались и большевиками вплоть до 1922 года, однако матрица для них была изготовлена еще по заказу последнего российского Императора Николая II, намеревавшегося после войны провести денежную реформу.

Любопытно, что ИМЕННО В ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ, т. е. одновременно с упомянутыми «керенками» в обращение были запущены купюры различного достоинства (от 1 до 10 000 руб.), в орнаменте водяных знаков которых четко выступали ШЕСТИКОНЕЧНЫЕ ЗВЕЗДЫ ДАВИДА!!!!!!!!!!!!


В конце 30-х - начале 40-х годов крестьянская одежда с вышитыми на ней знаками свастики повсеместно изымалась и уничтожалась «энкавэдэшниками». «На севере, - пишет В. Н. Демин, - специальные отряды ходили по русским деревням и силой заставляли женщин снимать юбки, поневы, передники, рубахи, которые тут же бросались в огонь». В некоторых местах дело доходило до того, что сами крестьяне, опасаясь репрессий, начинали уничтожать полотенца, предметы одежды с вышитыми на них знаками свастики. «Даже те бабушки, которые век от века вышивали этот знак на рукавицах, - справедливо отмечает Р. Багдасаров, - после Отечественной войны стали называть его «немецким знаком». Исследователь из Усть-Печенги Тотемского района Вологодской области Александр Кузнецов описывает любопытный случай, имевший место накануне Великой Отечественной войны на родине его предков в деревне Ихалица. Приехавший в деревню сотрудник НКВД заночевал у председателя колхоза Заплеталы и во время ужина заметил висевшее на божнице полотенце-убрус, в середине которого освещалась лампадой большая сложная свастика, а по краям шли узоры из небольших ромбических свастик. От возмущения глаза у гостя стали выпуклыми, как у речного рака. Лежавшей на печи старой матери Заплеталы на силу удалось успокоить разбушевавшегося «энкавэдэшника» и объяснить ему, что помещенный в центре убруса знак - вовсе не свастика («эдакого слова-то у нас не знают»), а «Косматый Ярко», узор же на боковых полосах - это «гуськи». Инцидент в Ихалице, в отличие от других мест, не получил развития, поскольку на следующий день сотрудник НКВД обошел всю деревню и убедился, что «ярки» и «гуськи» имеются практически в каждом крестьянском доме.

Сам А. Кузнецов полагает, что название «ярко» донесло до нас одно из прозвищ славянского солнечного божества Ярилы, а в слове «косматый» отразились глубокие знания наших далеких предков «О Солнце, о том, что на поверхности светила бушуют огненные языки - протуберанцы. «Ярко» - так еще недавно в деревнях могли сказать о мужике, который в одиночку во время драки ложил наземь троих противников. А силушку в деревне всегда уважали».

Еще одно свидетельство о борьбе со свастикой было обнаружено в Центральном Хранилище Советской Документации и опубликовано в первом номере журнала «Источник» за 1996 год. 9 августа 1937 года в Комиссию партийного контроля при ЦК ВКП(б) обратился управляющий Московской областной конторы Метисбыта некий товарищ Глазко с образцом маслобойки, изготовленной на заводе 29, лопасти которой имеют «вид фашистской свастики». Проверка установила, что автором конструкции маслобойки является старший инженер треста ширпотреба ГУАПа Тучашвили. В течение 1936 и 1937 годов завод изготовил 55763 маслобойки.

Начальник цеха ширпотреба Краузе заявил, что лопасти маслобойки похожи на фашистскую свастику, однако зам. начальника треста Борозденко ответил: «Лишь бы рабочему классу было хорошо, не обращай внимания». Позицию заместителя поддержал начальник треста Татарский и директор завода № 29 Александров. «Выпуск маслобоек, - писал доносчик в Комиссию партийного контроля, - лопасти которых имеют вид фашистской свастики, считаю вражеским делом. Прошу передать все это дело в НКВД. Проект постановления прилагается. Руководитель группы Тяжпрома КПК Васильев. 15 октября 1937 г.».

Усилия доносчика не пропали даром. Ровно через два месяца на заседании Бюро комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) было принято решение:
«1. Принять к сведению заявление наркома оборонной промышленности Л. М. Кагановича, что в месячный срок лопасти маслобоек, имеющие вид фашистской свастики, будут изъяты и заменены новыми.
2. Дело о конструировании, изготовлении и непринятии мер к прекращению производства маслобоек, лопасти которых имеют вид фашистской свастики, передать в НКВД. Результаты голосования: «за» - Шкирятов. «за» - Ярославский. 15 декабря 1937 г.».

Нетрудно догадаться о дальнейшей судьбе Тучашвили, Борозденко и Татарского, не правда ли? Благодаря подобным гнусным доносам в 30-е годы пострадали сотни тысяч лучших людей России. Фамилии «вершителей судеб» (а точнее говоря - их русские псевдонимы) нам хорошо известны: ни один из них так и не понес заслуженного наказания за свои кровавые преступления.

Одним из первых советских ученых, осмелившихся назвать свастику основным элементом русской вышивки, был Василий Сергеевич Воронов. «В вышивке преобладают чистые геометрические узоры, составляющие, видимо, более старый орнаментальный слой, - писал он в 1924 году. - Главным элементом их служит древнейший мотив свастики, усложненный или раздробленный в бесчисленном множестве остроумных геометрических вариаций (так называемые «гребни», «расковка», «козыри», «крылья» и пр.). На этом мотиве, как на основе, развертывается художественная изобретательность вышивальщиц».

«Долгое время из спецхрана никому не выдавалась невинная по названию книжка Б. А. Куфтина «Материальная культура русской Мещеры» (М., 1926), - пишет В. Н. Демин. - Только потому, что посвящена она, в частности, анализу распространения свастикового орнамента среди русского населения».

Однако самая нелепая история со свастикой произошла в наши дни. Дело в том, что свастика с выступающими концами креста на фоне восьмиконечной звезды Богородицы является официальной эмблемой организации «Русское Национальное Единство» (РНЕ). Совмещение этих двух символов в эмблеме РНЕ вовсе не случайно. Изображение восьмиконечной (русской) звезды символизировало присутствие главного божества и часто встречалось на воинских стягах, одежде, оружии, различных предметах быта и культа. В русской христианской традиции ВОСЬМИКОНЕЧНАЯ звезда получила дополнительное смысловое значение: ее называют «звездой Богородицы (Лады)» или «Вифлеемской», т. к. загорелась она на небе во время рождества Иисуса Христа и, двигаясь по небосклону, указывала волхвам путь к его колыбели. Изображение ее имеется во всех явленных в России иконах Богородицы. Свастика в эмблеме РНЕ помещается внутри звезды, т. е. как бы накладывается на ее силуэт (отсюда - удлиненные прямые концы самого креста - «лучи» или «мечи», как их иногда называют). Так вот, эти самые лучевые свастики мне лично пришлось увидеть во время октябрьского кризиса 1993 года, при весьма странных обстоятельствах. Члены РНЕ принимали активное участие в обороне здания Верховного Совета и вместе с ампиловскими дружинниками из «Трудовой России» осуществляли патрулирование вдоль стен Белого дома. Такой состав патруля: на рукаве одного «мятежника» лучевая свастика, у другого «серп и МОЛОТ» - производил удручающее впечатление. Я был тогда в составе группы Вологодского народного движения, которая прибыла в Москву дать отпор коммунистическим экстремистам. Смешение символов: свастики и красной звезды - меня здорово потрясло. До сих пор не могу без брезгливости смотреть кадры хроники тех лет из моего личного видеоархива.
Мнение о том, что подобные «лучевые» свастики (как в эмблеме РНЕ) никогда не встречались в русской культуре, ошибочно. Например, на домотканом тотемском полотенце из моей коллекции их вышито аж восемь штук! Кроме того убедиться в этом же можно, открыв 524-ю страницу известной книги Б. А. Рыбакова «Язычество Древней Руси» издания 1987 года, где на рис. 87 изображено вятическое височное кольцо XII века с заклинательными знаками плодородия, по бокам от которых располагаются те самые «лучевые» свастики. Примечательно, что сам академик рассматривает этот вид свастики «не как знак солнца, а только как знак огня» и также соотносит ее с огневым способом обработки земли под пашню, замечая при этом, что «свастика встречена не только в Зюзине, но и в других подмосковных курганах». Во время проведения выставки «Русский национальный костюм» в залах Государственного Русского музея в Санкт-Петербурге один из посетителей (некий М. Бляхман) попытался уничтожить путем сожжения женское подвенечное платье, обильно украшенное свастиками. В отделении милиции мерзавец нагло заявил, что таким образом он борется с «фашизмом».

Известны и другие местные названия свастики: «ковыль» (Тульская губ.), «конь», «коневая голяшка» (Рязанская губ.), «заяц» (Печора), «рыжик» (Нижегородская губ.), «вьюн» (Тверская губ.), «кривонога» (Воронежская губ.) и т. д. На территории вологодских земель название свастики было еще более разнообразным. «Крючья», «крюковец», «крюк» (Сямженский, Верховажский районы), «огниво», «огнивец», «конегонь» (конь-огонь?) (Тарногский, Нюксенский районы), «сверь», «сверчок» (Великоустюгский район), «вожок», «вожак», «жгун», (Кичм.-Городецкий, Никольский районы), «ярко», «косматый ярко», «космач» (Тотемский район), «гуськи», «чертогон» (Бабушкинский район), «косарь», «косовик» (Сокольский район), «перекрест», «враток» (Вологодский, Грязовецкий районы), «вращенец», «вращенка», «вращун» (Шекснинский, Череповецкий районы), «углый» (Бабаевский район), «мельник» (Чагодощенский район), «крутяк» (Белозерский, Кирилловский районы), «пылань» (Вытегорский район). Наиболее архаичным из них, несомненно, является «огнивец». В этом названии отражено первоначальное значение магического символа свастики: «живой огонь» - «огнь» - «огниво» - «огнивец». Мотив воспетого Ницше «вечного возвращения», круговорота жизни удивительным образом нашел свое воплощение в глухой вологодской «глубинке». Во многих деревнях Тарногского и Нюксенского районов смысловое и символическое значение свастики определяется коротко, просто и гениально: «ВСЕ И ВСЯК ВЕРНЕТСЯ». В одной этой фразе заключена гораздо большая мудрость, нежели в десятке мудреных философских учений, вместе взятых.

Вопреки распространенному в научных кругах мнению, направление вращения креста с загнутыми концами в русской традиции не имело решающего значения: как на языческих, так и на христианских орнаментах мирно соседствуют левосторонняя (коловрат) и правосторонняя (посолонь) свастики. Противопоставление их более свойственно западным и восточным традициям. На Руси же разная направленность свастики чаще всего ассоциировалась с восходящим и заходящим Солнцем, с пробуждающейся и засыпающей Природой, но ни о какой «оппозиции» (добро - зло, светлое - темное, высшее - низшее и т. д.) речи здесь идти не могло, т. к. смысловое и символическое значение русской свастики никогда не отрывалось от своих корней и было максимально приближено к древнеарийскому.

Как видим, свастика на Руси являлась одним из самых распространенных и глубоко почитаемых символов. Ни к немецкому, ни к итальянскому, ни к какому-либо другому фашизму знак этот не имеет ни малейшего отношения. И тем не менее на протяжении вот уже восьми с лишним десятилетий именно он подвергается самым яростным и злобным нападкам со стороны сначала коммунистических, а теперь и демократических идеологов, именно его пытаются отождествить со всем злом, которое довелось испытать человечеству в XX столетии. Кроме того, что нападки эти абсолютно необоснованны, с исторической точки зрения они еще и нелепы: подвергать опале какой бы то ни было символ, пусть он даже будет олицетворением самого зла, - это не просто варварство и крайняя степень невежественности, это еще и вопиющая дикость, аналога которой не было в мировой истории.

Можно только пожалеть мэра Юрия Лужкова, подписавшего Закон г. Москвы № 19 (от 26.05.99 г.) «Об административной ответственности за изготовление и демонстрацию нацистской символики на территории г. Москвы». Согласно духу и букве этого закона, например, весь коллектив фольклорного ансамбля «Сударушка» из Тарногского района Вологодской области, гастролировавшего в столице, следовало бы привлечь к ответственности «за ношение нацистской символики на территории г. Москвы» (ст. 2) и оштрафовать на сумму от 20 до 100 минимальных окладов труда.

Такого рода запрещения, на мой взгляд, абсолютно бессмысленны. Тогда почему до сих пор никому не пришло в голову наложить запрет, например, на ту же дьявольскую символику? Пройдитесь по городским коммерческим киоскам, - и вы увидите десятки сатанинских символов и знаков Люцифера на всевозможных браслетах, брелках и цепочках.

Разве кто-нибудь счел необходимым запретить пятиконечную звезду (масонскую пентаграмму), - этот каббалистический и поистине кровавый символ, под знаком которого Россия испытала столько мук и страданий, сколько не довелось испытать ни одной другой стране в мире.

Я ни в коем случае не призываю водрузить свастику на трехцветный российский флаг. Но необходимость в реабилитации этого древнейшего традиционного русского символа, на мой взгляд, уже назрела.

................