ШБ: Ты сказал, что творческие, одаренные воображением люди все по-детски простодушны. Расскажи мне о своей любознательности. В чем она выражается? Проявляется ли она в погоне за знанием? Я знаю, что у тебя обширная библиотека книг, многие из которых — специальные издания в кожаных переплетах.
МД: Мне просто все любопытно, даже самые простые вещи. Что содержится в капле воды? Однажды я захотел прочитать о ресницах и обнаружил, что в наших ресницах живет целая колония организмов! Для меня это поразительно! Мне интересно все, особенно когда начинаешь изучать мир. Это просто феноменальный объем информации, он изумляет! Я чувствую себя невежей из-за того, сколького не знаю. И чем больше я узнаю, тем невежественнее себя чувствую. Честное слово! Я понимаю, что мне еще учиться и учиться! Поэтому меня тянет в книжные магазины. Я могу часами выбирать книги, и возвращаюсь с целыми коробками покупок. И это одно из замечательных качеств моей матери: мы раньше ходили с ней в книжный магазин и проводили там часы — она разрешала нам брать все, что мы хотели. Она все нам покупала, никогда не отказывала. Мы читали, читали, читали... Я обожаю читать. Это же чудесно, правда? Моя любознательность не знает границ. Нет таких вещей, которые были бы мне неинтересны.
ШБ: Ты сохранил удивительное любопытство ребенка.
МД: Да. Я подбираю что-нибудь, и люди спрашивают: «На что ты там смотришь?» На земле будет валяться листик, и я подниму его и буду изучать. Меня он завораживает. Или разглядываешь внимательно жучка и начинаешь размышлять: какое у него маленькое сердечко и мозг, и мыслит ли он так же, как мы. Мне все это хочется знать. Мне хотелось бы больше понимать. Я хотел бы иметь время на исследование, изучение, познание, вопросы, потому что мир так интересен мне!
Некоторые вещи и живые существа поражают меня: например, ты узнаешь, как морской конек рожает детенышей — самец рожает! Или как определенный вид южноамериканских лягушек способен менять пол: самец превращается в самку. Я нахожу это странным, причудливым
и невероятным. Я обожаю такие вещи.
ШБ: Как ты считаешь, взрослые так же любознательны, или они во многом теряют это качество?
МД: Многие его теряют. Я не могу смотреть на какой-нибудь процесс, не задав вопроса «почему так происходит?» Ты когда-нибудь видел, как мигрируют птицы — сотнями за раз? Как они двигаются так слаженно? Что это? Телепатия? Почему мы, люди, так не умеем? Это изумляет меня.
ШБ: Так как ты сохранил свою любознательность? Многие люди, когда зарабатывают большие деньги и становятся знаменитыми, уже не такие пытливые, потому что им не нужно так пристально смотреть. Их интересует только как купить самолет побольше.
МД: Мне кажется, некоторые люди любознательнее других. Я думаю, в детстве у нас у всех это качество развито одинаково. Мне правда так кажется. Но некоторые люди теряют его по пути. Это то, что мне нравится в детях: они все находят захватывающим. Поэтому они много вещей ломают, рвут: они хотят знать, как устроена вещь, а единственный способ узнать — это сломать ее. Они не понимают; они разбирают вещь на части, чтобы изучить ее, а мы ругаемся: «Нет, не делай этого, не трогай!» Мы должны позволять им. Им любопытно! Они хотят увидеть, что внутри.
ШБ: Воспитывая Принса и Пэрис, ты всегда стараешься поощрять их любознательность?
МД: Конечно! Я заставил Принса оторваться от телевизора сегодня по пути сюда, чтобы посмотреть в окно. Он выглянул в окно и стал называть все, что видит. «Что они везут в грузовике?» — «Думаю, овощи и фрукты». — «Зачем?» — «Наверное, чтобы доставить их на рынок. Кто-то их собрал»… У него возникало столько замечательных вопросов обо всем снаружи, и я подумал, как же это здорово. Он задал много хороших вопросов. Но иногда он делает вещи, которые меня откровенно пугают. Например, он сидит, смотрит телевизор, и называет все ракурсы, которые берет оператор, — словно режиссер. Сидит и командует: «Камера приближается для крупного плана. Теперь отъезжает назад. Теперь движется…» Он называет каждый ракурс. Я его этому не учил. Он сидит и проговаривает все это вслух — буквально монтирует фильм. Мне кажется, это поразительно. Понятия не имею, где он этому научился, но его интересуют камеры и кино. Я купил ему собственную камеру, и теперь он сам снимает фильмы и руководит Пэрис. Он говорит: «Встань тут и пройди вот сюда». У меня есть запись того, как он режиссирует. Мне кажется, это так мило! Это замечательно. Мать рассказывает, что я тоже этим занимался, когда был маленьким: я ставил танцы и раздавал всем братьям указания, как нужно двигаться. Она смотрела на меня и поражалась, не понимая, где я этого набрался. Я придумывал хореографию, согласованные движения, и она говорит, что была просто изумлена, не зная, откуда я все это умел. Когда меня спрашивают, откуда это берется, я говорю: «Э, приходит сверху и просто реализуется через меня». Я не создаю этого — должен быть канал. Правда.
ШБ: Так значит эта детская любознательность, что у тебя осталась, — ты, в общем-то, над ней не работал? Ты просто веришь, что это божественный дар. Ты чувствуешь благодарность Богу за это?
МД: Это божественный дар, Шмули, так и есть. Когда дар в виде песни или танца приходит мне в голову и оказывается у меня в руках, как у разродившейся Богоматери, я в буквальном смысле становлюсь на колени и говорю спасибо.
