Скоро, скоро войду я в тот дом безоконный,
Где кончаются все испытанья на свете
И где светит в углу мне святая икона —
Это мать мне глазами умершими светит.

Ты, меня зашитить не сумевшая в мире,
Где сама ты брела под конвоем страданья,
Защити меня в этой обители сирой,
Защити от последнего воспоминанья:

Я врагов своих вижу, о чем-то кричащих,
И я вижу, как ружья готовят убийцы,
И лежу я оленем подстреленным чаще,
Где хотел я испить родниковой водицы...

1 марта 1983

***

Мне приснилось, что в рубище рваном
 Я бреду - и скитаться устал, -
И прислала мне с ангелом мама
Из загробья - икону Христа...

Мать не зря мне прислала икону,
Показался и ангел мне вдруг
До щемящей истомы знакомым
И лицом, и смятением рук...

Это добрый отец мой с усмешкой
Преподнес мне икону в пути,
Чтобы я на распутьи не мешкал,
Чтобы смог до спасенья дойти...

Он сказал мне: - Сынок мой, немного
Потерпи - есть такой уговор,
И прими деревянного Бога,
Я в пути его тер рукавом...

Почему-то я стал почтальоном
Со служебным наличием крыл, -
А Господь - Он к тебе благосклонен -
И об этом мне сам говорил...

18 ноября 1981

БЛАЖЕННЫЙ
Я могу быть доставлен в музей
 Где я буду свой облик донашивать, -
Человек при корявой слезе,
Как Суворов при шпаге фельдмаршала.

Или, вызвав знакомый конвой,
Можно сбыть меня в Дом Сумасшествия, -
Хоть ты плачь в этом доме, хоть вой -
Доживешь до второго пришествия.

Но хотел бы я все же уйти
В бесприютную даль непогожую, -
Ночевать под ометом в пути,
Накрываться в овине рогожею...

...Жил да был на земле человек
С христорадной душою бесстыжею, -
Он слезами свой маялся век,
Как с мужицким горбом или грыжею.

11 августа 1981

***

Пора, пора и нам туда, где постояльцы
Сидят лицом к лицу, как птицы на лугу,
И на сухих губах сухие держат пальцы —
Ни звука, мой дружок, ни звука, ни гугу...

Ни звука, ни гугу - сейчас Господь свои нам
Покажет чудеса, пошлет благую весть,
И мы ее почтем полетом воробьиным,
Полет наш невысок и нас рассеет смерть.

Она нас разошлет по всем земным пределам
И возвестит о нас на стогнах и в глуши:
То, что звалось душой и прежде было телом,
Вернулось в высоту свершившейся души.

15 марта 1990

***

Мама, расскажи мне по порядку,
Как в раю встречал тебя Христос,
И на лбу твоем поправил прядку
Старческих неряшливых волос.

Был ли он таким, каким и прежде,
Когда звал нас в вечность за собой,
И в какой он ждал тебя одежде,
В белой или в светло-голубой?..

Мама, я и сам все это вижу -
Он стоит, Господь, как белый храм,
Он, кто всех нам душ родимых ближе,
Кто однажды повинился нам:

- Я забыл в раю о вас когда-то,
Вы уж не сердитесь на меня,
Вспомил - и опять душа крылата:
Есть и у Спасителя родня...

Вот они бредут по мирозданью,
Мира беспредельного жильцы,
Маленькие, с кроткими глазами,
Словно беззащитные птенцы...

Вот они - в отрепье и величье
По земной ступают колее,
Но ведь в каждом нищем что-то птичье,
 Каждый нищий - небо на земле.

3 апреля 1990

***

Опять я нарушил какую-то заповедь Божью,
Иначе бы я не молился вечерней звезде,
Иначе бы мне не пришлось с неприкаянной дрожью
Бродить по безлюдью, скитаться неведомо где.

Опять я в душе не услышал Господнее слово,
Господнее слово меня обошло стороной,
И я в глухоту и в безмолвие слепо закован,
Всевышняя милость сегодня побрезгала мной.

Господь, Твое имя наполнило воздухом детство
И крест Твой вселенский — моих утоление плеч,
И мне никуда от Твоих откровений не деться,
И даже в молчаньи слышна Твоя вещая речь.

16 марта 1990

***

Не осталось собак в этом сумрачном городе
И бродячие кошки взирают с опаской:
Не пора ль в неприступные крепости гор уйти -
От угрозы уйти и недоброй огласки?..

Не пора ли уйти за цыганской кибиткою
По следам осторожной всезнающей кошки?..
А в кибитке котята, еще не убитые,
Безмятежно почесываются в лукошке.

И откуда им знать, что громами всевластными
Над земною судьбою нахмурились грозы,
Что висят эти грозы над снами и сказками, -
Даже малых котят не минуют угрозы...

Ведь и слезы защита совсем некудышняя,
Не убавиться в сердце тоски и тревоги, -
Сколько пролил я слез, ожидая Всевышнего,
А Господь по сухой обошел их дороге...

14 апреля 1990

***

Пора, пора и мне зажечь свечу во мраке
Из давней немоты полузабытых лет.
Воскреснут, оробев, и кошки, и собаки,
И лишь моя душа соблазну скажет: "Нет".

Зачем мне воскресать для горя и обиды,
Для новой суеты, для новых похорон?
Мне хорошо в своей безвестности забытой,
Не знает сам Господь, какой мне снится сон.

Мне хорошо дышать в соломинку забвенья.
Соломинка плывет: то здесь она, то там.
И сколько я живу - столетья ли, мгновенья,
И жив я или нет - Господь не знает сам.

17 марта 1990

***

Вот я сижу на ступеньках крыльца,
Мальчик встревоженный и бледнолицый,
Я ожидаю прихода отца,
Должен откуда-то он появиться.

Должен отец появитья в свой срок,
Мне на ладони ладонь его ляжет...
Если в пути задержал его Бог,
Мне и об этом отец мой расскажет.

С Богом беседуют он неспроста...
Я замечаю: отец мой все чаще
Шепчет сладчайшее имя Христа...
Люди кивают тревожно: - Пропащий...

Это они говорят об отце...
Что они скажут, когда без опаски
Он подойдет к ним в терновом венце?..
Это ведь быль, а не глупые сказки.

Это ведь Бога завещанный дар,
Это ведь вечности дар несравненный, -
Все потому, что он "Михеле-нар", 
Все потому, что отец мой блаженный.

5 мая 1990

***

Оставьте мне слезу. Я обряжу дикарку
В тоску свою и смерть, а может быть, ее
Приклею я к свечи случайному огарку,
Чтобы облечься ей в иное бытие.

Оставьте мне слезу сиротскую мою же,
Не прячьте от меня алмаз моих обид,
Я, как пучок звезды, ее поймаю в луже, -
Слезу мою, мой бред, мой потаенный стыд...

Оставьте мне слезу. Она всего лишь капля
Земного бытия, где над водою тишь
И, ногу подогнув, стоит в раздумье цапля,
И ловит ветерка дыхание камыш...

2 августа 1990

***

Отец признался мне, что был когда-то
Господним псом - лохматым добрым псом,
Но минуло то время без возврата -
Он стал моим безропотным отцом.

Но минуло то время и, однако,
Обласканный господнею рукой,
По-прежнему он добрая собака -
Его не спутаешь ни с чьей другой.

Не спутаешь его с ордой двуногой,
И если это так, то и меня
Приручит он к тропинкам и дорогам,
К мерцанью ночи и восходу дня.

Ведь мы не просто по дорогам рыщем
И терпим столько несусветных бед...
Мы Господа и днем и ночью ищем, -
Куда Его девался светлый след?

Куда Его девался добрый запах,
В какую даль бредет Он не спеша?..
- Но сколько, сколько боли в наших лапах
И как болит от радости душа!..

28 мая 1990

***

И собака, и кошка, и старый еврей —
Знали все, что их скоро убьют,
И хотелось им в землю уйти поскорей
От последних предсмертных минут.

И хотелось им в землю уйтина века,
Схорониться навеки в земле,
Где не слышно зловещего щелка курка,
Где и выстрел не слышен во мгле.

А еще им хотелось уйти в камыши,
На поляны уйти и в луга,
Где колеблется в полдне дыханье души
И не слышно дыханья врага.

Где лишь зайцы выстраиваются в ряды
И спешат на какой-то парад,
Но они никому не желают беды,
Никому не желают утрат.

И проходят они без кровавых знамен,
И не слышно ненужной пальбы,
Потому что зайчишка и добр, и умен,
И ничьей не неволит судьбы...

10 июля 1990

***

Нет, я не много знал о мире и о Боге,
Я даже из церквей порою был гоним,
И лишь худых собак встречал я на дороге,
Они большой толпой паломничали в Рим.

Тот Рим был за холмом, за полем и за далью,
Какой-то зыбкий свет мерещился вдали,
И тосковал и я звериною печалью
О берегах иной, неведомой земли.

Порою нас в пути сопровождали птицы,
Они летели в даль, как легкие умы,
Казалось, что летят сквозные вереницы
Туда, куда бредем без устали и мы.

И был я приобщен к одной звериной тайне:
Повсюду твой приют и твой родимый дом,
И вечен только путь, и вечно лишь скитанье,
И сирые хвалы на поле под кустом...

18 апреля 1990

***

Моя бедная мать, моя горькая в поле осина,
Как томишь ты меня, как дорога к тебе далека!..
Я приду и умру, пожалей непутевого сына,
Как на тонких ветвях, на твоих я поникну руках.

Моя бедная мать, моя белая чайка на взморье,
Как ты кличешь меня, как ты плачешь, носясь над волной!..
Унесло меня вдаль, укачало волной на просторе,
Уплывает волной то, что было до гибели мной.

Моя бедная мать, помешавшаяся голубка,
Не кружись надо мною, не засти крылом своим даль...
В гробовую рубаху меня завязала разлука,
Не распуть узла и не встретить тебя никогда...

декабрь 1972

 

Дм.Мережковскому

Что за страшная ночь: мертвяки да рогатые черти...
Зашвырнут на рога да и в ад прямиком понесут...
Ох, и прав был монах - приучить себя надобно к смерти...
Переполнила скверна земная скудельный сосуд...

Третьи сутки во рту ни зерна, ни росинки; однако
Был великий соблазн, аж колючий по телу озноб...
Предлагал чернослив сатана, искуситель, собака!..
Да еще уверял, что знакомый приходский де поп!..

Я попа-то приходского помню, каков он мужчина,
Убелен сединою, неспешен, хотя и нестар...
А у этого - вон: загорелась от гнева личина,
Изо рта повалил в потолок желтопламенный пар.

А потом обернулся в лохматого пса и залаял!
Я стоял на коленях, крестился резвей и резвей:
- Упаси мя, Господь, от соблазна, раба Николая!..
- Сбереги мою душу, отец мой духовный, Матвей!..

... А когда прохрипели часы окаянные полночь,
Накренился вдруг пол и поплыл на манер корабля,
Завопила вокруг ненасытная адская сволочь,
Стало небо пылать, зашаталась твердыня-земля.

Я стоял, как философ Хома: ни живой и ни мертвый...
Ну как веки поднимет и взором пронзит меня Вий?..
А потом поглядел в потолок: чьи-то руки простерты,
Чьи-то длани сошли, оградили в господней любви...

Третьи сутки пощусь... Третьи сутки во рту ни росинки...
Почему мне под утро пригрезилась старая мать?..
Помолись обо мне, не жалей материнской слезинки...
Сочинял твой сынок, сочинял, да и спятил с ума...

6-7 октября 1972

***

Душа моя, душа! –
Медведицей ли шалой
Бредёшь, леса круша,
На пестике ль цветка пчелой сидишь усталой,
Медовостью дыша.

А может – может быть зеваешь на окошке
И лапкой моешь рот,
Божественная тварь, задумчивая кошка,
Вся хорошея от зевот.

Душа моя, душа! –
Снуя по паутине
Прилежным паучком, –
Что ткёшь ты мне, душа, из вздора и святыни,
Вещаешь мне о чём?

Застывшая в очах апостола-оленя,
В смешенье лет и зим, –
Громоздкой ли стопой ступаешь в отдаленьи,
Таишься ли вблизи?

Душа моя, душа! –
Хоть капелькою в море
Пребудь – пребудь навек.
Я так хочу живым остаться в этом мире,
Случайный человек.

Я так хочу живым остаться в каждом миге,
В кузнечике, во ржи,
В букашке, в колоске на опустевшей риге –
Во всём, пока я жив.

Я жить хочу лишь миг, я жить хочу лишь вечность,
Прощаться и грешить…
– О, как оно шумит – таинственное вече
Моей живой души!..

8 – 12 июня 1972

***

Боже, как хочется жить!.. Даже малым мышонком
Жил бы я век и слезами кропил свою норку
И разрывал на груди от восторга свою рубашонку,
И осторожно жевал прошлогоднюю корку.

Боже, как хочется жить даже жалкой букашкой!
Может, забытое солнце букашкой зовется?
Нет у букашки рубашки, душа нараспашку,
Солнце горит, и букашка садится на солнце.

Боже, роди не букашкой - роди меня мошкой!
Как бы мне мошкою вольно в просторе леталось!
Дай погулять мне по свету еще хоть немножко,
Дай погулять мне по свету хоть самую малость.

Боже, когда уж не мошкою, - блошкою, тлёю
Божьего мира хочу я чуть слышно касаться,
Чтоб никогда не расстаться с родимой землею,
 С домом зеленым моим никогда не расстаться...

май 1972

***

Синий, мертвый, холодный,
Ледяной, как звезда,
И свободный
Ото всех навсегда.

Ото всех - от господних
И исподних - стерегущих очаг;
От бесплотных и потных;
Потонувших во щах.

Ото всех - от господних
И исподних - восседающих на
Бочкотарных высотах,
Начертав имена.

Навсегда - без величья,
Без витийственной грусти Христа,
А покорно, как птичья
Умирает без слов, красота.

Будто в пруд, будто в омут,
Но не грозно, не осатанев,
А совсем по-другому,
Как во сне.

Навсегда - ведь не дважды,
А однажды - один только раз
Умирают от жажды
На лугах рацветающих язв.

О, глядевшие сыто,
Как я гибну под вашей звездой, -
Пресвятых моих пыток
Догарает последняя боль...

Я не чертов, не богов,
Ни моленья за мной, ни следа,
Я великий убогий,
Я от вас ухожу навсегда...

ноябрь 1965

***

Пустующей души так скудны поселенья:
Берлога, капище, шалаш без пастуха,
И что-то в тишине от ветхого оленя,
Постигшего зенит над стойбищем греха.

Как ноздри ранит мох, так святость ранит душу
 Таежной пустотой... Блажен последний день,
Когда я в мох годов тоску свою обрушу,
Как эхом высоты подкошенный олень.

Проходят времена, а божий мир все тот же:
Берлога, капище, шалаш без пастуха...
Все тот же по тропе уходит вдаль прохожий,
Как встарь, во времена смятенья и греха.

июнь 1965

***

Не от мира сего, не от сброда сего...
                                                            Из Христова
Изошел я ребра, когда вечность пронзило копье,
И вначале был стон во вселенной, затем было слово,
Было слово о муке и смерти - мое бытие.

Изошедший из стона, я стал ликованием муки.
- Не у вас, у меня - этот рот, вопиявший во мгле,
Не у вас, у меня - эти болью гвоздимые руки
И за мной - не за вами - распятая тень на земле.

..............................................................................................
...Есть кумиры у жизни, у смерти кумиры есть тоже:
Сколько ликов бесследных, о, сколько живых мертвецов
Утверждали на прахе свое окаянствие, Боже,
А у смерти одно лишь - твое молодое лицо.

Ну а мне от Христа никакого не надобно чуда,
Стала чудом земля под всемирною теню креста
И, покуда себя называет пророком Иуда,
Я не верю в Иуду - я верю, как прежде, в Христа.

СТРАШНАЯ СКАЗКА

Иван-царевич, братьями зарезан,
Лежит во мху и говорит сосне:
Зачем опять приснилось мне железо
И чей-то нож от крови покраснел?

Димитрий, брат мой, отведи докуку,
Ужель и ты повинен в грабеже?
Твою ли это родственную руку
Я видел на последнем рубеже?

За то, что я поверил в небылицу,
Мне измлада забрезжила заря, -
И я прозрел Елену, и Жар-птицу,
И душу несказанную зверья.

И я побрел по чуду как по следу,
И потерял надежду и коня,
Но чудо посулило мне победу,
С волшебным зверем подружив меня.

И вот Жар-Птица, женщина и иго.
Я оскорбил удачей чью-то спесь
И не дождался праздничного мига...
Как гром в бору, меня настигла месть.

...Иван-царевич сетует и плчет,
Глядит очами мертвыми во тьму.
А бурый волк всё скачет - не доскачет
К загубленному другу своему.

июль 1964

***

Могильный крест, как мальчик на морозе.
Земля и небо делят барыши
И обжигают мальчика как гвозди
И ковкие и ловкие гроши.

О, Мальчик-Иисус, распятый далью!..
...Вот здесь, на этой маленькой гряде,
Я буду с равнодушною печалью,
Как веточка, вокруг себя глядеть.

Вот здесь, на этом маленьком погости,
Постиг я расставание пути,
И горсть земли позвал к скелету в гости,
Чтоб душу покаянием спасти.

Могильный крест, как птичка у подножья
Вселенского Распятия Христа.
- Спаси мя, птичку седенькую, Боже,
Дождинкою кровавою с креста!..
 

Как мальчик и как птичка на морозе
(Земля и небо делят барыши) -
И мальчик погибает в гордой позе
Морозным изваянием души.

декабрь 1963

ВСТРЕЧА

Отец, не уходи так далеко,
Ведь может дом наш посетить Господь, -
И на столе для гостя молоко,
И хлеба зачерствевшего ломоть.

Он не ко всякому заходит в дом,
Не всем такая выпала судьба,
Он знает - жил ты праведным трудом,
Теперь ты умер с мукою раба.

Отец, все за столом мы, вся семья,
И я, и мать, и этот поздний гость...
Вернись из смерти и небытия,
Повесь картуз засаленный на гвоздь.

- Шолом алейхем, - скажешь ты тогда, -
Я долго хворост собирал в лему,
Здесь важные собрались господа,
Я узнаю вас, рабби Иисус..

И припадет отец к святой руке,
И скажет так: - То был не лес, а гроб,
Но о родном я помнил очаге
И помнил, что ко мне Спаситель добр.

- Алейхем шолом, - так ответи гость, -
Я рад, что ты узнал меня, Христа,
И что с блаженным свидеться пришлось -
Ты у вселенной нынче на устах.

О, человек с безропотной душой!..
Господь, который помнит о тебе,
Велел мне, чтобы я тебя нашел
Живым и мертвым в праведной судьбе

20 января 1984

***

Казалось ему, что он жив после смерти -
Какие-то птицы летели над гробом,
Но птицы исчезли в мерцающем свете,
А гроб оказался огромным сугробом.

Зачем это бабочка вьется над снегом?..
Как трепетен взмах ее крылышек легких,
Но будет сугроб ее вечным ночегом,
А сон растворится в скитаньях далеких.

И вот он себя узнаёт в пилигриме, -
Столетняя пыль на плаще пилигрима...
Бывал ли он в Мекке? Бывал ли он в Риме?
Бывл ли в предгорьях Иерусалима?

И кто же он все--таки - сон или птица,,
И как это странно, и как это чудно,
Что бродит по свету во снах небылица,
А мертвый давно уже спит беспробудно...

10 июня 1987

***

Как я и думал, Бог совсем не злобен,
Его оклеветали кошкодавы.
А Бог бродяжке-вечности подобен
И собственной стыдится грешной славы.

Я видел Бога не в старинном храме,
Он был в каком-то старом зипунишке,
Когда он говорил о чем-то маме
И вслушивадся в вещее затишье.

Он весь был слух и весь был сновиденье.
Таким отца я видел ненароком,
Когда, преобразившись на мгновенье,
Он мальчику и впрямь казался Богом.

9 июля 1986

***

Все равно я приду к вам однажды -
То ли волк забредет на крыльцо,
То ли ворон охрипнет от жажды
И недоброе каркнет словцо.

То ли полночь приблизится к окнам
И воззрится на вас без стыда, -
Не моя ли во мраке намокла
И стекает дождем борода?..

Ну а чеще - бродячим котенком
Лицезреть буду вас с высоты, -
Я повешен был вами ребенком
И мой трупик еще не остыл.

Разуверясь в блаженстве и в Боге
И не смысля ни вем ни аза
На проклятое племя двуногих
Буду пялить из мрака глаза.

10 июля 1985

***

Хочу попращаться с моими смертями
 В преддверье благого конца:
Вот эта вот - смерть незабвенная мамы,
А эта - бедняги-отца.

Две смерти стоят у меня за плечами,
Как два исполинских креста
И с каждого, руки раскинув, прощанье
Свои отверзает уста...

И брат порешил себя милостью божьей,
Сволок свое тело на крюк...
А сколько собак и замученных кошек -
Горящий и праведный круг!..

Собаки сгорают на небе кусками
Своих окрававленных тел,
И кошки летят, как горящие камни,
Мяуча про страшный удел...

И вот я стою в ожидании смерти -
Пожаром объятый овин -
И вот я шепчу, что когда-то на свете
Я назван был Вениамин.

А Вениамин - это "в муках рожденный", -
На муки рожденный, стою,
Уже и умерший, уже и сожженный, -
У смерти на самом краю...

12 марта 1985

***

Дети, умирающие в детстве,
Умирают в образе зайчат
И они, как в бубен, в поднебесье
Маленькими ручками стучат.

«Господи, на нас не видно раны
И плетей на нас не виден след...
Подари нам в небе барабаны,
Будем барабанить на весь свет.

Мы сумели умереть до срока -
Обмануть сумели палачей...
Добрести сумели мы до Бога
Раньше дыма газовых печей.

Мы сумели обмануть напасти,
Нас навеки в небо занесло...
И ни в чьей уже на свете власти
 Причинять нам горести и зло".

26 октября 1984

Айзенштадт - это город австрийский,
И мне думать об этом занятно:
Может быть, продают в нем сосиски,
Может, слушают музыку Гайдна.

Может быть, в этом городе следом
За маэстро прославленным Гайдном
Проживал незаметный мой предок -
И судьбе был за то благодарен.

С отрешенною робкой улыбкой
И доверчивыми глазами
Проходил он неспешно со скрипкой -
И прислушивался к мирозданью.

И играл он в каком-то трактире,
Но, однако, он знал непреложно,
Что и я буду жить в этом мире
И печальную песню продолжу.

9 сентября 1984

***

Не плачьте обо мне, собаки, люди, кошки,
Уже я не приду из сумрачной травы,
Уже я не живой, - но есть досада горше, -
Есть участь быть живым – и обижать живых.

О, нет, я не хотел обидеть самой малой
Букашки – ведь она какая-то родня
Тому, кто в этот мир, бездомный и усталый,
Пришел на склоне лет, пришел на склоне дня.

Пришел на склоне вех, пришел к концу событий,-
Ах, как моя душа по жизни извелась.
Но ветхие нас всех связали с жизнью нити,
Лишь дунет ветерок – и нить оборвалась.

30 июня 1984

***

Не говорите обо мне живом,
Уже я где-то в вечности вдали,
Уже я посетил тот скорбный дом,
Где вход задернут пологом земли...

Я видел то, что недоступно вам,
Стоял один у роковой чрты,
За мною по пятам брела молва
Загробной исполинской немоты.

И я теперь не человек, а тлен,
И я забыл свое земное "я",
И я тягчайшем бременем согбен,
Вселенским бременем небытия.

17 мая 1984

***

Спрятав слезы в скомканном платочке
И окружена сплошною тьмой,
Мама примостилась в уголочке,
Пишет мне загробное письмо.

Пишет в ликовании и спешке:
- Мальчик мой, я жить согласна здесь,
Только бы дошла ко мне, ослепшей,
О твоем благополучье весть.

Я в аду осваиваюсь робко,
Поселилась в сумрачном углу,
Бесы на меня шипят "жидовка",
Извергают всякую хулу.

Но удел мой избран добровольно
И сама я поселилась в ад,
Пусть уже одной мне будет больно,
Был бы добрым твой открытый взгляд.

Да, Господь меня карает строго,
Но ему сказала я в упор,
Что тебя любила больше Бога -
И идти готова под топор...

14 апреля 1983

***

Боже, Боже, разве я не ангел!
Разве не мои это глаза?
Из печали и небесной влаги,
Где так робко светится слеза.

Разве не мои это запястья
Со слезами узника тюрьмы?
Разве не был побирушник счастлив,
Странствуя дорогами сумы.

Все, что видел иступленный взор мой,
Становилось чем-то неземным.
Становилось таинством нагорным,
Вековечным чем-то и иным.

Путники, хромавшие в бессилье,
Изнывающие от потуг.
У меня одалживали крылья,
Возносились духом в высоту.

Даже мертвым вечным нищебродом,
Чьи глаза ушли в такую даль,
Говорил я что-то мимоходом,
Что могло утешить их печаль.

5 февраля 1987

Компьютерная верстка © WhiteKnight

>Не слишком много места во вселенной - 
Всего же меньше на родной Итаке -
Чтобы души, невинно убиенной,
Захоронить печальные останки.

К тому же у души дурной обычай -
Она остервененло прет из гроба,
Поскольку занята былым величем
И, в общем, нетактичная особа...

"Усните", - говорю останкам плоти,
Душе умершей говорю: "Усни ты..."
В безжалостном земном круговороте
Нет и не будет для тебя защиты.

Усни старуха, хоть скрипя зубами...
Я знаю - ты одна на белом свете,
И что-то выговариваешь в яме,
И плачешь так, как плачут тольуо дети.

Усни, старуха, девочка, простушка,
Ты в землю слишком глубоко зарыта...
Вселенная к обидам равнодушна
И что ей значит лишняя обида?..
 

И только тот, кто был когда-то распят
И сам враждою был исполосован,
Шепнет тебе, как Золушке из сказке
Случайное беспомощное слово...

21 июня 1981

***

Заступись за меня, собака,
Когда страшный свершится день
И Господь позовет из мрака
Череду моих грешных дел.

Заступись за меня, ворона,
С перебитым больным крылом...
Я тебе не желал урона,
Притащил чуть живую в дом.

Кошки чистые, как монашки,
Я хранил вас всегда в душе,
И мне было совсем не страшно,
Что загривки у вас в парше.

Твари божии, заступитесь,
Когда дрогнет в конце пути
Ваш заступник, ваш бедный витязь,
Ваш поверженный побратим.

23 мая 1981

***

>Еще я ребенком играю с домашнею кошкой, 
Она добродушна и даже похожа на маму,
Еще я не знаю, что время стоит за окошком,
Что заступом роет оно неприметную яму.

И мама моя упадет в эту яму со вздохом -
Она-то ведь знала, какая тут кроется тайна,
И я собирать буду мертвую маму по крохам,
И вдруг я живою увижу ее неслучайно.

И это не вымысел даже и не сновиденье,
Она не из гроба, она не у грязной лохани,
Она, как комета, со мною идет на сближенье,
И вот я сгораю в ее неприметном дыханьи...

Ведь "мать" - это слово, немыслимое в разговоре;
Мы все сиротеем и все постигаем с годами,,
Что матерью мы называли и радость, и горе,
И все, что на свете и было, и не было с нами...

6 апреля 1981

***

Мы встретимся, мама, на той вон исхоженной улице,
Куда ты так часто ступала стопою небесной,
И мы не обнимемся даже и не поцелуемся,
И мы обойдёмся с тобой без взаимных приветствий.

Но - «мама» шепну я — и вспыхнет жар-птицею дерево,
И как бы в упор на меня изольётся сиянье,
И мигом вернётся ко мне всё, что было потеряно, —
Потеряно всё, но осталось вот это свидание…

Ах, мама, меня ты коснулась ладошкой убогою,
Зачем же ты в смерть закатилась, как серый клубочек,
В какую-то даль, где лицо сторожит тебя богово,
Но все же тебя отличает от мертвых от прочих.

Но все же тебя выпускает из склепа подземного,
Чтоб ты спросила, как живы-здоровы соседи,
И сына увидела - спасшегося и блаженного:
Он тем и спасен, что тебя воскрешает из смерти.

...Как все изменилось и как все осталось по-прежнему -
И те же лачуги, и те же знакомые лица,
И я по задворкам веду тебя под руку бережно:
Ведь ты не жилица - и можешь в пути оступиться.

- Смелей, - говоришь ты, - теперь опасаться нам нечего;
Ты знаешь, мне Бог подарил залежалые крылья,
А ты, как и я, и земного коснулся, и вечного -
Мы где-то с тобою в соседстве загадочном были.

И я о тебе вспоминала, когда на бескормице
Лежала в гробу, как на жесткой тюремной кровати,
И думала, так ли сынок обо мне беспокоится,
Как я о своем неразумном и горьком дитяти...

15 августа 1980

***

>Все мне кажется, ждет меня кто-то
В отрешенной одежде глупца,
И за тем вон дремучим болтом
Я увижу и мать, и отца...

Стал отец мой бродить почему-то
По нехоженым диким местам,
И печали давнишняя смута,
Как усмешка, легла на уста.

Стал отец мой чуждаться живущих,
Позабыл про мирское добро,
Стал собратом таких неимущих,
Чья одежда - лишь саван да гроб.

Стал отец мой бродить по обрывам -
И отца я увидел в бреду:
Он сидел на обочине мира
И в тростинку без устали дул...

Тот, кто был в отрешенной одежде,
Равнодушно листал мои сны:
Мать меня упрекала, как прежде,
За безмерность какой-то вины.

Я себя пересилю упрямо,
Стану мальчиком лет шести,
Но прости меня, мамочка-мама,
Сумасшедшего сына прости...

Меня мать укоряла ревниво,
Но, когда растерялись слова,
Оказалось, что мать моя - ива,
А под ивой - могила-трава.

И глупец - он повел меня дальше,
Через сын, через топь, через гать,
И ступал я, умерший, на марше
На чужих журавлиных ногах...

22 июля 1980

ДОМ

Прийти домой, чтоб запереть слезу
В какой-то необъятный сундучище,
Где все свои обиды прячет нищий,
А письма к Богу - где-то там внизу...

Да, есть и у меня на свете дом,
Его сработали мне стаи птичьи,
И даже жук работал топором,
И приседал на лапы по-мужичьи.

Прийти домой и так сказать слезе:
- Вот мы одни в заброшенной лачуге,
И всех моих Господь прибрал друзей,
Убил котенка, смял крыло пичуге...

Но я не сетую и не ропщу,
Ведь мертвые меня не забывали,
И проходили парами, как в зале,
Не обходилось даже без причуд...

И я даю вам адрес на земле:
Мой дом везде, где нищему ночевка,
У птицы недобитой на крыле
Он машет Богу детскою ручонкой...

Мой дом везде, где побывала боль,
Где даже мошка мертвая кричала
Разнузданному Господу: - Доколь?..
...Но Бог-палач все начинал сначала.

***

Дивен Господь был, меня на земле истязавший так долго.
Все, что я видел, такою мне было отрадой,
Что никогда не роптал я душою на Бога,
Только бы с гневом Господним ютиться мне рядом.

Только бы видеть, как голубь - согбенная птаха -
Господа кормит своею повинною кровью
И как темнеет у Бога от крови рубаха:
Сыт он и пьян, утолен голубиной любовью...

23 мая 1980

СОЛЬ
Мне кажется, всю жизнь жевал я соль...
Не выходя из простодушной роли
Я сдабривал свой день кусками боли
И боль алмазно называлась - соль.

Мне кажется, что глыбой ледяной
Я стал и сам - мои мерцают грани
Разгневанною тайною страданий, -
Ведь стала соль таинственная - мной...

6 ноября 1979

***

Прибежище мое — Дом обреченно-робких,
Где я среди других убогих проживал,
Где прятал под матрац украденные корки
И ночью, в тишине — так долго их жевал.

...Вот эта корка — Бог, ее жуют особо, 
Я пересохший рот наполню не слюной,
А вздохом всей души, восторженной до гроба,
Чтобы размякший хлеб и Богом был, и мной.

Чтобы я проглотил Христово Обещанье, —
И вдруг увидел даль и нищую суму,
И Дом перешагнул с котомкой за плечами,
И вышел на простор Служения Ему...

3 декабря 1979

***

Песочные часы показывают время,

Как будто положили на весы
Все споры всех царей, дворцы и их гаремы.
И всех их, всех, развеяли часы...

Песочные часы! А где же те вельможи,
Что предавались хмелю и любви,
И гладили рабынь с атласно-нежной кожей,
И жаркою отравою в крови?..

Песочные часы! А где же те базары,
Где в пестро-изукрашенных ларьках
Сидели торгаши с восточными глазами
И четками янтарными в руках?..

Песочные часы! А где же те поэты
При европейских княжеских дворах,
Что пели, побледнев, канцоны и куплеты?!
Где нежные поэты? Где их прах?

Песочные часы! А где же карнавалы
Беспечных италийских городов?
Где маски на лице и губы, как кораллы,
У женщин, жен танцующих, и вдов?..

Ах, этот грешный мир - он был горяч и жаден,
Гордился и отвагой, и красой...
И по песчинке был минутами раскраден,
Ушел в песок бесследно, как с росой.

Песочные часы! За вашею работой
Слежу я с гневным ужасом в душе,
Как будто на току я - рожь для обмолота,
И смолот временем уже...

Песочные часы! Я сам, должно быть, мельче
Зыбучего и жадного песка,
И таю, как песок, между мужчин и женщин,
И потому гнетет меня тоска...

Песочные часы! Как беспощадно время!
Над нами, как топор, конечный срок.
И все же не топор нам разрубает темя -
Песок, песок, песок, песок...

16-17 октября 1979
 

* * *
Туда, в толпу теней родных…
А.Пушкин

«Туда, в толпу теней родных…» -
И снова мёртвые мне зримы,
Не надышался я на них,
Не насмотрелся на родимых.
Отец о чём-то говорит,
А может быть, он что-то пишет
На чешуе лесной коры –
И лес слова его колышет…

И почему я видел мать
В обличье кошки на помойке?
Или сошла она с ума
От стужи, голода и порки, -
Да Бог порол её кнутом
За то, что грешница, для сына
Она на пиршестве земном
Кусок нечаянно стащила.

Нет, не она – стащил отец,
Хотя он вовсе вором не был,
Но он читал на нём, как жрец,
Что предначертано мне небом,
И промолчал, о чём прочёл,
Хотя давно привычен к бедам, -
Сынок в дурдоме дурачком
В углу скучает за клозетом.

Господь, ты сжёг меня дотла,
И пусть мой пепел топчут люди,
Но мать моя – она была,
Отец – он был, и есть, и будет, -
Они тревожат мои сны,
Они по-прежнему любимы…
«Туда, в толпу теней родных», -
Туда мой путь необратимый…

28 сентября 1979

***

>С умершими шагать так трудно в ногу, 
У них не путь, а узкая тропа,
Где свалены в беспамятстве убогом
Проклятья, упованья, черепа...

То, что зовем мы праздно Мирозданьем,
Нагромождает жадно труп на труп
И даже рай загроможден страданьем,
И даже ангелы крылами слезы трут.

11 сентября 1979

***

Памяти приемного сына С.

>Сырая мать-земля, не оскорбляй те кости,
 Что спрятал я в гробу на сумрачном погосте.

Мой мальчик не привык ни к яме, ни к лопате, -
Но почему Господь призвал его к Расплате?..

Но почему не я лежу в могильном поле,
Ведь старше я его, грехов на мне поболе...

Он трудно умирал, он звал меня из бреда,
И я его не спас, впервые сына предал...

И как я мог спасти, ведь смерть мне незнакома,
Чтоб в облике земном прогнать ее из дома.

Я только слезы лил навзрыд и втихомолку,
Я только слезы лью, я лить их буду долго...

Я на него дышать боялся; ныне грубо
Он смертью на куски без жалости изрублен...

Прощай, прощай, дружок; над высью и над Богом
Висишь ты на крыле подстреленно-убогом...

14 сентября 1979

***

>Я видел, как Христа лобзал распятый голубь:
"— И я, Христос, и ты —
Мы оба — хлеб ржаной господнего помола,
Хлеб нищей высоты...

Замешан на крови, тот хлеб да будет хлебом
Тому, кто каждый день
И голод утолял, и жажду божьим небом,
Не помня о еде...

Вкусившим высоту даны в награду крылья
И высь святая - та,
Где будут казнены крылатые усилья
Распятием Христа.

Вот отчего, Христос, тебя целую рьяно:
Я тоже плоть и дух,
И святости прожгла евангельская рана
Мой голубиный пух.

Страшился я Креста, но я страшился боле,
Что промелькну, как тень,
Что всуе проживу без исполинской боли,
Без вопля о Христе...

Исполнился зарок - я стал приметой божьей,
В меня вселился дух, -
Не даром на земле я грешными низложен -
И вечностью продут..."

2 сентября 1979

***

>Когда евреи шли толпою обреченной,
Где был ты, Бог моих отцов,
Зачем ты пролил мрак и небо сделал черным
Над трупами живых и мертвецов?

Над трупами живых, ибо, идущий сбоку,
Ты видел желтезну умерших лиц,
И каждый неживой шептал молитвы Богу,
А Бог бродил среди убийц

А Бог - он, как всегда, был по тревоге рядом, -
Обвешанный оружием и злой,
Он в спину подгонял окованным прикладом
Идущих на убой.

Кому теперь воздать, кому молиться в мире,
Чем стала для отцов моих земля,
Когда и сам Господь в обличье конвоира
Ярился, сапожищами пыля...

...Евреев подгонял свирепый бог евреев, -
Но почему он звался Фриц,
И рыжее лицо шло пятнами от гнева
Над желтизною мертвых лиц?..

17 августа 1979

***

>Еще не убиты узники гетто,
Подростки и старики…
Нет Бога над Вами, судьба без просвета —
Охранники, немцы, штыки.

Зачем столько извести свезено в кучу, 
Сожгла она жадно траву…
Нас будут пытать, издеваться и мучить…
Потом расстреляют во рву

Быть может, раввину в потертой ермолке,
Тому, кто тщедушен и сед,
Под желтые ногти загонят иголки -
И щелкнет курком пистолет...

Быть может, прикажут подростку Симону,
Тому, чей беспомощен взгляд,
Сапог целовать солдофону-тевтону, -
А с ним и ораве солдат...

Быть может, пятнадцатилетнюю Раю
Приметит подвыпивший чин
И будет пытать ее в старом сарае
Особою пыткой мужчин.

"О, девочка, должен же я убедиться
За несколько райских минут,
Что ты сохранила невинность для Фрица,
Что все у тебя зеер гут..."

Он будет давить ее, как гробовая
Плита - и раздавит живот,
И встанет испуганно мертвая Рая,
И кровь свою в горсть соберет...

А позже - а позже внезапные залпы,
Какой сногсшибательный цирк!..
Внезапно-внезапно-внезапно-внезапно
Подпрыгивают мертвецы!..

5 июля 1979

***

>Ушел и ты с ведерком для песочка
(А во второй руке была лопатка),
Таким ты и скитаешься бессрочно,
Таким исчез из детства безвозвратно.

Но вот в пути тебя встречает нама -
Ей на тебя глядеть - не наглядеться:
- Сыночек, есть для нас большая яма,
В ней тысячи и тысячи младнцев...

Ее нам подарили дяди-фрицы,
Те, что сосиски лопают с капустой,
Но прежде нужно кровушкой умыться,
Иначе дяди в яму нас не пустят.

Они ведь любят чистоплотных киндер,
Они свои имеют интересы, -
А ты скажи им, что ты Изя Биндер,
Что ты еврейский мальчик из Одессы...

2 февраля 1989

ТОТ ДОМ

Все перепуталось в прискорбной голове:
Кому-то был мой стих весьма-весьма приятен,
А кто-то отписал, сановно озверев,
Чтобы я не искал на солнце темных пятен.

Однако те и те меня препроводить
Непрочь были в железную обитель,
О, Дом мой, Желтый Дом!...
                                 (Был Некто впереди,
А сзади поддавад коленом в зад служитель.)

О, Дом мой, мой приют, где мертвый Пастернак,
Как лебедь на воде, вращает длинной шеей,
Отец сидит, меня как будто не узнав,
А мать от свежих слёз все так же хорошеет.

В том Доме я могу, блуждая до поры
В сообществе живых, но жалуясь умершим,
С Ахматовой вздыхать, с Цветаевой курить
И прочие творить немыслимые веши.

В том Доме мне дают отведать тумака,
Но тумака дают как бы в лечебном плане,
Чтобы я не валял в больнице дурака,
А ел свой рацион и даже мылся в бане.

...Так вот он, Желтый Дом, и вот темничный двор,
И долгий-долгий день, и долгий-долгий вечер,
И, как моей судьбы последний приговор, -
На свалке - на бревне двенадцать сумасшедших!..

Апостолы мои, я ваш негоший царь,
Но разрешаю вам, обняв мои колени,
Приветствовать Христа худого образца -
И даже подвывать в священном исступленьи!..

1979

***
>Смиренно открываю дверь больницы,
Смиренно в Дом Безумья захожу,
И хмурые разглядвывю лица,
И в прошлое отверженно гляжу...

И прошлое - за мной оно следит
Возле ведра, где обозначен номер...
- Кто этот облысевший инвалид?..
- А мне сказали, что давно он помер...

И я шепчу губами: - Здравствуй, Дом,
Где время протекло мое земное...
Всегда я вспоминал тебя добром -
Твои побои и твои помои... -

И прошлое безумное мое
Стоит, облокотясь на подоконник,
Блудней, чем подоконник и покойник -
Моя судьба, безумье, бытие...

14 декабря 1978

***

Душа, проснувшись, не узнает дома,
Родимого земного шалаша.
И побредёт, своим путём влекома.
Зачем ей дом, когда она душа?

И всё же в путь бредя необратимый
Просторами небесной колеи,
Возьмёт душа моё земное имя
И горести безмерные мои.

Возьмёт не все их, но с собой в дорогу
Возьмёт душа неодолимый путь,
Где шаг за шагом я молился Богу
И шаг за шагом изнывал от пут.

Какой-то свет таинственный прольётся
На повороте времени крутом.
Но цепь предвечная не разомкнётся
Ни на юдольном свете, ни на том.

30 декабря 1978

***

Я пребываю в сумасшедшем доме,
Негласный сын Христа.
Лежу, как встарь, на тюфяке-соломе
И сетую - как встарь.

Всё обернулось просто: я - безумец
С больною головой.
Засыпал лавой огннной Везувий
Меня лишь одного.

И шлак пошевелить железной палкой
Приходит санитар...
Я сам себе кажусь букашкой жалкой,
Как Кафки таракан.

И все же не судите меня строго...
Пинаем каблуком,
Да, это я - паршивый отпрыск Бога
В наряде шутовском.

И вот распятья вещие приметы:
Игла, оковы, врач,
Солдаты, экзекуторы, студенты,
Мария, крест, палач.

- О, Иисус, с меня сдирает кожу
Палаческая плеть,
В меня вбивают гвозди...
                               Боже, Боже, -
Твоя ли это смерть?!

8 мая 1978

ОТЕЦ

Над нищей участью твоей
Вставали звезды по тревоге
И плыло солнце на дороге
Над нищей участью твоей.

Верста дорожная версе
О вечном нищем говорила
И было имя Михаила
На каждом стоге и кусте.

И это имя - по ночам
Произносилось даже Богом,
Покамест нищий спал под стогом -
И ничего не замечал...

И птичья плавала молва
О том блаженном, кто для птицы
Берег и кроткие слова,
И малых зернышек крупицы.

О том блаженном, кто и тли
В земной дороге не обидел
И на земной дороге видел
Иной пришествие Земли.

Земли, где ангел говорил
Устами вечности с народом
И где все тем же нищебродом
Бродил счастливый Михаил.

Где был он счастлив потому,
Что протянув к прохожим руку,
Он облегчил кому-то муку
Страдою святости и мук...

29 ноября 1975

***

Где мать моя живет?..
        В какой теперь лачуге
За призрачным столом из трех косых досок
Мелькают в тишине натруженные руки
И штопают сто лет для мальчика носок?

Что смерть ей, когда ждет домашняя работа,
Когда не кончен труд извечный над носком?
"- О, Господи, опять я штопала в субботу,
Но мальчик во дворе играет босиком..."

...Умру и я, и Бог уснет в небесной шири,
Созвездьям и мирам положен краткий срок,
Но вечно будет мать в бездомном нашем мире
Над чем-то хлопотать и штопать свой носок...

7 апреля 1974

***

Не прогоняй меня, Россия...
Пускай душа моя дрожит,
 Как на ветру листок осины...
Но только тут хочу я жить.

Но только тут, где мной исплакан
 Земной кладбищенский простор...
Ведь даже есть и у собаки
Какой-то лаз, какой-то двор.

 ...Сыщи хоть мёртвому мне место,
Хоть душу в памяти спаси:
Известный или неизвестный, -
Я был поэтом на Руси.

13 сентября 1973

>Будут звери и птицы меня вспоминать неустанно
И моими глазами на вас удивленно смотреть,
И, быть может, по смерти воробушком малым я стану,
Если вдруг посчастливится мне обмануть свою смерть.

И не знаю я участи лучшей, чем быть ротозеем -
Как прекрасен в расширенном зворе разброд бытия,
И когда так случится, что мне возвратят эту землю,
Я на ней отыщу свое прежнее вечное "я"...

Ничего, ничего не забыто: до мелочи каждой
Я припомню былое, припомню и боль, и восторг,
Когда выпорхнул в небо из рук материнских однажды,
И стоцветный шатер надо мною Господь распростер...

2 сентября 1986

***

В калошах на босу ногу,
В засаленном картузе
Отец торопился к Богу
На встречу былых друзей.

И чтобы найти дорожку
В неведомых небесах, -
С собой прихватил он кошку,
Окликнул в дороге пса...

А кошка была худою,
Едва волочился пес,
И грязною бородою
Отец утирал свой нос.

Робел он, робел немало,
И слезы тайком лились, -
Напутственными громами
Его провожала высь...

Процессия никудышных
Застыла у божьих врат...
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.

- Михоэл, - сказал он тихо, -
Ко мне ты пришел не зря...
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.

Ты столько изведал бедствий,
Тщедушный мой богатырь...
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.

Позволь же и мне с сумою
Брести за тобой, как слепцу,
А ты называйся Мною -
Величье тебе к лицу...

1984-91-92

***

>Господь, седой, как лунь, сидел на белом троне,
А я седой старик, скитался по земле,
Но был я и слезой в святой его короне,
Он помнил о моей бродяжьей колее.

Порою брал Господь свою корону в руки -
Все  также ли горит и светится слеза, -
И благостно лилось сиянье моей муки
В бездонные, как мир, господние глаза.

Порою был Господь столь милосерд и кроток.
Что уводил в зенит скитальческий мой шаг,
И видел я, старик, как на святых высотах
Голубкою плыла спасенная душа...

И часто я во сне своей молился доле,
И так я был бестел - казалось, только дунь,
И унесусь туда, где на святом престоле
Седой сидит господь, седой, седой как лунь.

27 октября 1984 - 1986

***

Я не себя во сне увидел мертвым -
Котенка бездыханного, но был
Он как бы всею мертвою когортой
Неумолимых выходцев могил.

Как будто это маленькое тело,
Которого коснулся вечный сон,
Всю муку бесприютного удела
Явило мне из пропасти времен.

Как будто этот призрачный котенок
Меня к загробным трепетным слезам
Скитальческою мукою Христовой
Словно к высокой мачте привязал...

... Куда же поплыву я за тобою,
Какую унаследую звезду,
Я, все еще бичуемый судьбою,
Умерший в незапамятном году?

Кто руку мне подаст на переправе,
Ведь одному мне не поднять тот гроб,
Где спит мое предвечное бесславье
И нежностью увенчан бледный лоб.

Или и впрямь букашки, мошки, мухи,
Все малые на свете существа
Меня передадут в Христовы руки
Под горестные крики торжества, -

 Чтобы, вселенной тягостный свидетель,
Остался я и в смерти тем, кем был,
И радовались мертвые, как дети,
Что никого я в мире не забыл.

 13 декабря 1985

***

Ведь я затем и говорил стихами,
Что от прикосновения стиха
Порою рушился могильный камень,
Выглядывали лики и века.

И я клянусь, что все земные твари,
Свое былое бремя возлюбя,
 Воскреснут, даже в смерти не состарясь:
Им никуда не деться от себя...

9 августа 1982

***

>Мертвой птицы укор непонятен был Богу, 
Да и птица глядела на Бога так странно,
Словно Бог заступил ей в полете дорогу,
Словно был Он большою копною тумана.

Словно птица запуталась в выси небесной
И исчезла в тумане, как в сене иголка,
И, себя потеряв, в оболочке телесной,
Стала мертвым обличьем безликого рока.

Где-то облик ее затерялся нежданно
И распались полета крылатые звенья, -
Не отыщет и Бог ее в стоге тумана,
Не приметит и вечность, где место паденья

23 февраля 1986

***

По праву старика, а стало быть, по праву
Беспамятной грозы, идущей на покой,
Я замахнусь на вас, бредущую ораву,
Я замахнусь на вас тяжелою клюкой.

Бредете вы за мной ордою мелконогой,
А я уже давно шагнул за тот предел,
Где, лапти развязав, сидят и дремлют боги,
И каждый тучный бог при грозной бороде.

Сидят, как мужики, а может, как цыгане,
Закинув в синеву задумчивые лбы,
Путей своих земных не ведая заране,
Угрюмо матерясь посланцами судьбы.

На небе облака, как кряжистые срубы,
Заходит в березняк неслышный ветер мглы,
А боги и во сне, как кони, белозубы,
И так гудит их кровь, что клонятся стволы.

13 декабря 1985

***

>Господь, Господь, я только птаха малая,
Но в горлышке моем тоскует слово:
Крыло мое - благословеье мамино,
Крыло мое - напутствие отцово.

Господь, Господь, я только птица певчая,
Ты птицу беззавтеную послушай -
И не вини меня ты, сумасшедшего,
Что я собой Твои наполнил уши.

Такая моя доля - петь без просыпа,
Как пить без просыпа; такая доля -
Бродить, махать в пути крылатым посохом -
И видеть только небеса и поле.

Подставлю, Господи, крыло я мамино
Под ветер, а зетем крыло отцово -
Ах, мне всего-то и хотелось малого - 
В полете видеть песенное слово...

15 июля 1985

***

>Мне бы только добраться до поля,
Дальше знаю дорогу я сам,
По которой несут свои боли
Одичавшие псы - небесам.

Одичавшие псы и старухи...
Одичавшие кошки вослед
Простирают косматые руки,
Каждой кошке две тысячи лет.

Видно, возраст страданья бессмертен, -
Где-то видел уже я, старик,
Изможденные личики эти,
Бессловесный пугал меня крик.

Все страдальцы - господние дети,
Только кто же нас всех различит,
Если столько несчастных на свете -
И в гробу даже мертвый кричит.

12 июня 1985

***

... А степная травинка останется мною,
Ей на свете уютно, да и надо немного:
Подставлять травянистую спинушку зною
И дышать благодатью июльского Бога.

И останется мной побирушка-букашка,
Что ютилась в траве и на поле и в роще;
На букашке, как прежде, худая сермяжка,
Я и сам одевался побирушника плоше.

Я и сам одевался в убогую ветошь -
Так меня мать-земля осторожно учила, -
Чтобы мне горемыкой скитаться по свету,
Чтобы смерть неприметного не различила.

И не надо на смерть обижаться, а надо
Пробираться тишком среди бедствий несметных,
Чтобы не потревожить недоброго взгляда -
И последний рубеж перейти незаметно...

24 сентября 1983 - 1985

***

>В незабвенном сиянье седин
Возникает, как пенье из храма...
И опять я с душой не один -
Между нами умершая мама.

Ах, она умирала не раз,
Но мой вздох воскрешал ее снова,
И живет она трепетом глаз
В обожании каждого слова.

- Мама, - так говорю я, когда
Так в гробу это хочется маме, -
И плывут между нами года
Разукрашенными кораблями.

И плывет ее праздничный гроб,
Потревожены вещие кости,
И целует меня она в лоб
На каком-то забытом погосте.

И я плачу в глухом забытьи,
Плачу горько и неудержимо, -
Никогда и нигде не найти
Той, которую звал я родимой.

Ах, я выдумал все корабли,
Ведь от мамы на свете осталась
Только горсть изнуренной земли -
И моя гробовая усталость...

13 марта 1985

***

>Как же ты постарела - во сне я узнал тебя еле,
И такая усталость, такая тоска в твоем лике!..
Сколько дней, сколько лет пронеслось в твоем маленьком
                                                                                                              теле,
Если стало оно беззащитнее стебля былинки?..
 

Как же ты постарела - мне и за руку взять тебя страшно,
Разве это рука, если птица на ней обитает,
И ее на суку окликает другая протяжно -
Где-то зов одинокий томиться и медленно тает...

Как же ты постарела, лицо у тебя из забвенья,
Как могила в степи - и ковыльный серебряный волос,
И уже лишена ты и слуха земного, и зренья,
И скрипит, как деревья скрипят на морозе, твой голос...

Мама, старая мама, когда ты была молодою,
Я любил тебя видеть в простых незаношенных платьях,
И грядущие годы еще не грозились бедою, -
Эти годы тебя задушили в змеиных объятьях

18 сентября 1984

***

>Только бы маму увидеть такою -
С глаз ее неугасимым сияньем,
А не с протянутою рукою
Даже в раю - за святым подаяньем...

Только бы маму увидеть счастливой,
Вот она - нищенка милостью божьей,
Стоя под яблоней или под сливой,
Плод выбирает с янтарною кожей...

"Это вот яблоко дам я сыночку..."
Мама, мне нечем с тобой расплатиться,
В рай для тебя затащу свою строчку,
Как прошлогоднюю веточку - птица.

Будет в гнезде тебе, мама, уютно,
Стужа жестокая не потревожит, -
Видишься ты мне на дереве смутно,
Райская птица уже ты, быть может...

25 января 1984

***

Я - избранник немыслимой боли.
Содрогается косная плоть,
Когда пригоршни колющей боли
На стези мои сыплет Господь.

Сыплет соль мне Владыка на раны,
И от боли дышу я едва, -
И мирские пути осиянны
Светом гибнущего естества.

По путям этим ангелы бродят,
Кормят птиц небывалых с руки
И куски моей плоти находят,
Как чешуйчатых роз лепестки.

Смотрят ангелы в недоуменье,
Что за дикий колючий цветок,
А вдали чье-то детское пенье -
Это пробует смерть голосок...

1 декабря 1983

***

>В долинах смерти, шествуя меж равных,
Где каждый и ни мал и ни велик,
Я твой увидел, мама, благонравный,
Земным страданьем изнуренный лик.

Святейшая, ты шествовала в смерти
С забытою молитвой на устах...
О, мама, я один на белом свете,
Узнай мой трепет и узнай мой страх.

Мне без тебя и в смерти бесприютно,
Мне страшно на заброшенных путях...
Мне кажется, еще одна минута -
Я превращусь в утробное дитя.

Твое дитя в твоем бессмертном лоне,
Твое дитя в необоримом сне...
О, мама, протяни ко мне ладони, -
Будь милостива к мертвому ко мне.

10 марта 1983

***

ЮРОДИВЫЙ

Не обижайте бедного Иванушку,
Ему сама судьба согнула плечи
И сам Господь пролил слезу на ранушку…
(От этого Иванушке не легче.)

И сам Господь глядел в стыдливом трепете,
Как шествует он по миру с клюкою…
А в небе стаей пролетали лебеди
И окликали странника с тоскою.

И говорили лебеди приветливо,
Купая крылья в милосердной сини:
- Иванушка, смени обличье ветхое,
Ты всех нас и отважней, и красивей…

Вернись в родную стаю лебединую,
Царевич наш, вожатый наш, наш лебедь, -
И пролетим мы вечностью старинною,
Восплачем и возрадуемся в небе…

20 июля 1983

***

>В незабвенном моем, в сокровенном моем самом-самом
Словно мальчик пичужку, держу в оробевших руках
Исхудавшее тело моей исстрадавшейся мамы,
И она вопрошает глазами большими, как страх:

- Ну куда ты, мой мальчик, с такаю тяжелою ношей,
Ты зарой меня в землю - ведь рядом густая трава
И прости, что впервые была я с тобой нехорошей,
Когда вдруг позабылась - и стала навеки мертва...

Ты зарой меня, мальчик, под этой высокою елью,
Ты в кусты незаметно в пути меня, мертвую, спрячь...
Все, что нынче осталось в моем истомившемся теле,
Это только могильный неслышный и горестный плач.

Но зачем тебе плач - я и так родила тебя в стоне,
Ты бредешь просветленно на встречу с Небесным Отцом, -
Я хочу, чтобы Бог на своем милосердном Престоле
Не в слезах тебя видел, а с тихим счастливым лицом.

9 марта 1983

***

>Не горюй, моя мать: мы на свете живем не однажды,
Я клянусь, что тебе чудотворной достану водицы,
Чтобы ртом, изнемогшим во гробе от горестной жажды,
Ты могла этой влаги из слез моих жарких напиться...

Не горюй, моя мать: этой влаги нам ххватит надолго,
Мы не просто земные скитальцы, а Божии дети,
И я верю, что я - не зарытая в сене иголка, -
Я как огненный столп засияю над верстами смерти.

Не горюй, моя мать: мне не страшно по зною и в стужу
И живлю и мертвой тобою в пути верховодить, -
Мы еще побродяжим, старушка, по нашу же душу,
Мы еще поживем и с душою по свету побродим...

Ибо где-то в замирной глуши затерялось начало, -
И на страшных пространствах предвечного странника - Бога
Сколько раз ты меня провожала, прощала, встречала,
Сколько раз я тебя провожал и встречал у порога...

8 марта 1983

***

>На ладонях твоих нет следов от железных гвоздей,
На ладонях моих кровенеют гвоздиные язвы,
И поэтому так нам в миру одиноко везде,
Мы влачимся под знаком какой-то всегдашней боязни.

Ты боишься Распятья, боишься страданья и мук,
И мерещатся всюду тебе отчужденные лица,
Я гляжу на кровяные язвы худых своих рук, -
Это может в мгновенье любое со мной повториться.

Снова возглас Пилата и снова глумленье толпы,
Снова сумрак Голгофы и муки кончины телесной...
Но со мной больше нет их, господних чудес пресвятых,
И из вечного тлена уже я, мертвец, не воскресну.

21 февраля 1983

***

Если Бог уничтожит людей, что же делать котенку?..
"Ну пожалуйста, - тронет котенок всевышний рукав, -
Ну пожалуйста, дай хоть пожить на земле негритенку, -
Он, как я, черномаз и, как я, беззаботно лукав...

На сожженной земле с черномазым играть буду в прятки,
Только грустно нам будет среди опустевших миров,
И пускай ребятишек со мною играют десятки,
Даже сотни играют - и стадо пасется коров.

А корова - она на лугу лишь разгуливать может,
Чтобы вымя ее наполнялось всегда молоком...
Ну пожалуйста, бешеный и опрометчивый Боже, -
Возроди этот мир для меня - возроди целиком.

Даже если собаки откуда-то выбегут с лаем,
Будет весело мне убегать от клыкастых собак,
Ибо все мы друг с другом в веселые игры играем, -
Даже те, кто, как дети, попрятались в темных гробах..."

13 ноября 1982

***

>Всех, кого любил я, Боже,
Собери в кружок -
Не забудь и кошек тоже, -
Заиграй в рожок.

Заиграю лучше сам я, -
Из твоих-то уст
Льются громы, а не гаммы,
Звук медвежий густ...

Заиграю так, что мама
Дрогнет в лунной тьме -
С просиявшими глазами
Приплывет ко мне.

И отец, приладив череп,
С синевой во рту
Из кладбищенской пещеры
Поспешит на тур...

Он станцует церемонно
Позабытый вальс,
Рядом мама, как икона,
В озаренье глаз.

Звук томителен и нежен,
Как могильный прах...
Пляшет, пляшет, пляшет нежить,
Дикая толпа...

Пляшут кошки и собаки
В глубине толпы, -
Любо им пускать во мраке 
Душу на распыл...

И слезинка - где придется -
Пляшет напоказ...
- Из какого ты колодца,
Из каких ты глаз?..

28 января 1982

***

>Осторожно, под скрип отворяемой двери, 
К нам захаживают мертвецы,
И глядят они, все ли на месте потери,
Всех ли му на виду образцы.

Я отцу говорю, что в убогом застолье
Я сроднился с печалью земной,
И что явства мои тою сдобрены солью,
Что зовется могильной землей.

Что ничто из свершившегося не забыто,
А свершилась лишь мука моя,
И свершился испуг, и свершилась обида,
И свершился искус бытия.

И отец головою кивает согласна,
Он избыл свою скудную быль,
Он покинул юдоль и греха и соблазна,
Где-то там он, где звездная пыль...

4 января 1982

***

А те слова, что мне шептала кошка, -
Они дороже были, чем молва,
И я сложил в заветное лукошко
Пушистые и теплые слова.

Но это были вовсе не котята
И не утята; в каждом из словес
Топорщился чертенок виновато,
Зеленоглазый и когтистый бес.

...Они за мною шествовали робко -
Попутчики дороги без конца -
Собаки, бяки, божии коровки,
А сзади череп догонял отца.

На ножке тоненькой, как одуванчик,
Он догонял умершую судьбу,
И я подумал, что отец мой мальчик,
Свернувшийся калачиком в гробу.

Он спит на ворохе сухого сена,
И Бог, войдя в мальчишеский азарт,
Вращает карусель цветной вселенной
В его остановившихся глазах.

26 июля 1982

***

Не погаснет огонь в материнском окне,
Даже если и стар ты, и сед,
Даже если ты бродишь в чужой стороне
И устал от ненастий и бед.

Не погаснет огонь, что вовек милосерд,
Что в душе твоей детской мигал...
Если даже ты стар, если даже ты сед,
Ты для матери все еще мал.

Я прощу свою горькую долю врагу
(Даже если Господь этот враг),
Чтобы снова к родительскому очагу
Возвратил меня страческий шаг.

Только в раннем младенчестве так тяжело
Я ступал по недоброй земле, -
И опутало ноги вселенское зло,
Но огонь загорится во мгле.

И уйду я от смерти, уйду от погонь,
И в моих замерцает очах
Материнский огонь и отцовский огонь -
Мой последний пресветлый очаг...

22 марта 1982

***

Мать, потеснись в гробу немного,
Хочу я спрятаться во мгле
И от безжалостного Бога,
И от живущих на земле.

Хочу я спрятать свою душу,
Пускай родимая рука
Оберегает ее в стужу,
Как бесприютного щенка.

Ты скажешь, матушка, что псина
К тебе пристроилась в гробу,
А это гладила ты сына,
Его бездомную судьбу.

30 ноября 1981

***

Я хотел бы во сне согреться,
Когда смерть пропоет мне баюшки,
Где-то, Господи, возле сердца,
Возле сердца родимой матушки.

Сердце матери словно плошка,
Что поила-кормила всякого;
Молоко в ней лакала кошка,
Харчевался и я с собакою.

Щи ли, каша ли - ни жиринки,
Явства будничные и постные, -
Но горели во щах слезинки,
Капли крови сияли звездные.

Но однажды вздохнула кошка
И с собакой скулили оба мы, —
Наша мама ушла в окошко —
И оставила нас бездомными…

За какими она горами,
Наша мама в гробу некрашеном,
И что знает Господь о маме? —
Я об этом боюсь и спрашивать…

30 октября 1981

***

>ОТЕЦ

Куда он ушел?..
                Или стало безлюдно 
На облаке райском, на грустной звезде ли
И он, потрясая прадедовским бубном,
Предстал перед Господом в духе и в теле...

Быть может, Господь повинился постыло,
Что слишком уж был он суров к человеку,
И вспомнил раба своего Михаила,
Как брел он по свету, как брел он по веку.

Как брел он с беспамятными глазами
И как он боялся быть сытым и грешным,
И вдруг он предстал перед Богом и замер,
И замер пред Господом с духом воскресшим...
 

И вдруг он ударил, как прадеды, в бубен:
- Господь, я сроднился с юдольную болью,
И вечно плясать пред тобою я буду -
Босыми ступнями на жарких угольях...

7 октября 1981

***

Я подумал о выделке слез, о чеканке их строгой,
Чтобы слезы гранить нужно годы, рука, мастерство.
И, конечно же, эта рука благородная Бога,
А не просто смятенного духа и влаги родство.

Чтобы слезы гранить нужно сердце избрать человечье,
Как порой выбирает гранит или мрамор творец.
И калечить его, и его благородно калечить,
Чтобы стало оно образцом своих мук под конец.

Вот тогда-то и слезы из глаз потекут, вот тогда-то
Заиграет живыми лучами их дивная грань.
Эти камни - смарагда, рубина, граната, агата -
Их гранила и в мир обронила Господняя длань.

5 октября 1981

****

Опять пронзительный котенок
Напоминает мне о том,
Что был он взбалмошный ребенок
И бил Господь его кнутом.

Опять я выброшен из детства
В какой-то дикий полумрак,
Где по приказу самодержца
Не стало кошек и собак.

Опять мне жалуется мама,
Что ночью бьет ее озноб,
И что летит куда-то яма,
И что летит куда-то гроб.

…Но что-то знаю я такое,
Что мне не стыдно на миру
Стоять с протянутой рукою
И вопиять, что я умру.

Умру я свято, бестолково,
Но воскрешу себя сперва —
И загорятся в нимбе Слова
Мои безумные слова…

21 сентября 1981

****
Я поверю, что мертвых хоронят, хоть это нелепо,
Я поверю, что жалкие кости истлеют во мгле,
Но глаза - голубые и карие отблески неба,
Разве можно поверить, что небо хоронят в земле?..

Было небо тех глаз грозовым или было безбурным,
Было радугой-небом или горемычным дождем, -
Но оно было небом, глазами, слезами - не урной,
И не верится мне, что я только на гибель рожден!..

...Я раскрою глаза из могильного темного склепа,
Ах, как дорог ей свет, как по небу душа извелась, -
И струится в глаза мои мертвые вечное небо,
И блуждает на небе огонь моих плачущих глаз...

30 августа 1981

***

Господи, скучно бродить за тобой с мертвецами;
Если запомнил Ты малых замученных сих, -
Ту, что приходит ко мне с бесприютными снами,
Кошку бродячую - кошку, Господь, воскреси!...

Я ли бродил по земле или кошка бродила -
Та же над нами горела на небе звезда,
Та же нас даль в неоглядную смерть уводила
И на земных перепутьях томила беда.

Были тревожными частые с кошкою встречи,
Словно друг другу мы свой поверяли рассказ, -
Так ей хотелось проникнуть в глаза человечьи,
Так мне хотелось проникнуть в тоску ее глаз...

...Господи, лапы кошачьи наполнены болью
И как по злобному лаю бредут по земле,
Но воскреси эту кошку своею любовью,
Малую искру в загробной распутай золе...

20 августа 1981

Компьютерная верстка:© WhiteKnight

>Он спал, себя раскинув, как листву,
Спал между смертью и огромным дубом,
Вобрав пустою грудью синеву
В цветенье яростном и грубом.

Он спал, собой заполнив все века, -
Ведь только так он мог спасти от казни
Сидящего на лбу его жука,
А жук взирал на небо без боязни.

Он спал - и был прекрасен этот сон:
Во сне он изошел из божьих чресел,
И сон его катился колесом
По всем просторам, городам и весям.

Он спал на том блаженном берегу,
Где всей вселенной чувствуют поруку, -
И через горы подают врагу
Горячую воинственную руку.

17 июля 1989

***
Та маленькая смерть была совсем беззлобной,
И даже не удар – он ощутил укол,
И сразу на простор прекрасно-беспризорный
Был выдворен её беззлобною рукой.

Стоял он бос и наг, и был таким же хмурым,
Как праотец Адам, стоял он наг и бос, -
Ещё он не добыл себе звериной шкуры,
И не вкусил греха, и шерстью не зарос.

И это не в раю и не в аду, а где-то
В далёкой стороне, где нет дорог и троп,
Где птицы со всего слетелись стаей света
И где держал в когтях орёл его же гроб.

Его же, пришлеца, его же, нелюдима, -
Он был земным рабом в оковах-кандалах,
Но даль его влекла всегда неодолимо
И духом обитал невольник на горах…

22 января 1989

***

Николай Алексеевич Клюев
Головою касается звезд,
И бредет, благодарности взыскуя,
Наш всевышний ушибленный пес.

И бредет в одиноком смятенье,
Ако голубь, пресветел и чист,
И его окликает Есенин,
И приветен Васильева свист.

Николай Алексеич в испуге
Большелобой трясет головой:
- Ой вы, милые юные други,
Вам недолго дышать синевой...

Ненасытна звериная злоба,
Собираются в круг палачи,
И во сне я увидел три гроба,
Словно три восковые свечи.

Ако пес, и смердящ, и затравлен,
Ако голубь с стрелою в боку
Ваши смерти во гробе восславлю
Я, России второй Аввакум...

31 декабря 1988

***
Мамочка, спичку зажгу я березовую,
Вспыхнет во мраке кусочек березы, -
Вот и увижу тебя я, бесслезную,
Вот и увижу тебя я сквозь слезы...

Ты почему притаилась на дереве,
Сына смущаешь невнятною речью?..
Мамочка, я ведь на то и надеялся,
Что непременно в лесу тебя встречу.

Ты не печалься, что стала пичужкою,
Что по земле ты бродить перестала...
Помню тебя я убогой старушкою, -
Ты трепыхалась воробушком малым!..

Птичка-старушка и птичка-воробушек,
Души умерших высоко взлетели,
Стал твоим гнездышком ветхонький гробушек, -
Мама, уютно в Господнем гнезде ли?..

20 ноября 1988

***
Этот медленный танец частиц мироздания,
Потерявших однажды судьбу,
Где танцуют с завязанными глазами -
Кто на воле, а кто и в гробу.

Этот танец танцуют, забыв все на свете -
И его никому не прервать,
Этот танец танцуют умершие дети -
Ах, как хочется им танцевать!..

Ах, как хочется им небывалого чуда -
Всем, кто выброшен из бытия,
Чья разбита надежда, и в сердце остуда
В бездорожье ушла колея...

И танцуют обломки, танцуют осколки
В ореоле изломанных рук,
И вступают собаки, и кошки, и волки
В заколдованный праздничный круг...

12 октября 1988
 

***

Отец, не надевай колпак шута
И не стреляй по воробъям из пушек,
Ведь в мире и букашек и скота
Давно твое известно благодушье.

Известно даже то, что воробей
Веселым обернулся скоморохом
И выстрелил однажды по тебе
Рассыпчатым смеющимся горохом.

Ты так был рад, несчастный мой отец,
Что над тобой потешится проказник, -
Он тоже мира праздного жилец,
Он тоже приглашен на смертный праздник.

14 июля 1988

***

>"Как скажет мама, так оно и будет".
Но кто же знал, что мама - праха горсточка
И только сын ее не позабудет:
"О, где ты, моя мама, моя звездочка?.."

Но кто же знал, что мама беззащитна,
Что только слезы - вся защита мамина,
Как у Христовой Матери Пречистой,
Что бродит моя мама неприкаянно.

А я ведь видел мать такой большою,
Такой большою, светлою, как облако,
Как если бы была она душою
И не имела будничного облика.

Она имела лишь суму и посох,
Брела бурьяном и брела оврагами,
И рылась неприкаянно в отбросах
С голодными господними собаками.

23 апреля 1988

>Я так и не узнал, в какой из древних сказок
Живешь ты столько лет в монашеском скиту,
И иногда сидишь под одиноким вязом,
И небо над тобой колышет высоту.

Сидишь ты на скамье в скуфеечке монаха,
Как птица и сверчок, о чем-то вереща...
О сколько лепоты и ласкового страха
В монашеских твоих неистовых очах!..

Твой первозданный мир живет с тобою рядом:
Выглядывает зверь из будничной норы
И птица на тебя суровым смотрит взглядом:
Ты почему бескрыл, старик, до сей поры?..

А между тем даввно душа твоя в полете,
Давно свою нашел ты легкую судьбу,
А груз твоих скорбей и одрехлевшей плоти -
Всего лишь праздный груз покойника в гробу...

7 марта 1988

***

>Только облаком в небе - томительно-белым,
Только облаком мне бы хотелось остаться,
Когда взлрогнет душа и расстанется с телом,
И пойдет по мирам бесконечно скитаться.

Только облаком был бы я с личиком детским,
Плыл по заводям неба, как малый утенок
В сокровенном своем неразбуженном девстве -
Или лапкою трогал лазурь, как котенок.

Я ведь был им уже в незабвенную пору,
И казалось оно моей детской подушкой,
Где летают во сне, доверяя простору, -
А потом доживают свою век равнодушно...

Только облаком быть, только белою птицей,
Никогда не знавать ни обид, ни печали,
И казаться себе самому небылицей,
Свой полет проважая в далекие дали.

7 января 1988

***

Когда продерусь я ободранным боком
Сквозь чашу, сквозь сучья судьбы
 К тому, кто казался в пути моем Богом,
А может, и вправду им был, -

Когда продерусь я тропой окаянной
И выйду на свет, - наконец
 Увижу я Бога - какой же он странный,
Бродяга, жилец - не жилец.

Жилец - не жилец, человек-небылица, -
 Но что-то в лице пришлеца
 Но что-то такое, что светится птица,
Ликуют и волк и овца...

И сам я невольно сгибаю колени...
Кого я увидел? - Свой страх
Или, как Планида, увидел Оленя
С крестом на ветвистых рогах?..

22 октября 1987
 

>От меня не уходят с пустыми руками:
Подарил я заветное зернышко птице,
Подарил свои слезы бессонные маме,
Стал прохожим себя я дарить по крупице.

Птица клюнула в темя меня торопливо, -
Мол, живи себе с Богом, бескрылый приятель,
И я долго глядел на крылатое диво,
А крылатое диво купалось в закате.

Вот и мать на земле пребывала недолго,
Словно ей не хватило на дни ее тела,
Говорила со мной, а потом приумолкла,
И к чему-то прислушалась - и улетела.

Если с птицею в небе пути их сойдутся,
Я хочу, чтобы весело было в полете
И пичуге, и маме - они не вернутся,
Улетели они из земной своей плоти...

14 мая 1987

***

Я не хочу, чтобы меня сожгли.
Не превратится кровь земная в дым.
Не превратится в пепел плоть земли.
Уйду на небо облаком седым.

Уйду на небо, стар и седовлас...
Войду в его базарные ряды.
- Почем, - спрошу, - у Бога нынче квас,
У Господа спрошу: - Теперь куды?..

Хочу, чтобы на небе был большак
И чтобы по простору большака
Брела моя сермяжная душа
Блаженного седого дурака.

И если только хлеба каравай
Окажется в худой моей суме,
"Да, Господи, - скажу я, - это рай,
И рай такой, какой был на земле..."

5 мая 1987

***

>Все, что осталось от вас, соберу я в ладонь 
Право же, хватит моей неширокой ладони,
Чтобы собрать ваших мук исступленных огонь,
Чтобы на ней поместилось все ваше былое.

Чтобы на ней поместились все ночи и дни, -
Все они - в этом невзрачном и призрачном пепле,
Вот они, хлопья горчайшего праха, - они, -
Миру являвшие грозное великолепье!..

Великолепье являвшее горестных мук,
Тех, что железной когортой прошли над мирами...
- Больше не будет на свете смертей и разлук,
Дважды на свете и мертвые не умирают...

К мертвой гортани навеки примерзла слеза,
Плача не слышно и воплей не слышно истошных...
- Но голоса, голоса, голоса, голоса, -
Сколько их слышится в мире живых и усопших!..

30 апреля 1987

***

>Это были и жены и девы в лохмотьях, 
Это были подвижницы или богини,
И они презирали томление плоти,
И поэтому часто бродили нагими.

Становились похожими девы на ивы,
И брели в свою сумрачные кочевья,
И по-своему были бесполо-красивы,
Как красива трава и красивы деревья.

И садились на груди их божии птицы,
Как на маленькие золотые пригорки, -
Соловьи и чижи, и стрижи, и синицы, -
Щебетанье, и трели, и скороговорки...

Это были и девы, и птицы, и горы,
Это были кочующие деревья, -
И с небес доносились небесные хоры,
Старины позабытой сказанья-поверья...

Даже волк находил свое тихое место
Под укрытием гостеприимного крова,
И его осеняла ветвями невеста,
Простодушное древо - невеста Христова...

9 апреля 1987

***

Забыв, где север, и забыв, где юг,
Ушел мой брат в загробные селенья,
И если появляется он вдруг,
То в образе печального оленя.

Не узнаю родимые черты...
Уже не спутник и уже не мальчик.
Он в нимбе обреченной доброты
Слезами человеческими плачет...

О чем ты плачешь, бедный мой олень?..
О том ли, что, когда раздался выстрел,
Упал ты, свежей кровью заалев,
А нож охотника конец убыстрил?..

И Бог твоих убийц не наказал,
И не пришла суровая расплата,
И бродят неприкаянно глаза
Забытого загубленного брата.

20 марта 1987

***

Хватит места в моей конуре
И собаке, и кошке, и Богу,
Лишь бы сбыться счастливой поре,
Лишь бы все возвратились к порогу.

 О Господь, на тебе облака,
Как какие-то белые ризы,
А собака хромает слегка -
И вы оба от холода сизы.

Вот и кошка бредет тяжело,
Как бродячая туча обиды...
(Вышла кошка гулять за село -
И все кости ее перебиты.)

Проходи, мой Господь, проходи,
Проходите, собака и кошка,
Всем вам место найдется в груди,
Есть и теплое ложе, и плошка.

Всех вас буду я здесь называть
Именами, привычными с детства,
И иззябшую шерсть целовать,
И молиться на ваше соседство.

2 марта 1987

 

***

> С тех пор, как в круг Христа душа моя ступила,
Сердечный участился громкий стук,
Как будто возношу бревно я на стропила
С душою плотничьей сам-друг...

Как будто на бугре какой-то дивной шири
Я строю церковь-теремок,
И весело стучит в преображенном мире
Топор - топорик - топорок...

Господь благословил меня рабочим потом,
Я строю чудо-церковь не спеша,
И благостно поет за праздничной работой
Душа моя - поет душа..

Услышь меня, Господь, когда на круглый купол
Я вознесу крылатый крест,
Когда я стану сам своею светлой мукой,
Когда войду я в свод небес.

Я худо жил в миру; краюха хлеба с солью
Худые ублажала телеса,
Но все, что было сном, но все, что было болью,
Вознес я, как святыню, в небеса.

Пускай теперь в моей помолятся церквушке
Калеки, нищеброды, старики;
И тихая свеча горит в руке старушки,
Морщины светятся руки...

А вот и сам стою я под церковным сводом,
И стар, и благостен, и сед, -
И на мое чело ложатся мирно годы, -
 О, сколько же мне, праведнику, лет?..

19 августа 1985

***
Это ложь, что Господь не допустит к Престолу собаку,
Он допустит собаку и даже прогонит апостола.
Надоел ты мне, лысый, со всею своею ватагою,
Убери свою бороду, место наследует пес твое.

Ох, хитер ты, мужик, присоседился к Богу издревле,
Раскорячил ступни да храпишь на целительном воздухе,
А апостол Полкан исходил все на свете деревни,
След выискивал Мой и не мыслил, усталый, об отдыхе.

А апостол Полкан не щадил для святыни усилий,
На пригорке сидел да выщелкивал войско блошиное,
А его в деревнях и камнями и палками били -
Был побит мой апостол неверующими мужчинами.

А апостол Полкан и по зною скитался, и в стужу,
И его кипятком обварила старуха за банею.
И когда он скуля матерился и в бога, и в душу,
Он на матерный лай все собачьи имел основания.

Подойди-ка, Полкан, вон как шерсть извалялась на псине,
Не побрезгуй моею небесно-крестьянскою хатою,
Рад и вправду я, Бог, не людской, а собачьей святыне,
 Даже пахнет по-свойски — родное, блажное, лохматое...

25 июня 1980

***

Разыщите меня, как иголку пропавшую в сене,
Разыщите меня - колосок на осенней стерне, -
Разыщите меня - и я вам обещаю спасенье:
Будет Богом спасен тот, кто руки протянет ко мне!..

Разыщите меня потому, что я вещее слово,
Потому, что я вечности рвущаяся строка,
И еще потому, что стезя меня мучит Христова,
Разыщите меня - нищеброда, слепца, старика...

Я не так уж и слеп, чтобы вас не увидеть, когда вы
Забредете в шалаш, где прикрыта дерюгою боль
И где спрячу от вас я сияние раны кровавой, -
Я боюсь - я боюсь, что в руках ваших ласковых - соль...

29 августа 1981

***
Как будто на меня упала тень орла -
Я вдруг затрепетал, пронизан синевой,
И из ключиц моих прорезались крыла,
И стали гнев и клюв моею головой.

И стал орлом и сам - уже я воспарил
На стогны высоты, где замирает дух, -
А я ведь был согбен и трепетно бескрыл,
Пугались высоты и зрение, и слух.

Но что меня влекло в небесные края,
Зачем нарушил я закон земной игры?
Я вырвался рывком из круга бытия,
Иного бытия предчувствуя миры.

Я знал, что где-то там, где широка лазурь,
Горят мои слова, горит моя слеза,
И все, что на земле свершается внизу,
Уже не мой удел и не моя стезя.

17 июня 1990

***

>О, бедный мой дружок, какой же страшный жребий
Избрал ты для себя: с обугленным лицом
И духом восскорбя, скитаться где-то в небе,
Расставшись навсегда и с братом, и с отцом.

Скажи мне, что нашел ты в этой скорбной шири,
Какие города и веси на пути?..
Неужто ты забыл, кому так дорог в мире,
И матери укор тебя не тяготит?..

Ты знаешь ли, что мать одна в своей лачуге
Все ждет тебя да ждет - одна, всегда одна, -
И день и ночь толкут ее худые руки
Святую воду слез - без отдыха и сна?..

Ей кажется, что ты из слез ее возникнешь,
Чтоб снова быть в живых и матушку обнять,
И так легко вздохнешь, и так неслышно вскрикнешь,
Что этот тайный крик услышит только мать.

11 февраля 1990

***

>Воскресшие из мертвых не брезгливы.
Свободные от помыслов и бед,
Они чуть-чуть, как в детстве, сиротливы
В своей переменившейся судьбе.

Вот мать; ее постигла та же участь -
Пропел ей смерти каменный рожок...
Испытанная бедами живучесть
В певучий рассыпается песок.

Вот мать; в ее улыбке меньше грусти;
Ведь тот, кто мертв, он сызнова дитя,
И в скучном местечковом захолустье
Мы разбрелись по дням, как по гостям.

Нас узнают, как узнавали б тени,
Как бы узнав и снова не узнав...
Как после маеты землетрясенья,
У нас у всех бездомные глаза.

Но почему отец во всем судейском?
На то и милость, Господи, твоя:
Он, облеченный даром чудодейства,
Кладет ладонь на кривду бытия.

А впрочем, он кладет ладонь на темя -
И я седею, голову клоня
В какое-то немыслимое время,
Где ни отца, ни мира, ни меня.

О, сухо каменеющие лики!..
...Смятение под маской затая,
Воскресшие из мертвых безъязыки,
Как безъязыка тайна бытия.

июль 1966 - ноябрь 1983

***

>- Мы победим, - сказал я муравьишке, -
Мы победим с тобою все равно..
Ведь это мне велел вчера Всевышний
Помочь тебе тащить твое бревно.

И ты, воробышек, мой нищий братец,
Напрасно тебя мучает тоска:
Не надо нищеты своей бояться,
Бояться надо лишнего куска.

- Мы победим, - зову я тварей божьих, -
Мы все равно однажды победим,
Не даром мы брели по бездорожью,
Но где-то свет светил нам впереди...

- Мы победим, - твержу я супостату, -
Еще земная соберется голь
И над тобою учинит расплату,
Еще и пес свою возглавит боль...

Нарушится порядок мирозданья,
И чью-то душу кроткую спасту,
И малые безгрешные созданья
Свершат свой правый осторожный суд.

2 февраля 1990

***
>Человек, умирая, становится образом божьим,
Он становится духом вселенной, ее маетой
И бредет в пустоте, как бродяга бредет бездорожьем,
Переходит черту за чертою - черту за чертой.

Человек, умирая, становится тем чудотворцем,
Что теряет себя и творит чудеса в небесах,
Вот задумал он плыть - и корабль одинокий несется,
И корабль одинокий несется на всех парусах.

Человек умирает и ставит ненужные вехи:
Это было при нем, а об этом он вовсе забыл,
Между тем он уже пребывает в неведомом веке,
Где-то возле пределов вселенной и возле светил...

Человек, умирая, становится маскою Бога,
Он становится сутью вселенной, ее наготой
И из смерти глядит на живущих печально и строго, -
Что под маскою скрыто, не знает на свете никто...

29 сентября 1989

***
►Мертвая мама едет в карете.
Папа в парадном сидит сюртуе.
Мертвые дети, мы все еще дети
Где-то в забытом былом далеке.

Мертвая мама была поломойкой.
Был полоумным мой бедный отец...
Словно карающий меч Дамоклов,
Ропот погубленных мною сердец:

- Где же ты, сын наш?..
                          - Я здесь, на соломе,
Сын ваш - бродяга, тюремный жилец,
В непроницаемом каменном доме...
Так уж со мною случилось, отец.

Нет, злодеяния лишнего грузом
Я не умножил отцовых грехов...
Дом мой - безумье и я - его узник,
Узник безумных темничных стихов.

Мама, а где же забытые сказки?..
О, нехорошая ворожея,
Что же я вижу безликие маски?
Разве живыми не помню вас я?

Следом за вами - безумной побежкой,
Но, озаряя проклятьем лицо,
Вы исчезаете с дикой усмешкой
Диких, забывших меня, мертвецов!

Не возвратит меня в детство истома,
Мука предсмертная не возвратит...
Видно, навеки ушел я из дома,
Видно, заклятьем размыты пути.

Мертвая мама едет в карете.
Папа в парадном сидит сюртуке.
Братья умершие - всё еще дети,
Где-то и я еще жив вдалеке

8-9 марта 1968

***

* * *

Почему, когда птица лежит на пути моем мертвой,
Мне не жалкая птица, а мертвыми кажетесь вы,
Вы, сковавшие птицу сладчайшею в мире немотой,
Той немотой, что где-то на грани вселенской молвы?

Птица будет землей - вас отвергнет земля на рассвете,
Ибо только убийцы теряют на землю права,
И бессмертны лишь те, кто во всем неповинны, как дети,
Как чижи и стрижи, как бездомные эти слова.

Ибо только убийцы отвергнуты птицей и Богом.
Даже малый воробушек смерть ненавидит свою.
Кем же будете вы, что посмели в величье убогом
Навязать мирозданью постылое слово "убью"?

Как ненужную боль, ненавидит земля человека.
Птица будет землей - вы не будете в мире ничем.
Птица будет ручьем - и ручей захлебнется от бега,
И щеглиные крылья поднимет над пеной ручей.

...Где же крылья твои, о комок убиенного страха?
Кто же смертью посмел замахнуться на вольный простор?
На безгнездой земле умирает крылатая птаха.
Это я умираю и руки раскинул крестом.

Это я умираю, ничем высоты не тревожа.
Осеняется смертью размах моих тягостных крыл.
Ты поймешь, о Господь, по моей утихающей дрожи,
Как я землю любил, как я небо по-птичьи любил.

Не по вашей земле - я бродил по господнему лугу.
Как двенадцать апостолов, птицы взлетели с куста.
И шепнул мне Господь, как на ухо старинному другу,
Что поет моя мертвая птица на древе креста.

И шепнул мне Господь, чтобы боле не ведал я страха,
Чтобы божьей защитой считал я и гибель свою.
Не над гробом моим запоет исступленная птаха -
Исступленною птахой над гробом я сам запою!..

сентябрь 1967

***

* * *

Тоскую, тоскую, как будто на ветке кукую,
Как будто на лодке ушкую - тоскую, тоскую.
Тоскую по ветке, по лодке тоскую, по птице,
По жизни тоскую - приснившейся быль-небылице.

Тоскую, тоскую - я жил в шалаше камышовом,
Закаты и зори горели огнем кумачовым.
В лесу ночевал я, лежалой орешине веря,
Бок о бок с косматою шкурою хмурого зверя.

Бок о бок с душою - с медведицей дико-большою -
В лесу ночевал я; а вот я бреду отрешенно
По пыльной дороге - и кличу Христа на дороге,
И вяжут мне зори кровавыми путами ноги.

Христос о те поры бродил по дороге с сумою,
Да только побрезгал - чужим, неприкаянным - мною,
А дьявол легонько-легонько толкнул меня в плечи,
И вот я трещу в жерловине праматери-печи.

Исчез бы я вовсе, когда бы не тишь полевая,
Когда бы не пыль пылевая, не даль далевая!..
Из печи - вприпрыжку, что твой из пруда лягушонок...
"Ужо тебе, Боже! Опять побреду за душою..."

Избушка и мать-побирушка и кот на окошке.
Тоскую, тоскую, тоскую - тоскую о кошке.
О, вынь меня, зверь, из своей заколдованной шерсти,
Звериной тропой побредем-ка по полночи вместе.

Тоскую, тоскую - зачем я не малая птаха?
Я б - в бороду божью влетел, как разбойник, без страха, -
Да только зачем мне старик бородатый, седатый?..
Я лучше усядусь на гребень узорчатый хаты.

Тоскую, тоскую - о жизни, во мрак отошедшей.
Эй, где ты, лешиха, я твой залежавшийся леший,
Лежу на полатях и стар, и тверез, и недужен...
Давай-ка покружим, по старым лощинам покружим.

Тоскую, тоскую, душа не приемлет покоя.
Ах, что бы с тобою, душа, нам придумать такое?
- Плесни меня в душу Христову размашисто-жарко, -
А после об землю разбей покаянною чаркой!..

31 марта 1968

БЛАЖЕННЫЙ

Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.
А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упер
Благодати моей - сатане-куманьку на потребу...
Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!

Проберется бочком да состроит умильную рожу:
Я-де тоже святой, я-де тоже добра захотел...
Вот тогда-то его я топориком и огорошу -
По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.

Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,
Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,
Чтоб казался Христом казначей сатанинский - Иуда,
Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь...

А еще ты хотел, чтобы кланялись все понемногу
Незаметно, тишком - куманьку твоему сатане,
И уж так получалось, что молишься Господу-Богу,
А на деле - псалом запеваешь распутной жене...

Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,
Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,
Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,
Коли бес, так уж бес, коли Бог - так воистину Бог...

14 октября 1972

***

"Меня Распутиным назвали..."

Н. Клюев

► Напоил меня Бог первозданною горькой отравой,
Шуганул по российской земле как постылого пса
И пошла обо мне нехорошая стыдная слава:
Я де то, я де сё, я де сам, я де вовсе не сам.

Я де шут, я де плут, я де, может, расстрига-Распутин,
От меня де разит мужиковским рядном за версту...
Ну какой же я к бесу Распутин, когда я на прутик
Посадил муравья и молился лесному Христу?

Словно стрелы татар, обложила орда недоверья
(Я де то, я де сё); а какой в этом нищему толк?
Завалюсь в темоту, как пристало берложному зверю,
Может, долей моей не побрезгует сумрачный волк.

Может, боли мои лекариха залижет лисица...
В рыжеватый бочок от обиды запрячу лицо.
Буду спать да сопеть, будет сон мне диковинный сниться,
Как двуногие звери меня окружают кольцом.

Хорошо просыпаться и ночь неподвижную слушать...
Хорошо свою нору хвостом оградить от потерь...
Хорошо на покое, как лапу, лизать свою душу...
Вот и нет меня больше - теперь я беспрозванный зверь

11-12 мая 1973

***

► На рассвете мое покрывается инеем тело,
Я, как мертвый в гробу, в неподвижном лежу серебре.
Узнаю свою смерть по тому, как и робко, и смело
В прозябанье мое пробирается старческий бред...

Узнаю свою смерть по какой-то смирившейся дрожи,
По тому, как меня накрывает бескрылая тень.
Средь забытых могил есть моя позабытая тоже:
Всё, чем жил я вчера, похоронит мой завтрашний день.

Узнаю свою смерть в равнодушье прохожих и женщин,
По тому, как меня не тревожат ни боль, ни тоска.
Этот мир, что когда-то был щедро ребенку обещан,
Угасает в глазах обезумевшего старика.

Узнаю свою смерть по тому, как сдвигаются стены
И всё уже и уже ведут на всемирный пустырь.
Я, страдавший вчера от предчувствия чьей-то измены,
Равнодушен сегодня, измену измене простив.

Изменяют давно мне и весны, и зимы, и лета,
Изменяют года; как же женщине мне не простить?..
Вот и стих равнодушен к заброшенной доле поэта,
Забывает слова и в рассудке мешается стих..

Узнаю свою смерть по тому, как с деревьев свирепо
Обрываются лисья, древесную плоть оголив.
Я, как листья, хотел улететь в просветленное небо
И, как листья, меня приютили могилы земли.

Узнаю свою смерть по приметам давно не случайным.
Узнаю по тому, как меня забывают года.
Словно облако в небе меняет свои очертанья.
Словно стала седою и обледенела вода.

21 июля 1971

***

Я живу в нищете, как живут скоморохи и боги,
Я посмешищем стал и недоброю притчей для всех,
И кружусь колесом по моей бесконечной дороге,
И лишь стужа скрипит в спотыкающемся колесе.

Через пустоши дней по каким-то неведомым вехам.
По проезжей прямой. По какой-то забытой косой.
Было время, когда называл я себя чеовеком.
Это время прошло и теперь я зовусь колесом.

Сколько комьев с тоски,
сколько грязи налипло на обод!
Поворот колеса, словно сердца тяжелый удар.
Словно вехи судьбы, эти пустоши, рвы и сугробы.
Эти вехи и рвы провожают меня в никуда.

Все, что было судьбою, уходит в следы от убоя.
Все, что было судьбою, скрипучим скрипит колесом.
Через вехи и рвы. Из беды - на рожон - за бедою.
Все уходит, как сон. И опять наплывает, как сон.

На исходе пути поджидает пути мои пропасть.
Поворот колеса. И уже невесомая смерть.
Разлетается в щепы моя бесконечная повесть.
Завершается срок. Завершает свой срок круговерть.

сентябрь 1971-31 явнаря 1989

***

► О, святыня-земля, позабудь обо мне, человеке,
Но проститься мне дай по-родному с тобою сперва...
Я любил эту землю, как любят слепцы и калеки,
Как затравленный зверь, как примятая в поле трава.

Я любил эту землю скитаньем своим босоногим.
Вот и старость врубилась мне в темя, как сталь топора.
Да, таким я и был, как хотелось мне в детстве, - убогим...
Затвердела душа и рубцами покрылась кора.

Всё труднее мой шаг, словно держат в земле меня корни.
Стала лысой луною седая моя голова.
Зачерствела душа, но лишь горе и боль, не в укор в ней,
И такие простые, как в первой молитве, слова.

Я любил эту землю. И если простит меня Боже,
Я пребуду букашкой. И если простит меня Бог,
Я пребуду травинкой. И если Господь мне положит
Жить по смерти - избуду по смерти недолгий свой срок.

Ибо жить на земле даже тысячу лет - это малость.
Разве вечную землю состарили чьи-то года?
Разве знают долы, и горы пол чью-то усталость?
О, земля, о, земля, - как беспамятно ты молода!..

Я любил эту землю. И чем ы по смерти я ни был -
Я пребуду землею. Могильную ночь сокруша,
Я проклюнусь травинкою - слабою, тонкою - в небо...
- Вот она моя доля, - Земля, Возрожденье, Душа!..

декабрь 1971

БЛАЖЕННЫЙ

Все равно меня Бог в этом мире бездомном отыщет,
Даже если забьют мне в могилу осиновый кол...
Не увидите вы, как Спаситель бредет по кладбищу,
Не увидите, как обнимает могильный он холм.

- О Господь, ты пришел слишком поздно, а кажется - рано,
Как я ждал тебя, как истомился в дороге земной...
Понемногу землей заживилась смертельная рана,
Понемногу и сам становлюсь я могильной землей.

Ничего не сберег я, Господь, этой горькою ночью,
Все досталось моей непутевой подруге - беде...
Но в лохмотьях души я сберег тебе сердца комочек,
Золотишко мое, то, что я утаил от людей.

...Били в душу мою так, что даже на вздох не осталось,
У живых на виду я стоял, и постыл, и разут...
Ну а все-таки я утаил для тебя эту малость,
Золотишко мое, неразменную эту слезу.

...Ах, Господь, ах, дружок, ты, как я, неприкаянный нищий,
Даже обликом схож и давно уж по-нищему мертв...
Вот и будет вдвоем веселей нам, дружкам, на кладбище,
Там, где крест от слезы - от твоей, от моей ли - намок.

Вот и будет вдвоем веселее поэту и Богу...
Что за чудо - поэт, что за чудо - замызганный Бог...
На кладбище в ночи обнимаются двое убогих,
Не поймешь по приметам, а кто же тут больше убог.

27 декабря 1976

***

Я мертвых за разлуку не корю
И на кладбище не дрожу от страха,
Но матери я тихо говорю,
Что снова в дырах нижняя рубаха.

И мать встает из гроба на часок,
Берет с собой иголку и клубок
И забывает горестные даты,
И отрывает савана кусок
На старые домашние заплаты.

2 апреля 1979

***

 ►Никогда не умел я творить над живыми расправу,
Даже мухи несносной святым мне казался удел,
Потому что и муха живет на земле по какому-то праву,
По какому живет беспощадное племя людей.

Потому что и муха живет в этой душной вселенной
Под немекнущим взором Таинственного Паука,
И слабеет в паучьих тисках ее плач постепенно,
И последнего мига ее настигает тоска...

10 апреля 1978 

СТИХИ УХОДА

Больше жизни любивший волшебную птицу - свободу,
Ту, которая мне примерещилась как-то во сне,
Одному научился я гордому шагу - уходу,
Ухожу, ухожу, не желайте хорошего мне.

Ухожу от бесед на желудок спокойный и сытый,
Где обширные плеши подсчитывают барыши...
Там, где каждый кивок осторожно и точно рассчитан,
Не страшит меня гром - шепоток ваш торгаший страшит.

Ухожу равнодушно от ваших возвышенных истин,
Корифеи искусства, мазурики средней руки,
Как похабный товар, продающие лиры и кисти,
У замызганных стоек считающие медяки.

Ухожу и от вас - продавщицы роскошного тела,
Мастерицы борщей и дарительницы услад,
На потребу мужей запустившие ревностно в дело
И капусту, и лук, и петрушку, и ляжки, и зад.

Ах, как вы дорожите подсчетом, почетом, покоем -
Скупердяи-юнцы и трясущиеся старички...
Я родился изгоем и прожил по-волчьи изгоем,
Ничего мне не надо из вашей поганой руки.

Не простит мне земля моей волчьей повадки сутулой,
Не простит мне гордыни домашний разбуженный скот...
Охромевшие версты меня загоняют под дула
И ружейный загон - мой последний из жизни уход.

Только ветер да воля моей верховодили долей,
Ни о чем не жалею - я жил, как хотелось душе,
Как дожди и как снег, я шатался с рассвета по полю,
Грозовые раскаты застряли в оврагах ушей.

Но не волк я, не зверь - никого я не тронул укусом;
Побродивший полвека по верстам и вехам судьбы,
Я собакам и кошкам казался дружком-Иисусом,
Каждой твари забитой я другом неназванным был.

...Если буду в раю и Господь мне покажется глупым,
Или слишком скупым, или, может, смешным стариком, -
Я, голодный как пес, откажусь и от райского супа -
Не такой это суп - этот рай - и Господь не такой!..

И уйду я из неба - престольного божьего града,
Как ушел от земли и как из дому как-то ушел...
Ухожу от всего... Ничего, ничего мне не надо...
Ах, как нищей душе на просторе вздохнуть хорошо!..

30-31 декабря 1972

БЛАЖЕННЫЙ

Боль выматывает понемногу, –
Не мужчиною в полном соку –
Стариком неприкаянным к Богу
Дотащу свою душу-тоску.

Дотащю её скудными днями
По сермяжной дороге скорбей,
По проезжей и по глухомани –
Дотащу, как суму, на себе...

“Помогите, родимые, что ли...”
Но родимые – ушлый народ –
Добавляли в суму мою боли
И чужих добавляли невзгод.

Кто-то выплюнул в душу окурок,
Кто-то выматерил ходока...
Старика с неказистой фигурой
Заприметит собачья тоска.

Я и пес – мы на божьем пороге
Поджимаем от страха зады...
Принесли мы с собою дороги
И осколок попутной звезды.

Вот мы, Господи, в муке исподней,
Не гони нас ни в ад ты, ни в рай,
Угости нас на кухне господней,
В дурака с нами в карты сыграй...

Не гляди, что мы худы, Владыка,
Что совсем неприглядны с лица, –
Шиты бисером мы, а не лыком –
Два юродивых – два хитреца...

Мы как птицы небесные жили,
Но у грешных учились уму:
Зуботычинами дорожили,
Собирали побои в суму...

Вот я – в язвах обугленных нищий,
Вот он – старый доверчивый пес...
Нет нас праведнее, нет нас чище,
 На виду у тебя мы, Христос...

16 ноября 1980

***

► Не оттолкни меня в последний миг,
Кто б ни был ты - Господь или разбойник,
Я плачу, я к груди твоей приник,
Я прячу голову в твои ладони.

Не оттолкни меня, хочу с  тобой
Пройти весь путь последний до предела,
Еще со мной тоска моя и боль,
Еще меня мое пытает тело.

Еще пытает тело, как палач,
Орудиями пыточными плоти,
А палача не растревожит плач,
Плач - то, что нужно при его работе.

В последний миг - Христос поколебал
Души своей незыблемую твердость,
И пот рукою вытирал со лба:
Нет, нелегко ступать в обитель мертвых!..

Кто б ни был ты - мой друг или мой враг
(Сейчас не время говорить об этом), -
Я на тебя равняю смертный шаг
И исповедуюсь пред целым светом.

В последний миг меня не оттолкни;
Я не один - за мною, как собаки,
Хромают искалеченные дни,
Им тоже страшно в непроглядном мраке.

14 декабря 1980

***

► Ну что тебе стоит вернуться сегодня на землю,
Когда от безжизненной спячки очнулась и муха,
Пройтись по весне, как бродяге и как ротозею, -
Ну что тебе стоит расстаться с загробною мукой?..

Опять на земле появились какие-то тваори,
И каждая тварь салютует косматою лапой,
И каждая держит какой-то подземный фонарик,
И каждый зажженный фонарик - шахтерская лампа.

- Встречали ли вы, - говорю им, - в подземном жилище
Тот гроб, где лежит неподвижно великий убогий?..
Он был бесшабашен и был бескорыстен, тот нищий,
И видели все, как с сумою он брел по дороге.

Он так проходил по земле, словно Бог ему душу
Засунул в карман, а карман у бродяги дырявый
И он прижимал к себе душу, как голубя в стужу,
И он на груди согревал ее мукой кровавой.

...Во сне мне приснилось, что ты захотел возвратиться
На землю - и в яме замешкался лишь на минутку:
Немного опилок, немного могильной землицы
Собрал ты из гроба, отец, на свою самокрутку.

31 марта 1981

***

- Ослик Христов, терпеливый до трепета,
Что ты прядешь беспокойно ушами?
Где та лужайка и синее небо то,
Что по Писанью тебе обещали?..

- Я побреду каменистыми тропами,
В кровь изотру на уступах колени,
Только бы, люди, Христа вы не трогали,
Всадника горестного пожалели...

Кроток мой всадник - и я увезу его
В синие горы, в мираж без возврата,
Чтобы его не настигло безумие,
Ваша его не настигла расплата.

...........................................
- Ослик Христов, ты ступаешь задумчиво,
Дума твоя - как слеза на реснице,
Что же тебя на дороге измучило,
Сон ли тебе окровавленный снится?..
- Люди, молю: не губите Спасителя,
На душу грех не берите вселенский,
Лучше меня, образину, распните вы,
Ревом потешу я вас деревенским.
Лучше меня вы оплюйте, замучайте,
Лучше казните публично осла вы,
Я посмеюсь над своей невезучестью
Пастью оскаленной, пастью кровавой...

..........................................
- Господи, вот я, ослино-выносливый,
И терпеливый, и вечно-усталый, -
Сколько я лет твоим маленьким осликом
Перемогаюсь, ступая по скалам?..

Выслушай, Господи, просьбу ослиную:
Езди на мне до скончания века
И не побрезгуй покорной скотиною
В образе праведного человека.

Сердце мое безгранично доверчиво,
Вот отчего мне порою так слепо
Хочется корма нездешнего вечности,
Хочется хлеба и хочется неба.

20-22 февраля 1981

***

Моление о кошках и собаках,
О маленьких изгоях бытия,
Живущих на помойках и в оврагах
И вечно неприкаянных, как я.

Моление об их голодных вздохах...
О, сколько слез я пролил на веку,
А звери молча сетуют на Бога,
Они не плачут, а глядят в тоску.

Они глядят так долго, долго, долго,
Что перед ними, как бы наяву,
Рябит слеза огромная, как Волга,
Слеза Зверей... И в ней они плывут.

Они плывут и обоняют запах
Недоброй тины. Круче водоверть -
И столько боли в этих чутких лапах,
Что хочется потрогать ими смерть.

Потрогать так, как трогают колени,
А может и лизнуть ее тайком
В каком-то безнадежном исступленье
Горячим и шершавым языком...

Слеза зверей, огромная, как Волга,
Утопит смерть. Она утопит рок.
И вот уже ни смерти и ни Бога.
Господь - собака и кошачий Бог.

Кошачий Бог, играющий в величье
И трогающий лапкою судьбу -
Клубочек золотого безразличья
С запутавшейся ниткою в гробу.

И Бог собачий на помойной яме.
Он так убог. Он лыс и колченог.
Но мир прощен страданьем зверя. Amen!
...Все на помойной яме прощено.

октябрь 1963 - октябрь 1983

***

Моление о самом скудном чуде -
Моление о Смерти на песке.
Песок - земля.Землею будут люди,
Все держится на тонком волоске.

Все держится на самой ветхой нити,
Все зыблется, как хрупкая слюда.
Я никогда не молвил "ход событий" -
Событья не уходят никуда.

Событья погибают без оглядки,
Тревожные фонарики задув.
Я не хочу играть со Смертью в прятки,
Когда весь мир у Смерти на виду.

Я не хочу казаться златоустом,
Когда в миру глаголет пустота.
Когда витию окружает пустошь,
Он постигает искренность шута.

И я бреду Меджнуном-караваном,
Несметным сбродом самого себя,
И воплем рассыпаюсь над барханом,
Надежду на спасенье истребя.

И лишь во сне я обретаю волю…
Мне чудится, что я бреду в тиши
И как бы возвышаюсь над землею
Раскованными вздохами души.

16-21 декабря 1964

***

Моление о нищих и убогих,
О язвах и соблазнах напоказ.
- Я был шутом у Господа у Бога,
Я был шутом, пустившим душу в пляс.

На пиршестве каких-то диких празднеств,
Одетая то в пурпур, то в рядно,
Душа моя плясала в красной язве,
Как в чаше закипевшее вино.

И капля крови сей венчала жребий,
И щеки подрумянивал палач.
Она незримо растворялась в небе,
Как растворяет душу детский плач.

…Моление о старческой и тощей,
О нищей обескровленной руке.
На ней вселенной одичавший почерк,
Как птица полумертвая в силке.

Моление о сей бездомной длани,
Подъятою над былью, как пароль,
Омытой болью многих подаяний
И обагренной сказкою, как боль.

Моление без устали, без грусти
О святой и распятой высоте…
- Моленье не о сладком Иисусе -
Сладчайшем Иисусовом гвозде.

март 1964

***

► Моление о том, чей бедный разум,
Серийно ослепленный сатаной,
Моргал во тьме полуослепшим глазом,
Меж тем как шли незрячие стеной.

Меж тем как шли незрячие с баграми
По грудь в бреду и ярости в цвету.
- В какую суету они играли,
Баграми поражая красоту?..

Они играли в массу или в мясо
И в этот свет, и в тот играли свет...
И, как пристало ангельскому гласу,
Пугался лая песьего поэт.

Моление о том, кто всех охотней
Пророчил о Сошествии в ночи, -
И обонял свой разум в подворотне
С лекарственною примесью мочи.

О, разум, разум, бледное сиянье,
Ночной светляк, казавшийся мечтой...
Многоубойной плоти содраганье
Не ставит вашу малость ни во что.

Кусочек неба в сердцевине праха,
Растертый под подошвой торгаша,
Ты измышленье мстительное страха,
Небесный стан поправшая душа.

Моленье о сей ущербной сточке...
Над строчкою, как звон колоколов,
Громовое проклятье одиночки -
Над сотнями уже умерших слов...

май 1964

 

Компьютерная верстка ©WhiteKnight
печатается по изданию ...
 

* * *

Сколько лет нам, Господь?..
Век за веком с тобой мы стареем...
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось - беседовал с Богом самим.

Это было давно - я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.

А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес - и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.

Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз. 

25 августа 1980

***
Клюю, клюю, воробушек,
Господнее зерно.
А Бог рассыпал рядышком
И жемчуг, и янтарь.
Не надобно мне жемчуга –
Ведь я богат давно.
А чем богат воробушек?
А тем, что нищ, как встарь.

А чем богат воробушек?
А тем, что поутру
Он окунает в солнышко
Два лёгоньких крыла.
Зажжется ликование –
И запылать костру,
И утро – горы золота,
И вечер – серебра.

Но кто поймёт воробушка
Гонимого – тоску?
Горланит стая галочья:
«Воробушек, ты – вор!..»
Меня судили вороны
На старческом суку.
Мешал их долголетию
Мой маленький задор.

Не вор я, а воробушек,
Не вор я, а душа.
И смел – да не ко времени,
Бродяжка озорной…
Хотите, сяду голубем
На темя торгаша –
И выклюю из темени
Господнее зерно?..

Скачу себе по боженьку,
Как вы – по маету.
Неможется, недужится, -
А скачет воробей…
Как маковому зёрнышку,
Я радуюсь Христу
И, как глотку из лужицы,
Я радуюсь себе.

март 1965

***

Воробушек, воробушек,
Мороз ударил дробью.
Спасешься ли на веточке —
Иль рухнешь снежным комом?
Воробушек, воробушек,
Твое — мое здоровье
Висит на голой веточке, —
А мир зовется домом.

Давно я стал попутчиком
Бездомной малой твари,
И согреваюсь лучиком,
Когда со мною в паре
Собаки лохмоногие,
Пичужки одинокие...
— Ах, странники убогие,
Вы машете руками!...

Воробушек, воробушек,
Душа играет в теле,
Хоть с веточки на веточку,
А все же мы взлетели.
Я тоже вскинул ноженьки
И взмыл, как птенчик, в небо!
Я тоже видел Боженьку —
Он был как птица-лебедь!

Когда бы мог я, глупенький,
Затмить собою небо!
Когда бы мог я клювиком
Добыть Христова хлеба,
Христова, чудотворного —
И тем, кто жил, как дети,
И тем, кто чуда вздорного
Не ожидал на свете...

февраль 1966

***

Железною стужей заносит шаги мои ветер.
Последнюю душу живу-изживаю на свете.

Так долго я брёл, что уж кажется странным,
Что я называюсь не глиною и не барханом.

Всего только имя меня отличает от пыли,
Всего только бремя какой-то несбывшейся были.

Вот так-то и стал я седою полынной золою,
И сердце мое не зажечь даже дальней звездою.

То гордое сердце, что встарь освещало дорогу
 Едва ли не миру, едва ли не небу - не Богу...

ноябрь 1965

***

Мне недоступны ваши речи
На людных сборищах столиц.
Я изъяснялся, сумасшедший,
На языке зверей и птиц.

Я изъяснялся диким слогом,
Но лишь на этом языке
Я говорил однажды с Богом —
И припадал к Его руке.

Господь в великом безразличье
Простил, что я Его назвал
На языке своём по-птичьи,
А позже волком завывал.

И за безгрешное раденье
Души, скиталицы в веках,
Я получил благословенье
И сан святого дурака.

12 марта 1990

***

***
Всё живое тоскует – тоскую и я о бессмертье…
Пусть бессмертье моё будет самою горшей судьбой,
Пусть одними слезами моё окрыляется сердце,
Я согласен на всё, я с надеждою свыкнусь любой.

Я был так одинок, что порою стихов моих эхо
Мне казалось какою-то страшною сказкой в лесу:
То ли ворон на ветке – моя непутёвая веха,
То ли самоубийцы мерцающий в сумраке сук.

Но никто никогда не бывал до конца одиноким,
Оттого-то и тяжек предсмертный мучительный вздох…
И когда умирает бродяга на пыльной дороге,
Может, гнойные веки целует невидимый Бог.

Да и так ли я был одинок? Разве небо
Не гудело в груди, как огромный соборный орган?
Разве не ликовал я, взыскуя Господнего хлеба?
Разве не горевал я, как, старясь веками, гора?

Пусть бессмертье моё будет самою слабой былинкой,
Пусть ползёт мурашом… И, когда я неслышно уйду,
Я проклюнусь сквозь землю зелёным бессмысленным ликом
И могильным дыханьем раздую на небе звезду.

декабрь 1966

***

Уже из смерти мать грозила пальцем:
Связался сын с бродягою-Христом
И стал, как он, беспамятным скитальцем,
Спит без семьи, ночует под кустом.
Что Бог ему? Зачем он так упрямо
Бил лбом о землю, каялся в грехах
И, как ребенок, умирая, «мама!» —
Выкрикивал меж вздохами свой страх?

От матери-кормилицы, от дома
Какая увела его тоска?
Тревогою звериною влекомый,
В каком он логе Бога отыскал?

Суров и дик, Господь-детоубийца
Бродил в бору, как черный атаман,
И смертью заволакивались лица
У тех, кто верил в божеский обман.

Добро бы Бог, а то — лесная нечисть…
Ах, у Христа и вправду нет стыда!
Он души пожирает человечьи,
Он мальчика сгубил мне навсегда.

О мальчик мой, у смертного порога
Не отвращай от матери лица!
Отринь, отринь безжалостного Бога,
Земного и Небесного лжеца!..

........................................................

Прости мне, мать. Я был звездой без цели.
Зачем родится мертвая звезда?
Зачем тоскует мать у колыбели,
Где пялит бельма детские - беда?

Прости мне, мать, что не сберег я душу,
Что в поле не собрал ни колоска.
Достоинство приличествует мужу,
А я боялся лишнего куска.

Господь был сыт. Он жил в собачьей будке.
Жирел живот у песьего Христа.
Мне так хотелось ангельские руки
Под будкое в дремоте распластать!..

Но и земля не знала снисхождения.
И как тут страху детскому помочь?..
Прости мне, мать. Я проклял день рожденья,
Тот грешный день, когда повсюду ночь...

А чем был Бог так долго в будке занят, -
Не все ль равно?.. Он Бог - и вся тут речь.
Я видел мир незрячими глазами.
Незрячему не страшно в землю лечь.

Теперь лишь смерть я называю "мама".
Мне хорошо. Я сгину без следа -
Без снов, без муки Господа, без срама...

Я не вернусь из смерти
         Никогда.

февраль-март 1967

***

Что же делать, коль мне не досталось от Господа-Бога
Ни кола, ни двора, коли стар я и сед, как труха,
И по торной земле как блаженный бреду босоного,
И сморкаю в ладошку кровавую душу стиха?

Что же делать, коль мне тяжела и котомка без хлеба
И не грешная мне примерещилась женская плоть,
А мерещится мне с чертовщиной потешною небо:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет — Господь.

Что же делать, коль я загляделся в овраги и в омут
И, как старого пса, приласкал притомившийся день,
Ну а к вам подхожу словно к погребу пороховому:
До чего же разит и враждой и бедой от людей!..

…Пусть устал я в пути, как убитая вёрстами лошадь,
Пусть похож я уже на свернувшийся жухлый плевок,
Пусть истёрли меня равнодушные ваши подошвы, —
Не жалейте меня: мне когда-то пригрезился Бог.

Не жалейте меня: я и сам никого не жалею,
Этим праведным мыслям меня обучила трава,
И когда я в овраге на голой земле околею,
Что же, — с Господом-Богом не страшно и околевать!..

Я на голой земле умираю, и стар и безгрешен,
И травинку жую не спеша, как пшеничный пирог…
… А как вспомню Его — до чего же Он всё же потешен:
Он и скачет, и пляшет, и рожицы кажет мне — Бог.

16-17 июля 1971

***

РОДОСЛОВНАЯ

Отец мой - Михл Айзенштадт - был всех глупей в местечке.
Он утверждал, что есть душа у волка и овечки.

Он утверждал, что есть душа у комара и мухи.
И не спеша он надевал потрепанные брюки.

Когда еврею в поле жаль подбитого галчонка,
Ему лавчонка не нужна, зачем ему лавчонка?..

И мой отец не торговал - не путал счета в сдаче...
Он черный хлеб свой добывал трудом рабочей клячи.

- О, эта черная страда бесценных хлебных крошек!..
...Отец стоит в углу двора и робко кормит кошек.

И незаметно он ногой выделывает танец.
 И на него взирает гой*, веселый оборванец.

- "Ах, Мишка - "Михеле дер нар"** - какой же ты убогий!"
Отец имел особый дар быть избранным у Бога.

Отец имел во всех делах одну примету - совесть.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
...Вот так она и родилась, моя святая повесть.

9-10 сентябля 1964

__________________

* Русский

** - Мишка-дурачок

 

Компьютерная верстка: ©WhiteKnight

печатается по изданию
Блаженный В. М. (Б68) Сораспятье. - М.: Время, 2009. -416 с. - (Поэтическая библиотека).

из сборника "Сораспятье"

печатается по изданию
Блаженный В. М. (Б68) Сораспятье. - М.: Время, 2009. -416 с. - (Поэтическая библиотека).

Издательство "Время" выражает признательность Елене Фроловой, Дмитрию Строцеву, Сергею Павленко, Максиму Погорелому, Максиму Имошенко, Ираиде Захаровой и Игорю Вирковскому за поддержку в издании этой книги.

Настигнутый вдохновением

      Вениамин Михайлович Айзенштадт (Блаженный) не просто время от времени сочинял стихи. Он постоянно пребывал в состоянии захваченности творчеством, поэзией. Блаженного можно смело назвать настигнутым вдохновением. Себя, жизнь, быт - на протяжении десятков лет - он полностью подчинил требованию Духа. Сложенные в уме стихи, выписанные убористым полудетским-полукаллиграфическим почерком, почти ежедневно заносил, как в бортовой журнал, в толстые общие тетради в клеточку. Таких тетрадей с 1940-х собралось шестнадцать. Последняя оборалась на середине в ноь с 30 на 31 июля 1999.

          Поэт хотел видеть книгу. Бывал у Пастернака, письменно общался с Тарковским и Шкловским. Неустанно от руки переписывал стихи в "сборники", которые рассылал мастерам, в редакции, в издательства. Мастера писали восторженные отзывы и добавляли, что ничего для поэта сделать не могут: стихи непроходные. Редакции и издательства утвердительно молчали.

          В конце 80-х Блаженного понемногу стали публиковать. Перестройка принесла и первые книжки, составленные с оглядкой. Вениамин Михайлович по-прежнему мечтал о книге, которая представляла бы его творчество во всей полноте.

           В середине 90-х в Минске оказался с гастролями рок-поэт Юрий Шевчук, которого, на счастье, познакомилм с Блаженным. Шевчук бурно отреагировал на стихи, буквально обязал продюсеров и мецентов из своего окружения немедленно издать большим тиражом книгу минского поэта.

            Издатели из рук поэта получили машинописный сборник "Сораспятье". Сборник составил сам Вениамин Михайлович, а машинопись приготовила жена поэта, Клавдия Тисмофеевна. Это была та самая книга, которую Блаженный собирал, на свой слух, всю жизнь, поплняя стихами из новых тетрадей и опуская ранние, переставшие в нем звучать стихи. Вышла она в 95-м*.

           Последние годы, принимая в доме гостей, Вениамин Михайлович всегда хранил "Сораспятье" под рукой, и, даже если помнил стихи на память, брал в руки сборник, легко открывал на нужной странице и дальше уже читал, следя или не следя за текстом, но держа раскрытую книгу перед собой.

          "Сораспятье" на книжных развалах давно нет. А читательская жажда есть. Потому и возникла мысль переиздать книгу поэта в том составе, в котором он сам хотел ее видеть.

 

Дмитрий Строцев

Компьютерная верстка ©WhiteKnight

 

_______________________________

*Вениамин Блаженный. Сораспятье. Мн.: ООО "Олегран", ООО "Итекс", 1995.