“Если б я был стомиллионный богач, я бы, кажется, находил удовольствие именно ходить в самом стареньком платье и чтоб меня принимали за человека самого мизерного, чуть не просящеттиего на бедность”.

Фёдор Достоевский, роман “Подросток”.

(Hetty Green, 1834—1916)

 Эта женщина была величайшей скрягой всех времен. Благодаря своей скупости и деловой проницательности она стала богатейшей женщиной в мире.
При этом она настолько экономила, что это не укладывается в голове. К примеру, Хетти постоянно носила одно и то же черное платье, питалась только пирожками за полдоллара, не пользовалась горячей водой. Рабочее место ее было в вестибюле банка, в окружении коробок и чемоданов с бумагами, что позволяло не платить за аренду. Хетти постоянно меняла место жительства, останавливаясь в дешевых мотелях недолго, чтобы не привлечь внимания налоговой службы.

Когда ее сын сломал себе ногу, она хорошо загриммировалась, чтобы ее не узнали, и привела его в общественную больницу. Но даже в замаскированном виде ее узнали, и Хетти в панике убежала, оставив сына. Из-за отсутствия денег на лечение со временем ему пришлось ампутировать ногу. Когда же сама Хетти страдала от грыжи, она отказалась от операции, которая стоила 150 долларов (состояние ее к тому моменту составляло более 2 миллиардов долларов на современные деньги)… После этого она пережила несколько инфарктов и в конце концов умерла от одного из них, в возрасте 81 год. У меня просто нет слов...

Разные типы жадности.

“Как молодой повеса ждет свиданья c какой-нибудь развратницей лукавой, иль дурой им обманутой, так я весь день минуты ждал, когда сойду в подвал мой тайный, к верным сундукам”. Существует легенда, согласно которой великий русский писатель Александр Пушкин писал главного героя “Скупого рыцаря” со своего родного отца Сергея Львовича Пушкина. Неизвестно, правда это или нет, но зато хорошо известно, что Сергей Львович был тот ещё скряга. По признанию самого поэта, его отец был жаден настолько, что “драл со своих крестьян в тридцать три шкуры”, морил дворовых голодом, никогда не платил по долгам и месяцами мог сутяжничать даже по грошовым счетам.

Разумеется, жадные люди встречаются во всех без исключения классах, сословиях и социальных группах, но, согласитесь, щедрость более уместна богатству, нежели чем бедности. И если бедность и жадность составляют более или менее логичное сочетание, то богатство, совмещённое с жадностью, воспринимается большинством людей крайне негативно.

Так или иначе, но и скупой рыцарь Пушкина, и Гобсек Бальзака, и Гарпон Мольера, и Плюшкин Гоголя, и Скрудж Диккенса (убедительная просьба не путать с “самым зажиточным селезнем Даксбурга”) могли найти себе огромное число прототипов в высших слоях финансовой элиты. Действительно, самое большое количество скряг и скопидомов встречается именно среди самых богатых людей этой планеты. С одной стороны оно, конечно, понятно: миллионер никогда не стал бы миллионером, а уж тем более миллиардером, не обладай он такими качествами, как бережливость, расчетливость и скромность в удовлетворении собственных потребностей. Экономика, как писал классик, должна быть экономной. Экономной, и только. Ни больше, ни меньше. Однако слишком часто в истории случалось так, что экономичность, переступая все разумные границы, превращалась в навязчивую манию, а элементарная практичность становилась психологической девиацией и извращением.

Жадность и мелочность Генри Форда, Джона Рокфеллера и Майера Ротшильда, являвшихся некогда самыми богатыми людьми на планете, поражала и не перестаёт поражать воображение людей вот уже на протяжении целого века. Люди, которые и за сотню своих долгих жизней не смогли бы потратить даже сотой части своих несметных богатств, в быту являлись невыносимыми скупердяями, совместная жизнь с которыми была подобна бесконечному ночному кошмару. Но все вышеприведенные исторические и литературные персонажи могут показаться образчиками расточительности и бескорыстного служения чужим интересам в ущерб своим личным по сравнению с одной знатной дамой, которая в первой половине 20 века смогла стать самой богатой женщиной всех времён и народов и заслужить непревзойдённый авторитет в области биржевых спекуляций.

Генриетта Грин. Это имя стало в Америке нарицательным. Вот только символизировать оно стало не баснословную роскошь, приятный денежный хруст и слепящее великолепие внешнего вида дельца с Уолл-Стрита, а искусственную нищету, омерзительно грязный быт и ханжество старой площадной торговки. В своей жадности и корыстолюбии она переплюнула всех когда-либо существовавших на земле скряг вместе взятых.

Жадность, как известно, может восприниматься по-разному. Так, например, проявления экономности Форда (Форд часто использовал вместо оторвавшихся с его пиджаков пуговиц, которые всегда казались ему чрезмерной роскошью, обычные шайбы) и Рокфеллера (он никогда не выписывал газет, предпочитая читать вчерашние выпуски, которые как бы так невзначай выспрашивал у своих знакомых) вызывали у современников лишь улыбку и лёгкое удивление. Жадность же Грин не могла вызвать у знавших её людей ни одного чувства, кроме омерзения. Омерзение и ненависть. “Старая ведьма”, “бешеная крыса”, “жадная побирушка”, “бездонная бочка” - вот неполный перечень унизительных эпитетов, которыми “любя” крестили Генриетту Грин её коллеги и близкие люди.

Детство, юность, отрочество.

И то, и другое и третье было у Хетти скучным и безрадостным. Если бы какой-нибудь романист принялся писать книгу о детских мечтах, задумчивых исканиях, первой страстной любви, путешествиях и подкарауливающих на каждом шагу опасностях, то Генриетта была бы последней, чей образ тот согласился бы взять в качестве прототипа главной героини. Отличие от других детей было разительным. Юная Генриетта представляла собой полную противоположность обычному ребёнку её возраста. Угрюмая, настороженная, неприветливая и молчаливая девочка пугала своим мрачным видом не только соседских детишек, но и их родителей. Детские игры и забавы не прельщали Хетти. Вместо этого она любила в полном одиночестве слоняться по окрестностям и ничего не делать. Со стороны можно было подумать, что она всё время чего-то ждёт, тем более что так оно и было.

Появилась на свет Генриетта Холлэнд, урождённая Робинсон 21 ноября 1835 года (по сведениям некоторых биографов, в ноябре 1934 года) в городе Нью-Бедфорд (New Bedford). Здесь в массачусетском порту на северо-восточном побережье Америки будущая миллионерша провела самые лучшие и сытые годы своей долгой полуголодной жизни. Её отец был преуспевающим судовладельцем и содержал несколько крупных китобойных промыслов в разных концах города. Её мать Эйби Холлэнд происходила из знатного и богатого рода Старого Света. Её дед по отцовской линии был беглым каторжанином, приговорённым к смерти через повешение и бежавшим в Америку с пустыми карманами и полными надежд на скорейшее обогащение глазами. Здесь же она получила среднее образование. На большее строптивого характера бойкой девушки не хватило. Ни в Бостонском, ни в Гарвардском колледжах, куда стремились пристроить своих детей все денежные мешки Америки, Генриетта надолго не задерживалась. Постоянные скандалы, драки и неуспеваемость в учёбе, вероятнее всего, не совсем были на руку авторитету столь престижных учебных заведений, поэтому неусидчивая курсистка с успехом обошлась годичными курсами бухучёта в одном из захолустных училищ Род-Айленда. Вернувшись домой, она с головой погрузилась в обыденную рутину портового города.

К чести Грин будет сказано, что подавляющее большинство качеств, которыми она обладала в зрелом возрасте, воспитывались ею самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи. От отца по наследству ей перешли только мужиковатое телосложение, огромная физическая сила и привычка сквернословить буквально на каждом шагу. Ещё в раннем возрасте Генриетта проявила необычайные способности к устному счёту и математическим вычислениям. Уже в свои 10 лет, когда другие дети играли в куклы и конструировали игрушечные модели парусников, способная девочка ходила в обнимку с отцовским учётным журналом и знала, что два плюс два равно трём. Единицу она, подобно заправскому счетоводу, всегда списывала в естественную убыль. Гуляя вместе с отцом и его братьями по родному порту и многочисленным докам, Генриетта принимала участие и в отгрузке, и во взвешивании, и в продаже, и даже в избиениях провинившихся моряков. Отец не мог нарадоваться на толковую дочку. А дочка ненавидела и отца, и его братьев, и весь этот город, пропахший рыбой и солью. Примерно в это время она подсчитала, что если даже перебить в Атлантическом океане всех китов, то и этого будет недостаточно, для того, чтобы обеспечить себе достойную и безбедную жизнь без всякой оглядки на карту розы ветров и непостоянные погодные условия. Умную Генриетту привлекал мегаполис, там она и видела своё будущее.

Генриетта в бизнесе.

Финансовый мир Америки покорился Грин не сразу. Нельзя сказать, что её преследовала череда крупных неприятностей, но звёзд с неба женщина явно не хватала, и с места в карьер также не стремилась. Методично и особо не раздражаясь по поводу стремительных успехов молодых коммерсантов – выскочек, она делала своё дело: продавала пойманную рыбу, строила верфи и снаряжала всё новые китобойные экспедиции. Выжидательная тактика была для неё как нельзя более подходящей. Личных денег у женщины не было (всё совместно заработанное с отцом складывалось на его личный банковский счёт), да если бы они у неё и были, то нравы, царившие в семействе Робинсонов, не позволили бы ей развернуться с собственным делом. Годы шли. Генриетта ждала. Выскочки рокфеллерского типа богатели на глазах. Генриетта ждала. Росли производства, рынки, банки и чужие капиталы, сочинялись и внедрялись новые многообещающие финансовые схемы, по всей Америке прокатилась и пошла на убыль долларовая лихорадка. Генриетта ждала.

И вот, наконец, столь вожделенное время настало. В 1864 году умер её отец. Перед ней открывались новые горизонты, манящие к себе сверхприбылями и властью. Но для начала требовалось уладить кое-какие дела на малой родине в Нью-Бедфорде. По завещанию, составленному главой семейства, все денежные средства в размере 7 с небольшим миллионов долларов переходили к Генриетте, а китобойный бизнес передавался на откуп в управление братьям усопшего. Братья выразили недоумение по поводу условий завещания и поставили под сомнение его действительность. Дело в том, что по заведённым в семействе Робинсон традициям и бизнес, и доходы от него находились в ведении всей семьи (благородной квакерской общины) и, в соответствии с общинными правилами, запрещалось завещать своё имущество какому-либо определённому лицу.

Тогда Генриетта ясно дала понять своей родне, что настроена очень серьёзно, заявив, что собственноручно убьёт и скормит акулам каждого, кто встанет на её пути к родительским деньгам. Свои слова решительная девушка решила подкрепить делом и дотла сожгла один из семейных доков, где стояло три больших рыболовецких судна и пара десятков весельных лодок. Такой поступок Генриетты шокировал даже самых близких ей по духу людей. Тем не менее, точку в отношениях с родней новоиспечённая миллионерша поставила сама. Через два года после смерти Эдварда, умерла и её любимая тётушка Сильвия Холлэнд, разделившая своё состояние поровну между членами большой семьи. Что делает Генриетта? Она делает копию завещания, согласно которому деньги тётушки достаются ей одной, и приносит его в суд. Такой откровенной подлости не ожидал никто. Естественно, суд признал это завещание фальшивкой, но дело было сделано – с надоедливыми родственниками было покончено, а отцовские деньги оказались в её полном распоряжении.

Дальше были Уолл-Стрит, фондовая биржа, ценные бумаги, расчеты, прогнозы, ставки, драки с инвесторами и их поверенными, проигрыши, выигрыши и репутация психически неуравновешенного человека. Рай и естественная среда обитания для таких, как Генриетта Грин.

Если сопоставить и слить воедино воспоминания современников, то внешность миллионерши можно сравнить разве что с образом Бабы Яги, неоднократно прекрасно сыгранной Георгием Милляром в фильмах советского киносказочника Александра Роу. Длинный нос, выпученные бегающие глаза чёрного цвета, трясущийся выступающий далеко вперёд подбородок и сгорбленная фигура в серых грязных одеждах поистине могли навести ужас на кого угодно. А если ко всему прочему добавить ещё и грубый командного типа голос, огромные цепкие руки и привычку беспрестанно выражаться многоэтажными матерными загибами, то колорит продвинутой биржевой торговки предстанет во всей своей неприглядной красе.

Хрестоматийный пример жульничества в местах общественного питания с бросанием в поданные блюда и закуски болтов и гаек в лице леди Грин приобрёл самое, что ни на есть достойное выражение. “Хозяйке фондовых бирж”, по всей видимости, казалось очень накладным мероприятием разбрасываться болтами и шурупами, поэтому она предпочитала бросать в супы и напитки обыкновенные камни, которые собирала по всем нью-йоркским дорогам и стройкам. Деловой компаньон Грин по имени по имени Адам Сильвестр вспоминал однажды, что большая сумка, которую та носила с собой всё время, на случай непредвиденного приёма пищи в каком-нибудь ресторане была набита булыжниками и землёй.

Обычный дневной рацион миллионерши составляли 300 грамм овсяной каши с солью и 50 грамм чёрного хлеба. Из прохладительных напитков она предпочитала воду из-под крана, а из десертов - кусок рафинированного сахара. Впрочем, сахар, как и масло, случался у Грин крайне редко – в основном по случаю приёма гостей, или по большим праздникам. Между прочим, такая диета была распространена на всё семейство в целом. Генриетта никогда не баловала гастрономическими изысками ни себя, ни своих детей.

Даже малолетним племянникам бизнес-леди досталось однажды от гостеприимства “щедрой” тётушки. В 1875 году двоюродная сестра Грин Лиза Берштейн привезла на лето к Генриетте своих детей - десятилетнюю девочку Бетти и восьмилетнего мальчика Джошуа, и слёзно попросила ту присмотреть за ними, пока она будет путешествовать с мужем по Европе. Генриетта со свойственным ей прагматизмом откликнулась на просьбу любимой кузины и взяла детей под свою опеку. Когда через два месяца, уладив дела в Европе, Лиза с мужем вернулась в Америку, то обнаружила своих некогда здоровых детей в очень плачевном состоянии. Они не разговаривали, еле стояли на ногах и то и дело падали в голодные обмороки. Оказалось, что тётушка не только урезала их суточную норму потребления пищи до самого минимума, но ещё и устроила их на работу в прачечную, где дети очень преуспевающих родителей в первый и, скорее всего, в последний раз ощутили на себе все прелести четырнадцатичасового рабочего дня. Понятно, что после этого случая ни о каких родственных связях с Грин не могло быть и речи.

были и дети, и муж, а также были где-то там далеко-далеко в Нью-Бедфорде многочисленные родственники и свойственники, но все они предпочитали её не знать. Ни муж, ни дети, ни родственники не видели в ней близкого человека. Собственно, и семья у Генриетты появилась в силу обыкновенной необходимости. Просто в то время, во второй половине 19 века одинокой женщине, без протекции официального супруга, нельзя было стать ни самостоятельным субъектом экономических отношений, ни полноправным членом гражданского общества, пускай даже такого либерального, как американское. Поэтому, не долго думая, Генриетта нашла себе более-менее подходящую партию – богатого, безвольного и пустого человека по имени Эдвард Грин и быстро вышла за него замуж. Точнее, заключила фиктивный брак. То обстоятельство, что у них родились дети, объясняется обычными “планами на будущее”. “Дети – это планы на будущее” – она так и говорила в прессе.Отношения с роднёй не заладились у Генриетты ещё со времени делёжки наследства её отца. По своей доброй воле она добилась полной изоляции от внешнего мира. Родственники прокляли Генриетту. Дети тихо ненавидели, а муж старался и вовсе не попадаться на глаза “благоверной”. Складывалось впечатление, что весь мир помнит только “старую ведьму”, и напрочь забыл о такой женщине, как Генриетта Грин.

Они вспомнят её значительно позже, в 1916 году, когда той уже не станет на свете и придёт пора делить нажитое, приобретённое и сэкономленное. Вспомнят о ней все - родственники, друзья, однофамильцы, друзья однофамильцев. Когда нотариус открывал завещание, перед домом покойной толпилось несколько сотен “наследников” и их адвокатов. Однако в завещании значилось лишь одно имя – имя сына Генриетты Грин Неда. Все догадывались о большом богатстве жадной старухи. Но о том, сколько же именно хранится на её банковских счетах, никто не имел ни малейшего представления. И вот только когда все деньги со счетов умершей были переведены на счёт её сына, то оказалось, что сумма наследства составила ни много, ни мало - 120 миллионов долларов.

120 миллионов хранилось на счетах женщины, которая по большому счёту за всю свою жизнь не видела ничего, кроме чёрствого хлеба, одежды из лавки старьёвщика, пресной овсяной каши на завтрак, обед и ужин и непролазной нищеты. Живя хуже, чем некоторые представители общественного дна, питаясь изо дня в день комбикормом и донашивая скудные обноски за бедняками с окраин Нью-Йорка, самая богатая женщина в мире не воспользовалась и миллионной частью своего состояния. Зато воспользовались её “неблагодарные” потомки. В 1951 году всё, что не успел пропить и прокутить Нед, дочь Генриетты Сильвия отдала в благотворительный Фонд Карнеги за Международный Мир.

http://www.peoples.ru/undertake/finans/hetty_green/